***
Следующим оказывается Юта, всего три дня спустя вставший с дивана и чуть не разбивший голову об угол кофейного столика. Все дело в этих ужасных диетах. Тэен хорошо знаком с ними. Когда он был младше, и его ровесники учились решать алгебраические уравнения по учебникам, уравнения Тэена были простыми, но конкретными: общее количество потребляемых калорий никогда не должно превышать общее количество затраченной энергии. Его ответы постоянно проверялись, взвешивались на весах, и когда число между пальцами его ног превышало ожидаемое, следовало строгое наказание. Тэен знает каково быть голодным. На самом деле голод становится просто нормой. Однако все по-другому, когда его братья падают один за другим. Индустрия не дает поблажек, не проявляет милосердия к тому, на что способно человеческое тело, как оно выглядит, даже когда выходит из строя. Стань спортивней. Но не слишком. Стань стройнее. Но не слишком худым. Стань красивее. Стань более талантливым, более интересным, более веселым. Но не слишком веселым. Тебе нужно быть сексуальным. Однако не переусердствуй. Будь желанным и милым, но не слишком приторным. Веди себя естественно. Сон для мертвецов. Это никогда не прекращается. Этого никогда не бывает достаточно. Сейчас еще хуже. Менеджер продолжает давить на них, как будто они пустое место, и это начинает влиять на рассудок Тэена. Он должен что-то сделать, прежде чем один из них упадет и больше никогда не встанет.***
Один поздний ночной разговор приводит их к выводу, что с них хватит. Юте пришлось получить справку от врача с рекомендацией отдохнуть несколько дней и строгим предписанием изменить свой рацион питания. Джонни постоянно испытывает недомогание и боль. В последнее время он то и дело поднимает тяжести в спортзале. Даже когда он просто поднимается на ноги, то выглядит так, будто тренируется. «Ты должен быть польщен, — сказал Ли Мингю, — по крайней мере, мы нашли тебе какое-то применение.» У Донхека проблемы не только физические. Он темпераментный — дразнит и провоцирует, но один укол в ответ заставляет его едва сдерживать слезы. Никто из них никогда не указывает ему, насколько это несправедливо и обидно, не тогда, когда у младшего всегда такой вид, будто он балансирует на грани, в нескольких дюймах от непредсказуемого падения. Они решают, что этого достаточно. Они соберут доказательства и уволят своего менеджера. Больше так продолжаться не может. Когда Джехен, облокотившись на кухонную стойку, спрашивает остальных участников «NCT 127», делал ли Ли Мингю когда-либо что-то большее, чем критиковать их и сажать на диеты, наступает тишина. Тэен и Доен оборачиваются к нему с враждебными взглядами. Джонни закатывает глаза. Юта огрызается. — Тебе легко говорить. Конечно, ты не знаешь, каково это То, что осталось недосказанным, очевидно: «Ты его любимчик». — Это не то, что я имел в виду. Просто со мной он... — Джехен на секунду колеблется, с трудом пытаясь подобрать слова. — Просто с тобой он милый, ободряющий и поддерживающий? — продолжает Доен. — Это не то, что я пытался сказать. — Но это правда, — встревает Марк, коротко и непреклонно. После этого Джехен замолкает.***
Враждебность росла медленно. Дело не в том, что они завидуют Джехену или злятся на него. На самом деле он не сделал ничего плохого. Но бывают такие моменты, когда они не могут не ощущать прилив гнева, когда все их усилия сводятся на нет в пользу идеального Чон Джехена, получающего еще один подарок, еще один комплимент, еще одно похлопывание по плечу, еще одну сольную деятельность. «Джехен! Это было впечатляюще. Парни, учитесь». «Джонни, может быть, если бы у тебя было лицо Джехена, этого было бы достаточно, но при таком виде, боюсь, что пресс должен стать более фотогеничным». «Джехен-а, иди сюда. Возьми это. Ты усердно работал. Я горжусь тобой». «Устроил тебе прослушивание на ту роль, о которой мы говорили. Не переживай. Ты знаешь, что делать». И этот список можно продолжать до бесконечности. Таким образом, когда однажды воскресным вечером вся группа уютно устраивается в гостиной на десятом этаже, их слова и взаимодействия балансируют на острой грани. Все, что делает Джехен, это сидит на диване. — О, мой милый, прекрасный Дже, как ты можешь быть таким идеальным? Чону гладит Джехена по щеке, прежде чем провести рукой по его волосам сзади, пока обходит диван, чтобы взять что-нибудь на кухне. Тэену, похоже, нравится ход мыслей Чону. — Джехен-а! Я подарю тебе звезды! — попкорн попадает ему в глаз. — Я подарю тебе луну с неба! — еще один падает на ключицу. Джехен хихикает, сгорая внутри. Его рука инстинктивно тянется к глазу, к коже под ключицей. Юта присоединяется к ним. Все это весело и забавно. До поры до времени. — Ты самый красивый, самый талантливый, самый совершенный мальчик! — поцелуй в ладонь. — Мы с тобой против всего мира. По всей комнате раздается смех, за исключением того, о ком идет речь, чья реакция — лишь неуверенная улыбка. Смех быстро угасает, как пламя спички. — О, да ладно тебе, Дже! Это шутка. Мы просто прикалываемся над тобой. Чтобы показать, что они всего лишь веселятся, Джонни взъерошивает волосы Джехена и тянет его в один из своих ласковых, удушающих захватов, но на этот раз младшему дышать становится немного труднее.***
Сейчас шесть вечера, позади тяжелый день. На десятом этаже Джехен находится в их с Чону комнате. Остальные мемберы запланировали ужин в общежитии ниже. Тэиль, Юта, Чону и Марк надевают куртки и обуваются, когда в проеме появляется Джехен с растрепанными волосами и сонными глазами. Он молча стоит какое-то время, наблюдая, прежде чем Тэиль произносит: — Мы собираемся перекусить. В воздухе висит безмолвный вопрос. Джехен колеблется. — Ли-хен звонил, чтобы сказать, что приглашает тебя на ужин, но ты не отвечаешь. И что-то о той дораме, — заполняет тишину Марк, проходя мимо Джехена, похоже, что-то забыв. — Я не хочу идти с ним, — бормочет Джехен. — Я хочу пойти с вами, ребята. — Прости, Дже. У любимого мальчика Ли есть обязанности любимца, которые он должен выполнять, — говорит Юта, глядя в свой телефон. Он стоит, прислонившись к двери, в ожидании Марка. Тэиль думает, что это игра света, когда замечает, как блестят глаза Джехена, прежде чем тот исчезает в коридоре, не сказав больше ни слова.***
Тэиль, Юта, Донхек, Джонни и Тэен собрались вокруг компьютера в комнате старшего. Они отсканировали записи Юты от доктора и преобразовали их в пдф-файл. Они документируют все, что только могут: очередные обмороки Донхека, обязательные чрезмерные тренировки Джонни, ежедневные нападки, оскорбления и толчки, которые приходится терпеть всем, кроме Джехена. Последний заходит в комнату к собравшимся товарищам. Только Донхек и Тэиль оборачиваются, чтобы коротко поприветствовать его. — Могу я присоединиться? — спрашивает Джехен, садясь на кровать Тэиля. — Конечно, но я не думаю, что ты будешь очень полезен, — отвечает Джонни со смешком. Когда Джехен сообщает, что у него что-то есть, Тэен отвечает: «Действительно?» и оборачивается, чтобы бросить на него вопросительный взгляд, прежде чем снова повернуться к монитору. Джонни и Тэиль присаживаются на кровать. — Да... — отвечает Джехен, теперь теребя нитку на простынях. Оглянувшись, он видит, что только Тэиль и Джонни смотрят на него. Тэен, оставшись на свое месте, снова говорит: — Так что, Дже? — Ну, вы знаете, как он постоянно делает мне комплименты. И платит за мою еду... Он также начал дарить мне подарки. Краем глаза Джехен ловит едва заметную улыбку Тэиля. Рука, тянувшая нитку, замирает на полпути, и он поднимает голову, чтобы увидеть, как уголки губ Тэиля приподнимаются, как глаза его хена сияют чем-то, от чего у него скручивает внутренности. Старший молча приподнимает бровь, как бы говоря: «Не обращай на меня внимания. Продолжай», но Джехен запинается. — Просто... эм... мне стало неловко, и... потом...он… Все теперь смотрят на него: Тэен, Юта и Донхек отвлекаются от экрана, однако их глаза полны недоверия... осуждения? Слова застревают в горле Джехена. Тишину заполняет Юта. — Да, Дже, что произошло? То, как Юта говорит, звучит не как поддержка, а скорее так, будто у него есть дела поважнее. — Он настолько мил, что тебе стало неловко? Ты это хочешь сказать? — недоверчиво спрашивает Донхек. Джехен не видит ничего, кроме согласия на лицах своих хенов. — Я… да, наверное. Не берите в голову.***
Им удается добиться увольнения этого человека. Новый сотрудник лучше. Он не самый дружелюбный, но у него есть пределы. Пока это так, они готовы подчиняться. В танцевальной студии Джонни наблюдает за Джехеном, смотрящем в пустоту во время их короткого перерыва. Тот сидит, опершись спиной о зеркало, когда Джонни присоединяется к нему. Они заметили перемену в настроении Джехена, шептались об этом поздно ночью и на задних сиденьях черных фургонов. Теперь в его спокойном характере появилась резкость, почти постоянное раздражение. Никто не знает, что с этим делать. — Ты скучаешь по нему? Джехен хмурит брови, как будто не понимая, его глаза устремлены куда-то на деревянный пол. — Ты знаешь, о ком я говорю. — Вовсе нет, — отвечает Джехен, опустив голову. «Джехен действительно не понимает?» — Наш прошлый… — Я понял. Я имею в виду, что не скучаю по нему. Когда он говорит это, Джехен, наконец, поднимает глаза и встречается взглядом с другом. Джонни мало что может разглядеть в них, кроме честности и, возможно, некоторой доли раздражения. — Нет? Это было бы нормально. Я никому не скажу. Это действительно было бы так. Если у кого-то из них и есть причины скучать по нему, то это Джехен. У него есть на это все основания. Однако, когда младший отвечает, что они всё неправильно поняли, в его словах проскальзывает едва заметная резкость. Джонни думает, что попал в уязвимое место. — Разве? — Да. Вы заблуждаетесь. Когда он говорит это, Джехен снова прерывает зрительный контакт, поэтому Джонни двигается ближе, чтобы привлечь его внимание. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает он, обнимая младшего за плечи, но Джехен тут же отстраняется. — Не мог бы ты... эм, отойти, пожалуйста? Поведение Джехена и его просьба пробивают стены Джонни, исчерпывая его без того истощенное терпение, поэтому он произносит небрежное: «Хорошо, извини», вставая, чтобы уйти. — Нет, хен, вернись. Это просто... — но спина Джонни уже отступает, и слова Джехена остаются без внимания.***
Первый раз они видят бывшего менеджера спустя три месяца после его увольнения. Это происходит в коридорах компании. Мемберы направляются к выходу, нынешний менеджер уже ждет снаружи в одном из фургонов. Они ведут непринужденный разговор, но улыбки исчезают с их лиц, когда пути с мужчиной пересекаются. Марк, Джонни и Донхек, идущие в нескольких шагах позади Доена, Тэена, Юты и Чону, останавливаются, когда понимают, кто стоит перед ними. Тэиль и Джехен, которые шли дальше остальных, подходят, чтобы присоединиться к ним. — Ну, здравствуйте. Не это ли самые дерзкие айдолы, которых я когда-либо встречал? О, и мой Джехен-а! Когда низкий, хриплый голос мужчины разносится по коридорам, отдаваясь эхом в его усталом теле, руки и колени Джехена начинают дрожать, но никто этого не замечает. Никто не смотрит. — Добрый день, Ли Мингю-ши, — отвечает Тэен негромко и размеренно. Джехен замечает, что Джонни и Марк, стоящие перед ним, обнимают Донхека за плечи. По какой-то причине это заставляет его дрожать. Он не может понять, потому ли это, что он жаждет тепла, или потому, что это напоминает ему о тяжелых руках, обхвативших его самого. — Ага, добрый, — отвечает мужчина, пренебрежительно махнув рукой перед собой. — У меня было кое-какое незаконченное дело с боссом, но я так рад встретить всех вас здесь, — добавляет он с зубастой улыбкой, от которой Тэен сжимает челюсти. Джехен чувствует, как глаза мужчины прожигают в нем дыры, но не поднимает взгляд. — Что ж, мы не можем сказать, что это чувство взаимно, — говорит Джонни с нескрываемой неприязнью в словах. — Вообще-то, я просто хотел сказать, что рад столкнуться с Джехеном. Говоря это, мужчина медленно направляется к упоминаемому участнику, который все еще стоит позади. Остальные расступаются, освобождая дорогу и наблюдая за ним. Что-то в его тоне, в том, как он пристально смотрит на Джехена, когда двигается, заставляет их замереть в напряженной, ужасающей тишине. Только когда глаза Джехена расширяются, и он делает шаг назад, в то время как мужчина касается его подбородка, чтобы приподнять голову, в их головах начинают звучать тревожные звоночки. Он никогда ни к кому из них так не прикасался. Или, возможно, он все же это делал. — Полагаю, ты никому не рассказал о нашем маленьком секрете, верно? Может быть, они были недостаточно внимательны. Взгляд Ли Мингю непоколебим, но в глазах Джехена нет ничего, кроме страха. Все стоят неподвижно, наблюдая за происходящим, словно застыв во времени. Слова доходят до них мучительно медленно, воспоминания о незаконченных предложениях Джехена внезапно всплывают на передний план — «Просто со мной он…». Момент кажется отвратительно долгим, когда мужчина проводит рукой по щеке Джехена, большим пальцем касаясь бледной кожи под глазом. Глаза Джехена закрываются, и в одно мгновение рука перемещается ему за голову, чтобы потянуть за волосы. Чону, наблюдающий за безжалостной рукой, испытывает отвратительное дежавю: его собственная рука там, повторяет то же движение, сначала по щеке Джехена, затем по волосам, и его собственный голос — «О, мой милый, прекрасный Дже» — ужасным эхом отдается в его голове. Как близко они были к цели и в то же время как ужасно промахнулись. Эта мысль обрушивается на него, как ледяной поток, и Чону оказывается оцепеневшим. Требуется всего полсекунды, чтобы зубы мужчины вцепились в шею Джехена, пока тот стоит неподвижно. Когда Тэен и Джонни, наконец, находят в себе силы духа, чтобы оторвать нападавшего от их младшего брата, ноги Джехена пятятся назад, пока он не врезается в стену, и его колени не подгибаются. Даже когда Джонни наносит удар нападавшему, даже когда Доен приседает, чтобы заключить его в объятия, Джехен почти ничего не делает. Он лишь слабо толкает хена в плечи, прежде чем встать и первым выйти. Тэен не может сдержать слез, текущие по его щекам, когда наблюдает, как младший отступает на дрожащих ногах. Как он мог допустить такое? Позади них, лежа спиной на полу с кровью во рту, Ли Мингю насмехается над ними. — Вам понадобилось много времени, чтобы что-то с этим сделать. И это, к сожалению, то, в чем они не могут с ним спорить.***
Вокруг царит тишина, все погружены в свои мысли. На кончике языка вертятся тяжелые вопросы, но они держат их при себе, потому что знают, что не имеют права задавать их. В любом случае Джехен слишком не в себе. Он не отвечает на их обращения, не смотрит ни на кого из них. Его глаза устремлены куда-то вдаль, в пустое пространство, временами его тело заметно дрожит, и это пугает их. Он не с ними. Прямо сейчас Джехен где-то в другом месте, в других моментах, в других местах, которые они не могут заставить себя представить. Они не прикасаются к нему из страха, что контакт приведет к новым воспоминаниям. Как бы им хотелось вернуть его обратно. Все вместе они отправляются на десятый этаж. Мысль о том, чтобы оставить Джехена, слишком ужасна для живущих на пятом. Когда они собираются в прихожей, снимая обувь и верхнюю одежду, Джехен выскальзывает вперед. Прежде чем кто-либо из них успевает его догнать, он закрывается в ванной дальше по коридору. Звук поворачивающегося замка наполняет их чувством безотлагательности, когда они бросаются за ним. Тэен, Доен и Юта прислоняют ухо к двери, надеясь уловить любой тревожный звук. Остальные нервно стоят вокруг. Марк предлагает выбить дверь, но Тэиль в ответ только сжимает его плечо. Донхек и Чону тяжело опираются по обе стороны двери. Джонни стучит первым. — Дже, — тихо зовет он. Ответа нет. — Я слышу, как он дышит, — шепчет Юта. — Да, очень громко. Слишком быстро, — добавляет Доен со страдальческим выражением лица. — Дже, ты можешь впустить хена? — Джонни пытается снова, его голос на грани срыва, на глазах выступают слезы. Костяшки его пальцев оставляют красные пятна на белой древесине, когда он снова стучит. Тэен и Юта, сидевшие на корточках на полу, теряют равновесие, когда с другой стороны двери раздается громкий треск, похожий на звук бьющегося стекла. За этим следует прерывистый вопль, сменяемый сдавленными криками. Их лица бледнеют, кровь стынет в жилах от внезапных звуков, которые ранят их, как острые края разбитого стекла на полу ванной. Они никогда не слышали ничего подобного — Джехен бьется в истерике. Тэен и Джонни пытаются сохранить самообладание, чтобы тоже не развалиться на части. — Джехен-а! Открой нам! — отчаянно взывает Тэен, припадая лбом к двери, его ладонь несколько раз ударяет по поверхности. — Я пытался! — голос Джехена звучит так же надрывно, как и его крики. — Я пытался открыться вам! Донхек прикрывает рот рукой, чтобы заглушить вырывающийся из него крик боли, тяжесть слов хена болезненно ложится на его сердце. Теперь все они плачут: Марк, Доен и Тэиль беззвучно проливают слезы, в то время как плач Юты, Чону, Тэена и Джонни душит их, искажая лица. Джехен прав. Он пытался. Все они были настолько ослеплены собственными страданиями, собственным опытом, что полностью отвернулись от него. Как, должно быть, трудно было даже попытаться заговорить, сколько мужества, вероятно, потребовалось для этого, но его снова и снова оставляли в стороне. Хуже того, они насмехались над ним, заставили чувствовать себя дураком даже за попытку. Чону быстрым шагом приближается к двери, вероятно, в попытке тоже убедить друга, но затем серия ударов заставляет их всех придвинуться ближе, сердца начинают панически биться. — Никто, черт возьми, не слушал меня! — еще один громкий удар. Их сердца разрываются от мысли, которая коллективно приходит им в голову — они не дали ему никаких оснований доверять им, и потому он замкнулся в себе, опасаясь, что его снова отвергнут. Теперь уже слишком поздно. Что Ли Мингю сделал с Джехеном? Сколько раз они оставляли его на произвол судьбы, не задумываясь ни на секунду? — Вы все такие глупые! — что-то снова ломается, когда Джехен кричит, пронзительно и мучительно. «Я не хочу идти с ним. Я хочу пойти с вами, ребята». «Прости, Дже. У любимого мальчика Ли есть обязанности любимца, которые он должен выполнять». Воспоминание разжигает огонь внутри Юты, его пальцы тянутся к затылку, дергая за волосы, как будто это сотрет воспоминание, словно, если он достаточно накажет себя, его слова не будут сказаны. Он не может себе представить, как сильно эта фраза, должно быть, ранила младшего, не может поверить, каким жестоким он был в своем неведении. Без сомнения, Джехен ненавидит их прямо сейчас. Он тоже ненавидит себя. Как он жалеет, что не послушал его. Как бы он хотел подойти к другу и заключить его в объятия. «Конечно, Дже. Ты должен пойти с нами». Но вот они здесь, и по мере того, как крики и стук становятся все громче, Джонни, наконец, решает, что это чрезвычайная ситуация, и принимает предложение Марка выломать дверь. Используя руки, чтобы создать вокруг себя безопасное пространство, он поднимает ногу, чтобы ударить по ручке. Хаос продолжается с другой стороны, и Джонни продолжает пинать ручку снова и снова, пока та не ломается. Когда дверь наконец–то поддается, от увиденного зрелища большинство из них застывает на месте, кроме Джехена, который слепо и истерично снова и снова колотит окровавленным кулаком по уже разбитому зеркалу, висевшему над раковиной. Джонни, не раздумывая дважды, обхватывает его руками. Он крепко и надежно удерживает младшего, прижимая к себе. Всего через мгновение Джехен хрипит и трясется, податливый, но умоляющий, чтобы его отпустили. Джонни несколько секунд не может осмыслить сказанное, слишком захваченный адреналином момента. — Отпусти его, Джонни! — восклицает Юта. — Ты пугаешь его! Когда его разум, наконец, улавливает команду, руки Джонни слабеют, и, съедаемый чувством вины, он может только наблюдать, как его младший брат падает, пытаясь отползти от него. После этого Тэен выгоняет их, настаивая на том, что сам позаботится об этом, в то время как Джехен продолжает плакать, задыхаясь, обхватив ноги на полу между раковиной и стеной, спрятав голову в коленях.***
Тэену приходится немного подождать, прежде чем вытереть слезы Джехена. Он шепчет заверения, неуклюжие слова, срывающиеся с его губ, которые, как он надеется, заставят Джехена почувствовать себя в безопасности и под защитой. Когда Тэен робко спрашивает: «Можно я тебя обниму?», Джехен почти незаметно кивает головой. При виде его заплаканного лица и раскрасневшейся кожи, печали и страха в искаженных чертах, неоспоримой жажды утешения в красных глазах, сердце Тэена сжимается до невозможности, и он медленно наклоняется вперед. Обхватив Джехена руками, он чувствует дрожь, сотрясающую младшего, и делает все возможное, чтобы хоть как-то успокоить его. Он осторожно проводит руками по спине Джехена и вдоль его рук, утешая его. — Теперь с тобой все будет в порядке. Ты в безопасности. Хен рядом. Ему очень жаль, — повторяет Тэен снова и снова, надеясь, что слова в конце концов дойдут до друга. Когда он убеждается, что дрожь прекратилась, он берет лицо Джехена в свои ладони и большим пальцем окончательно вытирает набежавшие слезы. Тот избегает его взгляда, но не отстраняется от прикосновения. Затем Тэен осматривает руки Джехена, сдерживая любую тревожную реакцию, но его сердце снова сжимается при виде поцарапанной и окровавленной кожи. Он берет аптечку и несколько полотенец для рук из шкафчика рядом с местом, где они сидят, молча приступает к работе, останавливаясь только тогда, когда слышит сдавленные звуки из-за плотно сжатых губ Джехена. — Прости, Дже. Я знаю, что это больно. Я скоро закончу.***
Проходит почти два часа, прежде чем Тэен с Джехеном выходят из ванной. Донхек, Доен и Джонни еще не ушли, оставшись в гостиной. Тэиль упомянул об ужине несколько минут назад, остальные закивали в знак согласия, однако никто так и не сдвинулся с места. — Почему он это сделал? — спрашивает Доен, и все вопросительно поворачиваются к нему. — Я имею в виду, почему перед всеми нами? — Он думает, что ему это сойдет с рук, — пылко отвечает Джонни. — Это месть, — возражает Чону, качая головой. — Он должен был дать нам понять, что его увольнение ничто по сравнению с тем ущербом, который он нам нанес. До сегодняшнего дня упоминание об увольнении этого человека могло принести им сладкое удовлетворение. Однако теперь они потерпели поражение. У них нет победы, которую можно было бы отпраздновать. Они остались побежденными. Следующим говорит Донхек. — Вы помните? Когда он пришел в комнату Тэиля? — Джонни, Юта и Тэиль молча кивают с удрученными лицами. — Тогда он пытался рассказать нам. Никто из нас не слушал, — голос Донхека срывается на последних словах, на глазах снова наворачиваются слезы. После этого они некоторое время молчат, пока не слышат скрип двери в коридоре. Затем раздается щелчок открывающейся и снова закрывающейся двери, и они предполагают, что Джехен вернулся в свою комнату. Когда появляется Тэен, они ждут, что он заговорит, скажет им что-нибудь, хоть что-то. Они вздыхают с облегчением, когда Тэен наконец-то сообщает, что Джехен спит. — У него ужасные порезы на руках. Я перевязал их, но, возможно, ему придется обратиться к врачу, — лидер делает паузу. Никто из них не произносит ни слова, поэтому он продолжает. — Я не хочу оставлять его одного слишком надолго, но думаю, ему следует что-нибудь поесть. Доен в одно мгновение оказывается на ногах. — Я приготовлю ему что-нибудь. А ты возвращайся.***
В течение нескольких дней все, что они получают от Джехена, это молчание. Они не спрашивают, что конкретно произошло. Не спрашивают, как далеко это зашло. Не спрашивают, хочет ли он подать заявление. Не интересуются, хочет ли он рассказать об этом компании. Не извиняются. Ни в коем случае не торопят его. Но они проверяют его каждый час каждого дня. Позволяют Джехену приходить и уходить в почти вечной тишине. Он говорит только тогда, когда к нему обращаются напрямую, в строго необходимые моменты. Даже когда их менеджеры и бесчисленное множество других сотрудников спрашивают о забинтованных руках Джехена, он не отвечает. Вместо этого он позволяет Тэену придумать несколько паршивых оправданий и кивает в ответ. Когда Юта понимает, что Джехен ни при каких обстоятельствах не смотрит ему в глаза, чувство вины давит ему на плечи тяжелым грузом, обвивая густым туманом, от которого он не может избавиться. Он следит за младшим издалека, ожидая знака, разрешения подойти ближе, но ничего не получает. Остальные также задаются вопросом о том, как Джехен относится к ним. Они гадают, отстранен ли он, потому что справляется с ситуацией, или потому что обижен. Тэен единственный, кто, кажется, прощен, кто получает улыбки и предложения более чем из одного слова. — Неважно, насколько виноватыми вы себя чувствуете, не забывайте, что это не наша вина, — говорит им Тэиль однажды, когда они сидят перед телевизором на пятом этаже. — Разве это не так? — спрашивает Джонни. — Нет. Мы могли бы быть лучше, но он манипулировал всеми нами. Когда они входят в общежитие ровно через неделю после ужасного инцидента в ванной, Джехен останавливает их, прежде чем они расходятся по своим комнатам. — Простите, что я так себя веду, — говорит он без предисловий, и Юта, Тэиль, Марк и Чону останавливаются как вкопанные, чтобы уделить ему все свое внимание. И снова Юта замечает, что Джехен избегает его взгляда, когда поднимает глаза и смотрит на них. — Я действительно не знаю, как себя сейчас чувствовать. Я понимаю, что не должен вести себя так, быть таким расстроенным, но ничего не могу с собой поделать. Я просто… я не хочу, чтобы кто-то из вас винил себя. Это самое большое, что Джехен произнес за последние несколько дней, может быть, за последние несколько недель, и это очевидно по грубости его голоса и румянцу, который заливает его шею, лицо и уши. — Хен, нам так жаль, — голос Чону дрожит, когда он говорит. — Это действительно так, хен. Прости, что мы отмахнулись от тебя и дразнили. Это было несправедливо, — поспешно добавляет Марк. — Мы были слепы, — добавляет Тэиль. Джехен кивает и встречается с ними глазами всего на секунду, прежде чем снова опустить взгляд в пол. — Я чувствую... — его лицо на секунду морщится, но он быстро берет себя в руки, крепко зажмурив глаза, чтобы не дать слезам вырваться наружу. — Я чувствую много всего, и это действительно тяжело..., — на этот раз голос Джехена срывается, его попытки сохранить самообладание терпят неудачу. Он выглядит так, словно разваливается на части прямо у них на глазах, и им хотелось бы шикнуть на него и заключить в объятия, но они ждут, потому что знают, что Джехен хочет говорить и быть услышанным. — Я просто... — всхлип разбивает его предложение надвое, — … простите, если я кого-то из вас обидел. — Не говори глупостей, Дже, — мягко произносит Юта, инстинктивно протягивая руку к другу, но останавливается на полпути. — Можно я тебя обниму? Наступившая тишина становится тяжелой. Джехен по-прежнему не смотрит Юте в глаза, когда качает головой. Японец чувствует, как у него замирает сердце. — Хен, могу я поговорить с тобой наедине?***
Чону настоял на том, чтобы они воспользовались их общей с Джехеном комнатой, так что несколько минут спустя Юта и Джехен оказались сидящими на кровати последнего в неловком молчании. — Ты можешь рассказать мне все, что угодно, Дже. Я выслушаю. Юта надеется, что его слова звучат так же обнадеживающе, как он старается. Он действительно готов выслушать, даже если это причинит ему боль. Он опускает взгляд на свои руки, лежащие на коленях, думая, что это может заставить Джехена чувствовать себя лучше, чем если бы он смотрел на него во время разговора. — Помнишь тот день, когда я проснулся, а вы все уходили? — Джехен вздрагивает, и Юта чувствует, как злость на себя заполняет его, потому что он помнит. В глубине души, с того момента, как он сидел у двери ванной, он знал, что слова, произнесенные им в тот день, запали слишком глубоко. — Я помню, — отвечает он дрожащим голосом. — Ты сказал, что у меня есть кое-какие обязанности, которые я должен выполнять. Юта кивает, сглатывая слезы. Его зрение затуманивается, когда он снова вспоминает тот день. Он задается вопросом, через что пришлось пройти Джехену той ночью, но вынужден встряхнуть головой, чтобы избавиться от навязчивых мыслей: Джехен, прижатый к стене, Джехен в ловушке под мужчиной, Джехен борется... Он спрашивает себя, зачем вообще произнес те слова, и тут же ругает себя, потому что прекрасно понимает, что был озлоблен. Он был уставшим и расстроенным, а Джехен казался идеальным человеком, на котором можно было сорваться, тем, кто должен принять на себя основной удар. Он думал, что Джехену было легко, в то время как остальным приходилось трудно. Какой же он идиот. — Ты сказал это так... так небрежно, как будто… — голос Джехена снова срывается, и сдерживаемые слезы Юты пробивают броню. Наконец он поднимает глаза и видит, что лицо Джехена тоже залито слезами. Его живот болит, скручиваемый под тяжестью чувства вины. — Как будто ты ненавидишь меня, — поспешно заканчивает Джехен прерывистым, высоким голосом, прежде чем снова всхлипывает. Он вытирает лицо рукавами своей толстовки. — Как, возможно, и все вы, — добавляет он сдавленным голосом, едва превышающим шепот. Лицо Юты морщится от этих слов, от того, сколько боли в них заключено. Он видит и понимает раны Джехена с большей ясностью, и ему приходится сдерживаться, чтобы не обнять младшего товарища и не прижаться к нему, чтобы почувствовать, что он рядом и в безопасности. Он сделал бы все, что угодно, чтобы вернуться в тот момент и не дать этим словам сорваться с его губ. Когда он готовится что-то сказать, Джехен спешит заговорить снова. — После этого я..., — всхлип снова прерывает его, — я стал слышать твой голос у себя в голове. Я слышал эти слова всякий раз, когда... — голос Джехена затихает, и он крепко зажмуривает глаза. Мир Юты вращается от этого признания. Боль и чувство вины настолько пронзительны, что он не думает, что когда-нибудь оправится. Его губы приоткрываются, но горло слишком напряжено и сковано слезами, чтобы произнести хоть слово. Все, что выходит из него, это сдавленные всхлипывания, когда он начинает рыдать еще сильнее. Юта плачет из-за Джехена, из-за того, что тот пережил, из-за того, что он, возможно, сделал это еще более невыносимым. — Прости, Джехен-а, — произносит Юта между рыданиями, едва дыша. — Прости. Он знает, что повторяется, но продолжает, потому что в его голове нет ничего другого, кроме одной и той же мантры, повторяющейся снова и снова. — Прости. Прости меня. Мне так жаль. Когда он чувствует, как руки обвивают его, то прижимается в ответ. Его крики только усиливаются, когда он чувствует, как Джехен прижимается к нему. Он продолжает извиняться, запинаясь на словах и прижимая Джехена к своей груди, где, как он надеется, Джехен сможет найти утешение, несмотря на ошибки Юты. — Я люблю тебя, Дже. Я люблю тебя. Как и все мы.***
Джехен дает всем понять, что не хочет выдвигать обвинения. Он говорит, что это бесполезно, что от этого всем станет только хуже. Они следят за тем, чтобы он делал это для себя, а не для NCT. Джехен не выдвигает обвинений, но они убеждаются, что компания знает, какого человека наняла. Остальные мемберы следят за тем, чтобы слух распространился по всей индустрии, и никто и никогда больше не нанял Ли Мингю. Джехен чувствует себя виноватым. Он не говорит об этом, но это заметно по его фразам, по его самоуничижению, по его готовности взять вину на себя. Джехен ложится спать, надеясь, что он последняя жертва Ли Мингю.***
Проходят недели, становится то хуже, то лучше. Джехен сам не свой. Он плачет ни с того ни с сего. Огрызается при малейшей обиде. Затем затихает. Потом он счастлив, может быть, даже слишком счастлив. А после слишком устает, чтобы двигаться, есть и говорить. Затем все начинается сначала. В нынешние дни он склонен вредить себе. Он порезался, когда чистил лук, а затем обжег руку о плиту. Он спотыкается, спускаясь по лестнице, и о свои ноги, когда танцует. Он тихо уходит в свои мысли и воспоминания, возвращаясь только потому, что становится еще хуже. По прошествии месяцев Тэен заботится о том, чтобы Джехен начал терапию. Каждый раз после встреч он возвращается домой тихий и удрученный. Тэиль, Чону, Марк и Юта пытаются определить его границы, оценить его состояние. Они внимательно следят за ним, готовые откликнуться на любую его просьбу, если он хотя бы намекнет, что ему нужно что-то или кто-то. Иногда он запирается в своей комнате и кутается в одеяла до следующего дня. Иногда он следует за ними повсюду, как будто у него есть невидимая нить, привязанная на неопределенное время к их телам. Однажды после назначенной встречи Джехен стучится на пятый этаж. Когда ему открывают дверь, он тихо здоровается с Джонни и Донхеком, прежде чем направиться к дивану в гостиной. Они не задают вопросов о его приходе, но Джехен видит голову Тэена, выглядывающую из кухни. Какое-то время он сидит молча, замечая, что вся деятельность в доме, похоже, прекратилась, а затем решается начать разговор. — Он всегда говорил, что мне никто не поверит. В эти дни их чувства настолько обострены, когда дело доходит до Джехена, что даже Доен, который был в своей комнате с закрытой дверью, осторожно выскальзывает в коридор при этих словах. Он садится перед диваном и внимательно слушает, ожидая вместе с остальными, когда Джехен снова нарушит молчание. — Доктор Ким сказала, что я должен поговорить об этом, — дает в качестве объяснения Джехен, поднимая ноги, чтобы удобнее устроиться на диване. Его правая нога согнута, обхваченная руками. — Вероятно, дошло до того, что я действительно разозлился, потому что начал думать, что он был прав, что, если я скажу кому-нибудь из вас, вы проигнорируете меня. Может быть, скажете, что я сам провоцировал это или что я лгу. Джехен выглядит потерянным, когда говорит, как будто он вспоминает все те времена, когда эти мысли поглощали его, заставляя чувствовать себя пристыженным и покинутым. Но то, как нервно бегают глаза Джехена, намекает на что-то, чего Доен пока не может точно понять. — Простите, что я поверил ему, — звучит тихое откровение. Чувство вины. По извращенному, жестокому стечению обстоятельств Джехен чувствует себя виноватым, как и необходимость извиниться. Доен, Донхек, Тэен и Джонни сидят неподвижно, словно движение может насторожить Джехена, заставить его проглотить слова, которые, похоже, нуждаются в том, чтобы выйти наружу, но они напрягаются от извинений, слетающих с его губ. — Думая об этом сейчас, я знаю, что был неправ, но... в то время я чувствовал себя в ловушке, как будто был совершенно один, — продолжает Джехен, даже когда несколько слезинок скатываются по его щекам. Он вытирает их о ткань своего свитера. Доен понимает, что все это полный пиздец, причем в гораздо большей степени, чем он изначально мог предположить. До него доходит, насколько расчетливыми были действия Ли Мингю: как его очевидное предпочтение Джехену предсказуемо вызвало раскол среди мемберов; как младшего оставили бороться в одиночку, в то время как люди, на которых он рассчитывал, попали прямо в извращенную ловушку этого человека; как сам Доен сыграл важную роль в схеме, без вопросов, без борьбы. Доен не может не сожалеть, что не был лучше, умнее, сочувственней. Несмотря на любовь, которую они питают друг к другу, страдания, которые причинил им Ли Мингю, исказили их моральный компас. — Дже, ты ни в чем не виноват. Ты ведь это знаешь, верно? — И вы тоже. И он прав, рациональная часть Доена знает это. Каждыми, даже лучшими из людей можно манипулировать, они могут пасть и сдаться при правильно расчетливом давлении. Глаза Джехена блестят от еще большего количества непролитых слез, и Доен берет руки младшего в свои. Когда он поворачивается к Тэену, лидер бросает на Доена подавленный взгляд. — Мы не можем допустить, чтобы что-то даже отдаленно похожее на это повторилось, поэтому мы должны быть честными: мы подвели тебя, Дже. — Это так, хен, — добавляет Донхек. Джонни и Тэен кивают в знак согласия. Когда Джехен поднимает глаза, по его щекам снова текут слезы, он прикусывает нижнюю губу, явно изо всех сил стараясь сдержать себя. Тэен ненавидит видеть его таким больше всего на свете. — Мы очень хотим поддержать тебя. Я никогда не хочу, чтобы ты снова оставался один, — признается Тэен с дрожью в голосе, затем оглядывается вокруг, чтобы встретиться взглядом со всеми остальными. — Чтобы кто-либо из нас оставался один, понятно? Рука Джехена тянется к лицу, когда все соглашаются, блокируя всхлипы, которые сотрясают его тело, несмотря на его честные усилия скрыть их. Прежде чем Доен успевает отреагировать, все еще парализованный чувством вины, с затуманенным сознанием мыслями о том, где он был, когда это было важно, Джонни произносит: «Можно тебя обнять?». Когда Джехен кивает, и Джонни осторожно тянет его к себе, проводя пальцами по его волосам и поглаживая по спине, Доен видит в этих прикосновениях утешение, исцеление, защитный слой, который успокаивает глубокое беспокойство. Джехен позволяет себе доверительно прильнуть к телу Джонни. Растроганный, Доен забирается на диван и опирается на спину Джехена, обхватывая его за талию. — Прости, — шепчет он то, что считает бесполезным извинением, но Джехен вздыхает, бормоча слова благодарности, и Доен чувствует, как расслабляются мышцы на спине младшего. Донхек и Тэен остаются в стороне. Они наблюдают за троицей, отмечая, насколько это странный вид. Дело не в том, что мемберы не ласковы друг с другом, но такое проявление привязанности является напоминанием об обстоятельствах. Это картина, которую они никогда бы не увидели до того, как все произошло. В сегодняшние дни они научились приспосабливаться, где-то давать меньше, где-то больше. Иногда Джехен просит меньше, никогда не прося больше, поэтому они обязательно предлагают. Именно в чрезвычайных обстоятельствах они учатся крепко держаться друг за друга.