***
На этаже хрипит граммофон. Его сиплое звучание старины не спутаешь ни с чем. Повернув круглую ручку, Брюс входит в комнату. Джей восседает на подоконнике, игнорируя стулья, как бесполезное изобретение человечества. Читает, покачиваясь всем телом в такт композиции. Его поза почти картинна, будто он позирует незримому художнику. Подойдя к граммофону, Брюс снимает иголку с пластинки. Рупор замолкает, становясь похожим на пустую, рифлёную глазницу. Джей не возражает. Брюс садится на кровать напротив окна. Тишина обволакивает пространство, ненавязчиво укутывая его шёлковым одеялом. Она не угнетает, а, наоборот, успокаивает, разбавленная убаюкивающим мурчанием Джея. Он бормочет себе под нос, напевая незамысловатый мотив. Остальные учащиеся кажутся Брюсу снобами. Богатенькими детишками, на чью долю выпала удача родиться в обеспеченной семье с преуспевающими родителями. Детишками, что ничего не добились самостоятельно, но с раздутым эгоизмом и уверенностью в собственной важности. Разумеется, Брюс и сам не отстаёт от них в плане денег, с детства привыкши не ограничивать себя ни в чём. Но он по крайней мере не кичится своим положением. Не столь часто, чтобы заслуженно упрекать его в излишнем хвастовстве. Сверстники же только это и обсуждают. Разными выражениями и в разных обстоятельствах, но смысл не сильно меняется. Брюс представляет, как они ходят в хрупких мыльных пузырях, выдутых из эксклюзивности, достатка и примитивных увлечений. Другое дело Джей. Абсолютная противоположность лоска, чопорности и правил, заботящих представителей интеллигенции. Противоположность скуки. Как антипод всего, почитаемого в здешних стенах. Даже одежда его — цветастая, выбивающаяся, с претензией к окружающей серости. Брюс рассматривает яркую рубашку и зелёные брюки со стрелками на широких штанинах. Джей болтает ногой, и свет люстры отскакивает от кожи фиолетовых туфель. Брюс вспоминает, как недавно кто-то обозвал Джея придворным шутом, когда тот проходил мимо по коридору. Джей тогда посмеялся в ответ, кажется, позабыв колкий комментарий в ту же секунду. Про шута Брюс не думал. Ему пришло иное сравнение, зародившееся в первую же их встречу. Бабочка. Яркая бабочка, с огромными расписанными крыльями. В будущем, спустя десяток лет, Брюс сказал бы, что отчётливо различает на них череп. Сейчас же он видит лишь причудливый, манящий таинственностью узор. Наверное, Брюс пялится на Джея слишком долго. И слишком в открытую. Джей поднимает на него взгляд, отрываясь от тонких строк. — Я не экспонат, Брюси, чтобы на меня так смотреть, — тон его нейтрален и в то же время пестрит красками. Брюс не может понять, какую эмоцию Джей вкладывает в сказанное. — Прости, — извиняется он на всякий случай, на что Джей хихикает. Джей откладывает книжку, в миг утратившую для него интерес. И спрыгивает с подоконника, подходя к Брюсу. Все его движения пропитаны изяществом и беззаботностью. Он не говорит — он будто поёт. Он не ходит — он порхает. Джей останавливается подле Брюса, склоняя голову набок. Его глаза — два драгоценных камня: от них сложно оторваться, но легко порезаться о необработанные грани. Брюс боится, что если продолжит разглядывать их дальше, они утянут его на дно. А в подсознание прокрадутся те мысли, коим существовать не полагается. Джей вдруг наклоняется к нему, возвращая привычный ход реальности. Сердце подпрыгивает, вырывая Брюса из транса. Он снова слышит тиканье часов и то, как за окном наперебой чирикают птицы. Видит Джея по-настоящему. Тот берёт Брюса за щёки и тянет в стороны, заставляя улыбнуться. — Почему ты вечно такой серьёзный? Из тебя бы вышел первоклассный политик, который с важной миной вещал бы с трибуны важные вещи. Дорогие граждане, срочное заявление: я не умею веселиться! Брюс не выдерживает и улыбается, на сей раз сам, искренне. — Я просто задумался. — И что же тебя так увлекло? Единственное слово вертится у Брюса на языке, чуть не вылетая по глупости наружу. Он успевает зацепить его крюком благоразумия и проглотить, запечатывая глубоко в горле. Это слово перевернуло бы их дружбу. Породило бы у Джея кучу вопросов, на которые Брюс никогда бы не подобрал логичных объяснений. — Выпускной бал, — изворачивается Брюс, отыскав убедительную ложь. — Вот как? — Джей не удовлетворён и несколько огорчён. Он залезает обратно на подоконник, принимая скучающий вид. — Неужели тебя прельщают все эти официальные штучки? — Не особо, но такое событие всё-таки раз в жизни. — Раз в жизни, ха? Но стоит ли оно твоего присутствия? Есть способы повеселее распрощаться с этим местом. — А ты не пойдёшь? — Не. У меня свои планы. Я собираюсь как следует поразвлечься, — заявляет Джей загадочно, переворачивая с шелестом страницу.***
Воздух пропитан тошнотворной смесью из пота, алкоголя и гормонов, которыми буквально плюются собравшиеся в тех, с кем намерены провести грядущую ночь. Три компонента перемешаны между собой, словно химикаты в гигантской, невидимой колбе. Перемешаны в чёрт знает какой пропорции. И Брюсу сдаётся, увеличь дозу — громыхнёт взрыв из оргии и коллективного беспамятства на следующее утро. Брюс не находит в происходящем удовольствия. Даже выпитый у барной стойки коктейль не спасает, делая хуже. Брюс надеется, что хотя бы Джей проводит праздник лучше, как и планировал. Нужно было присоединиться к нему, а не торчать здесь. Брюс оглядывает толпу. Сканирует, пытаясь обнаружить в слипшейся массе знакомую эксцентричную фигуру. Ох, как бы он обрадовался её появлению. Брюс ведёт в танце какую-то девушку. Вроде, эта уже пятая — он не считает, не запоминает их, позволяя сменять друг дружку. Он кружит спутницу без лишнего энтузиазма, чтобы очередной поворот не закончился конфузом. Она явно перебрала, судя по неловким, шатающимся движениям. И по стойкому аромату спирта, витающему плотным облаком. Проглоти девушка спичку, она бы точно вспыхнула изнутри. Брюсу мерещится, будто он взаправду слышит согревающий запах огня. Огня? Брюс замирает, концентрируясь на ощущениях. Мир для него застывает, давая разложить себя на части. Осознание бьёт под дых. Брюс отшатывается от партнёрши, спеша к дверям. Выбирается через запасный выход, протискиваясь через скопление тел. Его недовольно окликают в спину. Уличная свежесть проникает в нос, с дуновением ветра добираясь до самых лёгких. Лето в Готэме зачастую промозглое, как и это. Но сейчас за него будто вспомнили, что лету всё-таки полагается быть жарким. Обжигающим. Вдалеке пылают здания, сверкая, точно воткнутые в торт бенгальские огни. Петляющие языки устремляются вверх, разрезая сумеречный купол заострёнными мечами. Сгущается дым, клубясь и угрожающе разрастаясь. Брюс признаёт — это красиво. Красиво и страшно. Неподалёку суетится народ, выбежавший из соседних корпусов. На смазанных лицах — замешательство, переходящее в панику. Кто-то звонит в пожарную службу, кто-то отводит других на безопасное расстояние от источника огня, а большинство, как и Брюс, созерцают завораживающую и вместе с тем ужасающую картинку. Джей. Брюса молнией прошибает. Он мчится к горящим постройкам, руководствуясь интуицией, не иначе. И молит небеса, чтобы Джей оказался подальше от очага возгорания. Брюс оббегает здания по периметру в надежде случайно наткнуться на Джея или выцепить его силуэт в окнах. Искать его вслепую бессмысленно — он может находиться где угодно — но Брюс не успокоится и не уйдёт, не отыскав его. Рядом хлопает дверь, и на Брюса вылетает парень, заходясь кашлем. Сгибается пополам, вытирая слёзы. Брюс помогает ему, усаживая на траву. Из двери позади вырывается пламя, точно огнедышащий дракон заходится шипением на обидчиков. У Брюса внутри холодеет. Чудовищное предположение царапает мозг когтями, мешая сосредоточиться. — Воу, ну и вечерок… — выдыхает парень, возвращая Брюса с небес на землю. Он снова кашляет. Сквозь кашель прорывается музыка. Классическая, громогласная. Брюс напрягает слух. — Похоже, кто-то отжигает, — заключает парень, тут же болезненно жмурясь. Брюс срывается с места за мелодией, как за вспышкой сигнальной ракеты. Театр. Ну конечно. Брюс идёт вдоль безлюдного холла. Поднимается по лестнице, пропуская половину ступенек. Музыка гремит из главного зала, так громко, будто музыкант следует за Брюсом по пятам с передвижным пианино на колёсиках. Закручивается волной и обрушивается с диким грохотом, снося с ног. Сцена залита светом. Она буквально утопает в нём, ослепляющем, тёплом. Джей танцует, прикрыв глаза и кружась. Ряды пустуют, но он словно выступает перед сотней зрителей, выкладываясь на полную. Его движения заряжены энергией и рвущейся через край экспрессией. Воздух вокруг наэлектризован и одновременно напитан атмосферой спокойствия. Шторм при мёртвом штиле. Снег в пустыне Сахара. Безумие, контролируемое и подчинённое необъяснимой логике. Брюс подходит ближе. Его съедает буря, сотканная из отрицания, непонимания и разочарования. Джей оборачивается к нему с раскинутыми руками. — Брюси, ты пришёл! А на губах улыбка — широкая, счастливая. Брюс поднимается на сцену, пока Джей жмёт на кнопку пульта, убавляя звук. Под ногами мокро. Брюс опускает взгляд, замечая, что на полу что-то разлито. Бензин. Брюс настороженно смотрит на Джея. И с непростительной глупостью отрицает очевидное: — Джей, кто-то устроил пожар. Надо уходить, пока огонь сюда не добрался. Джей молчит, улыбаясь. Мягко, снисходительно. — Красиво получилось, не согласен? Пришлось заморочиться, но ты сам говорил: такой день бывает раз в жизни. — Зачем? — голос Брюса глух. Он сердится, а кровь закипает, стуча в висках. — Сегодня праздник, Брюси, каждый отмечает его по-своему. А я всегда любил торжественность. Размах! Так почему бы не оторваться напоследок? К тому же ты здесь, значит я не зря старался… — разглагольствует Джей, не обращая внимание на то, как с его словами сжимаются кулаки Брюса. Брюс резко сокращает расстояние между ними и влепляет Джею пощёчину. Хлопок пролетает по помещению. На бледной коже след от удара контрастирует особенно чётко. Брюс вздрагивает, точно не ожидавший собственных действий. Тут же его накрывает удивление. В глазах Джея нет ни обиды, ни злости, ни банального испуга. Они полны смирения. Эта реакция настолько не свойственна Джею, что вводит в оцепенение. Брюс содрогается, размышляя, бил ли кто-нибудь вот так вот Джея раньше. — Ты потанцуешь со мной? — спрашивает Джей, словно забывая обо всём до. — Ты поджёг академию, — Брюс старается быть холоден. Старается быть рационален, глуша настырные чувства к человеку напротив. — А если кто-нибудь погиб, или серьёзно пострадал? Ты об этом подумал? Ты не можешь творить подобное, а потом притворяться, что всё нормально! Джей терпеливо слушает его. Слушает, но навряд ли слышит. — Интересная точка зрения, Брюси. Только знаешь, в чём фишка? Я могу. Я могу делать, что угодно. Например, это. Из рукава пёстрой рубашки выскальзывает зажигалка. Брюс цепенеет. Крохотный огонёк вспыхивает со щелчком. Подрагивает, отражаясь в расширенных зрачках Джея. Брюс не узнаёт Джея. Перед ним предстала его извращённая версия с безумными представлениями о цивилизованном мире, вывернутыми наизнанку. Или просто Брюс сам игнорировал аморальную сторону Джея, прекрасно осведомлённый о её существовании? А теперь уже слишком поздно оттолкнуть или спихнуть на кого-то эту тягостную обязанность. — Так что, ты потанцуешь со мной? Джей не шевелится. В его левой руке зажигалка, в правой — пульт. Как чаши весов, ещё не нашедшие равновесия. Твоё сердце легче пера, Брюси? Брюс протягивает раскрытую ладонь. Требовательно, но без нажима. — Отдай мне зажигалку, и я потанцую с тобой. Брюс не торопит. Брюсу важно, чтобы Джей доверял ему. Чтобы они оба доверяли друг другу. И Джей выбирает, почти не колеблясь. Музыка возрастает. Она звучит для них двоих, пока снаружи творится хаос. Джей выглядит не в меру воодушевлённым для ситуации. И Брюс в праве называть себя чокнутым: в глубине души ему нравится видеть его восторг. Они вальсируют на скользких досках. Джей вовсю наслаждается моментом. Брюс ведёт, рассматривая его, будто впервые. Изучает заострённые черты, чуть растрёпанные волосы и улыбку, ставшую ещё шире. На мгновение все заботы отходят на второй план. Шаг, другой, поворот. Брюс не догадывается, на краю какой пропасти балансирует, да его это и не волнует. Он поглощён иным. Неожиданно Джей поддаётся к нему, целуя. Быстро, отрывисто, на миг прижимаясь к губам. Брюс изумлённо моргает. Джей хихикает, то ли от радости, то ли от смущения. И льнёт к нему, обнимая за талию. Они стоят так какое-то время. Брюс чувствует, как худые пальцы нервно стискивают ткань его пиджака, будто боятся, что Брюс в любую секунду исчезнет. Шею опаляет неровное дыхание. Брюс хочет посмотреть на Джея, но тот удерживает его, уткнувшись затылком в плечо. Огонь подступает к театру. — Нам надо уходить, — напоминает Брюс. Джей кивает, позволяя ему вести себя за собой и не выпуская чужой ладони. Пламя растворяет стены кислотой. Пожирает их, перекидываясь на мебель и плавя потолок. Дым распространяется едкой, густой субстанцией, а чёрные клубья ползут, точно гигантская змея. Они и тревожат Брюса больше всего. Джей бежит рядом, вприпрыжку, не прекращая посмеиваться. И грань между волнением и весельем в его смехе стёрта. Переходы и повороты закручиваются знаком бесконечности, и Брюсу остаётся рассчитывать лишь на карту планировки, отложившуюся у него в памяти. Впереди дверь. Брюс бросается к ней, дёргая за ручку. Заперто. — Отойди, — велит он Джею, а сам с разбегу наваливается на дверь. Та не желает отворяться, но Брюс не сдаётся, пробуя ещё раз. Наконец упорство побеждает. Брюс оборачивается. — Идём. Джей делает шаг, и сверху раздаётся треск. Брюс реагирует мгновенно, рывком дёргая Джея на себя. Позади с грохотом обрушивается балка. Прижимаясь к крепкой груди, Джей чувствует на затылке чужие пальцы, как никогда ощущая себя в безопасности. Он отстраняется, ловя взгляд Брюса. У обоих стучит в висках. Они выбираются наружу. На горизонте маячат пожарные машины. Вода борется с огнём, понемногу отгоняя его и устраняя очаги. Джей садится, шумно втягивая воздух. А затем ложится с видом, будто сошёл с головокружительного аттракциона. Травинки приятно щекочут, и он блаженно потягивается. Брюс хранит молчание, переваривая произошедшее. Воссоздаёт перед взором буквально по минутам, пытаясь определить своё отношение к случившемуся. Правильное, единственное. — С окончанием учёбы, Брюси, — прерывает его Джей, ласково улыбаясь. И Брюс разрешает себе отпустить все мысли. Хотя бы сегодня.***
От реки веет прохладой. Обдаёт смрадом тухлой рыбы, отходов и бог ведает чего ещё. Аромат стойкий, тянется по берегу, словно пружина, натянутая от западного конца к восточному. Паря над мостом, Брюс ощущает его особенно сильно. Ветер врезается в искусственные крылья, поднимая героя выше, а шквальные порывы отдают завыванием в ушах, прорываясь сквозь маску. Внизу простирается город. Не спит, озарённый фарами автомобилей, рекламными вывесками и ночной подсветкой от фонарей. И, конечно, бэтсигналом, что пробивает само небо, взывая к вечно бодрствующему правосудию. Брюс пикирует на крышу здания, бесшумно приземляясь. Заложников держат где-то внутри, и он решает начать поиски сверху, приуменьшив шанс наткнуться на вооружённых бандитов. Те бродят где-то на первом этаже. Охраняют вход, паля в любого, кто осмелится проникнуть на территорию. То, что это бандиты Джокера, становится понятно сразу. Фиолетовые и зелёные рожицы на их куртках, нарисованные флуоресцентной краской, пялятся на Брюса, посылая ему самые приветливые и самые жуткие гримасы. Брюс находит несколько странным озабоченность злодеев Готэма обряжать своих приспешников в фирменные костюмы. Словно город для них — выставочная площадка, где наличие нашивок, рисунков и прочих опознавательных символов — обязательное условие для участия. Одно обнадёживает: увидишь их, и примерно ясно, к чему готовиться. А точнее — к кому. Тот факт, что Джокер опять ускользнул из Аркхема, Брюса не удивляет. Местная охрана на днях упустила громадную разумную ящерицу. Что уж говорить об изворотливом, ушлом клоуне, у которого тузов в рукаве больше, чем принято быть в колоде. Вокруг тихо. Брюс попадает на балкон, изучая обстановку по ту сторону окон. Никого. Но дверь не закрыта, что настораживает. Его либо неумело заманивают в ловушку, либо любезно приглашают внутрь. Оба варианта не то чтобы вселяют оптимизм. Брюс осторожен. Он останавливается посередине комнаты, осматриваясь. Плащ мягко развивается при повороте, неслышно шурша. Включается свет. Герой резко жмурится, разворачиваясь к фигуре, что скрывала тень. — Бэтси, ты пришёл! Попался, как настоящая мышка, стоило дверь приоткрыть. Джокер. Или Джей, как Брюс рад бы его называть, но впредь не зовёт. Обстоятельства непоправимо изменились. Что у Джокера, что у Бэтмена отныне новые маски. И если одна сплетена из морального долга, то вторая — из чистого безумия, в его эталонном воплощении. Джокер сидит на стуле, но сидит так, будто это по меньшей мере трон: закинув ногу на ногу и горделиво расправив плечи. Для полноты картины не достаёт аккуратной, золотой короны, усеянной элегантными камушками. Хотя в его случае в образ уместнее вписался бы праздничный колпак. Взор Джокера обращён точно на Бэтмена. Он любуется Уэйном, словно тот для него подарок на день рождения, а сам Джокер довольный именинник, что уже расправился с тортом. — Где заложники, Джокер? Клоун фыркает, показательно закатывая глаза. — Какой же ты скучный! — он пружинисто вскакивает, и каблуки его ботинок стукают об пол. — Хоть раз бы начал с того, как соскучился по мне. Внешне Джокер расслаблен, но это фальшивый фасад, за который Брюс давно научился заглядывать. Клоун готов к драке. К прыжку, как заведённая бомба, что сдетонирует с секунды на секунду. Он обходит Брюса, но Уэйн ни на миг не выпускает его из поля зрения. — Ты чересчур много внимания уделяешь декорациям, Бэтси. Чужим жизням, что забываются по щелчку пальцев. А ведь прелесть представления в совершенно ином. В действии! В руке Джокера появляется нож. Брюс уклоняется от замаха, выбивая его мощным ударом. Второй приходится Джокеру по лицу. Он отшатывается и усмехается, беззлобно, нахально скалясь. — Другое дело, Бэт! Не давая опомниться, Брюс отбрасывает его в стол рядом. Джокер налетает на него спиной, коротко вскрикнув от столкновения с жёсткой поверхностью. Брюс ударяет Джокера в живот, заставляя согнуться пополам. Слышит ни то хрип, ни то смешок, который подначивает его покалечить клоуна лишь сильнее. Брюсу просто надо избавиться от гнева, что неустанно оплетает его мышцы всякий раз, стоит задумывается о несчастных людях, страдающих по прихоти Джокера. Избавиться от ярости, что пробуждает Бэтмена, жаждущего разодрать клоуна в клочья. Благо сам Джокер способен вынести травмы гораздо тяжелее, чем пара синяков. Мелькает лезвие. Со свистом разрезает воздух, сверкнув угрожающей вспышкой. Брюс отскакивает. Ещё сантиметр, и оно бы достало его. При виде очередного ножа Брюс не к месту вспоминает трюк, когда фокусник вытаскивает из кармана бесчисленное количество разноцветных платков. Джокер снова нападает, но от этой атаки уйти ещё легче, чем от предыдущей. Что-то не так. Он словно не старается. Брюсу известно, как Джокер сражается — ни на жизнь, а на смерть. И сейчас его нерасторопность сбивает с толку. Гудит пронзительным набатом. Брюс водит Джокера по кругу, не подпуская близко. Держит дистанцию. Они могут немедля оборвать их чудную игру, но не обрывают. Наконец Джокер бросается прямо на Брюса, молниеносно, с низким гортанным рыком. Нож попадает в пластину костюма, не нанося вреда. А вот удар кулаком в солнечное сплетение достигает цели. Следующий прилетает в колено, а затем по лицу. Джокер бьёт, кажется, не думая, наугад. Ненависть, азарт и одержимость разрывают его, плещась в блестящих, немигающих зрачках. Ни у кого нет достаточно власти, чтобы угомонить это ожившее воплощение хаоса. Кроме Бэтмена. Брюс впечатывает Джокера в стену, хватая его за воротник рубашки. Затылок прошивает стрелой, но Джокеру плевать. Он не отрывает взгляд от летучей мыши, выцепляя её очертания среди пульсирующих чёрных бликов. — Просчёт, Бэтси, — вдруг выдаёт он и начинает смеяться. Смех его настолько бурный, что перерастает в сухой, удушающий кашель. Брюс знает, на что намекает Джокер. На лезвие, что нашло щель в броне и опасно упирается в уязвимое тело. Джокер невинно улыбается, чуть ли плечами не пожимает, точно извиняясь. — И что же мы будем с тобой делать, мм? Брюс может свернуть клоуну шею гораздо раньше, чем тому удастся всадить оружие в плоть. Может, но, разумеется, откидывает соблазнительную мысль. Когда-нибудь непоколебимые принципы сведут его в могилу. Брюс рассчитывает, что хотя бы не сегодня. Заложники внизу ждут его спасения. Как и шут прямо под носом, которому спасение задаром не нужно, но очень тянет предложить. — Что ты хочешь? — спрашивает Брюс, не отпуская Джокера. Тот хитро сощуривается, облизываясь. — Хочу, чтобы ты постоял спокойно, как отлично умеешь… А потом посмотрим. Он берёт Брюса за подбородок, крепко сдавливая его челюсть. И целует, сокращая расстояние между собой и объектом своего обожания до нуля. Оттягивает его нижнюю губу зубами и прикусывает до крови. Прикусывает так, будто намеревается оторвать кусок. Брюс не двигается, даже не дрогнув от боли. Он ловит запах Джокера. Мятные конфеты, порох и кровь, чья смесь клеймом отпечатывается в памяти. Джокер углубляет поцелуй, и ладонь его перемещается Брюсу на грудь, кокетливо ведя по эмблеме летучей мыши. Это приятно. В некотором роде. И будь Брюс проклят за свои постыдные, неприемлемые мысли. Джокер отрывается от него, ухмыляясь во все тридцать два. Отдёргивает воротник театральным жестом и смахивает невидимую пыль. Брюс напрягается, когда он вынимает что-то из потайного отделения пиджака. Детонатор. Клоун кидает ему устройство, а сам отступает спиной вперёд к балкону. — Заложники на втором этаже. Там с ними мои ребята, но ты ведь и не с таким справлялся, ха? –шаг назад. Теперь, когда детонатор не у клоуна, он фактически беззащитен. Лёгкая мишень. Брюс собирается наброситься на Джокера, не дав ему уйти безнаказанно, но оторопело замирает, замечая у него свой бэт-коготь. — Верну при встрече. Обещаю, — Джокер посылает ему воздушный поцелуй и, пользуясь заминкой врага, оказывается на балконе. Он перепрыгивает через перила прежде, чем Брюс успевает его схватить. Крюк выстреливает с характерным звуком. Брюс поражённо наблюдает, как Джокер, заливисто хохоча, на верёвке долетает до соседнего здания, будто у него в генах заложено знание о том, как управляться с бэт-когтем. Мгновение, и его силуэт исчезает, слившись с городским пейзажем. Брюсу чудится, что он слышит смех ещё какое-то время. Растворяющиеся эхо, которое наводит ужас и трепет на живущих, по ночам преследуя их в липких, отвратительных кошмарах. Кто знает, в какой момент из вполне нормального и весёлого этот смех стал безумным. Искалеченным, на грани. Что случилось с Джеем за десять лет, когда Брюса не было рядом? Брюс надеется это выяснить. Ведь пока он занимает клоуна собой, мирные граждане отделываются меньшими жертвами, чем могли бы быть. Металл крови на губах смешивается со сладковатым привкусом помады. Брюс стирает её, разглядывая смазанный след, оставшийся на перчатке. Пора действовать.