***
Сентябрь и октябрь в новой спортивной академии для сестры и брата по фамилии Царевич выдались непростыми. Решение о переводе в академию, как и все решения в семье, принял Милкин отец и Ванин отчим. Когда-то он настоял на том, что сын жены от первого брака будет носить его фамилию. Придумал, что из Кемерово детям полезнее переехать в Москву, потому что «звезд делают в столице». А потом решил, что после пяти лет занятий в одной ДЮСШ Милке и Ване надо перевестись в более престижное заведение. И здесь все было очень и очень плохо. В традицию хоккейной молодежки входила долгая и издевательская прописка новичков. Ваньке его товарищи по команде задорно мочились в коньки, весело дубасили по спине и заднице завязанными в узел мокрыми полотенцами, по-дружески сморкались в бутылку с водой, к слову, отрывались как могли. Капитан команды делал вид, что ничего не замечает, а жаловаться тренеру по кличке «Медведь» Иван считал ниже своего достоинства. Несладко было и Милке. Ее нового педагога отчим с придыханием называл «ловцом звезд», в списке сотрудников на первом этаже и на сайте академии он именовался как Иоганн Николаевич Ром, но в школе все его звали не иначе как Кощей. Ром был пижоном — постоянно носил все черное, подводил глаза, красил ногти и любил золотые украшения. Его шею, запястья, пальцы и уши украшали искры желтого металла. Мила ни на что не жаловалась, но Ваня видел, что ей очень тяжело. Главная примета небывалой тревожности заключалась в том, что сестра снова, как когда только начинала заниматься, стала резать ладони об коньки. Детская неуклюжесть всегда обострялась, когда Мила нервничала. А психовала она в последнее время постоянно. У сестры не получались заявленный отчимом к немедленному освоению тройной аксель и четверной лутц. Она все чаще падала, ходила с замотанными эластичными бинтами коленями, растиралась вонючими разогревающими мазями. По ночам Иван слышал, как она плачет. Ванька был уверен: причина слез сестры — садист-тренер. Не зря о нем ходили в академии слухи, передаваемые исключительно шепотом. «Убью гада» — раз за разом распалял в себе ярость парень. И в конце-концов, злость нашла выход.***
Мила и Кощей повернулись к двери одновременно. — Раздевалки попутал, хоккеист? — хмуро поинтересовался Кощей. — Милка — моя сестра, — грубо ответил Царевич. — Мне нужно с ней поговорить. — Дверь за его спиной с шорохом закрылась. Кощей ничего не ответил. Развернулся и вышел. Ивана обдало холодным ароматом его парфюма. — Мил, что у тебя? — опускаясь на колени перед сестрой ласково спросил Ваня. Мила отняла руки от заплаканного лица, и брат увидел кровившую ссадину на подбородке. — Это он тебя так? — закипая, вскочил на ноги парень. — Нет, Ваня, остановись! — Мила вцепилась пальцами в руку брата и силой удержала его, готового крушить все подряд. И в первую очередь, выместить зло на тренере. — Ванюш, это я сама. В ногах запуталась. Упала прям лицом об лед. Губу прокусила, — вновь разревелась Мила. Но руку Ивана не выпустила. — А Кощей что? Я слышал, тут грохот был! — не желал успокаиваться разгоряченный Иван. — Иоганн проводил меня до раздевалки… — Милка запнулась, бросила взгляд на дверь, — и… тут я снова споткнулась… Потому что… Лера свои коньки как попало бросила. Я плечом в шкаф влетела, вот и грохот. — Мил… Ты врешь. Почему ты выгораживаешь его? — Да не выгораживаю я Кощея! Он х-хороший и п-понимающий, — всхлипывала Мила, — это я сама во всем виновата! Внезапно Иван почувствовал, что закипает еще сильнее. С самого детства он был для сестры главной опорой. Да, она боялась отца — но защиту всегда искала у Вани. А теперь у нее появился кто-то еще, кто-то «хороший и понимающий». И самое главное, Иван чувствовал что с сестрой что-то не то. Но не понимал, что именно. — Я все равно набью ему морду. При случае, — злобно пообещал Иван и пошел обратно в мужскую раздевалку. В дверях он снова столкнулся с Кощеем, который вернулся с медсестрой. Тренер, похоже слышал последние слова парня и проводил его мрачным взглядом. — Ну что же ты, Милочка? Аккуратнее надо, малышка, — заворковала девушка в белом халате, раскрывая небольшой пластиковый саквояж, — но, в целом, царапина небольшая. До свадьбы заживет. Дверь в женскую раздевалку снова закрылась, чиркнув с шорохом по ковровому покрытию коридора. Иван остался один, кипя от невыплеснутой ярости.***
Всю тренировку Царевич психовал из-за Милы и Кощея, и потому играл агрессивно и жестко. Опрокинул нападающего, грубо сыграл против вратаря. К концу игры товарищи по команде стали избегать выхода на озверевшего защитника. — А ты сегодня неплох был на трене… как там, тебя, шестерка, — Женька Везиров со всей мочи треснул Ваню в плечо. Оно еще не совсем оправилось от падения на прошлой неделе, и взорвалось острой болью. Иван с трудом сдержал стон и попытался улыбнуться капитану. Номер «шесть» в этом сезоне никто брать не хотел, и он достался Ване, став причиной обидного прозвища и шуток. — Че кислый, шестой? — снова, на этот раз по спине, хлопнул Ивана капитан. — Да вот, — Ваня незаметно растер плечо левой рукой, — ты про Кощея ничего не знаешь? Везиров напрягся и чуть пристальнее, чем обычно посмотрел на Ивана. Потом отвел взгляд и нарочито равнодушно ответил: — Да чо про него знать. Пидар и чурка. Девки от него вешаются, дерет с них три шкуры. Про вешаются — я не придумал. Полгода назад одна до того дошла, что с собой покончить хотела, — снимая промокшую от пота футболку, словоохотливо поделился Везиров, здоровый, и мускулистый. Царевич, хоть и не жаловался на рост, был на голову ниже и заметно уже в плечах, — а что, шестой? Проблемы с Кощеем? — Мне кажется, он над Милкой моей издевается, — признался Иван. — Весьма вероятно, — капитан изобразил на лице чрезвычайное понимание и заинтересованность. — А ты чо? — А я не знаю. Поговорить бы с ним, по идее, надо. — Вот и поговори. По-мужски. Но не один. И не в школе, — капитан снял штаны, и стоял голышом, совершенно не смущаясь. Он понизил голос, наклонился поближе к Ивану и доверительно зашептал: — таких как он, знаешь, разговорами не проймешь. Да еще проблем себе создашь. Предлагаю встретить его в темном переулке. И там уже разъяснить, что таким как он здесь не место. А то ишь… Много о себе возомнил. — Везиров набросил на плечо белое полотенце с логотипом академии и продолжил: — У меня тоже, кстати, есть повод с ним поговорить. Я год назад с фигуристкой одной встречался. Как она к Кощею попала, так у меня весь секс и кончился. Все соки из нее выжал, чуркобесина, — Везиров повернулся к Царевичу спиной и пошлепал босыми ногами в душевую, где всегда занимал самую удобную, полностью закрытую угловую кабинку.***
Предложение помочь в разборке с Кощеем окрылило Ивана. Ему показалось, что он наконец-то становится частью команды, сплоченного хоккейного братства. Объединиться ради победы над общим врагом! Разве не так рождается настоящая мужская дружба? — Ты проследи, чо как он там. Когда приходит, когда уходит, где машину паркует. А мы с ребятками уж не подведем. Встретим да шуганем его маленько, — во время обеденного перерыва Везиров под столом переливал содержимое банки джин-тоника в бутылку для воды. Если бы Медведь увидел это, он бы, в наказание за проступок капитана, семь потов спустил со всех членов команды. Но Везиров нередко потреблял всякую запрещенку, и джин-тоник был самым безобидным вариантом. Похоронить зарождающуюся дружбу Царевичу не хотелось. Злость и ярость, поддержаные Везиром, становились все сильнее. Парень во что бы то ни стало решил доказать, что умеет решать вопросы силовым методом. Доказать не только новой команде, но и самому себе. Первым делом Ваня изучил расписание Милы и остальных девчонок, тренировавшихся у Кощея. Сунул нос в журнал, где тренеры расписывались за занятия на арене. — Цифровизация, академия, высший уровень, ага, — бормотал себе под нос Иван, листая оставленный вахтером журнал. — Где у вас тут гусиные перья? Пергаментные свитки? Сургучная печать? Где свинцовые пломбы? Пхх… Страдающее средневековье. Через неделю Царевич знал, что по вторникам Кощей уходит из академии последним, причем, довольно поздно. Иногда он задерживался до часу ночи, хотя вечерние тренировки у него кончались в восемь. Машину, новую темную «Тойоту» Ром парковал в самом дальнем углу, под огромным кленом. Значит, идеальное время чтобы подкараулить и «поговорить» — вечер вторника. А дальний угол парковки, вдали от фонарей — лучшее место для «беседы». После очередной тренировки Иван поделился собранной информацией с Везировым: — Молодец, шестой, — уважительно пожал ему руку капитан, — значит, вторник. Предлагаю тебе последить за ним в академии. Мы тут в кафешке по соседству почилим. Как он соберется выходить — ты мне в телегу стукни. Ну и возьмем его в клещи возле его паршивой машиненки. Перетрем все в деталях. Только ты не пались. Худи какое-нить надень, что ли. Капюшон, все педали. Машину дома оставь, пешком сподручнее. Понял? Иван послушно кивнул. Во вторник Царевич сидел в кафе академии до тех пор пока бариста не напомнил, что закрывается. Иван юркнул в туалет, а оттуда незаметно пошел по темным коридорам и путям аварийной эвакуации. Тренерская Кощея была закрыта и, судя по всему, пуста. Тусклый свет лился из приоткрытой двери в конце бесконечного коридора, где располагался выход в зал и на арену. Оттуда доносилось эхо каких-то негромких звуков. Осторожно шагая по мягкому покрытию, Иван приблизился к двери. После долгого блуждания в темноте неяркий свет, заливавший помещение, ослепил его. Подождав, пока глаза привыкнут, парень опустился на колени и на четвереньках заполз в зрительный зал. В зале работал всего один прожектор вместо обычных нескольких сотен. Внизу в огромной чаше арены по льду скользил Кощей. Тот край помещения, где Иван пробрался внутрь, был погружен в полумрак, и парень, не боясь что его услышат или заметят, устроился на последнем ряду, наблюдая за фигуристом. Тот, похоже, заканчивал разминку и приступал к основной части. Кощей был одет в темное трико и обтягивающую водолазку. Свои длинные волосы он завязал в какое-то подобие пучка — Мила делала такой же, когда собиралась принимать душ. Карман толстовки Царевича осветился экраном телефона. «Чо как, шестой?», — гласило беззвучное сообщение Везирова. «Тренируется. Только начал. Час или полтора ждать», — набрал ответ Иван, прикинув, сколько времени обычно уходит у Милы на тренировку. «Ок. На связи». К этому сообщению капитан приложил фото пяти ребят из команды, состроивших максимально брутальные рожи. Судя по интерьеру, они сидели в кафе «Копченый еж», метрах в двухста от академии. Иван вдруг почувствовал тепло в груди. Впервые за долгие месяцы он не был одинок. Парень опустился пониже, уперевшись коленями в спинку кресла спереди. Ожидание предстояло долгое. Но Царевича это не беспокоило. Уже скоро он сможет дать выход ярости, которая копилась последние месяцы. Поквитается за слезы Милы. Выплеснет злость на дурацкое решение отчима и долгую вписку в команду. А Кощей катал по льду. Словно птица распахивал руки, вращался, поднимаясь и опускаясь. Наблюдая за ним Иван вдруг понял, что мысленно называет элементы, которые показывала ему Мила. Когда-то он шутил, что даже не собирается запоминать эти дурацкие названия. Но все равно они намертво закрепились в его голове. И глядя на Кощея Царевич проговаривал в своей голове: «Обманный шаг. Вращение. Либелла. Кораблик…». Глядя за мельтешением черной фигурки на льду, усталый хоккеист начал клевать носом. Он сполз вниз, телефон с темным экраном выскользнул из рук и мягко стукнулся о пол. Но не это вырвало Ивана из дремы, а сдержанный стон. Кощей поднимался со льда, похоже, он упал во время выполнения элемента. Ром встал, отряхнул ледяную пыль с трико. Длинная прядь волос выбилась на лицо, и он нетерпеливо закинул ее за ухо. Заскользил по длинной дуге. Быстрее, сильнее. Сердце Царевича замерло, он узнал заход на аксель. Толчок, прыжок — и Кощей снова со стоном врезается в лед, такой твердый, такой бессердечный. Поднимается, скользит. Быстрее, еще быстрее. Прыжок. Падение. Когда Иван бывал на тренировках Милы, такие моменты пугали его больше всего. Он чувствовал боль сестры как свою. Даже на большом расстоянии. Удары, падения, ушибы. Уже потом, дома, он пожалеет ее, и приложит холод к ссадинам, а Милка будет шипеть, сдерживая стон. Но в тот миг, когда лед ударяет коленку, локоть, лицо, спину… Ивану хотелось оказаться между замороженной водой и теплым телом, подставить ладонь, чтобы сестренке не было так больно. После очередного падения Кощей лежал на льду почти минуту. Ивану на миг стало даже жаль его. Наверняка лед обжигал разгоряченное тело. Когда фигурист, ссутулившись, наконец поднялся и хромая побрел к выходу с арены, Царевичу показалось, что тот вытирает слезы рукавом водолазки. Но жалость была сейчас совершенно неуместна. «Он закончил. 20 минут на душ и сборы» — застучал палец по экрану смартфона. Отправлено. Прожектор в зале погас. Иван выскользнул в коридор, потом на лестницу эвакуации. Спустился к выходу. Издалека, на грани слуха, можно было различить шум воды в душевой. Ивану вновь, вопреки его желанию, представилось, как струи горячей воды бьют по свежим ушибам. К утру уже станет легче, но в первые минуты под душем боль будет невыносимой. «Мы за машиной его, на площадке. Начинай разговор, пусть подумает, что ты один.» — вновь осветился экран смартфона. Иван тихо нажал ручку «антипаника» на двери эвакуационного выхода. «Боже, храни изобретателей «антипаники». Выйти можно, войти нельзя.» — подумал, натягивая на лицо медицинскую маску и поправляя капюшон, Царевич. Он оставался у двери какое-то время, и даже начал мерзнуть в промозглой осенней сырости. «Тойота» пискнула, моргнула фарами, завелся двигатель. Кощей использовал дистанционный запуск и прогревал машину, прежде чем сесть за руль. Хлопнула дверь академии, послышались легкие шаги. Ром с большой сумкой на плече и узким длинным термосом в руке неспешно шел к своей машине в темном углу парковки. По дороге он пару раз хлебнул из термоса что-то горячее, и тогда в свет фонаря впорхнул легкий пар. Иван двинулся следом. Он быстро сократил расстояние, и когда Кощей взялся за ручку водительской двери, положил сзади ему руку на плечо. — Закурить не найдется? — Царевич постарался изменить голос на более взрослый, низкий и грубый. Что произошло дальше он осознать не успел. Кощей вроде даже не очень быстро развернулся, отступил влево и в сторону, в густую тень, а потом на голову Ивана обрушился сокрушительный удар.***
Сознание Ивана плескалось где-то между сном и явью. Сначала он почувствовал холодный запах, показавшийся ему смутно знакомым. Потом нахлынула боль — голова раскалывалась. Ваня инстинктивно попытался ее ощупать, но понял, что руки его не слушаются. Парень задергался, заметался, и, наконец, открыл глаза. Перед ним, скрестив руки на груди, стоял Кощей, и задумчиво изучал его лицо. В правой руке он сжимал телефон Ивана. — Эй вы! Где я? — неприветливо прохрипел хоккеист. — Надо же, обращаешься ко мне на «вы», а не «кощей», не «пидор» и не «чурка», как в переписке с друзьями. — Вы… вы лазили в моем телефоне? Охренели что ли? Да вы знаете, кто мой отец? Он с вас три шкуры сдерет! — снова задергался Иван, пытаясь вернуть способность двигаться. Оказалось, что руки его крепко примотаны эластичными бинтами к батарее в изголовье кушетки, а щиколотки — к ее ножкам. Такие бинты спортсмены постоянно использовали на тренировках. Правда, для других целей: фиксировали голени, перематывали суставы чтобы избежать травм. Оглядевшись, пленник понял, что, наверное, находится в тренерской фигуристов. На полках стояли кубки, свисали гирлянды медалей. Свет давала одинокая настольная лампа и включенный ноутбук с таблицами на экране. — Какое чудесное сочетание. Подлость и трусость. Не сказать, чтобы редкое, — Кощей снова углубился в смартфон Царевича. — Отпустите! Меня будут искать! — завопил пленник. — Будут, конечно будут. Но не сразу. Я недавно звонил Миле, сказал, что ты задержался на тренировке, и я довезу тебя до дома. Иван онемел. Мысли из головы испарились, осталась только звонкая пустота. — Жаль, конечно, что пришлось бить тебя термосом по голове. Но у вас, хоккеистов, бошки крепкие. А пока, юноша бледный со взором горящим… Ответь-ка мне на вопрос. Кто подбил тебя напасть на уважаемого человека, тренера своей собственной сестры? Я, в принципе, и так знаю. Но хочу услышать от тебя лично. — Какой вы уважаемый!!! — Иван снова задергался и заизвивался, — вы конченый садист! Милка от вас ревет каждый день! Издеваетесь над своими воспитанницами! До самоубийства доводите! — То есть, не выдашь своих товарищей? Тогда может скажешь, кого, по твоему мнению, я довел до самоубийства? — Иван прикусил язык, а затем отвернулся от Кощея, насколько позволяли путы. Говорить со своим тюремщиком он не собирался. — Значит, будешь отмалчиваться. А ты знаешь, как у нас, чурок, сильны законы мести? Я не говорю уже про обычаи геев, которыми обыватели, такие как ты, пугают друг друга. Ограничиться тем, что сдать тебя в полицию, и навсегда поставить крест на твоей спортивной карьере? Или избить и выбросить у подъезда? Или изнасиловать, чтобы впредь неповадно было плести против меня заговоры? — Кощей присел на стул рядом с кушеткой, провел пальцами по щеке Ивана. Рука была прохладная, овальные красивые ногти покрывал черный лак. Пленник извернулся и попытался укусить тренера за ладонь. — Еще раз так сделаешь, и останешься без зубов, — почти ласково произнес Кощей. Какое-то время он, полуприкрыв глаза, изучал кипящего в бессильной злобе Ивана. — Значит так, молодой человек. Если вы со своими друзьями считаете меня мразью и пидором, я думаю, нет смысла вести себя как-то иначе. Я знаю, что вы готовили на меня нападение. Знаю, с кем. Пароль у тебя на смартфоне уж больно пустяшный. Взломал со второй попытки. «М», Мила. Братская любовь. Как трогательно! — Кощей недобро усмехнулся. — Действительно, сестренка у тебя чудесная, талантливая, трудолюбивая и прилежная. А еще беззащитная и ранимая. Знаешь, за два месяца я тоже ее очень полюбил. В словах Кощея Царевичу отчетливо слышалась издевка. А при упоминании сестры и любви к ней парень снова вскипел и забрыкался, вырываясь из бинтов. Но они держали очень крепко. Кощей бросил телефон на грудь Ивану. Потом подошел к окну: — То, что ты собирался сделать — тяжелое преступление. Совершенное группой лиц по предварительному сговору по причине личной неприязни. Уголовное дело. Но я тебя отпущу. И даже, как обещал, довезу до дома. А то Мила будет волноваться, — Кощей повернулся к Ивану и очень нехорошо ухмыльнулся. — Но взамен… Ты переспишь со мной в любой момент, когда я тебе прикажу. — Охренел? Я не пидор! И спать с тобой не собираюсь! — от бешенства Иван забыл, что перед ним тренер и старший по возрасту. — М… Смотри, мы уже на «ты». Значит, стали ближе. Так что не исключаю возможности, что сам о близости попросишь. А теперь я развяжу тебя, мы сядем в мою машину, и поедем к тебе домой. Не делай глупостей — надеюсь, ты уже понял, что ты не в том положении, чтобы брыкаться. Были времена, когда я таких как ты вырубал по одному каждый будний день — и двух по воскресеньям. Что-то в его голосе заставило Ивана повиноваться. Какая-то непоколебимая уверенность, безграничная властность и сила. Потому, когда Кощей наклонился над ним, чтобы развязать руки, хоккеист не дергался и не пытался драться. Темные волосы скользнули по лицу Ивана. От тренера пахло прохладой и кофе.***
Машину Ром вел спокойно и уверенно, изредка бросая взгляд на Ивана. Тот нахохлившись смотрел перед собой. В салоне было тепло, мотор рокотал уютно и тихо. Ехали молча. Несмотря на переживания сегодняшнего дня, Царевич начал дремать, и вскоре провалился в тревожный сон. Проснулся от того, что машина остановилась. Хоккеист вздрогнул, качнулся вперед и поднял глаза. Перед ним был шлагбаум, знакомый двор. Кощей пристально смотрел на Ивана. В его глазах плескалась насмешка. И, как показалось хоккеисту, затаенная тревога. Иван вышел из машины, и не попрощавшись, зашагал к своему подъезду. Закрыв входную дверь, Ваня первым делом схватился за телефон. Просмотрел сообщения — новых не было. Набрал Везирова. Недоступен. Перебрал еще нескольких ребят из команды, которые засветились на фото из «Копченого ежа». Все были вне зоны доступа. Добравшись до фамилии вратаря Косякова, Иван обнаружил в своем телефоне новый контакт. Кощей.***
Утром голова Ивана раскалывалась. Перебив сон в машине Кощея, он долго ворочался. На месте удара («Термосом, сука! Меня вырубили термосом», — психовал полночи незадачливый решала) под русыми волосами нащупывалась крупная шишка. Но гораздо сильнее Ваню мучило предательство товарищей. Если это был очередной их розыгрыш, то он зашел недопустимо далеко. Лишь под утро он забылся тревожным сном. В нем плакала Мила, смеялся Везиров и скользили по щеке прохладные длинные пальцы Кощея с овальными черными ногтями. Когда зазвонил будильник, подняться с постели стоило нечеловеческих усилий. Пора собираться на утреннюю тренировку. С ненавистной командой. С подставившим Везировым. Пока Иван размышлял, в комнату впорхнула Мила. Для нее, ярко выраженного жаворонка, подъем в шесть был чем-то самим собой разумеющимся. Для совы-Ивана утренние часы и в обычные дни были омерзительны. Не говоря уже о дне сегодняшнем. — Привет-привет! — зачирикала Мила. Клюнула в щеку брата коротким поцелуем. — Как вчера доехали? Правда Иоганн душка? — Иван ничего не ответил и хмуро посмотрел на сестру. — Аххаха. Режим «утренний Царевич ненавидит весь мир» активирован. Ладно, давай, вставай! Добросишь меня до академии? Щебет и суета Милы позволили кое-как собраться с духом. Благодаря приготовленному ей кофе и завтраку, утро перестало быть отвратительным. А тренировка с конченными придурками перестала казаться концом света. В машине Иван даже позволил себе улыбнуться. А когда Милка, забирая из багажника сумку с формой и коньками, притянула его к себе, крепко обняла и прошептала «Люблю тебя, братик», тот почувствовал себя почти счастливым. Впрочем, спустя секунду счастье треснуло и осыпалось на черный от грязи ноябрьский лед — на крыльце Милу встречал Кощей. Он помахал рукой Ивану, чуть дольше чем принято, задержал на нем многозначительный взгляд. Перехватил у Милы сумку и скрылся в здании академии.***
— Ну что, Царевич, как перетер с Кощеем? — Везиров сидел на лавке в раздевалке, широко расставив ноги. — Ты не сердись на нас, — капитан подмигнул своим прихвостням, и те угодливо захихикали. — Мы ж это по-братски. Шутки шуткуем! Злость, которую Иван хотел выплеснуть на Кощея, оказывается, никуда не делась. Она снова захлестнула Царевича, и, прежде чем успел сообразить, что делает, он набросился на Везирова. Неожиданность броска застала капитана врасплох, мощный удар Ивана пришелся ему прямо в челюсть. Что было дальше Царевич помнил плохо. Кажется, на него набросились остальные. Кажется, что-то вопил Везиров — его голос стал визгливым и совсем бабским. Потом все перекрыл басовитый вопль Медведя. Иван уже лежал на полу, сбитый с ног, а остальные пинали его в живот, по голове и по ребрам. «Хорошо, что они все успели разуться. И бьют не ботинками, и тем более не коньками, а голыми ногами», — подумал про себя Царевич. Он еще немного полежал на кафеле, приходя в себя, потом медленно поднялся, выслушал от тренера перемежаемый матом приговор: месяц дополнительных вечерних тренировок. Повернулся к своему шкафчику и снова увидел Кощея. Тот задумчиво смотрел из коридора на происходящее в раздевалке сквозь распахнутую дверь. «Мыслитель херов», — почти беззлобно подумал Иван и начал переодеваться.***
Как ни странно, после драки отношение к Ивану в команде поменялось в лучшую сторону. Он не стал ее полноценной частью — игроки еще шептались за его спиной и сторонились, но откровенные нападки прекратились. Везиров словно не замечал Царевича. Впрочем, его такой расклад вполне устраивал. А не устраивало и напрягало с каждым днем все сильнее постоянное присутствие Кощея. Он сидел на тренировках команды в зале, постоянно о чем-то болтал с Медведем, причем его взгляд то и дело останавливался на Царевиче. Иван часто натыкался на него в коридоре, и куда бы ни шел — в кафе, в медкомнату, в раздевалку, — на его пути вырастала темная фигура с длинными блестящими волосами, черными ногтями, золотыми цепочками и серьгами. Кощей повадился встречать Милу у машины Ивана, провожать ее, помогать укладывать сумку в багажник. К слову, сестра вроде стала выглядеть поспокойнее, начала рассказывать брату о новых освоенных элементах, улыбалась чаще. Без присутствия Кощея обходились лишь дополнительные вечерние тренировки. Выполняя подходы силовых упражнений в фитнес-зале, Иван мог быть спокоен — Иоганн в это время обычно был занят занятиями со своей младшей группой, или тренировался на льду сам. И странное дело — когда Кощея не было рядом, Ваня продолжал тревожиться. На этот раз от того, что слишком долго его не видел.***
До конца наказания, определенного тренером, оставалось несколько дней. Игроки команды, похоже, окончательно отказались от травли новичка. Настроение Ивана становилось все лучше. В очередной день он сдал Кощею с рук на руки Милу (забирая ее сумку у Ивана тренер словно случайно коснулся руки хоккеиста). Бодро и уверенно Царевич зашел в командную раздевалку. Везиров нарочито не заметил появление в раздевалке шестого защитника, он показывал своим новым прихвостням какой-то очередной гаджет. — Полностью водонепроницаемая, — хвалился капитан. У него был самый дорогой смартфон, часы и наушники в команде. Теперь еще какая-то новая «ватер-пруф-хрень». Иван подошел к своему шкафчику, вытащил календарик, и вычеркнул еще один день. Переоделся из хоккейной формы в трико и футболку и отправился в фитнес-зал. Настроение оставалось приподнятым. Показатели его подросли, играл он заметно смелее и лучше, и тренер все чаще хвалили его. «Если что, — думал, тягая гантели Иван, — Кощей меня уже так просто не скрутит. Разумеется, если я по-дурацки не подставлю голову под термос. А я больше не подставлю!». Завершив подходы, смертельно уставший, но чрезвычайно довольный собой, Иван погасил свет в зале и отправился в душевую. К этому времени в здании почти никого не осталось. По пути ему встретился только Косяков, который занимался дополнительно с другими вратарями. Он уже был в пуховике, и небрежно махнул Ивану рукой. Тот не ответил. Мурлыкая себе под нос, Царевич дошагал до раздевалки, распахнул дверь и понял, что расслабился и обрадовался жизни преждевременно. В раздевалке его ждал Кощей. И не просто стоял — он был наполовину раздет. На его смуглом левом плече виднелся безобразный шрам. Мысли Царевича заметались по черепной коробке как шайба по льду. Какого хрена он здесь делает? Уйти или остаться? А если он пришел взять долг? Пока Иван столбом стоял в дверях, Кощей поежился от сквозняка из коридора. — Царевич, закрой дверь. Холодно. В нашей душевой воду перекрыли. Так что воспользуюсь вашей, — спокойно и даже равнодушно сказал Кощей. Он снял штаны и трусы и предстал перед Царевичем совершенно голым. Иван закрыл дверь и отвернулся к своему шкафчику. Но образ обнаженного фигуриста отпечатался на сетчатке глаза как свет яркого фонаря, который виден, даже если закрыть веки. Длинные мускулистые ноги, поджарые ягодицы, большой член, темные волосы, узкой дорожкой поднимающиеся к животу. Иван потряс головой и принялся раздеваться. «В конце-концов, он мужик — и я мужик. Я вижу голых мужиков каждый день. Ничего особенного. На долг он не намекает, значит я просто моюсь — и ухожу», — мысленно успокаивал себя Царевич. Иван разделся, аккуратно сложил форму, набросил на шею полотенце и вошел в душевую. И тут же врезался в горячего от воды и мокрого Кощея. Тот поскользнулся, но удержался, схватив Ивана за плечо и на миг прижавшись к нему всем телом. В руке Кощея было что-то зажато. — Я кое-что забыл. Срочное, — и выбежал из душевой, оставив хоккеиста в полном шоке. По ногам Ивана потянул сквозняк. Царевич занял свою кабинку, включил воду и подставил лицо под струи воды. Он тщательно вымылся, высушил волосы, оделся. Но Кощей не вернулся. Неожиданно для себя Иван почувствовал укол сожаления.***
Иван снова был в душевой. Горячие струи воды били по лицу, и он чувствовал, как усталость и мышечная боль после тренировки растворяются и утекают. По ногам протянул сквозняк. «Кто там еще?», — лениво подумал Царевич. Он обернулся через плечо и увидел Кощея. Совершенно голого. Совсем рядом. — Я пришел взять долг, — негромко произнес тот. Иван окаменел. Он попытался отшатнуться, отодвинуться, но не смог. Сильная рука обвила его грудь, к ягодицам прижался твердый и напряженный член. Губы Кощея прижались к шее Ивана. И это не было неприятно. Ладонь с длинными пальцами скользнула к его члену, сжала так крепко и сладко. С ужасом Иван почувствовал, что возбуждается. Рука Кощея сжимала и ласкала его член, губы покрывали поцелуями шею. Против своей воли парень качнул бедрами, подаваясь искушающей ладони, потом еще раз. Ему хотелось тереться об эти пальцы снова и снова. Член Кощея упирался в ягодицы все настойчивее, все сильнее. Иван совершенно обезумел, сознание от ласк плыло, поцелуи на шее сменились укусами… — Мэ тут камам, — прошептал Кощей на незнакомом языке. И от его голоса, от губ и укусов на шее, от настойчивой и сильной ладони на члене Иван кончил, а струйки воды, стекавшие по пальцам Иоганна, окрасились перламутром.***
Иван в ужасе проснулся, отбросил одеяло и вытаращился на влажное пятно на трусах. «Боже, мне приснился мокрый сон! Как подростку! Да еще с Кощеем в главной роли!». Парень застонал. Сердце долбилось в груди как после полноценной кардиотренировки. Или как после секса. Иван посмотрел на часы — половина шестого. Ложиться уже не имело смысла. Он тихо, чтобы не разбудить мать и Милу, пробрался в ванную, тщательно запрятал трусы среди грязного белья, принял душ. Сварил себе кофе, открыл ноутбук и набрал в поисковике «Иоганн Ром». Выпало довольно много новостей, и даже страничка Википедии. С нее Царевич и начал. Дата рождения, тренеры, программы… «Личная жизнь». Иван впился глазами в подзаголовок. Предложение ниже гласило: «Ром — гей[4], что впервые признал в январе 20ХХ года в интервью журналу «Фигурное катание», сказав, что с детства осознавал свою гомосексуальность и всегда принимал себя таким, какой он есть.» Пробегая дальше текст по диагонали Иван остановился на разделе «Конец карьеры». Здесь было размещено фото Кощея на больничной каталке. «В 20ХХ году Иоганн Ром в ходе подготовке к Зимним Олимпийским играм подвергся нападению представителей неонацистов[9]. Группа мужчин, вооруженных арматурой нанесла фигуристу травмы, после которых он так и не смог отправиться. Реабилитация не принесла успеха, и год спустя Ром заявил об окончании спортивной карьеры. Нападающие, кричавшие в ходе избиения националистические и анти-ЛГБТ лозунги, не были найдены[10]». Иван снова и снова перечитывал строки Википедии, смысл слов и букв словно ускользал. Всегда надменный и уверенный Кощей. Сломленный, избитый, скрюченный, полумертвый. Мурашки поползли по спине Ивана. Он внезапно осознал, что и сам чуть не стал одержимым нападающим, наносящим карающие удары ни за что. Чуть не искалечил, не поломал живое тело. И удар термосом по голове — недорогая плата за то, чтобы не видеть Кощея растерзанным и сломленным. Царевич еще покликал по новостям, увидел свежие — там писали о победах воспитанниц тренера, в том числе и о Милкиной. Добрался до ранних статей, где Кощей был моложе него самого, эффектно позировал на камеру, смеялся светло и беззаботно. Иван поймал себя на мысли, что никогда не видел его улыбки. В комнату ввалилась сонная Мила, пришлось лихорадочно кликать на первую попавшуюся ссылку, чтобы скрыть окно. Как назло оказалась реклама интим услуг. — Ахха, — обняла его за плечи сестра и потерлась щекой о его щеку. — встал пораньше чтобы посмотреть порнушку? — Не… Это само открылось. — Аххаха! Конечно-конечно. Верю. — А ты чего подорвалась? — попытался увести беседу в сторону Иван. — У меня соревнования, забыл? Еще брат называется. Еду в край, забытый богом и людьми. Город Новомосковск. Пойду собираться. — Кощей с тобой? — Иоганн? Конечно. А почему ты спросил? Иван не нашелся, что ответить. «Потому что я видел его вчера голым? Потому что кончил в трусы, из-за того, что он во сне дрочил мне? Потому что он мне… кажется… нравится?». Впрочем, ответ Милу не интересовал, она поплелась в душ, и несколько мгновений спустя Иван услышал как она довольно что-то мурлычет себе под нос.***
Иван только ступил коньком на лед тренировочной площадки, как его протаранил Везиров. — Ты, мудло, что делал вчера в моей душевой? — Охренел? — возмущенный Царевич оттолкнул капитана, — ничего я там не делал! Везиров не отставал, он ударил защитника зажатой в руках клюшкой: — Ты всегда уходишь последним! А у меня пропала ценная вещь! Иван начал злиться сильнее и тоже перехватил клюшку поудобнее для удара. К счастью, конфликт заметил тренер. Медведь свистнул, и показал подопечным кулак, размером и видом напоминавший приличных размеров патиссон. Хоккеисты нехотя разошлись по разным сторонам арены и начали разминаться. Наблюдая краем глазом за Везировым, Иван увидел как к нему подкатил Косяков, и, наклонившись поближе к уху, что-то сказал. Везиров метнул взгляд на трибуны, туда, где обычно сидел Кощей. Но там никого не было. Этот взгляд и злость Везирова необычайно встревожили Ивана. Он внимательно наблюдал за капитаном всю игру. Тот явно психовал, допускал ошибки, играл агрессивнее, и, в итоге, заработал выговор от тренера. После занятия на льду Царевич отработал последнюю тренировку в фитнес-зале, из назначенных в наказание, и отправился домой. Он чувствовал какое-то беспокойство, и не мог понять, почему оно нарастает. Словно летом, когда солнце светит ярко, но точно знаешь, что будет гроза. Помылся в душе, невольно ожидая, что вот-вот войдет Кощей. Но его не было. Когда Иван вышел из академии, было ощущение, что в здании не осталось никого. Также пусто было и дома — мама ушла к подругам, отчим вообще бывал наездами, один-два раза в неделю. Мила, наверное, уже готовилась ко сну где-нибудь в гостинице Новомосковска. Там же по соседству, наверное, разделся и принимает душ Кощей. Иван покраснел от собственных мыслей. Вешая в прихожей пуховик, он, вдруг, заметил на крючке белый чехол, в котором что-то мерцало алым и золотым. И тут же зазвонил телефон. Милка. — Ва-а-а-ань! Я такая дурища! Я забыла костюм на «Жар-птицу», — Милка всхлипывала на расстоянии в двести километров, но Ване казалось, что она рядом. Он был даже рад, что сестра оказалась такой растяпой, и в пустой квартире звучал ее голос. — Не реви. Привезу. Это тот, что на вешалке в белом чехле? — Да! Но ты его не мне вези, к счастью, Кощей вечером вернулся в Москву. Я ему уже позвонила. Хорошо? Отдашь Рому? — С тебя шарлотка, за то что не даешь своему старенькому и усталому брату покоя… — Хорошо, старпер! Мурк! — и Мила повесила трубку. Иван почувствовал, что глупо улыбается. Не только из-за звонка сестры.***
Кощей жил в получасе езды, в сталинке с высокими потолками и угрюмым стального цвета фасадом. Лифта здесь не было, и Иван поднимался на четвертый этаж пешком, рассматривая узкие окна подъезда, кованую решетку лестницы и темные двери. Позвонил, и дверь распахнулась сразу же, словно Кощей стоял и ждал его прихода.Иоганн отступил внутрь, и жестом пригласил Ивана войти. — Добрый вечер, Иоганн Николаевич. Вот… Мила… забыла, — запинаясь пробормотал Царевич. Он чувствовал, что люто краснеет, даже ушам стало жарко. — Ты снова на вы? Даже жаль, — подмигнул тренер. — Заходи, Ваня. Я ждал, чай заварил. Выпьешь кружечку? Иван смущенно кивнул, и пошел в зал, направление к которому ему показал взмахом руки хозяин квартиры. Она была забита книгами от пола до потолка. На тех стенах, которые не загораживали полки, висели афиши. Черноволосые женщины с золотыми серьгами и юбками такими широкими, что их подол можно было поднять выше головы, а ноги при этом все равно не обнажались. Мужчины с бородами и гитарами в розовых жилетах и с блестящими часами на цепочке. Было тут и фото самого Кощея, совсем юного. Он смеялся, стоя на постаменте с золотой медалью, и держал над головой сине-зеленый флаг с колесом посередине. Кощей вошел в комнату с подносом на котором стояли два стакана, чайник и вазочка с вареньем. — Это флаг вашего клуба фигурного катания? — кивнув в сторону фото спросил Иван. Кощей внезапно расхохотался. — Клуба? Ну, можно и так сказать. Это флаг моего народа. Я представитель руска рома. Цыган по-вашему, — стальные глаза Иоганна смеялись, и Иван вдруг понял, что Кощей впервые с начала их знакомства похож на себя в юности. Иван отпил чай и уже совсем по-другому посмотрел на афиши. — А это? — Это афиши театра «Ромен». Там играли моя мать и мой отец. И моя сестра выступает. Варенье, кстати, она варила. — И у вас есть свой цыганский язык? — Конечно. — А… А что по-вашему значит «Мэ тут камам»? — неожиданно для себя самого вспомнил фразу из сна Иван. Кощей поперхнулся чаем. Уже открыл было рот, чтобы ответить, потом закрыл, словно не мог подобрать слово. Открыл снова. Но тут зазвонил его телефон, лежавший на столике рядом со стаканами. Иван невольно скосил глаза на экран и увидел, что вызов от Милы. Кощей извинился, взял телефон и вышел в другую комнату. И хотя Иван старался не слушать, о чем идет речь, до него все-таки долетали обрывки фраз: «Обещаю, все скоро закончится. Он трус, и не посмеет. Нет. Да. Привез. Сейчас здесь. Нет. Конечно, я ничего ему не говорил». Когда Кощей закочил разговор и вернулся в зал, настроение Ивана было окончательно испорчено. Он сухо попрощался и ушел. Всю дорогу Царевич думал, отчего ему так паршиво? От того, что у Милки с Кощеем от него секреты? Или от того, что Кощей не сказал что-то очень важное?***
Соревнования Милка продула. Заняла позорное четвертое место. И хотя она ничего не говорила, Иван понял, что причиной неудачного выступления было то, что сестра снова распсиховалась и перенервничала. Отголоски ее тревоги были видны даже несколько дней спустя, когда Мила вернулась, и они с братом, наконец, смогли увидеться. На все расспросы о причине беспокойства Мила отшучивалась. Поняв, что ничего не добьется, Иван просто долго сидел с ней на диване, обняв за плечи. Мама приготовила свой фирменный «Утешительный пирог будущих чемпионов», и они поужинали втроем в зале. Потом Милка ушла к себе. Иван какое-то время залипал в планшете, когда вдруг увидел что в щели между сиденьем и спинкой дивана мерцает и вибрирует телефон, выпавший, видимо, из кармана Милки. Иван вытащил телефон. Шел входящий звонок от абонента «Упырь». Иван ткнул зеленую трубку и тихо ответил: — Да? — Слышь, мразь. Ты не сможешь прятаться бесконечно. Не доберусь до тебя, достанется брату малахольному твоему. Кстати, с Кощеем мы поговорим уже сегодня! Иван узнал голос. Это был Везиров. Из коридора донеслись шаги Милы. Иван нажал сброс, и засунул телефон обратно в щель. — Вань, я трубу где-то оставила. Набери меня, — рассеянно попросила Мила. Ваня позвонил, девушка нашла смартфон, сунула в карман и ушла в комнату. Иван кинулся к себе. Если он все правильно понял, Везиров решил повторить нападение на Кощея. Уже сегодня. Какой сегодня день? Вторник? Иван похолодел. Женька собрался использовать план, который он сам же ему и предложил. Царевич набрал Кощея. Абонент был недоступен. Не удивительно — Мила упоминала, что тренер после 8 вечера отключает телефон: «Иначе ему будут звонить всю ночь». Иван посмотрел на часы. 23:38. Теоретически, можно еще успеть перехватить Кощея у академии. Иван крикнул «Я выйду ненадолго», схватил куртку и выбежал в подъезд. Он гнал по Москве, нарушая все правила, пару раз проскочил на красный и чуть не врезался в неторопливо совершавший разворот «Опель». Расстояние до академии, на которое в обычном состоянии тратил 40 минут, он преодолел за 25. Бросил машину на обочине и помчался на парковку, где в темноте еще стояла машина Кощея. Когда Иван поравнялся с ней, машина мягко моргнула фарами, включился автозапуск двигателя. «Ффух, — выдохнул Иван, — успел.» Он встал так, чтобы его было сразу видно, и стал ждать, когда появится Кощей. Тот вышел минут через десять. Сумка через плечо, в руке термос. Пару раз тренер отхлебнул из него что-то горячее, и тогда в свет фонаря ворвался пар. Иван почувствовал, как в груди разливается тепло. Чуть больше месяца назад он ненавидел этого человека и мечтал причинить ему боль. Все изменилось. Иван с улыбкой шагнул навстречу Кощею, но тот посмотрел в его сторону с испугом. Он открыл рот чтобы что-то сказать, когда на голову Царевича вновь обрушился сокрушительный удар. Иван упал, и последним, что он видел был черный декабрьский лед.***
— Ваня. Предлагаю тебе сменить фамилию Царевич на Дурачок. Иван снова приходил в себя на кушетке в тренерской. Все повторялось с невероятной точностью — холодный запах парфюма, раскалывающая голову боль, приглушенный свет, насмешливый голос Кощея. Различие впрочем тоже вскоре обнаружилось — на этот раз руки и ноги хоккеиста были свободны. Царевич открыл глаза, убедился, что Кощей целый и невредимый сидит на стуле рядом и протирает влажной салфеткой ссадину у него на голове. — Что случилось? — Иван попытался сесть, но Иоганн жестом остановил его. — Везиров хотел напасть на меня, а увидев тебя, решил поменять объект мести. — Мести? Кощей вздохнул. — Да. Наверное, мне все-таки стоило все рассказать тебе. С первого дня вашего появления в академии Везиров положил глаз на Милу. — Но у Милки есть парень! Серега! Он сейчас в армии! — Я знаю. Поэтому Мила ответила отказом. Везиров не сдавался, принялся ее шантажировать, обрывать ей телефон, встречать в коридорах и даже ворвался к ней в раздевалку. Ты тогда еще решил, что я ее ударил… — Иван с трудом восстановил в голове события почти двухмесячной давности. Да. Все так и было. Он думал, что Кощей ударил Милу, но в коридоре-то с ним столкнулся Везировым! — Я поговорил с ним, предупредил, чтобы тот держался подальше. Поставил в известность вашего тренера, Медведева. Но тот не хотел выносить сор из избы, и сам обещал присмотреть за капитаном. Нам почти удалось изолировать Везирова от Милы, когда тот придумал новый план. Я сорвал его случайно: помнишь, у нас сломался душ? В угловой кабинке, смежной с женской, я увидел дыру в стене… И видеокамеру! Везиров собирался снимать голых фигуристок, ну и, наверное, в первую очередь Милу. Не знаю, как он собирался использовать видео, даже думать не хочу. К счастью, камера была установлена буквально за несколько часов до того, как я ее нашел, и на ней не было ничего компрометирующего. — Да, — вспомнил Иван, поднимаясь и усаживаясь повыше. От движения боль взорвалась в голове с новой силой. — Я слышал как он хвалился новым устройством. «Водонепроницаемая» он сказал. Наверное, тогда он ее и поставил. Я потом с вами в душе столкнулся, — Ивану вдруг пришел на ум его мокрый сон и он покраснел. Кощей наклонился и подсунул хоккеисту мягкий валик от кушетки под спину. — Обнаружив пропажу камеры, Везиров обезумел. Начал снова названивать Миле, она как раз была одна в Новомосковске. Твоя сестра очень разнервничалась. И не смогла сосредоточиться на выступлении. Я уже собирался писать на него заявление. Но потом события начали разворачиваться как-то очень быстро. Кстати, я все не могу понять, так это как ты сегодня снова оказался в гуще событий? — Он звонил Миле. А трубку взял я. Притворился, что это она. А как вы с ним справились? — Не с ним, а с ними. Их было пятеро. Но я не справлялся, если честно. После того, как ты рухнул от удара клюшкой, охрана академии подоспела меньше чем за минуту. Несколько дней назад мы установили видеонаблюдение на парковке — ведь после твоей выходки, я вдруг понял, какое небезопасное место выбрал для машины. Иван задумчиво изучал лицо Кощея. Впервые за все время оно было спокойным и безмятежным. — Но почему вы мне ничего не сказали??? Я Милкин брат, и должен был все узнать первым, — наконец решился задать он главный вопрос. — Мила берегла тебя. Она знает, что ты вспыльчивый, и боялась, как бы ты не наломал дров. Я тоже хотел тебя держать от всего этого подальше. Был уверен, что справлюсь сам. Поэтому, — Кощей покраснел, — прости, что угрожал тебе в прошлый раз. Честно, всю эту историю про «переспать» я придумал, чтобы запугать тебя. Так что ты мне, в общем-то, ничего не должен. Наоборот, твой должник — я. Благодаря тебе были установлены камеры на парковке. Ты принял удар, который предназначался мне. Оба какое-то время молчали, собираясь с мыслями и обдумывая все произошедшее. — Значит, все это время вы следили не за мной, а за Везировым и за Милой? — внезапно осенило Ивана. — А ты подумал, что за тобой? — Кощей вдруг улыбнулся так же ясно и светло, как на фотографии с сине-зеленым флагом. — Я чувствую себя полным идиотом, — разозлился вдруг Иван. — Подвиньтесь, я поеду домой. — Не сердись. Никуда ты не поедешь! Куда тебе с разбитой головой. Кроме того… Иногда я приходил на тренировки, чтобы посмотреть на тебя. Сидел в кафе, наблюдая за тобой. Ты всегда пьешь апельсиновый сок. Но обида Ивана не проходила. Он вдруг почувствовал себя всеми обманутым, преданным, и ужасно глупым. Так и есть, не Царевич, а Иванушка-Дурачок. Он застонал от своих мыслей вслух. — Так больно? — Немного. Но мне и правда пора. Мои будут беспокоиться, — устало ответил Иван. — Я напишу Миле, что ты заночуешь у меня, — Кощей встал, и его черные ногти запорхали над экраном смартфона. — Заночую??? — Конечно, — Иоганн улыбнулся и положил телефон. Потом пододвинул стул еще ближе к кушетке, так, что его колени касались Ивана. — Я ведь не ответил на твой главный вопрос. — Какой? — В прошлый раз ты спросил, что значит на моем языке «Мэ тут камам». Теперь я готов ответить. Это значит «Я тебя люблю», — произнес Иоганн, бережно притянул Царевича к себе и поцеловал. Царевич обвил руками плечи фигуриста и приоткрыл рот, впуская внутрь горячий язык Кощея. Злость, обиды и страхи Ивана вдруг испарились. Он понял, что должен немедленно прижать к себе это гибкое, сильное и такое хрупкое тело, держать крепко в объятьях и никогда не отпускать.