I want you next to me

если бы гето спросили, чем материальным можно описать бесконечность годжо, он бы с уверенностью ответил, «стекло». стекло, которое сейчас если не лопнет, то пойдет опасными трещинами под давлением разных негативных эмоций: от абсолютного смятения до чистой злобы. сугуру на физическом уровне ощущал, как проклятая энергия сатору сходит с ума, вырывается из-под контроля, заполоняет пространство вокруг собой, давит безжалостно и как бесконечность острыми углами режет по коже. все это набатом било в голове мыслью, что годжо на грани, скажи хоть слово, шевельни хоть пальцем — и тебя придавит. стул под ним угрожающе скрипел, а столешница под пальцами почти трещала, сатору выжигал дыры бешеным взглядом в масамичи, который, кажется, тоже почувствовал, насколько шаткое состояние сейчас у годжо. — старик, — годжо говорит, словно ножом режет: резко и грубо, — мое терпение на исходе, — он агрессивно щелкает зубами, — где первогодки? сатору хотел спросить, где юджи. гето сам весь в напряжении. ребята были отправлены на миссию вчера, прошли ровно сутки, а от них ни весточки. конечно, их беспокоила судьба всех троих, но особенно юджи. задание было где-то в пригороде токио, что могло пойти не так? в основном весь токио под юрисдикцией токийского колледжа, больших проблем возникнуть не должно: регулярно места зачищаются, проклятия изгоняются как по графику. но на связь никто не выходил: ни сообщения, ни тем более звонка. что-то явно не так, и об этом как минимум говорил факт того, что проклятию не был присвоен ранг, — в последнее время это происходило все чаще и чаще, это нервировало до невозможного что сугуру, что сатору. но первогодки были талантливыми, ни у кого не было сомнений, что миссия пройдет так же, как и обычно: в штатном режиме, быстро — в шесть-то рук. — клан химуро вам о чем-то говорит? — яга спрашивает, сам весь напряжен не меньше. гето и годжо переглядываются, кивают медленно. об этом клане ходили легенды, все они были на уровне городских — никаких исторических записей, никаких настоящих новостных сводок, — но практика магического мира показывает, что любая страшная история, просто придуманная кем-то и обретшая популярность так или иначе, могла нести действительную угрозу: людского страха было достаточно, чтобы породить нечто ужасное на почве выдуманного, и чем больше в это верило людей, чем сильнее они этого боялись, тем хуже все было. по легенде, в эпоху эдо был воздвигнут храм на вратах ада, который окружали еще пять дополнительных, чтобы сдержать злые силы. с течением времени эти храмы стали комплексом особняков семьи химуро, которая практиковала запретные ритуалы, направленные на поддержание врат ада запечатанными. главный ритуал — саки нава но ги сики, для которого каждые десять лет отбиралась нава но мико, именно он, по их мнению, способствовал поддержанию баланса. суть ритуала заключалась в том, что каждые десять лет, тринадцатого декабря в жертву приносилась девушка, чистая и свободная от мирских забот. перед этим ее изолировали от мира, она могла контактировать исключительно с главой клана и четырьмя особенными жрецами, которые в последствие ее сопровождали в храм цукуëми — там ритуал и совершался: облаченная в белое кимоно жрица ложилась на алтарь, ей связывали все конечности и шею, веревки тянулись к зубчатым колесам, которые глава клана — он всегда стоял у головы, — и жрецы проворачивали до тех пор, пока конечности не будут оторваны от тела, затем окровавленные веревки привязывали к вратам — считалось, что кровь жрицы имела особую силу и позволяла еще на десятилетие сдерживать беды. жрицу хоронили с пятью статуями будды, а новая выбиралась за семнадцать дней до совершения ритуала. также эта легенда гласит, что последнее жертвоприношение оказалось неудачным: жрица по имени кириэ влюбилась, ее душа была опорочена мирскими страданиями, из-за чего ритуал провалился и врата ада открылись. случилось самое настоящее бедствие, в результате которого погибло более тысячи человек, а из мира мертвых вырвалось множество душ. глава клана химуро обезумел: собственноручно убил всех членов своей семьи и совершил самоубийство. и всех пугала мысль, что неупокоенные души семейства теперь бродят по территории в поиске новой жертвы для ритуала. — скорее всего, это имело место быть, — устало вздыхает яга, зажимая переносицу, — возможно, было найдено то самое место. — то есть, — годжо хлопает по столешнице пятерней слишком сильно, хлесткий звук бьет всем присутствующим по ушам, — ты хочешь сказать, — ему все равно на тактичность и вежливость, он зол до невозможного, до зубного скрежета, — что туда были посланы сраные первогодки?! в место, где хрен пойми что творилось пару столетий назад?! когда гето пытается схватить его за руку и успокоить, сатору вырывается из хватки даже болезненно: бьет по протянутой руке и вскакивает с места, стул летит в противоположный угол комнаты. — они там че, с ума сошли?! эта шайка-лейка пердунов старых! — годжо дышит зло и часто и скалится. — сатору! — масамичи и гето кричат в унисон. — что?! — сатору рявкает. — да они поди сдохли там уже! он резко замирает, таращится на доску, совсем ошарашенный тем, что сказал. в его голове стремительно заработали шестеренки. — стоп, стоп, стоп, — затараторил он вдруг, — юджи… эти козлы ведь ему продыха не дают, — прижимает к лицу руку и смотрит на ягу сначала, потом — на гето, — они что, специально это все устроили? нас на миссию подальше сбагрили и второгодок раскинули? гето смотрит в ответ, точно пораженный. это имело смысл, черт побери. он сам сорвался с места и уставился на ягу неодобрительно. тот не спешил отвечать, он не хотел в этом признаваться в первую очередь самому себе. — я точно убью этих стариков, — годжо смеется, нервно кусая губы. и он совершенно не шутит, масамичи и гето в этом уверены. его взгляд, тон и аура кричали об этом. — мне не оставили выбора, — масамичи не оправдывается, констатирует факт, — вот почему вы здесь сразу по возвращению со своей миссии, у вас новая: вернуть ребят. живыми. яга делится всеми своими предположениями. сегодня двадцать шестое ноября, ровно через семнадцать дней наступит тринадцатое декабря — сегодня должна быть выбрана жрица. едва ли теперь имеет смысл, девушка это или же юноша, так же, скорее всего, проклятию абсолютно неважно, порочна душа или нет. в принципе все могло не иметь смысла, даже дата — может быть, ритуал будет совершен сразу, никто не знал наверняка, что происходит сейчас там. но масамичи отчаянно цеплялся за мысль, что ребята еще живы. — скорее всего, проклятье или первого уровня, или выше, — заключил гето, — или что похуже… яга кивает. — где это место? — спрашивает годжо, опуская ладонь на дрогнувшее плечо сугуру с явным намерением просто телепортироваться туда. — не выйдет, сатору, придется добираться своим ходом, в этой местности ты никогда не был, — заключил масамичи, — вас довезут, следом будет отправлена сëко, она должна скоро вернуться со своей миссии. нервозность годжо в машине возрастает в разы, он сверлит дырки в затылке водителя, в зеркале заднего вида, в темной пустой дороге. он грызет ноготь и стучит пяткой, чувствуя себя совсем бессильным. гето метает взгляд от дороги к нему и обратно и аккуратно опускает руку на колено, сжимает крепко, чтобы нога успокоилась. и смотрит внимательно, когда это происходит, одними губами говорит: «все будет хорошо, сатору». годжо делает глубокий вдох и такой же выдох, юджи когда-то говорил, что дыхательные практики — отличная вещь. сатору в это не верил, и не то чтобы ему сейчас это помогло, но присутствие гето сглаживало углы, пусть и мало-мальски. — чувствуешь? — вдруг спрашивает годжо и весь напрягается еще сильнее. — да, — гето кивает. действительно, чем ближе они были к месту, тем сильнее от него разило проклятой энергией. — ты нам больше не нужен, — сатору выплевывает почти агрессивно, ядовито, и хватается за сугуру, — возвращайся за сëко немедленно. они исчезают из машины как по щелчку пальцев и водитель с перепугу даже тормозит. это место точно бы ужаснуло обывателя своей давящей и тяжелой атмосферой, от него не просто разило удушающей энергией, здесь в принципе стоял затхлый зловонный запах и тишина била по ушам. — я не верю, что такое дерьмо не было раньше замечено, — говорит сатору, сканируя местность шестью глазами. — похоже, у наших стариков появились охотничьи угодья? — думаешь, они намеренно его прятали? — гето призвал несколько мелких проклятий, которые рассредоточились по территории. — ничего? — ничего, — неверяще озвучивает годжо. если он ничего не видит, значит, вряд ли увидит гето. он действительно не чувствовал ни одну из проклятых энергий ребят. если предположение годжо имело место быть так или иначе, значит, здесь могли быть упокоены как неугодные шаманы, так и такие же не-шаманы, что делало это место в разы опаснее предполагаемого. — эй, сатору, — гето пытается сосредоточиться, поймать, уловить хоть что-то среди тяжелой проклятой энергии этого места, — пообещай… — давай без нотаций, — оборвал его на полуслове годжо, окидывающий все вокруг оценивающим взглядом. — не в этот раз, — нервно усмехается гето, — мы камня на камне от этого места не оставим при любом раскладе, договорились? — обижаешь, сугуру, — скалится сатору, — их молитвами, чтобы ребята были живы, иначе я отсюда прыгну прямиком в их крысятник. гето улыбается, но резко замирает, ощущая, как с телом происходит что-то не то. он быстро, даже как-то бешено дергает рукав формы и замечает на запястье красную опоясывающую полосу, словно руку обернули веревкой. проверяет вторую руку и щиколотки следом. идентичные метки везде. и порядок согласно легенде: правая рука, левая, правая нога, левая и потом шея. сугуру таращится боязливо на сатору и хватается за воротник его рубашки, дергает вниз и выдыхает, шея чиста. годжо, быстро соображая, проверяет шею и самого гето, кивает в подтверждение того, что на ней ничего нет, и осматривает свои конечности: веревки-полосы на каждой. — что-то вроде обязательного условия территории? — задумался годжо вслух. — как думаешь, у этого проклятия есть обязующая клятва с кем-то? — без понятия, — сугуру дергает рукой нервно, им нужно соображать и действовать как можно быстрее. — ты помнишь, сколько по легенде в бедствии пострадало людей? — хер его знает, дохера, — плюется годжо, пытаясь вспомнить какие-то детали этой истории. — что, если действительно суть ритуала как такового утрачена, — рассуждает сугуру, — и на каждую неупокоенную душу нужно упокоить другую? — клонишь к тому, что каждый, кто сюда попадет, становится потенциальной жертвой? — сатору стучит по подбородку. сугуру кивает. вместе с тем они постепенно продвигались дальше, негласно решив не разделяться и начать с основного особняка, который смотрел на них с самого начала. чем ближе они подбирались к ветхому зданию, тем сильнее в нос бил неприятный запах. — смею предположить, что мы живы до тех пор, пока на шее не появится метка, — спокойно заключает гето. половицы скрипят под ними громко и неприятно, пыль щекочет ноздри и оседает в легких, а запах раздражает глотку, он словно по языку мажет фантомным привкусом чего-то отвратительного. сугуру морщится и клацает по фонарику на телефоне, под резко загоревшийся свет попадает огромное кровавое пятно прямо аккурат ноги годжо. оно явно старое, давно высохло и пропитало дерево насквозь, почему-то это успокаивает немного. — ну и обстановочка, — сетует годжо, оглядываясь. — сраная безвкусица. особняк был наполовину разрушен, оно и неудивительно — течению времени все подвластно. холодный сквозняк гулял по помещению, плесень большими коврами раскинулась по стенам, забилась в углы, и кровь… ее было тут чересчур много: на полу, стенах, оставшейся мебели — пятнами, мазками, полосами и лужами оставляла свои следы повсюду. проклятая энергия годжо вспыхнула коротко и мягкими потоками поползла по разным направлениям особняка, он словно хотел все разом прощупать, и гето вслед за ним выпустил несколько проклятий, которые последовали прямо по тонким потокам чужой энергии. — что делаем? — годжо разворачивается к гето. — каждую комнату проверим? — здесь разделимся, я налево, ты направо, постепенно поднимаемся на верхние этажи, — сугуру берет сатору за запястье, обхватывая ровно на месте метки, — мы обязаны их найти. — мы их найдем, — годжо кивает, соглашается, — я так-то не собираюсь из своего скорого дня рождения поминки устраивать, — он смеется. гето улыбается немного натянуто, но ему на душе становится в разы спокойнее: если годжо все еще шутит, значит, все хорошо, они непременно справятся. проверенные комнаты на первом этаже ничего не дают, и с каждой ступенькой вверх гето кое-что замечает: следы ботинок и отпечатки пальцев на перилах. все они свежие, выделяются на толстом слое пыли, картинка в голове складывается стремительно. он спешит наверх как можно скорее и взглядом цепляется за следы, пытается понять, куда ведет дорожка стертой пыли. но следы резко прерываются, когда гето достигает последней ступеньки. он предполагает, что последний отчетливый след принадлежит нобаре, — он меньше по сравнению с остальными и проступает каблук туфлей. чтобы сэкономить время, сугуру снова призывает несколько проклятий, те быстро рассредоточиваются в разных направлениях по этажу, и начинает проверять комнату за комнатой. — сатору! — крик годжо настигает почти сразу, он только поднялся на второй этаж. сугуру обнаруживается в одной из комнат, а вместе с ним — мегуми и нобара. они лежат на полу в бессознательном состоянии, гето проверяет их пульс и с выдохом оповещает, что они живы. он проверяет их запястья, замечает красные путы, и отдергивает воротники для проверки. веревки нет ни у одного, ни у другой. годжо бегает ошалелым взглядом по комнате, но юджи нет. дверной проем в его руках трещит предупреждающе. он резко бьет себя по щеке, стараясь привести мысли в порядок, не дать себе выйти из себя, и сугуру смотрит на него слишком обеспокоенно, закусывает щеку изнутри. — что с ними? — годжо проходит вглубь комнаты, на корточки опускается рядом с мегуми. — не знаю, — честно сознается гето, — похоже на состояние глубокого сна. но меня интересует кое-что другое, — он ловит взгляд годжо своим, — ты же тоже едва чувствуешь? их проклятая энергия словно на нуле. годжо кивает. она едва-едва циркулировала по их телам, совсем слабо, как тлеющий уголек. — что, если проклятие поглощает проклятую энергию через метки? — предполагает сугуру, разглядывая запястье нобары. — как себя чувствуешь? — спрашивает годжо вдруг. — нормально, никаких изменений, — сугуру смотрит на дисплей времени в телефоне, прошло около двадцати минут с их прибытия сюда. — ты? — аналогично, — сатору коротко кивнул, — но мы не можем исключать эту идею, так что отзови все проклятия, сведи к минимуму использование проклятой энергии. — тебя это тоже касается, мистер бездонная бочка, — гето усмехается, но отзывает все проклятия. даже если у годжо запас проклятой энергии был в десятки раз больше, чем у среднестатистического мага, он все равно тратил ее в бешеном количестве, простое поддержание бесконечности было слишком затратным занятием. а учитывая, какой сатору сегодня взвинченный, энергия из него только так и сочилась. — у меня есть пару мыслей, — осторожно начинает гето, — касательно того, с чем мы можем сейчас столкнуться и что с юджи. годжо кивает, как бы позволяя продолжать, и помогает сугуру разместить ребят в сидячем положении у стены. — у меня две мысли насчет противника, — гето черным выводит символы вокруг нобары и мегуми, — ну или три, грубо говоря. — и все они не сулят ничего хорошего, да? — годжо не мешает возводить гето защитный барьер вокруг первогодок: ни он, ни сугуру не могут тут оставаться, на улицу их опасно выносить, что-то должно их, беззащитных, защищать, — особенно третий? сугуру мычит согласно в ответ. — первый вариант — мстительный дух нава но мико кириэ, — гето повторно проверяет шеи ребят. — это та самая последняя жрица? — интересуется сатору, смутно припоминая это имя. — да, по одной из версий этой легенды она саботировала ритуал, — видя, как годжо с интересом поднял брови, сугуру продолжил, — когда глава клана узнал, что она влюбилась, он жрецам нарек избавиться от парня. это ее мучило, она считала себя виноватой в его смерти. по итогу эта печаль распалила ненависть в ее сердце, и на алтарь она легла, проклиная все и всех. — нет повести печальнее на свете, чем история об очередной любви, — криво усмехается годжо. — для жрицы, которая обязана была от всего отречься и желать всем сердцем быть принесенной в жертву, это недопустимо, — гето поежился, ему эта история не особо нравилась, — вот почему все провалилось и случилось то, что случилось. — думаешь, метки ее рук дело? — сатору оглядывает символы на полу, вокруг ребят. — мстит всем без разбора, настолько зла. — не исключено. второй же вариант — сам глава клана, — сугуру говорит об этом неохотно, явно с желанием, чтобы это было не так, — он обезумел после провалившегося ритуала, и не просто убил всю свою семью, а избавился от всего рода подчистую, настолько он опасался кармы. его душа не успокоилась после смерти, она в постоянных поисках новой жертвы. повисла долгая мучительная тишина, годжо и гето переглядывались беззвучно, и где-то на подкорке сознания у обоих билась страшная мысль. — юджи может быть такой жертвой? — с опаской, совсем тихо спрашивает годжо. — да, — так же тихо отвечает сугуру, — я склоняюсь к тому, что… — он замолкает на один долгий миг, — юджи, будучи сосудом короля проклятий, мог очень заинтересовать главу химуро. — продолжай, сугуру, ты же хочешь что-то еще сказать, да? — годжо хмурился и кусал губы. — помнишь, однажды ты мне сказал, что порой нужно думать как проклятия? — сугуру поднял взгляд на сатору. — будь бы я на месте главы, я бы тоже заинтересовался сосудом сукуны: это же просто магнит для бед, злоба воплоти. — что-то вроде принципа гомеопатии? — у сатору пазл постепенно складывается. — подобное лечить подобным? — бинго, — гето щелкает пальцами, — если принести что-то такое в жертву, возможно, это закроет те самые адские врата. — хорошо, понял, — годжо кивает, — если юджи здесь нет, а они живы, можно понадеяться, что и он где-то здесь живой, — он не до конца понимал, как это может быть взаимосвязано, но ребята не просто так еще живы, это факт. — третий вариант… — и жрица, и глава, — они произносят это на одном придыхании одновременно и улыбаются друг другу. — как я уже говорил, первый или особый ранг, а если кто-то из них действительно поглощает чужую проклятую энергию… — рассуждает гето дальше. — мы в полной заднице, — заканчивает следом годжо. — да. не то чтобы их пугала перспектива столкнуться с двумя особыми рангами. для них, возможно, такое столкновение будет новым — высокие ранги обычно с подобными себе не собираются, вокруг них только шушера ютится, — но их это не пугало. пугал, скорее, тот факт, что они могут остаться без сил, а им нужно защитить троих человек. — выбора нет, мы надерем им задницы и вернем юджи в целости и сохранности, — годжо покидает особняк первым, вслед за ним выходит гето. — какой из этих храмов нужный? сугуру оглядывается. согласно легенде, храм цукуëми находился в вишневом атриуме. — этот, — гето указывает пальцем влево, взгляду предстает обветшавший храм рядом с высохшим, безжизненными деревом вишни. становится особенно тревожно, когда они начинают спускаться прямиком в подвал храма. здесь что-то не так. проклятая энергия здесь другая, более удушающая. но на подумать времени совсем не находится, когда перед глазами открывается следующая картина: юджи на алтаре, его конечности оттянуты веревками к зубчатым колесам, у каждого из которых стоял призрак-жрец, а на шее петлю затягивал глава клана химуро. над ним возвышалась жрица в ободранном грязном кимоно, ее черные волосы ниспадали на плечи и скрывали лицо, а оборванные части веревок на ее конечностях колыхались каждый раз, когда она шевелилась. — хватай юджи и бегом отсюда, сугуру! — под четырьмя вспышками синего жрецы растворяются и веревки резко обрываются. вслед за бегущим сломя голову вперед годжо несется дракон гето, который клацает пастью у лица главы клана, но жрица вовремя отпрыгивает вместе с ним назад. дракон подхватывает бессознательного юджи и возвращается к своему хозяину. когда кириэ пытается погнаться вслед за ним, годжо резко хватает ее за руку, тянет на себя, перехватывая за голову, и прикладывает лицом прям в пол, который тут же расходится глубокими трещинами. — эй, эй, красавица, притормози-ка, — годжо сел на спину жрицы, оторвал ее голову от пола и снова со всей дури впечатал обратно, — я так зол, знаешь, — он продолжает разбивать чужое лицо что есть сил, пока его не отвлекает лязг. сатору замечает, как химуро несется в его сторону с катаной наперевес, но дракон гето резко впечатывает его со всей дури в стену, которая тут же рушится. — сугуру! — надрывно кричит годжо. — убирайся отсюда! я справлюсь! гето смотрит нерешительно. юджи на его руках бледный, совершенно обессиленный, дыхание его осторожное и едва уловимое. его состояние в разы хуже состояния нобары и мегуми, ему нужна срочная помощь, и будет славно, если сëко скоро объявится. но оставлять одного годжо… тревожно до невозможного. резкий грохот и вспышка красного отрезвляют и возвращают сугуру в реальность. — сугуру, ему нужна помощь, — годжо касается его руки на теле юджи, — доверься мне. сугуру сглатывает липкий и гадкий ком в горле и отступает. — задай им жару, сатору! — крикнул он напоследок, глянув через плечо на удаляющуюся фигуру годжо. гето натыкается на сëко почти сходу, она таращится на него и юджи немного испуганно, но лишних вопросов не задает, сразу следует за ним в особняк и осторожно держит руку итадори в своей, пытаясь оценить его состояние. нобара и мегуми до сих пор не пришли в себя, но их состояние действительно не было таким критичным, как у юджи, поэтому иери сразу же им занялась. но перед этим гето проверил у всех метки, включая сëко — она тоже оказалась помеченной. ни у кого не было петли на шее, только у юджи остался след от фантомной веревки, это все еще не было меткой. — что за чертовщина тут творится? — ворчит иери и ладонями аккуратно скользит по юджи, направляя свою проклятую энергию в чужое тело. — долго объяснять, — гето смотрит на подругу и юджи обеспокоенно, — ты справишься? сëко смотрит на него даже осуждающе, цокает. — иди к годжо, — тело юджи медленно, но начинало отзываться на манипуляции иери, — я разберусь. гето кивает, резко оборачиваясь к выходу из комнаты. он замирает, чувствуя головокружение и подкрадывающуюся слабость, и смотрит в телефон — пошла сорок шестая минута их пребывания здесь. неужели действительно поглощает проклятую энергию? — гето? — встревоженно взывает к себе сëко. — эй, ты в норме? — да, сойдет, — сугуру встряхнул головой, — они побудут с тобой, — и призывал два проклятия. в атриуме стоял невероятный грохот, добраться до сатору у гето получилось наполовину: он резко рухнул на колени прямо под вишневым деревом и тяжело задышал, чувствуя, как кожа на шее страшно горит и зудит. глаза в панике забегали по земле, мысль, что появилась злополучная метка, испугала до чертиков. он попытался подняться, хватаясь за огромные сухие корни, но по итогу снова упал, жадно хватая губами воздух. он отказывался принимать это как свой конец и все-таки поднялся, шатко держась на ногах и ища опору в дереве. перед глазами заплясали мыльные точки из-за нехватки кислорода и голова заболела жутко, словно по черепной коробке били кувалдой. сугуру чувствовал, как земля под ним словно ходуном ходила и хлестала по телу чужая проклятая энергия: и сатору, и проклятий. главным было осознание первого, что значило, годжо жив. резкий фиолетовый свет, вылившийся наружу из храма, ослепил на короткий миг, и гето почувствовал, как сразу стало легче дышать: он опрокинул голову и прикрыл глаза, восстанавливая дыхание. метки испарились, оставляя легкий след раздражения на коже. — сатору… — хрипло зовет сугуру, рассеивая рукой перед лицом клубы пыли. сатору обнаруживается на разрушенном алтаре, под его ногами изуродованное тело жрицы: он держит ее оторванные руки в своих, катана химуро прямо в ее голове. самого химуро гето не видит и не чувствует, но замечает кратер, уходящий глубоко в стену: фиолетовый пробил землю, конца дыры не видать. годжо отзывается на свое имя не сразу: оборачивается заторможено в сторону сугуру, смотрит бешено своими огромными блестящими глазами, которые превратились в страшные темные омуты из-за расширенных от адреналина зрачков, и дышит слишком часто. чужая кровь очерчивает границы бесконечности. жутко, слишком жутко. гето сглатывает медленно, но чересчур громко. — где… где юджи?.. — хрипит сатору и смотрит при этом так, словно жизнь гето зависит от ответа. — с ним все хорошо, сатору, — сугуру сокращает расстояние между ними медленно, но обоим это необходимо. годжо ответ устраивает, он выдыхает, пошатываясь. от перенапряжения его выкручивает и тошнит, он позволяет бесконечности упасть, когда гето подхватывает его в свои руки. сугуру обнимает его крепко, и сатору устало прячет лицо в его плече. нава но мико рассеивалась под их ногами. первыми на поправку пошли мегуми с нобарой, годжо потребовалось на сутки больше, а вот юджи уже как третий день не приходил в себя. его состояние было стабильным, но организм сильно истощился. и сатору словно с ума сходит, когда он-таки открывает глаза: прыгает по лазарету, скачет с койки на койку, дергает спинку стула, на котором сидит гето, и лезет к итадори то так, то сяк. — сатору, — вздыхает тяжело гето, — успокойся, он только-только глаза открыл. юджи смеется тихо, и годжо сразу смолкает, обрадованный возможностью снова услышать итадори. с того дня прошла почти неделя, никто не поднимал тему насчет произошедшего, это если и обсуждалось, то за закрытыми дверями яги — третьегодки тактично скрывали факт того, что намеренно уничтожили все постройки и превратили в равнину это проклятое место. гето и годжо видели, что случившееся беспокоило юджи, но он ничего не говорил, а они и не давили, знали, что как только он созреет, то сам пойдет на контакт, им оставалось только терпеливо ждать. юджи свернулся калачиком между сугуру и сатору: первый гладил его осторожно и нежно по лицу, а второй обнимал со спины и целовал в макушку ненавязчиво. кажется, итадори дремал и на парней распространялось его сонное состояние: они тоже оба прикрыли глаза и устроились поудобнее, прижавшись к юджи поближе. но у гето дрему как рукой сняло, когда юджи притерся к его груди лбом, словно пытаясь отогнать плохие мысли, и тихо, едва слышно всхлипнул. сугуру поспешил легонько ткнуть сатору в щеку, привлекая его внимание к происходящему. — эй, юджи, малыш, что такое? — осторожно спрашивает гето и опускает ладонь на дрогнувшую макушку. — ты же знаешь, можешь с нами поделиться. юджи промычал неразборчиво и снова боднул лбом грудь сугуру, будто бы пытаясь слиться с ним в одно целое. сатору приподнялся на локте, оставил мягкий поцелуй на затылке и тихо заговорил: — юджи, пожалуйста, — годжо ластится к нему, гладит по боку успокаивающе, — скажи, что тебя тревожит. — я… — итадори судорожно вдыхает, пытается найти в себе силы и нервно сжимает свитер гето в пальцах. — я очень испугался… — сознается он совсем тихонечко. гето и годжо переглядываются. — я так испугался за ребят, я так… — итадори всхлипывает сильнее, его начинает мелко-мелко трясти. — так испугался, что это конец… что я больше вас не увижу… сатору замирает и смотрит на гето с немым криком. юджи под их руками стал биться в истерике и рыдать навзрыд. он выл и захлебывался слезами. — тише, тише, юджи, мы здесь, — годжо обнимает его, отнимая от груди гето, и гладит неспешно по дрожащей спине, — ты большой молодец, слышишь? итадори мотает головой отрицательно и бьет годжо по плечам, хватается за них обессилено и заикается в попытке что-то сказать. у него лицо красное и мокрое из-за слез, губы дрожат и иногда он беспомощно царапает себя по груди, словно пытаясь дать воздуху путь. сердце кровью обливается что у годжо, что у гето. — юджи, — сугуру обнимает его со спины, прижимаясь щекой к макушке, — мы бы ни за что не позволили чему-то плохому случиться. ни с ребятами, ни тем более с тобой. — верно, юджи, — сатору улыбается и смахивает с горячего лица крупные слезы, — мы ни за что не дадим тебя в обиду. итадори успокаивается постепенно, годжо и гето не выпускают его из объятий, по их одежде большими пятнами расходится влага от пролитых слез. юджи трет глаза устало и вздрагивает через раз, мажет лицом по груди сатору, пытаясь привести дыхание в порядок. а годжо держит его крепко, целует колючие волосы и смахивает заботливо челку с горячего лба. гето аккуратно вытирает красное лицо салфетками, и на предложения высморкаться итадори только громко шмыгает носом и прячет лицо в чужом плече. — а вот и капризуля показался, — годжо смеется, на что юджи елозит мокрым носом по его коже, оставляя на ней сопли вместе со слезами, — юджи! итадори хмыкает и вытягивает салфетку из рук гето, все-таки высмаркиваясь, и другой вытирает сатору плечо. — иди сюда, — годжо утягивает его на подушки и гладит без устали опухшее от истерики лицо, юджи охотно поддается ласкам, — я люблю тебя, юджи. итадори медленно открывает глаза и поднимает на него взгляд, совершенно разбитый и уставший, но теплая улыбка трогает его губы. — и я люблю тебя, сатору, — шепчет-хрипит юджи севшим голосом. годжо к его соленым губам припадает в целомудренном нежном поцелуе. юджи в его объятиях совсем растворяется. — я тоже люблю тебя, юджи, — гето ложится рядом, обнимая итадори поперек талии, — очень сильно. юджи вскидывает голову и смотрит на него с улыбкой. — и я люблю тебя, сугуру, — он блаженно прикрывает глаза, когда его губ касаются губы сугуру. юджи в их объятиях быстро засыпает, уткнувшись лицом в грудь годжо, который долго с гето обменивался молчаливыми взглядами. — такого никогда больше не должно произойти, сугуру, — говорит сатору, и голос его — сталь и холод, — ни-ког-да. — не произойдет, — гето находит ладонь годжо на талии юджи и переплетает пальцы в замок, — это наше с тобой обещание друг другу.