***
Утро Хюррем Султан тоже не было гладким. Поначалу женщина кое-как открыла глаза, чувствуя всем телом, что ей требовался ещё сон, как минимум на часа три. Затем, находясь в полудрёме, она задела бедром стол, с которого упала ваза, разбившись. Следующий час рыжеволосая ругалась то вслух, то про себя, потому что вода для умывания оказалась слишком холодной, служанка, задумавшись дёрнула за волосы при расчёсывании и, выбирая украшения, Хюррем уронила шкатулку. Такое положение дел женщину не радовало, поэтому она приказала к обеду подготовить её лошадь, дабы отвлечься от всего на конной прогулке. Но вот когда к ней явился Сюмбюль с встревоженным выражением лица, то его захотелось прогнать, лишь бы ещё больше не портил настроение. — Госпожааа! — протянул евнух и получил в ответ мрачный взгляд исподлобья, а после смиренный выдох. — Говори... — Михримах Султан заболела! Хюррем встрепенулась и отголоски сна исчезли бесследно. Хасеки в то же мгновение поднялась с топчана, приблизившись к Сюмбюлю. — Лекаря позвали, надеюсь?! Евнух аж выпрямился как струна. — Первым делом, госпожа! Сверив Сюмбюля взглядом, славянка стремительно покинула покои, направляясь к дочери.***
Пройдя в покои, в нос тут же ударил запах лекарств, а лекарша, что хлопотала у постели юной госпожи, склонилась перед Хасеки вместе со служанками. Хюррем окинула их безразличным взглядом и сразу устремила внимание на дочь, которая была заметно бледна, что выделялись тёмные полукруги под глазами. Всё внутри сжалось. Женщине было нестерпимо видеть своего ребенка в таком состоянии, и как же она жалела, что не могла забрать болезнь себе. Ради детей рыжеволосая могла перетерпеть что угодно. — Михримах, моя дорогая, как ты? — ласково проговорила Хюррем, усевшись рядом с девушкой, и взяла её горячую ладонь в свою. — Меня поили горячим молоком с мёдом, да ещё лекарств дали. Уже чуть лучше, чем было, когда я открыла глаза, — хриплым голосом ответила Михримах. Жалостливо нахмурив брови, Хасеки прикоснулась ко лбу дочери и, поняв, что тот тёплый, провела нежно пальцами по щеке. — Как же ты так умудрилась? – хоть вопрос был скорее риторический, но девушка дала на него ответ. — Н-не знаю... И закашляла. Только вот ответ, кажется, на самом деле знала... Вчера после ужина с родителями, юная госпожа ускользнула тайком на прогулку с поэтом, в некотором роде удивившись самой себе. Раньше подобного девушка себе не позволяла, но с другой стороны не было того, ради кого бы она так сбегала. С Мустафой такого, конечно, не случалось... Ташлыджалы показал ей прекрасное озеро в глубине леса, о котором Михримах до этого не знала. Разжёг костер и так они сидели подле него, пока поэт читал стихи. Однако погода резко переменилась и внезапно начался дождь, из-за которого дорога обратно заняла достаточно времени. Вернулась девушка промокшая и продрогшая, но счастливая, позабыв обо всех тяготах. Даже брат больше не казался ей чем-то притягательным. Вот только на утро она немного пожалела, так как поднялась температура и ужасно болело горло. — Повелителю сообщили? — обратилась Хюррем уже к евнуху, который учтиво стоял у дверей. — Ещё нет, госпожа. Я первым делом к вам помчался! — Отправляйся к нему. Сюмбюль поклонился и уже через пару секунд за ним закрылись двери, а Михримах решила задать один волнующий вопрос: — Матушка, я слышала вчера что-то случилось... Хюррем уже успела позабыть об убийстве Гюльфем Хатун и теперь ощутила, как неприятно по телу прошлась дрожь. Хотелось бы, конечно, не вспоминать, но от данного факта не скрыться, не убежать, тем более, что завтра похороны. — Гюльфем... Она умерла... Михримах неосознанно дёрнулась, пока ёкнуло сердце. Вот уж чего она не ожидала услышать... — Как? Хасеки поджала губы. Правду раскрывать не хотелось, однако она понимала, что рано или поздно всё вскроется. Особенно, если смерти так и продолжат случаться в этом дворце с чей-то подачи... — Отдыхай, дочка. Я позже зайду. Всё-таки рыжеволосая решила уйти от ответа, и Михримах это прекрасно поняла, из-за чего закрались подозрения. Мать она проводила задумчивым взглядом.***
Оказавшись в коридоре, славянка выдохнула. Всё-таки наличие убийцы во дворце вселяло страх, и теперь Хюррем в полном масштабе осознавала, насколько опасно их положение. Особенно она боялась за детей, вот только не могла найти силы сказать им правду, чтобы не сеять в их душах панику... Но с другой стороны, предупреждён, значит вооружен? Хасеки пообещала себе, что в ближайшее время обязательно поговорит с детьми, а пока женщина медленно направлялась в свои покои, ещё атакованная разными думами. — Госпожа! — неожиданно донеслось ей вслед и рыжеволосая встрепенулась, удивленно поморгав, и обернулась. К ней мчалась Фирузе. Хюррем выпрямилась и попыталась надеть бесстрастную маску, ожидая, когда девушка окажется напротив. — Что тебе, Хатун? — нарочито безразлично спросила Хасеки, хотя интуиция подсказывала, зачем она понадобилась средь бела дня рабыне... Стараясь не выдать страх перед славянкой голосом, Фирузе сглотнула в горле ком и мельком глянула по сторонам, чтобы не было лишних ушей поблизости. Поддалась чуть вперёд и тихо ответила: — Простите мою дерзость, но когда вы позволите... Хасеки договорить не дала, выставив ладонь перед девушкой, прекрасно понимая, что та имела в виду. Тяжело выдохнула и взгляд слегка смягчился. — Настали непростые времена. Не желательно, чтобы ты покидала дворец, – оговорилась рыжеволосая, поймав недоумевающий взгляд Фирузе и тряхнула головой, опустив плечи, будто сдалась. – Ладно. Готовься. Отдам Сюмбюлю приказ, вечером отвезёт тебя к сестре... Девушка в тот же миг засияла и чуть не бросилась к ногам госпожи, быстро залепетав: — Благодарю... Спасибо! Хюррем снисходительно похлопала Фирузе по плечу, сделав шаг назад. — Тише. Помни об осторожности. В каждой щепетильной сделке должна быть гарантия преданности, а в их с Фирузе истории – этой гарантией стала сестра девушки, которую Хасеки содержала в одном из своих поместий в благоприятных условиях, позволяя иногда своей сообщнице навещать родного человека. Чувствовала ли Хюррем угрызения совести, от того, что так нагло пользовалась людьми ради своей выгоды? Порой да... Однако научилась это чувство притуплять. Так жить намного проще, не изводя себя по ночам... Несколько непростых лет во дворце научили, что в первую очередь стоит думать о себе и не полагаться на кого-либо, потому как даже самый безобидный на вид человек может с лёгкостью и без оглядки предать тебя. На том они с Фирузе распрощались. Хюррем, как и хотела, направлялась в свои покои и очень кстати её подловила служанка с оповещением о том, что лошадь госпожи подготовлена для прогулки. Это немного развеяло тучи в душе и Хасеки смогла легко, искренне улыбнуться, предвкушая, как проведёт несколько часов на природе до упоения наслаждаясь временной свободой. Только стоило переодеться.***
Стоя напротив зеркала, Хюррем снова вернулась к мыслям об убийствах. В голове не укладывалось кому это могло быть нужно и вдоль позвоночника бежали мурашки от осознания, что виновник мог быть совсем близко к самой рыжеволосой или к её детям... Женщина прикусила губу. Так рисковать нельзя. Боль от потери ребёнка ни с чем несравнима. Ещё раз такое она не готова была пережить. Здесь рядом не стояли предательства и покушения, поэтому Хасеки решила, что, пожалуй, тайно вольётся в расследование... На том славянка цепко оглядела себя с ног до головы в отражении и подумала, что пора бы выдвигаться. Заодно поговорит с Рустемом на счёт дела. Вот только не успела сделать даже шаг, как двери резко распахнулись, и в покои прошёл Султан. Хюррем даже сразу не сообразила поклониться, так как совсем не ожидала, что муж вздумает внезапно к ней заявиться. В последнее время его личные визиты были редки. И женщина совершенно не заметила, как Падишах удивлённо моргнул, после чего быстро собрался. — Мой Повелитель, — растерянно вымолвила рыжеволосая, взглянув на мужчину, что остановился прямо перед ней. Сулейман положил ладони на плечи супруги и с любопытством оглядел, а Хюррем приметила выделяющиеся синяки под глазами, да и в целом хмурый вид, хоть и уголки губ были слегка приподняты. Очевидно, спал мужчина сегодня плохо. — Ты куда-то собралась? — поинтересовался Султан, собственно не до конца отдавая себе отчёт, зачем же всё-таки пришел в покои супруги. После того, как он навестил дочь, ноги будто сами привели сюда. — Даа... Я хотела выйти на конную прогулку, — неуверенно ответила Хасеки, почему-то ощущая неловкость. Дистанция между ними давала о себе знать, и в целом рыжеволосую она устраивала. — Хорошо, — кивнул Сулейман, как-то задумавшись. — Возьми побольше охраны, чтобы мне было спокойнее. Рыжеволосая поджала губы, пока внутри схлестнулись противоречия. Несколько секунд молчала, смотря в опечаленные глаза мужа, а после решила, что совсем безучастной быть не может. — Не хочешь со мной? В последнее время только одно горе за нами по пятам. Так хоть на миг отвлечёмся, позабудем. М? — и коротко улыбнулась. На мгновение лик Сулеймана озарил свет, однако очень быстро тот померк, возвращая тень. Он качнул головой, уже заранее давая отрицательный ответ. — У меня есть ещё дела. Как-нибудь в другой раз, моё сокровище. Мужчина оставил поцелуй на лбу, от чего уголок губ славянки нервно дёрнулся. Впрочем, это даже к лучшему. По крайней мере она показала, что не безразлична. — Как скажешь. Тогда позволь я пойду. Сулейман безоговорочно кивнул и протянул руку к выходу. Хюррем коротко поклонилась и поспешила покинуть покои.***
— Точно всё готово? — почти прошипела она сквозь зубы на девушку, а та в ответ судорожно кивнула. — Не дай Аллах не получится... — Матушка, всё в порядке? Махидевран передёрнулась всем телом, а сердце чуть не упало в пятки. Женщина растерянно обернулась к сыну, совсем не услышав, как тот вошёл. Мустафа тем временем пристально смотрел на мать, однако, почуяв странный аромат, обвёл покои взглядом в поисках источника запаха. — Всё хорошо, дорогой. Вот давала некоторые указания, — нашла, что ответить черкешенка и покосилась на служанку, мотнув головой в сторону дверей. Та послушно склонилась и отправилась к выходу. — Чем это пахнет? — Пахнет? — в недоумении переспросила Махидевран, а затем осознала, но поджала губы, обдумав ответ. — А... Это я испробовала новые свечи. Ты же знаешь, я не могу засыпать, если в покоях не будет благоприятного для меня аромата. Мустафа кивнул, не найдя аргументов против, а Махидевран теперь чётко заметила, что сына что-то гложило, и он наверняка пришёл не просто так. — Мустафа, случилось что-то? Шехзаде удивлённо взметнул бровями и спросил: — Вам разве неизвестно о Гюльфем Хатун? Махидевран уже было всё известно, однако смерть бывшей соперницы взволновала не так сильно, как сестры Султана. Всё-таки мало тёплых чувств они друг к другу испытывали. — Да, я знаю... Это ужасно. Сначала Хатидже, теперь Гюльфем следом. — И вам не кажется это странным? Ещё внезапная кончина тётушки вызвала у шехзаде подозрения, но никто не говорил истиной причины, даже сам Ибрагим. Мустафа предполагал, что здесь что-то нечисто, а смерть Гюльфем это только подтвердила. — Мустафа, послушай, — Махидевран тяжело выдохнула. Всё-таки она не хотела скрывать от сына ещё с самого начала, однако на этом настоял визирь. Теперь же молчать черкешенка не видела смысла. — Хатидже убили. Гюльфем, подозреваю, тоже. И способен на подобные зверства только один человек... Наследник, конечно, оказался крайне поражён и на некоторое мгновение выпал в осадок, хоть и в глубине души подозревал об этом, а после вернулся в реальность с бурлящим где-то на подкорке гневом в сторону убийцы. — Кто тот человек? И по одному только взгляду матери шехзаде считал ответ, ощущая, как всё нутро ему сопротивлялось. — Вы Хюррем Султан подозреваете, верно? Махидевран видела в глазах сына отголосок упрёка, на что возмутилась. — Кто ещё кроме неё?! Эта женщина годами на давала нам спокойной жизни! Только и мечтала о том, чтобы всех нас на тот свет отправить. Не удивлюсь, если и Валиде покинула нас не без её помощи! Мустафа покачал головой, прекрасно понимая, что мать не переубедить, но в то же время осознавал, что она имеет право винить рыжеволосую госпожу. В прошлом Хасеки как-то пыталась покушаться на шехзаде и, наверно, её бы стоило ненавидеть или по крайней мере похоронить какие-либо чувства, однако почему-то он не мог и в то же время помнил в деталях тот день. — Пойду к отцу. Ему как никому другому нужна сейчас поддержка. Скажу, что всё знаю и он может не носить этот груз в себе, – решил уйти от разговора наследник.***
К вечеру погода резко испортилась. Небо заволокли тёмные тучи, которые разрезала молния, и содрогал гром, а по крышам и окнам стучал стеной ливень, пока ветер трепал деревья и завывал. С тревогой в груди туда-сюда расхаживал Сюмбюль, то и дело поглядывая на окно в ожидании, что вот-вот вернётся Хасеки. Хюррем покинула дворец ещё в обед и до сих пор от нее ни слуху ни духу, что крайне беспокоило евнуха. Он не находил себе места, предчувствуя что-то неладное. Потеряв, наконец, всякое терпение, Сюмбюль решил немедленно отправиться к Султану. Всё же тянуть больше было нельзя. Наверняка из-за непогодицы госпожа бы давно вернулась во дворец, а так с ней могло что-то произойти. На эту мысль евнух проговорил себе под нос молитву, ускорив шаг.***
А тем временем Сулейман выслушивал доклад Ибрагима о ходе расследования, однако будто бы находился не здесь, съедаемый всякими думами и чувствами. Смотря на визиря, мужчина вспоминал свою покойную сестру и отрывки их последнего разговора, от чего в душе скреблось и ныло. А когда в двери постучали, то Султан вздрогнул, часто заморгав. — Войди! С появлением Сюмбюля тучи словно проникли в покои, так как выглядел евнух очень уж беспокойным и вселил это беспокойство греку и Падишаху, что те напряглись. В такое время каждый подобный визит не сулил приятных новостей. — Повелитель, — склонился Сюмбюль, параллельно подбирая слова. Сулейман нетерпеливо спросил: — Что у тебя? — Хюррем Султан... — при одном только упоминании этого имени в такой атмосфере сердца забились чаще у обоих. — В обед отправилась на конную прогулку, но так и не вернулась. Повелитель, боюсь, с госпожой могло что-то случиться... Казалось, время остановилось, а в голове эхом разнёсся голос евнуха. Сулейман только было открыл рот, чтобы заговорить и дёрнулся с места, однако резко, будто ведомый инстинктом, его перебил Ибрагим: — Государь, я отправлюсь на поиски госпожи. Визирь будто поставил перед фактом, не оставив возможности возразить. Что Сюмбюль, что Султан даже понять ничего не успели, как от Паргалы простыл след...