***
Дни неуклонно сменяли друг-друга, складываясь в недели, месяцы. Метро понемногу начало забывать о Д-6, войне и «красных». Рутина и собственные, куда более насущные, проблемы быстро занимали умы людей, не оставляя места для политики чужого государства, казавшегося таким далеким. Тот же Полис. Не прошло и двух месяцев, как Корбут вырезал под ноль почти весь их любимый Орден, а важные шишки уже заключили новый торговый договор и открыли транзит через свои станции. С точки зрения условного Ивана Ивановича, торгующего, скажем, грибами, все было вполне логично и выгодно. В конце-концов, торговля это основа выживания для многих станций. Никто в метро не мог похвастаться полной автономностью. Но дьявол, как и всегда, крылся в деталях. Особый отдел КГБ сработал до нельзя оперативно. Едва стало понятно, что Ганза вот-вот заполонит собой всю линию, оперативники припрятали большую часть секретной документации и смогли сохранить ее до сего момента. Разумеется, Павел получил далеко не все бумаги Корбута. Многое Винокуров придержал при себе, ведь доверия к Морозову у него не было. Генсеку нужен был ручной пес для поиска и устранения всех неугодных и попросту опасных для нового правительства людей. После его можно было просто усыпить… Павел прекрасно понимал свое положение и даже не мечтал об успешной карьере на посту главы разведуправления. Мысли о побеге все чаще стали посещать Морозова, хаотичным вихрем крутясь в голове. Но как избежать преследования и расправы? Уж при том, что он знает, Винокуров наверняка уберет предателя и дезертира, сделав из этого настоящее шоу. Выход вырисовывался один — «умереть», причем так, чтобы тело никто бы и не подумал искать, а так же, при этом, желательно не склеить ласты по-настоящему. Из раздумий Павла выдернул стук. — Товарищ майор, вызывали? — приоткрыв дверь, Назимов немного просунулся внутрь комнатушки. — О! Лейтенант, как раз вовремя. Залетай, — в привычной, необычайно бодрой манере, махнул бойцу Морозов. — времени мало, так что давай сразу к делу. Не гоже тяжелому пехотинцу в тоннелях задницу просиживать. Здесь, на Воротах, с этим и дети справятся. А вот мне люди нужны, как воздух сейчас. Понимаешь, какая ситуевина сложилась… Сейчас каждая сволочь рвется оттяпать свой кусочек власти и покрепче на нем закрепиться. Чуть расслабишься, как найдут тебя где-нибудь в глухом тоннеле с перерезанным горлом. Почти всех, кому я мог доверять, уже постигла подобная участь, а я вот за ними как-то не спешу. Ну а ты человек новый, интереса своего во всей этой крысиной возне не имеешь, да и люди плохого слова про тебя не проронили. Да-да, кое-какие справочки я все же навел. — Что нужно делать? — внешне спокойно спросил Назимов. Внутри же мужчина ликовал замаячившей возможности убраться с осточертевшей станции. — Поработать на разведку и на меня в частности, — уклончиво ответил майор. — последние полгода дали мне ясно понять, что один в поле уже ни хрена не воин. Старею видать, хех… Мне нужно доверенное лицо и желательно с автоматом. Ну а кто годится для этого лучше, чем наша доблестная тяжелая пехота? — ухмыльнулся офицер. — так что, подсобишь товарищу еще разок? Золотых гор не обещаю, но всяко лучше, чем в тоннелях гнить? Назимов согласился не раздумывая. Для откровенно изнывающего от рутины бойца, предложение Морозова было сродни подарку. Получив от майора специальную бумагу и приказ быть готовым отправиться на Лубянку следующим утром, Алексей поспешил к начальнику караула в приподнятом настроении. Впервые за долгое время. Кеша подобного воодушевления подчиненного не разделял и смотрел на выписанную Морозовым бумагу с откровенной тоской. Не доглядел, не уследил, не удержал парня. Прикрыв Назимова от необдуманного перевода куда-нибудь на границу, он совершенно прошляпил момент, когда к лейтенанту подобралась другая опасность. И хуже всего то, что Назимов добровольно намеревался прыгнуть в этот омут. — Ну зачем оно тебе, идиот?! Разведка — змеиный вольер, где способны выживать только такие же змеи! Ты не из их числа! Тебя ж там просто сожрут, переварят и высрут! — Кеша не оставлял попытки образумить одного из самый боеспособных своих людей, который был нужен ему здесь, на станции, в дозоре. — Ты меня пойми, не могу я больше здесь сидеть — с ума уже сходить начинаю. Мысли всякие в голову лезут, кошки на душе скребут от них… Выбраться мне надо. Как угодно, и это мой шанс, — сидя перед уже бывшим начальник, Алексей стремился убедить его в правильности своего решения и разойтись на положительной ноте. Кто знает, как еще повернется жизнь, а ссориться с начальником караула столичной станции — глупая затея. — не держи на меня зла, Захир. Просто не по мне такая жизнь. Я когда в тяжелую пошел, прекрасно ведь знал, что штурмовая пехота живет не долго. Но мне нравится эта работа. — Дурак ты, Леша, дурак… Кровь играет, оно понятно. Но ты все же подумай. Крепко подумай. Здесь тебя знают, уважают, а там? Там ты никто — расходник. Подумай. Это сейчас ты по молодости преград не видишь, но потом может быть поздно. — Я все решил, Кеша. Не сегодня и не вчера, а в тот день, как отдал жетон Пети его матери, — Назимов поставил жирную точку в растянувшейся и начавшей надоедать дискуссии. Сомнения были излишни. Приняв во внимание слова Морозова о том, что при удачном стечении обстоятельств Лубянка станет лишь первой точкой на их пути, Назимов стал собираться «на дальняк». Личного снаряжения у него фактически и не было — один только противогаз, да вещмешок. На дно полетел комплект сменной одежды, кулек сушеных грибов и вяленного мяса, три литра воды в пластиковых бутылях налобный фонарь и запасные аккумуляторы к нему. Об остальном должен был позаботиться Павел. Вообще, Алексей был наслышан о делах разведуправления, да и поездка на Лубянку лишь добавляла мрачных красок к этим слухам. Теперь предстояло самостоятельно убедиться в их правдивости или лживости. Именно с этими мыслями в голове, Назимов погрузился в сон…***
Заперев дверь за Назимовым, Павел снял с лица приветливую маску. Бумаги Корбута, даже в прореженном состоянии, не предвещали ничего хорошего и лишь запутывали и без того запутанный клубок интриг внутри Красной линии. Винокуров не знал об одной странной особенности бывшего начальника разведки — он всегда хранил особо важную информацию по кусочкам среди тонн «воды», чтобы та не бросалась в глаза и не могла быть использована по отдельности. Морозов, как правая рука Корбута, был посвящен в эту тайну и даже, отчасти, перенял подобный метод. И вот настало время собрать все эти записи воедино. Павел всегда считал Корбута котом, что гуляет сам по себе и себе на уме, но встречающиеся среди личных записей такие слова как «согласовать» или «получить разрешение», говорили об обратном. Морозов долго ломал голову, кто же мог стоять над Корбутом, но все догадки разбивались в ничто — таких людей Павел попросту не знал. И так бы все и заглохло в тупике, если бы слухи с южных станций не принесли одну фамилию, подозрительно часто упоминавшуюся среди документов и далеко не в самом приятном ключе. Решение пришло само собой — цепляться за единственную появившуюся ниточку и копать. Впрочем, подобный ход событий был уже знаком и давно отработан, а потому не вызывал никаких лишних проблем в реализации. Даже снаряжения как такового не требовалось, ведь Лубянка находилась лишь в паре довольно безопасных перегонов, а потому незачем было тревожить интенданта станции. По крайней мере пока. Утром следующего дня, когда мимо станции должен был пройти крупный торговый караван, Павел дожидался своего компаньона на перроне, явившись сильно заранее. В этом был смысл — Винокуров легко мог приставить к новоиспеченному подчиненному лишние глаза, но все опасения оказались ложными. За Морозовым никто не следил и это настораживало. Неужели новый глава государства настолько растерял хватку? В таком случае, долго ему в своем кресле не просидеть. — Опаздываешь. Да еще и в первый рабочий день… Ц-ц-ц — нехорошо, — не скрывая саркастичной ухмылки, в шутку пожурил Павел неспешно шагавшего по плитке бойца. Назимов встрепенулся, взгляну на часы и замер в паре метров от офицера с полностью потерянным взглядом. — шутка. Разбирай барахло. Морозов кивнул Алексею небольшую спортивную сумку, что стояла у его ног. Назимов с неподдельным интересом подтянул ее к себе и заглянул внутрь. Первой на глаза попалась простенькая картонная карточка с предварительно заполненными данными бойца, несколькими печатями и подписью Морозова. Алексей сразу смекнул, что это своеобразное удостоверение, которое должно было значительно упростить жизнь в пределах Красной линии. Следом за ней, заняв почти весь объем сумки, находилась разгрузка типа «Смерш» с хорошим набором комплектных, намертво пришитых, подсумков. И судя по весу — не пустых. В трех двойных автоматных подсумках покоились четыре полных магазина для автомата, на левом боку висела кобура с ПММ и прочие приятные мелочи. — Патроны есть, а автомата нет, — заключил Назимов, вытряхнув все содержимое сумки. — Слишком много геморроя выписывать его здесь. Если повезет и наше веселое приключение не закончится на одной только Лубянке, я знаю где достать неучтенные стволы. — Без вопросов. Караван опаздывал. Во всем метро это было вполне нормальным явлением, но не на Красной линии, где все подчинялось строгому контролю и расписанию. Павел почуял неладное, но вида не подавал и молча смотрел в черноту северного тоннеля. На «нулевом метре» засуетились — что-то определенно не так. Не уж-то Ганза? Нет… Они на линии не появлялись с чистки и вряд-ли полезли бы снова. Обрушение тоннеля? Тогда чего постовые засуетились? Мутанты — иного и быть не может. — Это надолго… — выдохнул офицер. — пойдем пешком, благо всего два перегона. Если караван прорвется — нагонит. — Ну, с одним пистолетом я в тоннели еще не ходил. Все бывает в первый раз. — Главное открыться новому опыту — двинули. Спрыгнув на пути, напарники преодолели «нулевой метр» южного тоннеля и двинулись в путь по уже знакомым перегонам. Шли молча. Назимов, как и ожидалось от хорошего солдата, не любил пустых разговоров и уж тем более — не стремился набиться в друзья вышестоящему офицеру. Подобное поведение особо не приветствовалось в тяжелой пехоте, где уважения и регалий добывались не знакомствами и лизоблюдством, а литрами пролитой крови и килограммами израсходованного свинца. Темнота тоннеля становилась все гуще с каждым шагом, уносящим путников прочь от обжитой станции. На удивление, освещение оказалось отключено. Не к добру… Только авария на одной из ГЭС Красной линии или обрыв кабеля могли стать тому причиной. А это стратегические объекты и непременно, после установления причины аварии, начнется охота на крыс, в которой Морозов теперь главная гончая. Долго прохлаждаться вне станции времени просто не было. — Бывал на Лубянке? — вдруг, когда за спиной скрылись «Чистые пруды», прервал тишину Павел. — Проездом только. — Тогда слушай внимательно. На станции рта лишний раз не раскрывай и по сторонам не глазей. Особый отдел ребята с жуткой паранойей, а после Корбута и Ганзы в край озверели и если вцепятся — даже я не смогу гарантировать твою неприкосновенность. Но будем надеяться, что старые знакомства все еще имеют вес. — Понял. Постараюсь не отсвечивать. Назимов крайне удивился поведению Павла. Глава разведки опасается находиться на одной из центральных станций своего же государства. Неслыханно… Похоже, раздробленность структур и новой власти внутри Красной линии имела куда большие масштабы, чем простой солдат мог себе даже просто представить. Но посчитав, что его дело малое, боец продолжал угрюмо и без лишних вопросов шагать в сторону совершенно неизвестного и непонятного мира высоких чинов, лжи и крови, который имел собственное имя — Лубянка. Жалел Назимов лишь об одном — об отсутствии тяжести оружия в руках. Один лишь автомат мог вселить пусть и слабую, даже иллюзорную, но все же хоть какую-то уверенность в собственных силах. За небольшим изгибом тоннеля, в клубах едкого дыма костерка, показался пост, расположившийся у отметки в двести метров от станции. Ничего серьезного он из себя не представлял — пара постовых за грудой какого-то мусора, стащенного с округи в импровизированные укрепления да слабый костер в обрезке топливной бочки, на которой еще виднелся логотип, давно сгинувшей в ядерном огне, нефтегазовой корпорации. Впрочем, подобным отношением к охране тоннелей грешили многие станции, находящиеся в середине своей ветки. После короткой проверки документов и довольно своеобразной, напряженной беседы Морозова с начальником караула о причинах и целях визита на Лубянку, гости станции все же преодолели двухсотый метр и направились в сторону станции. Пока Павел занимался перебранкой, Назимов приметил интересную деталь — вся троица бойцов из «встречающей делегации» имели единую, определенно не самую плохую, форму, отдаленно напоминавшую оную в красной армии середины двадцатого века. До Д6 ее использовали только в церемониальных и прочих вычурных целях, где требовалось пустить пыль в глаза народа или «партнеров» с других станций. Так же опасение вызывал возраст постовых — им было едва за двадцать, в то время, как большая часть юношей в таких годах погибла в последних войнах, либо стала непригодна к несению службы. Похоже, в подобные безопасные тоннели посылали детей тех, кто мог себе позволить постучаться в нужный кабинет. — Помнишь, что я говорил? — без привычной легкости в голосе, окликнул напарника Павел. — Да. Тише воды, ниже травы. Лубянка казалась почти вымершей, заброшенной даже, что жутко контрастировало на фоне солдат в наглаженной форме и с начищенными, чуть ли не до блеска, «калашами» довоенного производства и даже в оригинальной фурнитуре из черного пластика. Кто-то уже муштровал себе новую личную армию и очень уж вряд ли с дозволения руководства партии. Так и до гражданской войны рукой подать… За плотной застройкой из палаток и трущоб, заполонивших собой небольшую станцию от перрона и до пирона, сложно было различить некогда светло-бежевый мрамор, ныне же покрытый толстым слоем грязи и копоти. Когда-то он был основой минималистичного, аскетичного дизайна Лубянки. Буквально на каждом углу, вытянувшись в струну и замерев подобно каменным статуям с Площади революции, стояли вооруженные постовые. И пусть их глаза смотрели в пустоту перед собой, Назимов предельно четко ощутил, как бойцы сверлили взглядами его спину, наблюдая за каждым движением и выжидая одной единственной ошибки, способной дать им возможность нажать на спуск. К великому счастью Алексея у его нового начальства на Лубянке имелся хороший знакомый, который не заставил себя ждать. Капитан в форме КГБ появился словно бы из ниоткуда и без лишних промедлений перекрыл дорогу новоприбывшим. — Опаздываешь, Морозов, — незнакомец протянул Павлу руку и не сдержал слабой ухмылки. Подобное общение с офицером выше по рангу, находившимся на весьма солидной должности явно демонстрировало степень взаимоотношений товарищей. — с каких пор вольный кот вроде тебя шастает не сам по себе? — кивнул особист на Назимова. — С тех пор, как люди Корбута начали пропадать. Но об этом позже. Караван где-то на севере заглох. Шли на своих двоих. Что по Березнякову? — Отнекивается, мол ничего не знал, ничего не сливал, но все это треп чистой воды. Начальник его исчез, как и еще пара лиц, с которыми Березняков был не в лучших отношениях. То же самое и с материальными благами станции, документами. Это точно не Ганза — пропажу заметили еще до их прихода, да и на южных станциях они не задержались по каким-то причинам… Вникая в разговор шагавших впереди мужчин, Назимов приметил странную деталь — после рукопожатия с особистом, Павел не разжал кулака, из которого торчал едва заметный уголок клочка бумаги. Даже офицеру КГБ было что скрывать от бесчисленных любопытных ушей постовых и жителей Лубянки? Вдруг, окончательно погрузившись в анализ происходящего вокруг, Назимов едва не снес офицера, который был на голову ниже него. — Ждите здесь, боец, — обернулся к Алексею КГБшник. — Пойдет со мной, — тут же изменил приказ Павел и тут же перешел на шепот. — если наши с тобой головы полетят, кто-то должен будет прийти на смену. Пусть посмотрит, как оно все есть. Особист что-то фыркнул себе под нос, но больше этого вопроса не поднимал и повел разведчиков в правый глухой тоннель, который рухнул чуть-ли не после самой войны. Здесь, в сырых перипетиях технических помещений, за сваренными из арматуры клетками содержали тех, кому не было места в обществе, но кого еще нельзя было убить. По крайней мере, по мнению властей Красной линии. Избитые, обезображенные заключенные с опаской поглядывали на внезапных посетителей знаменитых «застенок Лубянки», безмолвно молясь, чтобы пришли не за ними. Назимов прикрыл рукавом нос — вонь стояла просто невыносимая даже по меркам Метро. Люди, если их еще можно было так назвать, содержались на станции на правах смертников, коими они, по своей сути, и являлись. Тратить воду, мыло и прочие средства гигиены на тех, чьи жизни измерялись в количестве полезной информации, которую еще можно из них выжать, было бы слишком расточительно. Алексей внутренне согласился с подобным подходом, но все же постарался больше не заглядывать в клетки. К счастью, допросная, организованная в крошечной каморке, куда едва помещался небольшой квадратный столик и пара стульев, оказалась не так далеко от выхода в тоннель. — Открывай, — одернув одежду, Павел усилием воли нацепил свою непосредственную ухмылку и шагнул в допросную. Прикованный к толстой, стальной скобе в бетонном полу, заключенный не мог даже разогнуть спину. Несколько часов в подобном скрюченном положении сами по себе казались пыткой, но судя по многочисленным гематомам и открытым ранам, показавшимися в тусклом свете настольной лампы, особисты уже провели неплохую работу с предателем. Павел занял единственный свободный стул напротив заключенного и немного опустил лампу, что светила прямо в опухшее от побоев лицо мужчины. — Доброй ночи, товарищ Березняков. Вы уж простите за такой поздний визит, но сами понимаете — дела не ждут, враги не спят, — Березняков, как и ожидалось, молча сверлил глазами пол и явно делал вид, будто вошедших просто не существовало. — Семен, пусть организуют нам чай, а? — кивнул Морозов КГБшнику, на что тот без разговоров среагировал, отдав кому-то приказ за дверью. — не помните меня, товарищ Березняков? — Нет, — пробурчал заключенный, все же подняв взгляд и присмотревшись к своему новому мучителю. — Ну как же? Первое мая тридцатого года на Революции? Мы с вами тогда соседями по столу на съезде партии были. Мда… Таких застолий больше не было. Ты, Матвей Георгиевич, не серчай на ребят из особого — они люди горячие, идейные, вот и… Подровняли тебе видок. Хотя и сам ведь виноват. Отвечал бы на вопросы и смог бы избежать всего этого. — Я сказал все, что знал. Да, когда Ганза зашла на линию, как к себе домой, я убрал начальника станции. Эта сука только имущество партии через сталкеров толкала… — Это я и так знаю. Та «сука», или же товарищ Шептов, осуществлял свою деятельность на благо партии и Красной линии. Но мне интересно другое… — сняв с ремня потертый офицерский планшет, Морозов достал несколько бумаг и разложил их перед узником. — а точнее то, что происходило после прихода Ганзы. Вот ваш отчет, где говорится о том, что караван под номером тридцать два без происшествий добрался до вашей станции — Кропоткинской. Весь боеприпас на месте, груз тоже, но вот беда — на нем, без указания в накладной, ехали очень важные для партии люди и документы, и именно они загадочным образом испарились именно на вашей станции. Вы были осведомлены об их прибытии, но ни бумаг, ни людей на вашей станции якобы не появлялось. А караванщики в один голос кричат о том, что никаких пассажиров и вовсе не существовало, хотя они абсолютно точно садились на этот караван на Охотном ряду и наши люди видели, как они покидали Полис. Что же это за «коты Шредингера» такие, Матвей Георгиевич? — Да за шкуру свою трясется, видно же! — не сдержался особист и от души приложил заключенного об стол. — Семен! — остановил его Павел и тут же вновь переключился к основному «собеседнику». — слушай, я понимаю, ты думал, что всем нам на пятки наступал… Подмял станцию, торговлю с Полисом, тепло, хорошо — взлетел так высоко, но а теперь что? Здесь, в этих стенах, ты сгинешь, пропадешь и никто никогда не узнает, в какой яме крысы растащат твое тело. Сечешь, дружище? Назимов молча наблюдал за развернувшимся в каморке действом. Все это было в новинку для вчерашнего штурмовика, работа которого заключалась в том, чтобы уничтожить тех, на кого укажет командование и все проблемы он давно привык решать силой оружия, но никак не пытками и допросами. Откровенно говоря, вид избитого, задыхавшегося из-за сломанного носа и собственной крови во рту, заключенного вызывал у Алексея лишь омерзение. Павел же был словно рыба в воде и непринужденно, но с определенным напором гнул свою линию. — Мне всего лишь нужно знать все про тебя, про тех, кто над тобой стоит, кто все это провернул и куда делись наши люди. Это твой единственный шанс уйти отсюда живым. — Я знаю, как работает Лубянка. С этой бойни никто не выходит живым и я не стану исключением, — сплюнув скопившуюся во рту кровь, обреченно произнес Березняков. — Времена сейчас совсем иные даже чем полгода назад. Посидишь за решеткой, пока мы не разберемся с теми, на кого ты нам укажешь, а там — выйдешь и будешь работать под тщательным надзором органов, разумеется. Всяко лучше, чем с пулей в затылке? Мое слово — твоя последняя надежда, — поднявшись со своего места и кое-как протиснувшись мимо Назимова вдоль стены, Павел оказался за спиной заключенного. Руки офицера легли на затекшие плечи мужчины и сжали их едва ли не до хруста. — и советую думать быстро. Имена, контакты, места, иначе я с огромным удовольствием покажу в чем разница между КГБ и мной. Кнут и пряник — принцип старый, как сам мир и надежный, как удар сапогом по яйцам. Морозов знал всего несколько людей, что выбрали первый вариант и сидящий перед ним предатель совершенно точно не походил ни на одного из них. — Я не знаю кто они, — наконец заговорил бывший заместитель начальника станции. — примерно за два месяца до Д-6, я ездил по поручению Шептова до Революционной. Договаривались о передаче их избытков провизии нам в обмен на излишек выделенных боеприпасов — им на передке нужнее было. На обратном пути между Революционной и Фрунзенской на нас напали… — Слышал. Какие-то выблядки, просочившиеся с ганзейской станции покрошили охрану, утянули провизию, а ты спасся в подполе дрезины — не усекли в темноте, — дополнил Морозов, вернувшись на свое место с легкой улыбкой на лице и подступавшим чувством удовлетворения от вида постепенно ломающегося человека. — Официально. Неужели ты думаешь, что кто-то мог не заметить тело в том дырявом полу?! Меня нашли, прижали к стенке и пистолет к виску приставили. Это были не беженцы… Их было человек пять — все с автоматами и в масках. Положили весь караван в пару секунд — я и кобуры расстегнуть не успел. — Ганза? — Не знаю. На них, блин, не было транспарантов с коричневыми кругами! Они сказали, что через два месяца все полетит к чертям и это уже не остановить, но можно и нужно использовать. Мне предложили ту же сделку, что и ты, майор — делай, как велено или сдохни, а дело сделает кто-то еще. Я подыхать не собирался. — Хах… Значит упомнил меня? Похвально. Что они хотели? — Дай… Дай мне гарантию, что я уберусь отсюда живым, — с перепуганными глазами потребовал Березняков и тут же поднял глаза на молчавшего в углу Назимова. — и меня не порвет вот этот вот громила. — Единственная твоя гарантия сидит перед тобой и если не хочешь, чтобы товарищ лейтенант вспорол тебе горло — говори. — Эх… Отстегните кандалы, я сейчас сдохну — не молод уже. — Семен, пожалуйста, — кивнув особисту, Павел обернулся к Алексею с недвусмысленным немым намеком. Боец тут же отстегнул кобуру и взвел курок пистолета, приготовившись сделать то, чем был обучен — нажать на спуск по приказу. — Ох… Наконец-то… Боже — спина… — Не заставляй меня пожалеть об этом, — пробурчал особист. — Ага… Их главный приказал подготовить фундамент для устранения Шептова и вытянуть все документы по какому-то проекту… «Купол». Я посылал запросы в архив на Площади от его имени — Шептов якобы имел к ним доступ, но ничего не нашел и лишь привлек внимание. Шептова начали дергать и он вышел на меня… — И ты его убрал. — Да. На какое-то время все затихло, мне удалось все утрясти, но когда Корбут устроил всей Красной линии показательную казнь, а Ганза, как по команде, хлынула на наши станции, мне доставили письмо с указаниями. Оно было напечатано на принтере. Когда, черт возьми, вы видели принтер в последний раз?! Мне приказали подделать бумаги каравана и сделать вид, что все идет по плану, но на деле — ваши люди и документы проехали мимо Кропоткинской. А через пару часов караванщики вернулись одни без людей и без груза. Это все, что я знаю. После меня схватили и доставили сюда. — Ну вот и чудно! А ведь все было так просто, правда? Леха, заканчивай с ним. Приговор уже подписан… — не успел последний звук сорваться с губ Морозова, как по коморке прошелся оглушительный грохот выстрела. Не успевший даже осознать предательства, Березняков рухнул со стула с прострелянной головой. — боже… Что с вами делают в тяжелой пехоте? — Учат не задавать вопросов. С Лубянки никто не возвращается — все это знают. Он был обречен. Что дальше? — Дальше… — Павел достал из кармана помятую записку, что передал ему особист. — Семен? — Все нормально, вызови утилизаторов минут через десять, — успокоил постовых особист и вновь запер дверь камеры. — под меня копают. И так охрененно усердно, что даже не думают о скрытности. Трое моих доверенных ребят пропали в южном тоннеле три дня назад. Вчера из моей квартиры пропали абсолютно все бумаги, касающиеся Ганзы и никто ничего не видел. Паша, тут творится какой-то пиздец а после этого, — указал мужчина на труп. — я вообще уже ни хрена не понимаю. — Это точно… Но одно ясно точно — Ганза. Эти сволочи были везде и всегда, когда что-то происходило, — подойдя к телу Березнякова, Морозов перевернул его лицом вверх. — и пока за нами не пришли — нужно разобраться. О происходящем знаем только мы трое и это не должно измениться. — И какой у нас план действий? — подал голос Назимов. — Я возвращаюсь на Ворота. Мое отсутствие может вызывать подозрение и лишние вопросы. Поищу тех караванщиков и порою по этому «Куполу». Семен, тебе здесь оставаться нельзя. Бери лейтенанта, документы Ганзы и растворитесь на Кольце, пока не разберусь в какую сторону нам вообще стоит рыть. — Сука, Морозов… С тобой вечно так — с самого ребячества. Во что мы вляпались? — уперевшись лбом в холодную стену, пробурчал Семен. — Во что-то, что возможно убило двух Москвиных, Корбута и еще огромную тучу людей…