«Возлюби ближнего твоего, как самого себя»,
- Матф.20:21.
Мальбонте. Кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Маль.Бон.Те. С самого своего появления он взволновал Вики: и не только тем, что грозил всему миру Небес войной, о нет! Своей выдержкой, терпеливостью, внимательным отношением к малейшим деталям, сухой аналитикой и полным безразличием к ней – всем этим пригвоздил намертво он внимание Уокер, бывшей непризнанной а сейчас же - Несущей Равновесие. Во время первой их ночи она случайно назвала его Бонтом. О Шепфа! Она жалела об этом с той самой ночи каждый день! Но так была она удивлена обстоятельством, что этот мальчик, что еще несколько недель назад всучил ей зеркало, что наблюдал за ее переодеванием, краснея и даже не понимая, что следует отвернуться, этот мальчик, что проспал бо́льшую часть своей жизни, будет стоять на коленях пред ней вот так вот?! Она сделала это не со зла, не от желания видеть перед собою исключительно Бонта – нет! Просто его, Бонта то есть, она знала, а вот Маля… Впрочем, после того, как война окончилась (их совместной победой окончилась!) Вики поняла, что нихуя она не знает: не только Маля не знает нихуя, но и Бонта. С окончания войны прошло, пожалуй, лет пять или шесть – они с Мальбонте прожили их вместе, и каждую чертову ночь, не находя его рядом ( а Мальбонте был большой охотник до ночной работы, правда что не делал он в сущность нихера – всем, вроде как, сама Вики и занималась, но она к непонятным изысканиям ПарТнера – или кем они вообще друг другу были? – относилась с уважением), она вскакивала, думая, что все те года были лишь дурманом, напущенным Морфеем заклятием, что не было их вовсе, что она все та же Вики Уокер – выпускница факультета изящных искусств, человек… А все почему? Вики думала – насколько умела. Много думала. И пришла к выводу: причиной всему являются их вроде как близкие – а он ебал ее (и хорошо ебал!) как по часам: каждый понедельник, среду, четверг и субботу – но в то же время и холодные отношения: Вики поняла, что не знает ничего о том, с кем ебется 4 раза в неделю ровно и по праздникам еще и дополнительно. «Ахуеть, конечно, он, блять, реально по ходу компьютер», - это было одно из первых ее открытий о Мальбонте. Второе же открытие было куда обстоятельней, но обо всем по порядку. Поняв, что отношения их, хоть и имеют свою изюминку, но все еще далеки от идеальных, Вики, доебавшись до Донни (а это она умела в совершенстве) и приняв облик какой-то самоубившейся по неосторожности педовки, отправилась на сессию к земному психологу. Доктор Агнесс – так она просила себя называть - видимо, гордая немецкая фамилия Фотце1 ей не нравилась (а как же колонка «принятие себя» в ее портфолио?) – посоветовала ей поговорить с партнером. Поговорить - так поговорить. (1 – прим. Нем. «Пизда»). - Ты и так всегда без умолку болтаешь, за что только двести бачей отдала? – изумлялся посвященный во все подробности ее интимной жизни Люцифер – он стал Вики хорошим другом. Она толкнула того в плечо. - Да хуй с ним поговоришь: ничего ему не надо, нихуя он не просит. Ничего не понятно. Я ебала. - Хуя не просит? Это хорошо. Значит, он все еще по женщинам. Жалко немного, конечно, я бы с вами обоими бы… - Блять, Люцифер! Иди нахуй, а! - Так ты уже определись: идти на хуй или нет, Уокер. Тем же вечером Вики, точно следуя рекомендациям доктора Агнесс, решилась на разговор. Уокер была девушкой прямолинейной, восторженной и бесхитростной. Но дело здесь было тонкое: разговорить Мальбонте – это Вам не в тапки ссать. Посему зайти она решила издалека: - Слушай… А… А какие девушки тебе нравятся? – спросила она Мальбонте, натирая того миром. Мальбонте поднял свои черные глаза на девушку, той сразу сделалось не по себе. От прямого его взгляда ей всегда становилось колко: Вики не могла понять, что именно за ним скрыто. Желание? Ненависть? Может быть, боль? Она поежилась. - Ты вполне устраиваешь, - словно обрезал. И это все? Мог бы и приятное что-нибудь сказать! Впрочем, чего еще ждать от Мальбонте! Он верно заметил в самую первую их совместную ночь: он не мастер слов. Это уж точно. - Может, я смогу стать лучше. Или найдется другая, которая подойдет тебе больше? Я не понимаю, ничего не понимаю. Тебя не понимаю. Мы прожили вместе почти шесть лет! А я до сих пор не в состоянии, не в состоянии разгадать эту загадку! Мальбонте было хотел отметить, что ум никогда не был сильной стороной девушки, но сдержался. Все-таки это не очень галантно. - Я не понимаю, Вики, чего ты от меня ждешь? Ответа на вопрос, какие девушки мне нравятся? Я уже сказал, что ты вполне устраиваешь. Но интуиция подсказывает мне, что услышать ты хочешь что-то другое. Говори прямо. - Прямо?! Куда уж, блять, прямее. Я хочу узнать тебя лучше! Услышать больше о твоем детстве, об отрочестве, о твоих делах в кабинете, о том, что беспокоит в настоящем и будущем. Я хочу, чтобы не уходил от моих вопросов, хотя бы сейчас! Он вздохнул. Вселенская скорбь промелькнула на его измученном лице, но мужчина тут же одернул себя: проявишь эмоции – Вики заведется еще больше, и весь этот нихуя не стоящий конфликт превратиться в термоядерную бомбу. - Хорошо. Спрашивай. Только прямо, без околичностей спрашивай. Вики внутренне ликовала. Победа! Только вот одно но: она совершенно не знала, что спрашивать. Ее уверенность в том, что Мальбонте не согласится, увильнет от ответа, отстранится, как всегда прохрипит что-то около «Вики, не мешай», была настолько непоколебима, что не пропустила и толики надежды, убив вместе с тем и мотивацию рассуждать о предмете вопроса. Что вообще в таких случаях спрашивают? Вики вспомнила, как Фред – ее бывший, на Земле еще, парень, спрашивал ее при игре в бутылочку: - Вики, а я точно у тебя первый? У Вики он был далеко не первый, и даже не второй и не третий. - Правда-правда первый! Просто я в 13 лет каталась на велосипеде с рамой и… Вики улыбнулась Земным воспоминаниям. С каждым годом все реже и реже возникали они у нее в голове. Это было забавным. Впрочем, даже полезным. Такой вопрос она и задаст. - Расскажи про свой первый сексуальный опыт. Кто это был? - Достаточно… Нетривиальный вопрос. - Ты обещал не увиливать! - Я и не собирался, но… На этот вопрос и правда непросто ответить. - Уж постарайся! И даже не думай открывать для меня воспоминания – я хочу услышать все от тебя лично. И Мальбонте, набрав воздуха, собираясь как бы говорить долго, много и сбивчиво, начал свой рассказ. Вики слушала, затаив дыхание, не смея перебивать. - Я вообще плохо себя помню: лишь смутные обрывки, кадры, покореженные снимки былых дней. Все двоится, друг на друга накладывается. Помню пустоту, недостаточность. Помню пресыщенность и наполненность: словно Сартровская тошнота. Все это, несомненно, из-за того, что Шепфа разделил меня на Маля и Бонта. Нас как бы двое. Но оба – есть я один. И все воспоминания у меня двойственные как бы: словно смотришь в 3-D очках на картину, но только одним глазом: то правым, то левым. Картинка одноцветная и плоская. Одноцветен и плосок и весь окружающий мир. Двумя глазами на мир я взглянул благодаря Фенцио: он призвал Маля от Шепфамалума, он объединил меня в того, кто я есть. Первые дни я был нестабилен, распадаясь на отдельные личности вновь и вновь. Меня коробило, выворачивало наизнанку: я не мог ни есть, ни пить. Ад и рай; добро и зло. Как непросто! Как запутано! Как витиевато! Они всегда находились по разные стороны баррикад, а теперь вынуждены идти рука об руку, соединившись в сильнейшем из бессмертных. Но соединяться они никак не хотели. И тогда Фенцио предложил способ: добро и зло. Вместе. Как банально и пошло! Обыкновенный акт человеческой – как вы это там говорите? – любви? Добро должно принять в себя зло, и, напротив, зло впустить в себя каплю добра. Знаешь Инь и Ян – ваш земной китайский знак? Он отлично передает суть. Бонт сидел на оттоманке, в волнении перебирая ногами, заламывая пальцы. Силясь справиться с муками ожидания, он стал оглядываться: комната была неплохо меблирована, приятный и теплый свет камина немного подрагивал, выплясывали пегие отблески на огромной застеленной красным кровати. Скоро ли? Послышался звук шагов, вошел он. Маль. Бонт словно смотрел на себя в зеркало, но… Такой мрачной была демоническая его (или, вернее будет сказать «Мальбонте»?) часть, такой скорбной! Ад содержал в себе грех, а грехи – это всегда, всегда-всегда – скорбь. Лицо Маля было измученным, под глазами мешки. Тонкая кожа делала видимыми вены, Бонт буквально воочию мог наблюдать, как течет по голубоватым сосудам темная – как и сам Ад – и густая кровь. - Я хочу быстрей с этим закончить, - устало вздохнул демон. – Но для начала выпьем. Откуда-то вдруг он достал бутыль глифта, собрался было пошариться в поисках бокалов, но, поняв, что ничего подобного не найдет, взял две старых проржавевших кружки, одна из которых была к тому же худой – пить придется быстро, махом. - Вздрогнем, - Маль залпом выпил содержимое своего дуршлага (кружкой назвать это было сложно), предоставив Бонту возможность немного помедлить с выпивкой – все же он ангел, а они, насколько понимал Маль, такого не любят. Странно. Это вроде… Хороший поступок? Дабы не отставать, Бонт тоже мигом опрокинул свой стакан и впился своими губами в Маля – такой естественный порыв! В этом демоне, в этом абсолютном зле было что-то хорошее, доброе, светлое! Да, Фенцио объяснил им как все должно случиться, но… Это как будто протекало само собой, неистово, лихо, страстно. Не по воли Фенцио, но судьбы. Одежда полетела на пол, два абсолютно идентичных обнаженных тела оказались друг перед другом. Впрочем, не совсем идентичных: Приглядевшись, Бонт заметил у Маля под ребром затянувшийся шрам – подрался, еще будучи ребенком-Мальбонте подрался с каким-то парнишкой. Маль же, в свою очередь, заметил насечку на правой руке Бонта – поцарапал котенок, которого хотел погладить Мальбонте – не земной, конечно. Небесный. Жаркие и страстные поцелуи посыпались вдруг и из уст Маля: они окаймляли эту насечку, прошлись по изысканным и хрупким – из стекла словно – ключицам Бонта, о! Им Маль уделил особое внимание! Каждая надключичная впадинка хранила в себе отсвет тьмы – на то она и впадина – fossa superclavicular. Малю казалось это чем-то непостижимым, чем-то на грани разумного: и на ангелов – светлейших из непорочнийших – падает тень. Он выцеловывал их, пытаясь забрать даже блики тронувшей тело Бонта тьмы; он знал: тьма невыносима, она сводит с ума, ранит в самое сердце. Он не хотел, чтобы Бонт страдал. Чувства! Какие они могут быть? Кто это – Маль? Бонт ли это? Его ли противоположность? Какая-то его часть? Все так запутано! Но не сейчас, нет! Сейчас они, разгоряченные, сливаются в страстном поцелуе, чтобы забыть обо всем. Зло в добре. Теперь в смысле прямом и переносном: Маль вошел в Бонта, аккуратно, трепетно, предварительно подготовив того плавными движениями: сначала пальцев, затем уже непосредственно эрегированного члена. - Я хочу тебя, - только и успел сказать перед актом слияния Бонт, легко касаясь своими губами губ Маля. Такая филигранность в исполнении демона возбуждала Бонта, ему хотелось стать лучше, научиться чему-то доброму, что скрывалось где-то в самой глубине Малевой души. Потихоньку, толчок за толчком, Маль становился все глубже. - Еще, я жажду, жажду тебя больше! И Маль становился неистовей, нетерпеливей. Он уже не целовал – покусывал шею Бонта, слизывая иногда проступающие капли алеющей на воздухе жидкости. Губы его от окислившейся крови побурели, словно он забравшийся в чужой огород мальчишка, наевшийся переспевших гранатовых яблок. От боли Бонт впивался ногтями в свое бедро, оставляя белеющие полосы. Такие же белые, как насечка над его запястьем, такие же призрачные, как надежды на светлое будущее. От нетерпеливости, неопытности, юности и излишней бойкости Маль не мог себя контролировать – должно быть впервые в жизни. Это его пугало. И одновременно радовало: контролировать себя значит постоянно слышать голос внутри, шепчущий «ты недостаточно хорош», вечно знать, что мог быть лучше, всегда быть первым из грешников. Он отпустил себя: пусть он кончил сейчас, смазано и нечетко, неодновременно со своим партнером, пускай. Зато он свободен. Хотя бы на мгновение. От Шепфамалума. От себя самого. Да, все согласовывалось с советами Фенцио, но выходило это само собой: по наитию. Маль опустился на колени перед Бонтом, аккуратно касаясь губами головки члена Бонта. Сначала губами, затем языком. Аккуратно, потихоньку. Вылизывая, полируя, постепенно он двигался вверх, с каждой итерацией все выше. Кажется, он знал, как сделать Бонту приятно: очень скоро и Добро излилось во Зло. Это последнее двойственное воспоминание, что есть у меня. С тех самых пор двойственность пропадает, картина становится трехмерной. Я вижу, я помню. Себя, всех остальных. Мальбонте окончил свою (или не свою?) историю и, прикрыв веки, ждал реакции своей пассии. Та, явно ахуев от услышанного, вернулась к земным привычкам, закурив сигаретку. Минут с десять они сидели в оголтелой тишине, можно было услышать биение их сердец. Молчание прервать решилась Вики: - Выеби меня перед зеркалом.