***
Утром Мартин, не особо задумываясь об этом, надевает свой новый (отчасти новый? обновлённый?) зелёный кардиган, полученный от Майкла, тот, что надевал в Брюгге. Он проверяет, нет ли каких-нибудь новостей от Джона, но не видит ничего нового. Мартин снова думает, что ему стоит сменить обои, но эта мысль начинает его раздражать, так что он всё-таки оставляет их. Майкл проводит его через свою дверь, и это уже кажется ему почти естественным. По крайней мере, его сердце не уходит в пятки, когда он переступает через порог. Первая половина дня проходит спокойно. Мартин медленно перебирает показания и книги о цирках и думает, в порядке ли Тим, потому что его снова нет. Ещё он думает о Майке Крю и, сам того не замечая, возвращается к показаниям того человека из Парижа, брата которого заставили...заставляют?...карабкаться и карабкаться по лестнице. Мартин решает, что предпочёл бы никогда не подниматься на Башню Монпарнас. Ему нужно будет сказать об этом Майклу. Повело бы оно его туда вообще, или клеймо Титана там слишком сильное, чтобы рисковать? Но оно же сводило его на Белфорт. Он всё ещё не уверен, как это всё работает, насколько сильно противостояние между Страхами. Всё вот это, попытки предотвратить Неведение, это Наблюдатель вмешивается в планы Я Не Знаю Тебя, так что...прилично? Майкл не появляется в Архиве, потому что Мелани и Базира сидят за своими столами, непринуждённо болтая, пока работают. Иногда они спрашивают что-нибудь у Мартина, и он покорно отвечает. Он не уверен, правда ли им интересно, или они просто делают это из вежливости, проявляя доброту, в качестве извинения за все прошлые дни. Скорее всего, второе. Затем открывается дверь, и Мартин напрягается, ожидая, что это снова Элиас со своими вопросами— Но это Джон. Заметно уставший, но Джон, живой, и не раненый, и даже без крови, или опилок, или странных склизких веществ, о происхождении которых лучше не знать, на его одежде. Его волосы выглядят так, будто у него на голове свили гнездо, а его лицо напряжено, и он проводит взглядом своих покрасневших глаз по комнате, прежде чем дать ему остановиться на Мартине; его губы изгибаются в чём-то очень похожем на улыбку, и у Мартина внутри всё словно переворачивается. Он улыбается в ответ. — Ты вернулся, — говорит Мелани до того, как Мартин успевает поздороваться, всё ещё пытаясь решить, что будет более подходящим. Джон отводит свой взгляд от Мартина. Он чувствует облегчение, а затем острую боль. — Где Дейзи? — Базира наклоняется в сторону, будто сможет найти широкоплечую Дейзи где-то за тощей спиной Джона. (Дейзи, Дейзи, Охотница) — Всё ещё отчитывается перед Элиасом, — Джон наконец заходит в сам Архив, оглядываясь, будто ему кажется, что тут что-то не так, и Мартин надеется, что он не ищет какой-нибудь намёк на Майкла. Здесь не должно быть ничего, кроме царапины, спрятанной под показаниями на столе Мартина, но беспокойство всё равно не покидает его. — Она скоро спустится. Здесь никаких происшествий? — Только если считать, что пыль — это происшествие, — Мелани крутит бутылку с водой в своих руках. — Куча книг, ничего полезного, се ля ви и всё такое. Уголок губ Джона приподнимается: — Мне кажется, отсутствие происшествий — это уже победа. Я поговорю со всеми вами позже, а пока—Мартин, можно тебя на пару слов? — О, —он удивлённо моргает и встаёт, — да, конечно. Мартин следует за Джоном в его кабинет и закрывает за собой дверь: — Ты что-то нашёл? Тебе нужно, чтобы я— Джон уклончиво взмахивает рукой и трясёт головой, чего хватает, чтобы Мартин замолчал. Он ожидает, что Джон хотя бы встанет за свой стол, чтобы что-то отделяло их друг от друга, но он просто опирается на него спиной. Джон кладёт обе руки на стол, смотря на Мартина с непроницаемым выражением лица: — Я просто хотел поговорить с тобой насчёт скворечника и— Мартин чувствует, как земля уходит у него из-под ног. Думает, в какую именно часть туннелей он провалится. Вспоминает следы от ногтей и слово "рыть": — Я же говорил тебе, что ничего об этом не знаю. ("Лжец".) Джон моргает, а затем осознает смысл его слов: — Это не то, что я имел в виду, я просто, — он проводит рукой по своим волосам и лбу, ненадолго закрывая ей свои глаза. — Ты, Мартин, я хотел спросить, в порядке ли ты. В прошлый раз ты упоминал что-то о кошмарах. У тебя не было никаких других побочных эффектов? — Я в порядке, — говорить Мартин, стараясь звучать обнадеживающе, но подозревая, что выходит, скорее, взволнованно. Он чувствует, как этот вопрос проникает в его рот и другие места. — Правда? — тёмные глаза Джона напряжённо смотрят на него, и Мартин не может отвернуться, чувствуя, как вопрос давит на него, прежде чем начать тянуть, и слова: — У меня всё в порядке, Джон, — сами срываются с его губ. Это ощущение кажется ему ещё более странным, чем в прошлый раз, будто оно чем-то отличается, но он не может понять чем, и Джон ведь не всегда стоял так близко к нему, да? Джон поднимает свою руку, будто собираясь положить её Мартину на щёку. Мартину стоит отодвинуться, но он не делает этого, и рука Джона только неуверенно зависает в воздухе. Он нахмуривается: — Я никогда не видел тебя в этой кофте. Она новая? Мартин бросает взгляд на свою одежду: — Ага, ты прав. (В каком-то смысле.) — Она тебе идёт, — говорит Джон и тянется к нему, будто он собирается—собирается—о чёрт. Мартин одёргивается назад в последний возможный момент, так резко, что чуть не падает. Он уставился на Джона, теперь стоя в полуметре от него. Джон тоже смотрит на него, его лицо в откровенном смятении, и Мартин чувствует Майкла, хотя его тут нет, думает, насколько оно далеко на самом деле. Его рука горит так, будто его кожу снова разрывают. Он очень надеется, что оно не появится. — Извини, — говорит Джон с осторожностью, — мне казалось, это то, чего ты хочешь. "Ты просто отвратительно выбираешь время, Джон". Что-то, чего Мартин хотел так сильно и так давно предлагают ему сейчас, и он не заинтересован. Совсем. Это странное чувство. Он мог бы сказать: "Так и было," — только тогда Джон может спросить, что изменилось, и Мартин боится, что сорвётся с его губ в этом случае (теперь он скучает по тому времени, когда ему не нужно было волноваться о том, что Джон может вытянуть из него, как из мотка клейкой ленты, и, оу, это ужасное сравнение, особенно когда другой вид ленты здесь повсюду), так что вместо этого он говорит: — Нет, не—не думаю, — с улыбкой, которая, как он надеется, выглядит полной сожаления. — Хорошо, — Джон продолжает пристально смотреть на него ещё несколько секунд, пока Мартин не спрашивает: — А тебе этого хочется? Джон слабо и утомлённо улыбается: — Да, но всё нормально, — Мартин готов ударить себя за то, что посыпал ему соль на рану, — я могу справиться с отказом. Мне не стоило торопиться с выводами. — Извини, — говорит Мартин. Сказать, что он хотел бы принять поцелуй Джона, что хотел бы поцеловать его в ответ и вернуться ко всему, чего хотел раньше, было бы неправильным, потому что теперь у него есть Майкл, и Мартин ужасно хочет быть с Майклом (он не позволяет себе думать о большем, о чувствах, кроющихся за его желаниями; Мартин не знает, сможет ли оно вообще ответить на них, если он позволит себе их ощутить); было гораздо проще, если бы ему всё еще хотелось быть с Джоном, или, может, в каком-то смысле, всё было бы сложнее, он не знает. — Не извиняйся, — говорит Джон, хотя сам выглядит так, будто хочет извиниться ещё раз. — Тебе не нужно так волноваться из-за меня, Мартин. — Да, — отвечает Мартин, — нужно, — он ненадолго берёт Джона за руку и сжимает её, стараясь немного его приободрить, прежде чем отпустить. — Мы можем попытаться побыть друзьями? Мне кажется, теперь у нас может выйти лучше. Если ты захочешь, конечно. — Друзьями, — говорит Джон таким тоном, что что-то в груди у Мартина сжимается. — Да. Мне нравится эта мысль. — Хорошо. Да, точно, хорошо, — Мартин сглатывает. — Я пойду заварю тебе немного чая, и если тебе будет нужно что-нибудь ещё, просто дай мне знать. Когда он выходит из кабинета, то видит, что Дейзи уже спустилась в Архив. Мартин пытается не встречаться с ней взглядом. Он думает, сможет ли Дейзи, будучи гончей Охоты (о господи, теперь он начал думать как Майкл, да?) учуять, что от него пахнет Майклом, и рассказать всем, чем Мартин занимается. Может, не чем конкретно, но самую суть. Тогда ему не придётся делать это самому. Только вот она вряд ли вообще станет с кем-то об этом говорить, просто оттащит его в какое-нибудь местечко с заранее вырытой могилой, на случай, если ей не понравятся его ответы на её вопросы. Элиас, скорее всего, даже ничего на это не скажет; он ведь так никогда и не сказал им о Саше, а Мартин куда более заменим, чем она. Мартин кивает ей в качестве приветствия, настолько коротко, насколько возможно, и проходит через дверной проем. Может, ему стоит просто выложить всё как есть. Майкл уже говорило ему об этом раньше, оно не просило хранить всё в секрете. Совсем наоборот. Оно выглядело таким довольным, когда сказало Майку Крю, что они на свидании. Словно гордилось тем, что они вместе, и хотело дать другому чудовищу знать, что именно оно делает. (Ещё Мартин думает, что бы она ответила, если бы он рассказал ей, что Майк Крю жив и здоров) (Не то чтобы он правда это сделает, конечно) Может быть, ему стоит просто бросить свой телефон Базире или Мелани (ему кажется, что у них больше шансов поймать его, чем у Джона), а там уж будь что будет. Лучше, если они узнают об этом сейчас. Скорее всего. Наверное. (В том, что он знает что-то, чего не знает Дейзи, есть нечто ужасно приятное) (Это жестоко с его стороны?) Мартин не хочет делиться тем, что они с Майклом вместе. Это что-то, чего Элиас по какой-то причине не может увидеть, а значит, что этот секрет может оставаться только его настолько долго, насколько он сможет его сохранить. Мартин во всём признается, когда-нибудь. Он должен, иначе зачем ему все те сувениры, что он принёс домой из Японии? Мартин думает, сколько лакомства ещё будут свежими, истечет ли их срок годности до того, как он найдёт способ сказать правду. (Может, это и немного жестоко, но Дейзи всегда ведёт себя просто ужасно, так что он несильно против) (И вообще, ему кажется, что это не его дело) Мартин неторопливо заваривает чай. Это не так успокаивает, как когда он делает это дома, но достаточно. К тому времени, как он возвращается в подвал, Дейзи уже нет, так что ему не приходится волноваться из-за неё или того, что она может унюхать. Мартин отдаёт Джону его чай и заставляет себя не извиняться ещё раз. Он может влюб— То есть, его чувства могут меняться. Особенно, учитывая то, что Джон не знал о том, что они у него были. Всё ещё есть. Но в гораздо меньших количествах. Он садится за свой стол и старается сконцентрироваться, но слышит: — Не хочешь пойти пообедать? Этот вопрос, заданный Мелани, отвлекает Мартина от его работы (здесь под "работой" подразумевается "перечитывание показаний, в которых упоминается Майк Крю, из нездорового любопытства"). Ему, должно быть, послышалось. Он выглядит и звучит озадаченным: — Что? — Обед, — повторяет она более бодро. — Ну знаешь, еда. Топливо, поддерживающее человеческую жизнь. Обычно принимается между— — Ладно, — говорит Мартин, и Мелани не то чтобы улыбается ему, но она выглядит довольной, и это чуть не заставляет его тут же передумать. Вскоре после этого он уже сидит в пабе вместе с ней и Базирой, дожидаясь, когда принесут заказанные ими бургеры и чипсы, и у него нет ни малейшего представления о том, что ему следует сказать. Мартин не то чтобы много общается с этими двумя. Или кем-то кроме Майкла. (Так что вообще ни с кем.) Большую часть времени он просто постукивает пальцами по своим ногам. В последнее время Мартин ходит на обед только вместе с Майклом, и они садятся в каком-нибудь местечке, мимо которого люди проходят, так и не замечая, что среди них затесалось чудовище, и Мартин очень надеется, что оно не примет это на свой счёт, особенно после всего, что произошло с Джоном. Он увидится с Майклом позже. Ну конечно. В последнее время оно почти постоянно в его квартире. (У него проскальзывает отдалённая мысль о том, был бы Майк Крю не против как-нибудь пообедать вместе, и Мартин едва сдерживает свой смех от того, насколько это нелепо.) (Затем он думает, считается ли Майк Крю за кого-то или за ещё одно что-то. Как Майкл и сказало, не стоит быть предвзятым.) (Мартин не собирается начинать коллекционировать чудовищ, с которыми можно общаться.) (Только из-за того, что Джон—о господи) (Майкл наверняка стало бы ревновать ещё больше.) Он всё ещё поглощён этой цепочкой мыслей, блуждая в её бесконечных ответвлениях, когда Мелани постукивает по столу прямо перед ним: — Ты ещё с нами? Он вдруг осознает, что пялился в одну точку стола по крайней мере уже пару минут. Его щёки горят: — Извини. Просто задумался. Столько всего произошло в последнее время. — Столько всего, — повторяет Базира непонятным ему тоном, что совсем неудивительно. Мартин мало кого хорошо понимает, а в особенности Базиру, она...не настолько непроницаемая, как Дейзи, но. Она, ну. Базира, — например, то, что между тобой и Джоном? Он растерянно смотрит на неё: — Что? — Джон, — говорит Мелани с ангельским терпением, и с нетерпением тоже, что кажется странным, но что поделать, — Архивариус. Тощий тип, который иногда говорит нам, что мы должны делать. — Я не понимаю, о чём вы, — говорит Мартин, хотя это не так, но просто всё это, всё, что произошло сегодня и за последние несколько дней и недель, это просто нелепо; и, как он и сказал, случилось столько всего. Сначала Джон попытался поцеловать его, а теперь Мелани и Базира расспрашивают его об этом, а ему хочется просто сидеть у себя в квартире (или во Франции, или в Португалии, или в каком-то совершенно новом месте) вместе с Майклом, говорить с ним о чём угодно или вообще ни о чём, пока оно пытается понять людей, хотя вообще не должно их понимать, но всё равно делает это, и почему-то именно ради Мартина Блэквуда. — Когда он позвал тебя в свой кабинет... — Мелани замолкает, как бы намекая. — Мы говорили о работе, — отвечает он твёрдо. Наверное. Или не очень. Она выглядит почти разочарованной. — То есть, вы двое не, — Базира взмахивает рукой, будто она сама ещё не совсем уверена, чем именно они там занимались. Мартин трясёт головой: — Нет, — он останавливается на этом. Им незачем знать, что Джон сделал первый шаг, или что не так давно Мартин ответил бы взаимностью, или что на данный момент Мартин уже—находится в отношениях. Он не собирается унижать Джона. Это было бы жестоко с его стороны, и Мартин правда хочет, чтобы они стали друзьями. Джону нужны друзья. Да и ему самому тоже, если уж на то пошло. Оставшаяся часть обеда проходит без каких-либо ещё неловких вопросов, хотя Мелани и Базира выглядят озадаченными, особенно когда они думают, что он не видит.***
По возвращении в Институт Мартин проводит чуть больше времени, чем обычно, в кабинете Джона, и тот даже не жалуется на его назойливость. Из этого может выйти что-то хорошее, что-то дельное, и, возможно, чуть позже Мартин найдет в себе силы рассказать Джону правду, и, возможно (он знает, что немного замечтался), Джон не станет кричать на него из-за этого, и он сможет отдать ему ту статуэтку совы. Возможно. В конце рабочего дня Джон собирает их всех, чтобы обсудить не особо удачные результаты их с Дейзи поездки; похоже, там было столько же кожи и манекенов, как и ожидалось, и теперь он хочет, чтобы они отследили нескольких человек, имена которых были в какой-то бухгалтерской книге. Это хотя бы что-то.***
Этим вечером Майкл не ждёт Мартина у ворот Института. Он хмурится, когда обнаруживает это. Не то чтобы они когда-то договаривались, что оно должно его ждать, но он уже успел к этому привыкнуть. Может, в этом всё дело: Майкл должно быть неожиданным. Или, возможно, оно недовольно из-за Джона. Или из-за Мелани, и Базиры, и их вопросов, несмотря на то что если оно поглядывало и подслушивало, то должно знать, что он не повёлся на их намёки. Мартин поправляет лямку своей сумки, устало вздыхает и начинает идти к станции Пимлико. Жёлтая дверь всё ещё там, где Майкл начало оставлять её для их возвращения домой. Видя её, он застывает на месте, и ему приходится долго извиняться перед женщиной, шедшей за ним, которая вообще-то не должна была идти так близко, она что, никогда не слышала о личном пространстве? А ещё, похоже, она никогда не слышала, что такое зубная паста, потому что Мартин чувствует её зловонное дыхание и не может придумать никакое объяснение её странно влажной коже. Ну, такое объяснение, которое бы ему нравилось. "Не все вокруг тебя чудовища, Мартин, у некоторых людей просто серьёзные проблемы с гигиеной". Вот что он говорит себе, отстраняясь от неё и спотыкаясь по дороге к двери. Он кладёт свои пальцы на ручку. Она такая же тёплая и живая, как и всегда. Мартин не проходил через неё без Майкла раньше, не считая самого первого раза, и это было такое приключение, которое он не хотел бы повторять никогда. Одна мысль о том, чтобы пройти одному— "Я бы не советовало делать этого, Мартин," — сказало оно ему, когда он потянулся к ручке его двери посреди ночи; но зачем ещё ему оставлять свою дверь здесь, если не для него? Мартин мнётся ещё минуту. На него будут странно смотреть, если он продолжит стоять здесь перед дверью, которую больше никто не видит, он понятия не имеет, скрывает ли она его присутствие так же, как своё. Ему так не кажется. Когда он тайком оглядывается, то видит, что та женщина следит за ним, делая вид, что ищет что-то в своей сумочке. Их взгляды встречаются, и её глаза цвета свежей грязи, и Мартин решает, что с него хватит. "Ты готов на это?" "На что именно?" "Довериться мне". "Я уже доверяю тебе, ты же знаешь". Мартин всё ещё доверяет ему, чёрт возьми, и он точно не доверяет этой женщине, кем бы или чем бы она там ни была, так что он собирается с силами, поворачивает ручку и заходит внутрь. Когда Мартин снова открывает свои глаза (он не помнит, чтобы закрывал их), он уже в своей квартире. Дверь за его спиной уже захлопнулась (когда это произошло, Мартин тоже не помнит). У него дрожат руки. И верхняя губа. И нижняя. При дальнейшем самоосмотре Мартин приходит к выводу, что весь дрожит, и он сползает ниже, и ниже, пока не садится на пол, опираясь на дверь спиной. Это не так уж и приятно, когда Майкл не прижимает его к этой части себя. Мартин проверяет время и издаёт встревоженный звук. Между тем, как он вошёл в дверь и вышел, прошёл почти целый час, и он ничего не помнит. Такого не случалось, когда Майкл было с ним. Если Мартин как следует сосредоточится, то видит лампы на стенах и чёрный ковёр. От этого у него раскалывается голова и слезятся глаза. Он дышит, просто дышит, пока дрожь не проходит. Она не проходит очень долго. Майкла всё ещё нигде не видно. Он зовёт его в пустоте своей квартиры, но не получает ответа. Мартину, скорее всего, лучше не знать, где оно и что делает. Он поднимается на ноги и добирается до кухни. Он успевает только поставить чайник и начать рассматривать его узор в виде цветущей вишни, когда Майкл плавными длинными шагами, и в прямом смысле рыча, заходит на кухню. — Не смей этого делать, — говорит Мартин, и это не должно было прозвучать так раздражённо, но по другому не получается, и только теперь он осознаёт, насколько на самом деле рассержен. — Делать чего? — спрашивает Майкл; и, возможно, Мартин бы поверил, что оно не знает, если бы его мелодичный голос не звучал так обиженно. — Закатывать истерику из-за того, что Джон попытался— Оно прерывает его, снова зарычав, а затем поцеловав его. Мартин собирается (нет, правда) оттолкнуть его, но ему мешает тумба, и (неважно, рассержен он или нет) чувствовать покалывание от его языка у себя во рту приятно, и так уж получается, что вместо этого он обвивает его шею руками и позволяет Майклу поднять его, поддерживая его зад руками так, что ему только немного кажется, что оно лапает его. Сейчас Майкл целует его так, будто пытается что-то доказать, целует его, пока он не чувствует вкус собственной крови, не всхлипывает, и ему уже не так хочется, чтобы оно остановилось. Когда Майкл отстраняется, Мартин видит красное пятно на его губах; оно говорит: — Архивариус бы не смог сделать такого для тебя. Это тут же заставляет его прийти в себя. Он щурится, смотря на него: — И ты тоже не можешь. — Я мо— — Тихо, — Мартин закрывает его рот рукой и чувствует себя почти довольным от удивления на его лице. — Да, Майкл, Джон попытался поцеловать меня. Я не позволил ему, потому что не хотел, потому что у меня уже есть чудесное... чем бы ты там, блять, ни было, — (здесь он делает паузу, протирая рукой под носом, после чего кончики его пальцев оказываются красными, и вздыхает). — И Джон повёл себя совершенно спокойно, когда я ему отказал, потому что он не мудак. (Джон, вообще-то, немного мудак, но не в этом смысле, так что Мартин решает об этом не упоминать) — Так что тебе не на что жаловаться. Мы не будем проходить через вот это, — он показывает сначала на себя, затем на фрактальный силуэт Майкла, — каждый раз, когда Джон пытается поговорить со мной. Ты хоть представляешь, как бы выматывающе это было? И это тебя не было, когда я уходил из Института, и я был бы не против, но ты оставило мне свою дурацкую дверь, — (оно выглядит оскорблённым, и Мартину приходится заставить себя не чувствовать вины, потому что когда он вошёл в дверь, то снова пострадал, не он должен чувствовать себя виноватым), — и там был...человек? Или не человек? Я не знаю, как определить. Мартин останавливает себя, пока всё его раздражение не успевает превратиться в слова, и на кухне наступает молчание, которое, как ему кажется, длится целую вечность. Лицо Майкла замирает так, как невозможно для человеческого. Мартин жалеет, что не может читать его мысли; потом он думает, что наверняка бы запутался или заблудился в них; потом он думает, что, возможно, был бы совсем и не против. Наконец, оно кладёт свою руку ему на лицо и осторожно говорит: — Мартин, я...извиняюсь за свою поведение по поводу Архивариуса, — Майкл делает паузу. — Я не привыкло ко всему этому. Я не могу обещать, что прекращу. — Я не против, что ты немного собственничаешь, — уступает он, прижимаясь щекой к его ладони, чтобы оно поняло, что Мартин не собирается кричать на него, — но ты же знаешь, что я хочу—этого. Так что тебе не нужно злиться из-за всего подряд. Мне, как бы, не очень хочется уговаривать тебя не убивать Джона каждый день? — Ты хочешь этого, — Майкл прижимает свой лоб к его, и Мартин позволяет себе улыбнуться, закрывая глаза. Он рад, что его внимание больше привлекло это, чем та часть про убийство Джона. Он запускает одну руку в волосы Майкла, и оно снова замирает. — Возможно, я просчиталось, и за это я тоже извиняюсь. — В каком смысле просчиталось? — Мне казалось, что ты прошёл через меня уже достаточно раз, чтобы прекрасно справиться с таким коротким путешествием без...моего сопровождения. Я буду ждать тебя завтра. — Я пройду мимо двери, если тебя не будет, — его голова больше не болит, но он всё ещё может вспомнить только отдельные моменты своего пребывания в бесконечных, извивающихся коридорах, которые всё же закончились его квартирой. — Что насчёт того человека? Майкл издаёт звук, выражающий что-то между сердитостью и задумчивостью: — От тебя не пахнет другими, не считая твоего хозяина, — (от этих слов Мартин морщится, ему всё ещё не нравится, когда Майкл называет Наблюдателя так, даже если это правда), — на тебе нет новых меток. Но, если вдруг один из моих...сородичей? — Да-да, язык несовершенен. Оно смеётся: — Если один из них осмелится на что-то, я буду рядом. И, может, это не совсем успокаивает Мартина, но точно помогает ему как можно больше к этому приблизиться.