***
Чтобы заявить о себе громко — достаточно выполнить три простых условия. Первое. Испытание на прочность — проверь себя и её. Отсчёт шагов, словно растягивание временной линии, по которой ты неторопливо, наступая на осколки предубеждений и страха, движешься вперёд. Я двигался к той же точке, откуда всё началось — интернет. Социальные сети взорвались, ведь прямо на выставке, точно на следующий день после нашего разговора, ею был анонсирован новый портрет. И я был чудовищно-сильно уверен в том, что там буду изображён я. Я знал это, и от того напряжение во мне разливалось вдвойне сильнее. Время никого не щадит. Оно не лечит раны. Оно заставляет твои желания расти в геометрической прогрессии, затаптывает боль и ни капли… Совсем нисколько не помогает избавиться от желания брать. Брать всё, что позволено и нет. Взять её. Заполнить и заполучить, без остатка, не давая отстраниться, уйти, сбежать. Моя привязанность стала нездоровой, но я настолько оказался подвержен самоконтролю, что терпеливо держался. Сжимал зубы и ждал. Меня хватило ровно на несколько дней, по прошествию которых я ввалился в дом с неистовым давлением в районе паха. Я ощущал физическое желание обладать. И я знал, как это выглядит со стороны. Моё раздражение вопило, орало из всех щелей, и как бы я не пытался себя успокоить — ноги сами принесли меня сюда. Нью-Йорк. Семь вечера. Арт-музей. Мотор начищенной машины ревел, умоляя меня сбавить скорость. По всем канонам классики, я должен предпочитать старый, тюнингованный лоудрайдер, цена которого определялась бы его прожитыми годами. Возможно, тот самый старый Porsche. Ведь когда твой возраст переваливает за тридцать — для общества ты превращаешься в кусок ценителя и коллекционера. Но, увы, моим сердцем владел немецкий автодилер. Надёжность и стиль. Я будто осознал, что восхищался возможностями человеческой инженерии, человеческой способности создавать потрясающие вещи. То есть, она начала копаться во мне, сама того не заметив. И даже я позволил себе упустить это из виду — слабо закатываю глаза, облизывая губы. Презентация процесса написания картины должна была состояться сегодня. С середины дня девушка была увлечена своим любимым делом. И всё это — как раз в тот момент, когда единственное, что от меня осталось — клубок нервов и желания трахаться. Сейчас же, картина вывешена в главном зале, скрытая от лишних глаз — её презентуют на вечере. В настоящее время это называется официальным приёмом, светской вечеринкой, на которую оказались приглашены достаточно-известные и заинтересованные люди, которым не чуждо творчество. Но единственным, что меня заботило, оставалось лишь то, что все мышцы в моём теле напрягались при одном воспоминании о её пухлых губах, а мысли в моей голове заточились на одно женское имя.Люмин
Моя Лю
Если бы у меня был шанс забыть его, чтобы услышать его тет-а-тет вновь — я бы с удовольствием им воспользовался. Второе. Будь уверен в том, что собираешься сделать. Я оттягиваю ослабленный ворот чёрной рубашки, осматривая открывающийся вид на здание, и растворяюсь шагами в ночи, поднимаясь к главному входу по ступеням крыльца. Удушение. Я оказался здесь за несколько часов до мероприятия. Я знал, что здесь будет огромная толпа людей, в которой простой человек не выживет без умения выставлять локти. Я собственным нутром чувствовал, что чем раньше я приеду — тем проще мне будет смириться с чувством нужды в животной близости, с желанием заклеймить её своими зубами. Мягкая и нежная плоть, готовая в любой момент расплавиться под твоими прикосновениями — это заводит больше всего. Притягательная оболочка моего животного поведения покрывает все мои мысли. Отдается мелкой дрожью в пальцах, равносильной казни за грехи перед церковью. Я чертовски уверен в том, что одного взгляда на неё мне будет достаточно, чтобы полностью потерять самообладание. Я нуждался в ней и не собирался отступать от желания доказать ей, что и она нуждается в ком-то, вроде меня, поэтому мой план был до безобразия прост и сложен одновременно. Я просто знал, что должен. Работники несколько ошарашены — конечно, увидеть здесь кого-то за несколько часов до приёма ни то, что удивительно — это просто пиздец, как странно. Но в отличии от тех, кто жаждет вцепиться в произведение искусства, я жаждал вцепиться в оголенную кожу художницы. Своими же собственными руками. Плоть к плоти, воруя её дыхание долгими поцелуями. Чтобы она вся тряслась из-за меня. Чтобы все её мысли были только обо мне. Чтобы она поняла, что значит — быть мной. — Господин Ривстейн, вы прибыли несколько рано, — улыбается мне директор выставки, о чём-то до того беседующий с охраной у входа. Я усмехаюсь, смиряя его приветственным взглядом, ведь это именно тот человек, который по первому же моему звонку одобрил мой официальный визит. Я удосужился распорядиться приятным для него решением: сегодня сотрудники моей фирмы могут позволить себе добросовестный выходной, который включает в себя посещение данного места абсолютно бесплатно, потому что билеты я выкупил за свои деньги. Секретарь и бухгалтерия мучительно трудились всю ночь. Но закон природы таков: чтобы впечатлить любую женщину, ты должен быть тем, в ком она без чьей-либо помощи сможет увидеть мужчину. А настоящий мужчина никогда не поскупиться на способы оказаться рядом с той, в ком он нуждается. — Полагаю, никаких проблем это не вызовет? — я прохожу сквозь открывающиеся мне створки ограждений на входе, отмечая небывалую лёгкость в теле. Я знаю, что теперь она никуда не денется, и это чувство вдохновляет меня на глубокий вдох — так в разы лучше. Я потрясающе хорошо себя чувствую впервые за последние несколько дней, и согласие с моими словами мистера Брона — фамилия директора — вызывают отдельный одобрительный порыв чувств. Мужчина кивает мне, приглашая в свой кабинет в качестве гостя, и я не могу позволить себе отказаться от возможности обсудить с ним один деликатный вопрос, который не решался обсудить по телефону. Сегодня я расставлю все точки над i.***
Непозволительная роскошь. Глядя на её ошарашенное лицо, во мне невольно просыпается дикое желание заточить её в свои объятия. Ни сказать, что от природы я сильно ласков, но кукольные черты её лица выбивают меня из колеи. Я просто хочу её. Я по уши в такой проблеме, как она. А она — сегодня безумно красивая, в платье чуть ниже колена, выделяющем её тонкие ножки через разрез — непонимающе смотрит на меня, опирающегося о стол никого иного, как владельца этого места. Деликатный вопрос — способ выкрасть художницу с мероприятия, посвященного ей. Правда это забавно? Заполучить ту, что влечет искусство, оторвав её от него. — Что Вы здесь делаете? — будь я на её месте — задал бы тот же вопрос. Идеальные черты лица искажаются в гримасе недопонимания. Тонкие брови вздымаются вверх, ровная линия сладких губ нарушает своё привычное состояние, дразняще притягивая мой взгляд. Наверняка я смотрю слишком жадно, иначе объяснить их моментальное поджимание я не могу. Не кусай эту ёбаную губу так, это будут делать мои зубы. — Где мистер Брон? — Успокойся, Лю, — я усмехаюсь. С каких пор я стал звать её так? Что ж. Во мне почти пол бутылки виски, мятные леденцы и бушующие гормоны. Подманиваю несколькими пальцами тонкий женский силуэт, оборачивая для неё работающий монитор, отражающий прямую трансляцию с местных камер, чётко направленных на портрет, скрытый плотной тканью — шутки ради, а может для того, чтобы она почувствовала себя в большой, щемящей опасности рядом со мной. Возможно, узнала бы, что я прекрасно видел, что под холстом. Подобная оказанная мне услуга стоила мне действительно дорого. И я хотел потратить эти деньги. Я знал, что они идут на благое дело — и благим оно было именно для меня. — Извините? — снова хлопает пушистыми ресницами. — Извинения мне ни к чему, — я выравниваюсь, делая шаги всё ближе, когда она в ответ отступает назад. Моральное давление с помощью физического желания. Загнанный в клетку со смертью волчонок. — Но мне хотелось бы узнать кое-что у тебя… — наши тела сливаются в единое целое, когда я вжимаю её в спасительную от меня дверь. От неё пахнет так по родному сладко. — Например, почему я оказался на той картине, девочка? — мой взгляд прикован к её прекрасным глазам. Я платонически чувствую её мурашки на коже и хочу их разгладить. Я с диким желанием слежу за румянцем на её щеках, освещающих эту комнату сильнее лёгких огней потолочных светильников. Она восхитительна, а я — тот, в ком она была рождена вызывать это восхищение. Иначе не описать ту потенциальную связь, что разгорается между нами с каждым проведенным мгновением рядом. Она молчит, её запах западает в мой нос, расстилаясь лёгким ковром ароматов. Я невольно тяну руки к женской талии, обхватывая тонкое тело. Сопротивления в её движениях ноль — она вдруг делает глубокий вдох, упираясь затылком в дверь и следит за мной выжидающим, враждебным и вместе с тем капитулирующим взглядом. Полна противоречий, огня и безмерного холода. Хочу распробовать её губы. Секунда тиканья стрелки часов, вторая, и я с гортанным рычанием набрасываюсь на её рот, ловя её изумленный вздох своими губами. Наконец-то. Я ощущаю её вкус — терпкий, сладкий из-за вина, которое девушка пригубила из бокала. Моя. Она вздрагивает всем телом, плотнее оседая на мои руки, скользящие к её бедрам. Я ловлю её ягодицы в свои ладони, сжимая их до её моментального движения ко мне навстречу — поднимаю Люмин на руки и в следующие же несколько слепых шагов усаживаю её на стол. Её платье меня больше не интересует — я успешно задираю ткань как можно выше, стягивая девушку за бедра ближе к себе. Она, подмятая под меня, позволяет себя целовать и касаться — мои стоп-краны срывает. Женская грудь податливо опускается в мою ладонь, я сжимаю и ласкаю. Оголяю кожу, ловя пальцами вершинку и тру её пальцами, наконец разрывая наш долгий поцелуй. Её глаза загораются, она порывается стянуть с меня брюки, звякая пряжкой ремня, а я и не спешу тормозить эту девочку. Она хочет меня так же, как её хочу я. — На хрен прелюдию, Лю, — её дикий стон моего имени расползается током по моему позвоночнику, когда я беру её сосок в рот; катаю на языке твердую розовую горошину, упиваясь её попытками свести свои бёдра, между которыми сейчас я и мой красноречивый стояк. Дважды повторять ей не нужно — она поднимает бёдра, помогая мне стянуть низ её белья, и почти путаясь в собственных пальцах, я остаюсь в одной расстегнутой рубашке, обхватывая рукой свой член. Делаю несколько фрикций — смазка проступает на головке от напряжения. Постукиваю ей по женскому клитору, ощущая, насколько она уже влажная для меня здесь, внизу. Её тело содрогается, её вход сжимается, когда я дразню его членом, и в этот же момент я толкаюсь внутрь. Блять. Совершенно точно, блять, лучшее чувство. Мой взгляд моментально захлестывает тысяча вспышек этого чертового фейерверка от того, как хорошо внутри неё. Я начинаю остервенело втрахивать её тело в совершенно чужой, блять, стол, в чужом кабинете, когда из колонок; за дверью; вокруг нас доносятся голоса толпы людей с камер. Они здесь ради неё. А она здесь со мной, хватается за всё, что угодно, пытаясь поймать мой темп своими бёдрами. Я подхватываю её под ягодицы, заставляя оторвать их со стола и делаю полушаг назад. Вес всего её тела резко переносится на мои руки, и я не замечаю ни капли усталости за собой, когда это позволяет ей опуститься на мой член целиком. Блять-блять-блять. Я шиплю. Сжимаю зубы. Моя девочка жадно хватает воздух ртом, пытаясь подозвать меня между своими стонами. Вакуум. Я готов находиться в такой позе вечность, если её мышцы продолжат так сжиматься вокруг меня. Еще несколько десятков быстрых и резвых толчков внутри — и Люмин вся трясется от накрывающего её оргазма, который я нарочно продлеваю, не смея сбавить темп ни на секунду. Это тело, эта женщина, эти чувства — всё это моё. И я буду брать своё снова и снова, пока у девочки в голове не отпечатается сама мысль о том, чей член так вколачивается внутрь неё. Моя волчица хрипло зовет меня, когда мы меняем позу и её тело оказывается истерзанным моими губами под новым углом. Я ласкал, кусал, посасывал каждый свободный участок, прекрасно зная, что эти метки — мимолетное доказательство моего безмерного стремления полюбить искусство. Ведь она и есть мой холст, на котором я готов был писать картины, к которым никогда не питал ни интереса, ни восхищения. Она была единственным произведением, которым я мог зачитаться. Единственная, на кого я мог засмотреться и единственная, кем я мог заслушаться. Копна золотистых волос путается в пальцах моей руки, когда я закидываю её голову и вжимаюсь плотным толчком бёдер в её мягкие ягодицы. Оргазм с рычанием накрывает меня под её протяжный стон, с которым всё, что принадлежит ей, растекается внутри и я жмусь взмокшим лбом к её плечу, кусая измученную мной же кожу. Ей придётся смириться с фактом того, как её мужчина озабочен ей.Маленькая Лю
Я не знаю, в какой момент чувства от бешенных языков пламени перетекли между нами в приторные поцелуи и нежные толчки в её мягкой плоти, но то, с какой лаской она гладила мою щеку, позволяя покусывать свои искусные пальцы, я посмею вспоминать перед собственной смертью. Она вдыхала раскаленный воздух, моля меня не отпускать её и я не мог ослушаться.Очарован. Привязан. Покорён.
— Я, блять, так долго этого ждал… — я утыкаюсь носом во влажный висок, покидая её лоно и ослабевшее тело с дрожью, ведомое мной же, оказывается прижато к моей груди. — Ты просто не представляешь, как я грезил о тебе.. Моя девочка. Я объяснюсь. Мы поговорим обо всём, если нам будут нужны разговоры. Но сейчас — лишь короткий поцелуй в её распухшие от секса губы и время, чтобы прийти в себя нам обоим. И третье. Всегда забирай своё.