***
Дружба. Долг. Эти два понятия никогда не стыковались в жизни Морозова. Возможно, когда-то давно, еще до того, как упали ракеты, ученик четвертого класса знал, что означает это странное, чуждое слово — «дружба», но метро все расставило на свой манер. Красно-Ганзейская война в двадцать два, первая война с Рейхом в двадцать пять и дальнейшая служба в разведке Красной линии отозвались на молодом, восприимчивом парне своеобразным отпечатком. Время неумолимо забирало свое. Знакомые, товарищи — их становилось все меньше и меньше. Кто-то погибал, кто-то просто не поспевал за ритмом жизни Павла, предпочитая остепениться и осесть где-нибудь на ветке и, как итог — вокруг не осталось совершенно никого. Но случилась операция по поиску одного из входов в «Д-6» в Ботаническом саду, стычка с группой Рейха и побег из их же концлагеря с забавным, немного чудаковатым пареньком из «Спарты», который так грезил не менее странным мутантом - Черным. Знал бы Морозов, как все сложится… А если бы и знал? Что бы сделал? Пристрелил бы рейнджера, в темном перегоне? Вряд-ли… Слишком уж хороший сложился тандем, да и Артем оказался тем еще фруктом, полным скрытых талантов. Молчаливый, немного нелюдимый, в бою этот двадцатипятилетний парень превращался неостановимый таран, не замечавший ничего и никого на своем пути. К несчастью, однажды на этом пути, поставив долг превыше дружбы, оказался и сам Павел… — Что, ножом? Кха-кха… Молодец! Без страха и упрека! — раненый в бедро и руку, Павел, оставляя за собой тонкую алую дорожку, отползал к кафедре, над которой криво висела икона с ликом Иисуса. Иронично было коммунисту погибать под взором Бога. Рейнджер в сильно потрепанном, грязном снаряжении надвигался подобно самой смерти — медленно и неумолимо. Его АК черным дульным срезом смотрел прямо на поверженного, беспомощно распластавшегося по полу, мужчину, а палец, уже преодолев свободный ход спускового крючка, замер в доле миллиметра от того, чтобы поставить точку в жизни разведчика. — Не стоило тебе сюда приходить, Паша. Ох, не стоило… — выпустив автомат, отчего тот безвольным грузом повис на ремне, Артем выхватил нож и решительным движением приставил его к горлу уже бывшего напарника. — Это… Это еще что? Тварь эту на меня натравишь?! Герой… Черный вновь появился будто бы из воздуха и отведя рукой нож, коснулся лбов обоих бойцов. Павел, сам того не понимая, провалился в собственные воспоминания, когда Корбут наконец-то посвятил его в последний этап своего плана. Но Морозов и не догадывался, что его же глазами на все это смотрел и спартанец. Сомнения. Вот что тогда начало раздирать Павла изнутри. Да, иметь под рукой бактериологическое оружие в качестве козыря на политической и военной арене было здравой идеей, но ставить на кон пол тысячи работоспособных, здоровых парней в период, когда все население метро неизбежно стареет, а условия становятся все тяжелее… Игра не стоила свеч, но долг есть долг — так его учили. — Он хотел… сопротивляться, но… Не мог. Как ты тогда… На башне, — вдруг привел аналогию малыш. — Они идут на «Д-6». Переговоры лишь прикрытие… — словно бы пропустив слова черного, пробубнил Артем, как вдруг черные, словно маслянистые тени, руки потянули его за собой. Люди. Сотни, тысячи, десятки тысяч тех, кто сгорел в атомном пепле. Рейнджер видел их однажды — на красной площади, но теперь они утаскивали за собой не его. — Артем! Ну что же ты, Артем! — не до конца осознавая где находится, Павел прекрасно понимал, что ничего хорошего его положение не сулит. Слишком уж свежи были воспоминания о той галлюцинации в самолете. Окруженный какой-то жуткой чертовщиной, он изо всех сил пытался вырваться из ледяной, мертвой хватки живых мертвецов, но все тщетно. Рейнджер стоял прямо напротив, наблюдая, как предателя затягивает все глубже. Даже через линзы противогаза Морозов видел его взгляд, полный горькой обиды на того, кого Артем посчитал своим другом и символом того, что для людей, какой бы идеологии они не придерживались, все еще был шанс на мир. — Решай… Уйти? Помочь? Решай… Здесь нельзя долго… — раздался детский голос из пустоты. — Артем! Не бросай меня так! Лучше убей! — Твою мать… — последнее, что увидел Павел перед тем, как отключиться, был рванувший в его сторону спартанец. Черный вывел своего друга обратно в реальность и с интересном наблюдал, как его «цвет» медленно сменился с красного на черный. Артем достал из подсумка пару жгутов и перетянул ими поврежденные конечности Морозова. Взглянув на часы, он накарябал карандашом время на клочке бумаги из своего блокнота и сунул его под лямку противогаза. — Тебе… Грустно? — поинтересовался черный, пока рейнджер менял фильтр на противогазе разведчика. — Да... Как же все это задолбало… Мы грызем друг-другу глотки по воле одного человека… Ты прав. Я был на его месте. Был таким же, как и он. Все ради своих. Ради ВДНХ. Судьба дала мне второй шанс, и я поступлю так же, — распрямившись и вновь перехватившись за автомат, Артем кивнул малышу. — теперь бы только успеть в Полис. — Он выживет… Вот оно какое — прощение… Спасибо, я запомню.***
Артем ушел. Тащить на себе безвольное тело не было ни сил, ни времени, ни смысла. В Полисе Павла ждала только расстрельная стена и это в лучшем случае. Он сделал все, что мог, а дальше пусть судьба сама разрешит жить предателю или нет. За спиной рейнджера остались лишь трупы. По крайней мере, ему так казалось. Полтора десятка бойцов, играючи устранявшие одного спартанца за другим еще на подходе к красной площади и Александровскому саду, просто не могли ничего поделать с казалось бы, неуловимым рейнджером. Бойцы просто не понимали, как ему удавалось буквально предвидеть все их передвижения и подлавливать на перебежках, в окнах. А еще странная пелена в глазах... Разумеется, они и не подозревали о присутствии черного, а также его необычных, паранормальных способностях, что и давали Артему столь серьезное преимущество. К счастью, на навеску пороха в кустарно произведенных патронах он повлиять не мог. Спустя примерно четверть часа с боя на заднем дворе исторического музея, у самых ворот, начал приходить в себя еще один переживший бой «красный». Закованный в тяжелый бронекостюм и без того крупный мужчина казался самым настоящим титаном, который, однако, так и не сумел как следует поучаствовать в бою, получив пулю в шлем, едва шагнув за ворота. Недовесок пороха в дешевом патроне и старая, пошарпанная, сменившая далеко не одного владельца, титановая «Рысь» спасли лейтенанта Назимова от верной смерти. Тем не менее, рассеченный лоб и нокаут оказались гарантированы. Задыхаясь горьким, зараженным воздухом, Алексей полез в сухарку за новым фильтром, но заметил заветную шайбу прямо рядом с собой. Будто кто-то ее специально подложил, зная, что завалившийся на спину солдат рано или поздно встанет. — Аргх… Ах… Вот же… Петь? Петя? — закрутив новый фильтр и продышавшись, боец приподнялся на колени и сквозь кровь, заливавшую левый глаз, разглядел силуэт друга, которого знал с самых пеленок. Трудно было даже представить, что он, раненный прямо в шею, останется у облезлой стены навсегда. — да как же это… Черт… Это Железо-два, нарушаю режим радиомолчания, меня кто-нибудь слышит, прием? Повторяю, говорит Железо-два, ситуация критическая — противник пробился на площадь… С-сука… В эфире переливался лишь надоедливый белый шум. Складывалось ощущение, что про группу все просто забыли, списали со счетов. Ну конечно, задачу-то провалили, вот и сочли погибшими… Надо было выбираться. И пусть, что дома, скорее всего, разжалуют — поделом. Подтянув за ремень РПК, который не смотрелся таким уж громадным веслом на фоне своего владельца, Назимов стянул с шеи товарища окровавленный жетон, представлявший собой гильзу от патрона пять сорок пять с выцарапанным на ней порядковым номером и группой крови. Это все, что он мог доставить матери погибшего. — Прости, Петь… Прости, что ничего больше не могу… Знаю, что ты никогда ни во что такое не верил, но… Думаю, что мы еще встретимся. Прощай, старый друг. Хлопнув остывающее тело по плечу, Алексей проверил патронник и включив фонарь — двинулся наверх. Выход на Охотный ряд был прямо за зданием музея, всего в паре сотен метров сквозь заросли и образовавшееся тут же болото. Дорогой неоднократно пользовались сталкеры, а потому каждый ее сантиметр был подробно изучен, осмотрен и относительно обезопашен. Осмотрев тела диверсионной группы Семенова, к которой предали отряд тяжелой пехоты с позывным «Железо», Назимов не нашел ни одного выжившего. Жуть какая-то… Как один человек мог перебить одних из самых опытных солдат Красной линии? Что-то здесь было не чисто… Все тела лежали так, будто вылазили в полный рост. Да каждый новобранец знал, что это верная смерть, а уж такие матерые солдаты с колоссальным боевым опытом… Собрав запас фильтров на всякий случай, а так же дополнительный боекомплект, Алексей оставил все остальное, как есть. В любом случае на Охотном ряду его ждет досмотр и допрос, а лишние вещи лишь отяготят ситуацию, ведь особисты с превеликим удовольствием припишу к дезертирству еще и мародерство с целью спекуляции. Продвигаясь по второму этажу в сторону спуска, Назимов услышал кряхтение и копошение, которое мог издавать только человек. Не ожидая найти никого из своих и рассудив, что это наверняка едва живой спартанец, лейтенант прильнул к углу и плавно спустил предохранитель пулемета. Медленно выставив оружие и наклонив корпус, солдат показал в проход лишь руку и часть головы, стараясь скрыть остальной силуэт. — Товарищ майор? — признав в раненном, кое-как стоящего на ногах, офицера разведки, которого приставили командовать всей операцией, Назимов покинул укрытие. — лейтенант Назимов, пятнадцатая группа тяжелой пехоты, я… — Подсоби-ка, лейтенант, — увидев знакомую символику на броне, Морозов наконец-то немного выдохнул и поманил бойца рукой. — еще кто-то выжил? — Никак нет, товарищ майор. Моя группа внизу лежит, Семенова — на своих позициях и осталась. Меня вырубило… В начале самом — шлем спас, — указал Алексей на вмятину в шлеме. В его голосе, даже через переговорное устройство противогаза, отчетливо слышался стыд за свое безучастие в бою. В конце-концов, именно на тяжелую пехоту был весь расчет в подобных ситуациях. — Это хорошо… Уходить надо, пока на свежее мясо зверья не набежало. А я, как видишь, не марафонец хах… Ахрг с-сука… Нормально меня отделали, как швейцарский сыр, честное слово. Не дойду я… Ну как? Дотянешь товарища? А то ух как неохота тут подыхать. — Дотяну, товарищ майор. Готовы? — Как никогда. Если вдруг что — бросай не задумываясь и работай. Утянув ремень пулемета по максимуму, чтобы тот хоть как-то зафиксировался на теле и при этом был доступен в случае необходимости, Назимов, немного неуклюже, ввиду громоздкого костюма, закинул майора на спину. Тот захрипел, тихонько выматерился от пронзившей все тело боли, но больше и виду не подал, хотя элементы брони крайне неприятно вдавливались в тело даже через одежду. Но Павел находился явно не в том положении, чтобы жаловаться. Чудо, что выжившим членом его отряда оказался такой здоровяк, как Назимов. Помимо девяносто килограммовой туши тот тащил на себе далеко не самую легкую броню, пулемет и боезапас к нему. Ноги уходили в рыхлую почву почти по щиколотку… Преодолев больше половины пути, лейтенант застыл, как вкопанный. Где-то неподалеку, со стороны сада, ныне больше напоминавшего жуткий «запретный лес» из детских сказок, начали доноситься взрывы, выстрелы и пронзающий до самых костей рык какого-то чудовища. Сталкеры как-то рассказывали об огромном медведе, что поселился в саду, но Алексей никогда им не верил. — Что это там? — затаив дыхание, произнес вслух лейтенант. — Рейнджер наш к своим ломиться, зуб даю, — скрыв под противогазом ухмылку, Павел кое-как задрал голову, бросив взгляд в сторону сада. — Доставлю вас и догоню его. Задачу никто не отменял. — Угомонись, лейтенант. Этот и его мутант тебе не по зубам, да и поздно уже — он в двух шагах от своей цели. Мы сделали все, что могли и теперь Спарта проблема товарища Корбута. — Мутант? — вновь двинувшись вперед, удивился Назимов. — Самый настоящий дьяволенок — черный. Вроде как последний из своего вида. А ты думал наш пост так быстро пал под натиском одного обычного человека? Хах! Черта с два. Слушай внимательно, лейтенант… Пока я еще в сознании. На нас вышла разведгруппа Спарты и в неравном бою… Ну… Ты понял? — Так точно, товарищ майор. Группа. — Вот и хорошо… Черный. Назимов слышал об этих чудовищах самые разные байки об этих чудовищах. Версии о том, от кого или чего они пошли гуляли самые разные, но самая популярная была и самой страшной. Основанная на невнятных рассказах тех, кто каким-то образом выжил после встречи с мутантами и умудрился сохранить рассудок, она сводилась к одному — некогда черные были самыми обычными людьми. Обезображенные радиацией, они искали вход в метро не то осмысленно, не то по остаточной памяти. Разумеется, правду знали лишь единицы. Но на размышления не было уже никаких сил. Кровь из разбитого лба окончательно залила один глаз и начала собираться у подбородка, смешиваясь с потом, а ноги то и дело увязали в грязи, цеплялись за разный мусор. Тем не менее, Алексей держался и вскоре, рядом с практически сгинувшим перекрестком улиц Тверская, Охотный ряд и Моховая, показался провал, круто уходящий под землю. Некогда это был подземный переход. Каждый раз возвращаясь с поверхности, офицер представлял себя в огромном потоке людей, которые спускались в метро только чтобы добраться из пункта А в пункт Б, избегая многокилометровых пробок на улицах. Никто тогда и представить себе не мог, что однажды простая система общественного транспорта станет последним пристанищем для последних жителей огромного мегаполиса. Пробираясь по подтопленному переходу, вдоль стен которого тянулись разбитые, давно растащенные сталкерами, остовы торговых ларьков, где до войны витрины ломились от всякого разного барахла, а кое-где даже можно было найти небольшие кафешки, в которых многие жители предпочитали за недорого что-то перехватить прямо на ходу, Алексей пытался вообразить, как тут было раньше. Ему был всего год, когда небо рухнуло на головы людей и все, что он мог, так это слушать рассказы тех, кто успел пожить при старом мире и мечтать однажды увидеть что-то, хоть бы и отдаленно, но напоминающее довоенный уклад. Тем не менее, сквозь усталость во всем теле, буквально превозмогая весь брони и тела майора, которые с каждым шагом, казалось, становились все тяжелее, Алексей все же добрался до запертого гермозатвора станции, где и рухнул практически без сил. За то время, что Павел проболтался на спине лейтенанта, наспех затянутые Артемом жгуты разболтались, ослабли и кровь вновь потекла по раненым конечностям. Сознание вновь начало ускользать, но оказавшись у самых ворот, разведчик успел отбить по стальному полотну условленный сигнал «три-два-два-три». Так защитники станции поняли, что по ту сторону вернувшиеся сюзникии, а не вражеская штурмовая группа — в случае плена, солдаты должны были сдать ложный пароль, дабы предупредить тем самым своих товарищей. — Затаскивай их, затаскивай! — сквозь бессознательный омут расслышал чей-то голос Павел. — Степанов, дуй за Констанской! Бегом! А вам двоим особого приглашения надо? Снимайте с этого броню и воды дайте… Назимова откачали быстро. Освободив мужчину от бремени брони и отпоив водой, дозорные быстро выяснили, что сталось с остальной группой, всего как несколько часов назад покинувшей станцию. Конечно же, доклад долетел до местного особиста даже быстрее, чем раненых успели довести до лазарета. Подобные инциденты всегда тщательно проверялись, чтобы исключить саму возможность проникновения завербованного агента на станции Красной линии, но порой встречались крайне серьезные перегибы на местах. Иногда даже вплоть до расстрела. Конечно, бедолаг тут же клеймили предателями, диверсантами и трусами, но все это проистекло от того, что многие партийные руководители последний раз бывали на поверхности аж в тот самый злополучный день — шестого июля две тысячи тринадцатого года. На многих станциях, где было развито сталкерство, существовали своеобразные профсоюзы, старавшиеся защитить и оправдать товарищей по ремеслу. Разумеется, если человек, оказавшийся в подобной ситуации, был в хороших отношениях с коллегами. — Очень… Хорошо, — закончила шов одна из местных медсестер, коих на Охотном ряду, который партия давно переименовала в Проспект Маркса, был целый штат, ввиду постоянных стычек с Рейхом. — рана хорошая, не глубокая да и заражения быть не должно. В рубашке вы родились, лейтенант. — Я свободен? — безрадостно отозвался офицер, вызвав немного непонимающий взгляд у девушки. Потерял друга детства, подвел группу — чему же тут радоваться? Командир караула приказал одному из своих бойцов сопроводить офицера до лазарета, а после — к коменданту станции для подготовки рапорта и получения дальнейших указаний. Пока все не утрясется, путь на родные Красные ворота был для Назимова закрыт, а значит на ближайшие пару дней он застрял. — Мда… Лейтенант… Хреновая ситуация, — пробурчал комендант, встретивший бойца в компании капитана особого отдела. На удивление, большую часть времени особист просто молчал, потупив взгляд в написанный Назимовом отчет. Мужик лет сорока в форменном армейском кителе спокойно вникал в буквы, лишь изредка поднимая взгляд во время рассказа офицера. Но наслышанный о фанатичной паранойе людей из «особого», Алексей, зажавшись на небольшой табуретке, только и ждал, когда в его сторону полетит одно обвинение за другим. Казалось, что и комендант ждал чего-то такого, а потому изредка вставлял свои положительные комментарии. — Хреновая, это очень мягко сказано, товарищ Назимов, — наконец-то оторвавшись от листа бумаги, особист расправил плечи и уставился на свою «жертву». — но не безнадежная. Вы хоть знаете, кого вынесли с площади? — Майора Морозова… — не поняв вопроса, поперхнулся словами Алексей. — Именно. Вернитесь вы один — в порошок бы стер, как пить дать, но товарищ Морозов далеко не последний в партии и проверенный человек, а потому, если он подтвердит ваши слова, ситуацию можно будет считать урегулированной, а ваш доклад отправится в архив. До этого момента вас подержат под охраной. Только не глупите, товарищ Назимов, и все скоро закончится, — поднявшись, офицер надел потертую фуражку и неспешным шагом двинулся к выходу из кабинета. — товарищ Гребенщиков, обеспечьте помещение, охрану и горячий ужин лейтенанту. Товарищ Морозов сейчас на операционном столе и неизвестно когда придет в себя. — Обеспечу, товарищ капитан. — Хорошо. Надеюсь, что все разрешится. Сейчас наша родина проходит через тяжелые испытания и мы не можем позволить себе терять подготовленные кадры. Встреча окончилась на неожиданно положительной ноте. Морозов оказался настоящим спасательным кругом, что подметил и комендант, пригласив Назимова остаться на кружку горячего грибного чая. Отказаться тот не смог, да и не особо-то и хотел. За разговором Алексей узнал, что буквально час назад через станцию прошел конвой — забрали почти всех бойцов, коих на станции насчитывалось пара десятков. Остались лишь несколько постовых, да скромный гарнизон на границе с Рейхом. «И здесь я в пролете…» — подумал тогда про себя Назимов и сославшись на самочувствие, попросил отвести его в камеру. В последнее время ходило много слухов о грядущей войне с Полисом и Спартой в частности. Мобилизация… Увеличенное время подготовки и отработка методик штурма с применением бронетехники… Все шло к войне из того бункера, что в последний год был как шило в заднице у всего метро. Видать, мирные переговоры зашли в тупик…***
Первые отзвуки той бойни, что устроил Корбут в Д-6 стали слышны по всему метро только на следующий день. Освобожденный из-под стражи Назимов присоединился к простому гражданскому каравану, который едва не перебили на подъезде к Полису. «Красные» в один миг стали изгоями в столице всего метрополитена. Челноки сами не понимали, что произошло, но ответы всплыли уже на Лубянке. Корбут загубил больше полутысячи жизней своих солдат. Не вернулся никто… Всю Красную линию парализовало в считанные часы, едва новость разлетелась по станциям через любительские рации и челноков. Кругом начались стычки жителей и дозорных станций — люди отказывались верить в гибель своих сыновей и мужей, требуя от властей ответов. Но даже партия оказалась в полном шоке. Москвина взяли под стражу в Полисе, Корбут пропал без вести, а со стороны кольца на Красные ворота, по просьбе Полиса и Ордена, двинулись «миротворческие» войска Ганзы с целью разоружения всей ветки и ареста всех, кто был причастен как к атаке Д-6, так и вскрывшемуся инциденту на Октябрьской. По прибытию на родную станцию, Назимов сдал оружие, как и прочие, а после проверки — был отпущен. И хоть вера в идеи партии дала серьезнейшую трещину, а некоторые факты до сих пор не укладывались в голове, на третий день Алексей нашел в себе силы и смелость сделать самое тяжелое — доставить медальон Петра. Его мать знала, что сын ушел задолго до эшелона, уходящего на Д-6, а потому питала теплую надежду, что в дверь все же постучится ее последний сын. Как же больно было видеть, когда улыбка спала с лица женщины, едва она завидела на пороге фигуру Назимова… Она кричала, материла, толкала стоящего перед ней мужчину сквозь слезы в абсолютно бессильной злобе от того, что на поверхности убили не его. Алексей только и мог, что стоять подобно деревянному истукану и молча принимать в свой адрес заслуженные слова. Лишь когда прямо перед его носом захлопнулась тонкая дверца каморки, мужчина протяжно выдохнул и разжал кулаки. Чувство ответственности буквально сжирало все еще довольно молодого парня изнутри, а солдаты Ганзы, сменившие на постах его товарищей, только в очередной раз отчетливо намекали — он проиграл…