If you feel lonely
I could be lonely with you
Tell me, baby
Why do you seem so blue?
Если тебе одиноко,
Мы можем быть одиноки вместе.
Скажи мне, малыш,
Почему ты такой унылый?
(Beach Bunny – Sports)
Сознание моё возвращается из сладкого мира снов за пять минут до будильника, впрочем, как часто у меня бывает. Самому просыпаться всё же легче и менее разочаровывающе. Встаю я как обычно быстро, ну, то есть минуты две от силы протираю глаза, привыкаю к реальному миру и уже уверенно ступаю в него ногой, вынимая её из уюта одеяла. Не люблю утренний холод, но он уже так оттренировано бодрит меня, что уверено выхожу из тепла, направляюсь в ванную комнату. Там делаю все мои заученные многолетние утренние процедуры: принимаю душ, промываю волосы кондиционером, осторожно прохожусь пальцами между кудрями, после чего тщательно протираю их хлопковым недополотенцем, вытираюсь сам, пшыкаю дезодорантом, чищу зубы, мажу кожу кремом. Возможно, многим может показаться мой подход к утренней гигиене и её обильность слишком педантичными: я и сам периодически задумываюсь об этом, глядя на себя в большое зеркало над раковиной. Гляжу и задумываюсь, когда я успел стать тем, кем явлюсь. Почему я такой, каким являюсь? Не скажу, что я какой-то особенный или не такой как все, но всё же, ощущение собственной какой-то странности есть. Наверное, было бы куда адекватнее быть более пофигистичным, более расслабленным, типо, это чёртовы полседьмого утра, любой адекватный человек сделал бы выбор в пользу сна или лежания на кровати. Но я настолько уже привык к этому образу утреннего распорядка, что уже и с трудом представляю, что раньше оно для меня проходило иначе. Да и странно ощущать себя без обязательного утреннего душа и крема для лица. Я определённо педантичен. Возвращаясь в комнату застилаю кровать, надеваю одежду: белую рубашку со скрытыми пуговицами, джемпер приглушённого зелёного цвета, белые носки и объёмные брюки светло-кофейного цвета. Беру портфель, собранный ещё со вчерашнего вечера, и телефон, спускаюсь вниз на завтрак. Там уже сажусь за стол перед заботливо приготовленным завтраком. Предварительно померив сахар, спокойно ем, перекидываюсь парою слов с каждым членом семьи. Отдельно целую мать в щёку и благодарю за еду, после чего беру портфель и отправляюсь в коридор. Там обуваюсь, одеваюсь, обязательно надеваю перчатки и шапку, завязываю шарф стоя перед зеркалом. Вот он, я, Кайл Брофловски, приличный и примерный старшеклассник. Хорошо воспитанный, аккуратно одетый, вдумчивый в своих действиях и словах, отлично учащийся. Ну, прямо-таки эталон, мамина гордость. Однако, есть ли гордость собственная? Горжусь ли я тем, кто я есть? Это, уже, другой вопрос. Ведь чтоб гордится собой, надо понимать, кто ты. Ну, типо, на самом деле. Получив от мамы поцелуй на прощание, я отправился на остановку. Как обычно нередко происходило, я пришёл на неё первым, поэтому мог ещё некоторое время поварится в своих мыслях до прихода моих друзей детства. Эх, старая добрая остановка... Хоть что-то, что годами абсолютно не менялось. Хотя, иногда и эта приятная стабильность лишь делала больно напоминаниями о счастливом прошлом, прошлом, к которому, кажется, я уже не вернусь. Прошлом, где всё было просто и понятно, Прошлом, где у меня был лучший друг. Не то чтобы у меня его сейчас нет, или я там вообще одиночка какой. У меня были друзья, которые, о чудо, остались со мной с детских лет, у меня был среди них и тот, кто носил статус лучшего друга. Но статус не отвечал настоящему положению вещей, он был делом привычки, да и только. Как бы хотелось, чтобы всё было иначе, но всё больше с возрастом я старался забить на это, потому что человека, который был моим супер лучшим другом уже нет. Он не умер, нет, просто изменился так сильно, что я уже и не уверен, а не разочаруюсь ли я, если вдруг решу вновь сблизился с ним. Хотя меня не разочаровывали те изменения, что с ним случились, и которые мне удавалось заметить. И ни с кем кроме него я и не мечтал сблизится. – Чего такой тухлый стоишь, Брофловски? – из мыслей меня вырвали рука на плечах и подскриповатый голос одного из моих друзей – Кенни Маккормика. Его фирменная улыбка с щербинкой между верхних резцов и полуприщуренные голубые глаза были для меня приятной утренней обыденностью. Даже запах сигарет, который я не переносил, в его обществе казался приятным, будто неотделимая часть его харизмы. – Да думаю о всяком. Ничего особенного. – я пожал плечами, стряхивая с них его руку. – Что нового в жизни, Маккормик? – У Кевина вчера был тусич, к нему такие цыпочки завалились, просто мечта. – промурчал Кенни, потягиваясь вверх. – Раньше бы я одну точно к себе утащил, эх. Почему они раньше к нему не заглядывали? Несмотря на то, что это были абсолютно обыденные замечания для Маккормика, с не очень давнего времени все они стали носить исключительно шуточный характер. Причём, он это обозначил не сразу: это стало заметно именно по его голосу, его изменившейся интонации. – По-прежнему верность держишь? – я пошутил в ответ. – Знаешь, чем дольше время идёт, тем больше моё любопытство. Ну просто, блин, что ж это за красотка такая, что ты ради неё вообще нини, причём даже с ней самой. – Самая лучшая в мире. Моя принцесса. – Кенни вновь довольно улыбнулся во все 32, потом смягчившись. – А вообще, не во внешности дело, понимаешь, Кайл. Люблю я человека – так люблю, как никого не любил. Это волшебнее всякого секса. – Ну уж если ты такие заявления делаешь, я готов даже в любовь поверить. – О, Кайл, она повсюду, нужно просто открыть своё сердце. – мой друг мечтательно развёл руки от грудной клетки. – И ты того самого найдешь, поверь мне. – Почему "того"? – я выгнул бровь. – Человека. В пол предпочитаю не упираться. Я лишь закатил глаза. – Кенни, я далеко не твоего уровня любвиобильности, чтобы аж на два фронта работать. – Не сомневаюсь, Кайл. – О чём воркуете, педики? А вот и мой самый противоречивый "друг" детства. Перевраг недодруг, так сказать. Хотя мы и стали лучше общаться с возрастом, порой он умудрялся доводить меня до серьёзного желания убить его. – И тебе утра, жиртрест. – Годы идут, а ничего оригинальнее не придумаешь, жид? – Картман подошёл близко к нам, протянув руки и здороваясь с нами поочереди. – Вижу, у нас оно взаимное. – я без раздражения улыбнулся, как, собственно, и Эрик. Подобные перекидывания оскорблениями были вроде утренней зарядки для нас и никто не относился к ним серьёзно. – Ладно, пофиг на вашу голубизну. Вы слышали, что Баттерс от родаков сбежал? – Не мог пореалистичнее ложь выдумать? – я недоверчиво изогнул бровь. – Я бы скорее поверил в то, что Венди со Стэном окончательно расстались, чем в это. – Не-е, тут ты уже загнул, старик. – заговорил Кенни. – Если они расстанутся окончательно, Челмедосвин там сдохнет, я не знаю. – вдруг он стал серьёзнее и спрятал руки в карманы. – А Баттерс реально сбегал. Он у меня ночевал два дня. – Чего-о? – в один голос протянули мы с Эриком. Потом уже говорил чисто я. – Что ж случилось, что он настолько против отца пошёл? Ему ж пиздец, очевидно. – Года идут, а вода и камень точит. – простодушно ответил Кенни. – Не смотря на всё дерьмо, Лео постепенно становится более... волевым, что-ли. Наверное, переходный возраст, всё такое. – Кенни слегка улыбнулся, отведя взгляд в сторону. – А будет ему конкретный пиздец – я всегда приму его снова. – О, как мило~ Ты, получается, его рыцарь в доспехах из пивных банок? – Эрик. – неожиданно серьёзно ответил ему Кенни. За этим ответом не успело ничего последовать, так как, наконец, прибыл наш автобус. Там мы поздоровались со Стэном и Толкином. Кенни, быстро поздоровавшись с ними, улизнул к Баттерсу. Я с чувством предательства посмотрел на него, но сел с Картманом перед Маршем и Блэком. Немного поднявшись, я мог видеть парней. Толкин выглядел как обычно: свежий, опрятный, одетый в качественную одежду, которая по-любому была дороже, чем выглядит, с аирподсом в одном ухе. Стэн, в целом, тоже выглядел так же как и всегда: немного косматые, спускающиеся до плеч наполовину осветлённые волосы, чёрные колечки в ушах, толстовка с Limp Bizkit выглядывающая из-под коричневой зимней куртки, тёмно-серые джинсы и зимние берцы, понурое лицо потому что утро – совсем не его время дня. Хотя нет, я немного соврал. Не то чтобы его понурость была чем-то необычным, скорее нормальным для него, но сегодня он был раздражённее, чем обычно. Я ненавижу то, что замечаю любые изменения в его состоянии, пусть и виду совсем не подаю. И какими бы не были по итогу причины, меня эти изменения всегда беспокоили. Иногда думаю о том, а было бы лучше, дай я волю чувствам? – Как дела, парни? – дружелюбно поинтересовался я, смотря на Толкина. – Нормально. – тот пожал плечами, протягивая мне руку, чтобы поздороваться. – Хуёво. – отстранённо пробурчал Стэн, пяля в окно. Руку он мне не протянул. – ...Печально. – не сколько искренне, сколько саркастично ответил я, вздыхая. Это "хуёво" означало только одно : "У меня случилось дерьмо, но я ничего не скажу, пока не спросите, и буду ходить унылым говном". – Что-то случилось? Он кинул на меня недовольный взгляд, как будто это я был виноват в том, что ему плохо, и снова отвёл его. – Ничего. – Ты как всегда, Марш. – я лишь разочарованно задрал глаза. Я честно хотел знать, что с ним произошло, потому что, блин, переживал за него, но Стэн слишком страдалец и эгоист, чтобы это понять. Ну или потому что я сам виду не подавал. – Ладно, надо будет – скажешь. Он кинул на меня ещё один взгляд: этот был больше печальным, нежели злым, даже отчаянным. Как будто он и хотел сказать, сказать хоть сейчас, но почему-то не мог. А вот почему – одному Богу известно. Но я дальше особо не думал об этом: Толкин заговорил со мной о новом обновлении в игре и мои переживания передвинулись на второй план. К обеду виднее будет, насколько всё плохо. Пусть с утра Стэн и был крайне не в духе, уже через пару уроков его дурной настрой смягчился; Кенни своими развратными шутками и лёгким настроем мог развеселить кого угодно, особенно в паре с наивным Баттерсом, который иногда слишком серьезно их воспринимал. Хотя, сегодня и тот был немного странным: он не рассказал нам, почему сбежал и как ему прилетело от родителей, а на некоторые шутки Кенни и вовсе, кажется, обижался. Причём так, что заставлял Кенни искренне извинятся перед ним, а вот за что, никому понятно не было. Наша с Картманом небольшая перепалка тоже смогла немного да повеселить Стэна: и вот, к обеду, он был уже в более-менее нормальном настроении. Болтал со мной и Толкином о комиксах, рассказывал об очередной дурной выходке его отца. Толкин сидел между нами, поэтому, я не всегда мог видеть его улыбку, но прекрасно слышал его смех, свидетельствующий о том, что всё не так плохо. Но потом в поле зрения попала Венди Тестабургер, идущая к нашему столику. У меня возникли недобрые предчувствия. – Стэн, мы так и не договорили. – без всякого приветствия серьёзно начала она. – Ты либо прямо сейчас выходишь и говоришь со мной, либо я начинаю публичную сцену. – Вот это да, чё происходит? – с голодными до зрелищ глазами поинтересовался Картман, оторвавшись от своей еды. Остальные же притихли. Дела, похоже, были действительно серьезными: мало того, что Тестабургер давила на слабую точку Марша, так и она сама славилась своим принципом не разбирать отношения на людях, но тут решила им пренебречь. А Венди действительно принципиальный человек. – Венди, я тебе уже всё сказал. – сдержанно ответил Стэн, подняв на неё хмурый взгляд. – И больше мне говорить тебе нечего. – А я считаю, что есть чего, Стэнли. – на её лице появилась оскаленная улыбка, а бровь задёргалась. Пальцы рук, поставленных на талии, крепко вжались в неё. – Так что либо ты идёшь и наконец-то говоришь мне правду, Стэнли Марш, либо я закатываю скандал. Потому что больше твоих избеганий я терпеть не намерена – у меня есть и гордость и дела поважнее, чем разбираться с тобой. – её слова звучали как плевки ядовитой змеи, и хоть и были направлены на Стэна, заставляли поморщится даже меня. Нет, не то чтобы мне было неприятно, что она так ругается на моего друга, нет; более того, моментами я прекрасно понимал её недовольство. Стэн обожал избегать неизбежное, а его эго, считающее что все с ним будут бесконечно сюсюкаться и терпеть, порой нужно было опускать. – Воу-воу-воу, Стэн, ну ты мужик – так разозлить эту сучку! Я в полном восторге! – воодушевлённо восклинул Эрик, пододвинув к себе газировку. – Не будь ссыклом, не ведись на её провокацию. Очевидно, что этим Картман хотел привести угрозы о публичной сцене в реальность, но у него ничего не получилось: Стэн крайне недовольно выдохнул и встал из-за стола. – Парни, через пять минут буду. – Во-от же блин! Да пошли вы, пацаны. – Эрик разочаровано скрестил руки на груди. Толкин же похлопал Стэна по плечу напоследок, после чего я, не успев подумать, спросил у него. – Чувак, ты не вкурсе, что происходит? – Нисколько. – он пожал плечами. – Счастливый человек. – я пожал плечами в ответ. – В такие периоды он любит нажираться и ныть другим о том, какой же он козёл несчастный. – Ну, если честно, он со мной о своих отношениях в принципе не говорит. – ответил Блэк, переворачивая вилкой кусочек овоща в тарелке. – А с тобой? Я бы мог расписать все ночные случаи его пьяного нытья в трубку телефона и орфографически кошмарные сообщения, но не стал. Потому что сам, если честно до сих пор не понимал: как при том факте, что сейчас мы совсем не так близки, он каждый раз звонит именно мне, а я каждый раз терпеливо выслушиваю его. Даже если этот звонок приходился на три часа ночи. Ну ладно, ничего удивительного в этом на самом деле нет. Возможно, оно и является подтверждением того, что мы по-прежнему лучшие друзья. – Вроде как да. – я вздохнул и продолжил есть. – Не понимаю я его. – Он тебе доверяет куда больше, чем мне. – заметил Толкин, продолжив есть. – Да ладно. Общается-то больше с тобой. – парировал я намеренно безразлично, но даже для себя я предательски отметил обиженные нотки в последнем предложении. – Но доверяет больше тебе. Ты его лучший друг, всё-таки. – где-то внутри потеплело от данного замечания, после чего Толкин обратил на меня озадаченный взгляд. – Да и разве он общается со мной больше, чем с тобой? Мне кажется, мы все между собой одинаково общаемся. Мне нечего было ответить, потому что Толкин, на самом деле, был прав, а всё разъяснять ему мне не хотелось. Стало стыдно за свои какие-то "девчачьи" предъявы и быстро кинув: "Ладно, ты прав", я больше не развивал с ним эту тему, принявшись за еду. А вскоре вернулся и Марш. Вместе с ним вернулось и его утреннее выражение лица: полная апатия, смешанная с раздражительностью. Он молча сел на своё место, после чего и мы все замолкли. Опустив голову на свои руки, он просидел так минуту и, не выдержав тишины, раздражённо обратился к нам. – Какого хуя молчите? – Что-о, малыша Стэнли снова мамочка отстрапонила? – противно-слащаво протянул Картман, когда в наше поле зрения попала абсолютно спокойная Венди, идущая к своему столику. – Какой же ты каблук, мужик. – Да заткнись ты, блять. – прошипел Стэн, злющими глазами смотря на Картмана. – У тебя хоть немного эмпатии есть? – Понятия не имею о чём ты. – Эрик лукаво пожал округлыми плечами, и потом разочаровано добавил. – Э-эх, скука смертная, а такое начало было. Обратись Стэн, к доктору, чтобы тебе, наконец, яйца пришили. Не знаю как, но Стэну, в отличии от меня, всегда удавалось снизить свой гнев настолько, чтобы не накидываться в итоге на Картмана с желанием придушить его насмерть. Поэтому, последнее предложение жиртреста он успешно проигнорировал, принявшись за свой сэндвич. Выражение его лица по-прежнему оставляло желать лучшего. Толкин поддерживающе похлопал того по-плечу, от чего Стэн на момент посмотрел на него с лёгкой улыбкой: почему-то это где-то внутри подбешивало меня, ведь я, блять, заранее знал, что мои попытки поддержать его не заслужат даже её. После обеда я ещё попытался аккуратно поинтересоваться у него, что же всё-таки такого случилось, на что Марш лишь отмахивался и отрицательно мотал головой. Даже вслух, скотина такая, не отвечал, пусть только попробует ночью мне позвонить. А он позвонит, я уверен. Слишком хорошо его знаю. И если он мне раньше не звонил, а дерьмо у них это с Венди, очевидно, не первый день, то сегодня обязательно позвонит. И как бы я сейчас не злился и не ворчал на него, я уже предательски знал, что не пошлю его ночью к чёртовой матери и буду слушать его пьяное нытьё. Как же я порой ненавижу быть правым.