Джисон распахивает дверь чужой комнаты, выглядя почти сумасшедшим со своими широко раскрытыми глазами и растрёпанными светлыми волосами, сияющими в свете голубых наклеек. Минхо лежит на кровати, держа вытянутые руки перед собой и рассматривая пальцы.
Парень не обращает внимания ни на то, что его сосед буквально ворвался к нему в комнату, ни на громкий звук, ни на потрёпанный вид Джисона, словно он всё ещё где-то в своих собственных мыслях или мире.
— Мёба! — Джисон буквально подлетает к нему, опираясь трясущимися руками о матрас, продавливая его, из-за чего Минхо слегка скатывается набок. Чужие глаза кажутся мертвецки стеклянными. Настолько безжизненными, что Джисон даже сам застывает на секунду, пока тот не моргает.
— Джисон? — Минхо не выглядит удивлённым и, если честно, парень только может предположить, что это вопрос, потому что интонации в чужом голосе почти не слышно.
У Джисона внутри бушует паника.
Те же самые фиолетовые волосы, правда, чуть более бледные, чем на фото, рассыпанные по подушке, как волшебные нити тонкой проволоки; та же светлая, почти мраморная полупрозрачная кожа с голубоватой венкой на виске; едва заметная родинка на крылышке носа, длинные прямые ресницы. Даже губы точно такие же, как на фото: заячьи и слегка красноватого оттенка.
Это точно тот же самый Ли Минхо, которого он видел на фотографии в университете, но его глаза, его взгляд на всё вокруг, его характер — точно совершенно другие. Нет того задора, нет больше того человека, про которого изредка вспоминают в университете.
А кому вообще нужен Минхо?
Сердце Джисона сжимается от страха, а тело накрывает волнами морозной тревоги. Если так посмотреть, он ни разу не слышал, чтобы кто-то говорил о Минхо сегодня. Они шли «комплектом», как два парня, погибших насильственной смертью. Если о Джисоне вспоминали хоть с какой-то толикой теплоты, то про Минхо он не узнал почти ничего нового, если не брать во внимание ту фотографию.
Следующий вопрос, который настигает Джисона:
«А кому мы вообще нужны?»
Можно всё списать на то, что просто Минхо слишком закрытый и странный и добавить ещё всякие другие нелестные описания, но это не так. До смерти тот точно был совсем другим. Прошло лишь полгода, а жизнь людей течёт без него, как и раньше.
Без них обоих.
Скорее всего, единственные, кто будут о них вспоминать, — это только родители, которые растили их всю жизнь, которые до самой своей смерти должны были вести своих детей за руки.
Для всех остальных они не больше, чем просто проходящие мимо души, которые могут присоединиться в их странствии по дорогам судьбы, либо свернуть потом на другую дорожку, где будет тупик, заставляющий вернуться обратно, где уже нет тех людей, с которыми они были раньше.
А может быть, вместо тупика будет овраг, не заметив который человек просто падает и теряется в тумане с глухим звуком у самой земли.
Спустя время от человека не остаётся цельного скелета, и, может быть, нет возможности найти даже череп.
Что осталось от Минхо? Что осталось от
него самого после падения?
Всё это так сложно, что Джисон просто отталкивается назад, жмурясь, чтобы скрыть картину улыбающегося Минхо из своей памяти. Кончики пальцев дёргаются в страхе, пока Минхо садится на кровати, медленно моргая. Ему непонятна реакция Джисона, который сейчас едва может сделать вдох без хрипа.
— Ты вернулся, — старший, наверное, опять спрашивает, но в этот раз в этой фразе уже нет и намёка на интонацию, кроме ровного тона.
Сейчас до Джисона доходит, что с ним может стать, если он не узнает причину своей смерти. Станет, как Минхо, у которого, кажется, нет даже и шанса на счастливое будущее. Точнее, этого будущего не существует. Как и Минхо, на самом деле. Кто о нём знал до этого момента? Его не помнят в прошлой жизни, его не знают в Андернис. Он просто тихонько сидит здесь, дожидаясь своего часа, чтобы развеяться в пыль. Страшно, что с Джисоном может приключиться то же самое, если он будет менее твёрд в решении отыскать своего убийцу.
— Куда бы я делся, правда? — отвечает с хрипом Джисон, вновь наклоняясь к нему ближе, следя за цветными огоньками, танцующими по лицу Минхо, перетекающими из мягкого лазурного в небесный аквамарин или глубокий индиго, выглядя так волшебно вкупе с бледными, почти выцветшими в этом свете фиолетовыми волосами. — Думаю, я обречён остаться здесь до своего следующего начала.
— Или следующего конца, — отвечает Минхо, медленно моргая, как в замедленной съёмке. Тело Джисона на это отзывается электрической дрожью в подушечках пальцев, после чего он мягко зачёсывает сиреневую прядку за чужое ухо, смотря с жалостью.
Эта душа так и тянет его к себе, хотя в ней нет ничего особенного. Нет ничего чарующего, кроме внешности. Есть ли в нём хоть что-то уникальное? Знает ли он кучу интересных фактов о природе? Есть ли у него перспективы?
Личность ли он вообще?
Минхо просто существует и понимает, что таким путём будущего у него нет и не будет. Джисон считает точно так же, но почему-то решает успокоить его, хоть это никак не повлияет на ситуацию.
— Давай считать, что всё в мире циклично и, даже когда мы окажемся в самом конце пути, там обязательно будет новое начало, — мягко говорит он, даря самую тёплую улыбку из всевозможных фальшивок, что у него были. Как бы ни реагировало его тело на фразы Минхо, сам он старался думать о своём собственном благополучии.
Для начала нужно защитить себя, а уже потом думать о ком-то ещё. Глупо пытаться помочь утопающему, пока ты сам глотаешь ряску в пруду, не чувствуя земли под собой.
Итог всегда будет один:
оба не выживут.
Минхо опирается спиной о стену и кивает, насколько ему позволяет его положение, а Джисон отталкивается от матраса, выходя из-под действия волшебных огней на стенах и самого сильного притяжения огромных карих глаз.
— Тем более, у тебя теперь есть шанс. Я узнал, что мы были знакомы раньше, — говорит Джисон, скрывая кое-какие детали, которые казались даже для него слишком нереалистичными. — Ты мог бы мне помочь, так ещё что-нибудь откопать для себя, — говорит он, слегка ухмыляясь, после чего закатывает рукава свитшота до локтей. — Думаю, что это не просто так. Пойдём перекусим, на кухне всё расскажу.
Джисон выходит из комнаты, сразу же заворачивая на кухню. Как только он открывает пожелтевшую дверцу холодильника, его встречают морозный воздух и одна заполненная ужином полка. Взяв контейнеры, он думает, стоит ли всё это разогреть. Ему, если быть честным, очень лень. Минхо вообще нет разницы до того, какая именно будет по температуре еда, так что он просто ставит всё на стол, открывая ложки и другие столовые принадлежности, тут же садясь есть. Даже от холодного супа исходит приятный запах, который тут же напоминает ему о том, что да, он не ел с самого завтрака, пропустив обед.
Минхо заходит через минуту, выглядя растрёпанно. Его взгляд опускается на еду на столе и не замечает никакого серо-голубого пара над ним. Старший идёт к шкафчикам, чтобы достать оттуда небольшую кастрюлю и вылить в неё суп.
Похоже, у Минхо всё же есть предпочтения.
— Тебе не всё равно на то, холодная или горячая еда? — спрашивает с интересом Джисон, даже склоняясь к столу, чтобы визуально быть поближе к Минхо. Тот непонимающе оборачивается, хлопая ресницами.
— Мне нет разницы, — отвечает он через десяток секунд молчания, ставя кастрюльку на плиту и включая огонь.
— Тогда зачем? — Джисон хмурится, суя ложку в рот, сглатывая суп. Холодная жидкость не сразу приятно ощущается во рту, сжигая морозом стенки щёк.
— Не знаю. Донхён разогревал нам, сказал, что так вкуснее, — отвечает просто Минхо, несколько раз прокручивая ручку на плите, чтобы выставить огонь. Джисон же хмурится, смотря ему в спину и прикусывая основание ложки зубами. Не то чтобы ему как-то ревностно или что-то типа того.
Просто обидно, что Донхён даже не живёт с ним, а ему уже настолько доверяют.
Хотя в этом есть смысл. Сейчас, думая о том, как он ведёт себя со своим соседом, он понимает, что в его словах, действиях по отношению к нему нет почти ничего искреннего. Он ищет выгоду в общении с ним, зная, что тот на грани смерти ничего не соображает и не отличает добра от зла. Донхён же, наоборот, восхищается Минхо просто
потому что. Там нет особых причин, кроме, может быть, рыбки.
Подросток действительно считает его добрым и потрясающим.
— Ясно, — всё же отвечает Джисон, мысленно проклиная себя за то, что звучит обиженно. Что с ним не так? Он сам себе вдалбливает мысль, что Минхо ему никто, что Минхо просто глубоко больная душа, которая скоро умрёт. Каждый раз он противоречит сам себе. Его действия расходятся со словами, а рациональность каждый раз борется с желаниями его тела, которое живёт как будто само по себе.
Повисает молчание. Его нельзя назвать неловким, ведь Минхо этого не чувствует, а Джисон просто не знает, что сказать. Можно, конечно, начать разговор о живом мире, но ему стало как-то не по себе, поэтому он просто тихо продолжает хлебать суп, изредка смотря в спину Минхо и вновь отводя взгляд, закусывая губу.
Через минут десять старший садится напротив него, как-то неумело дуя на ложку с супом, толком ещё не зная, когда можно засовывать её в рот. Джисон улыбается этому и опускает голову, пытаясь скрыть это от соседа.
— Ты хотел что-то рассказать, — напоминает Минхо после того, как остудил жидкость в ложке до комнатной температуры и засунул её в рот.
— Мы, кажется, были знакомы в той жизни, — повторяет Джисон. — Может, нам стоит объединить усилия? Вдруг у нас общий убийца. Я даже уверен, что это так. Разве это не странно, что мы оба тут по одной причине? — Минхо смотрит на него почти без эмоций, пока Джисон ждёт ответ.
— Я буду просто лишним грузом, — отвечает Минхо, пожимая плечами и продолжая есть, как ни в чём не бывало. Раздражение младшего начинает зашкаливать и переходить в отметку «гнев». Он даже слегка, как ему кажется, ударяет кулаком по столу.
— Но вдруг ты вспомнишь что-нибудь важное? Вдруг мы узнаем что-нибудь важное через тебя? — воет Джисон.
Минхо поднимает на него взгляд и впервые в нём есть что-то похожее на раздражение.
— Мне всё равно, Джисон, — отвечает он, смотря из-под ресниц. — Я уже говорил тебе, насколько мне было плохо, — говорит Минхо, поджимая губы и отводя взгляд. — Сейчас я ничего не чувствую, но помнить — я помню. И я не хочу это возвращать.
— Серьёзно?! Ты так и будешь дальше себя жалеть? — Джисон впервые почувствовал такую злость на Минхо. Он впервые за всё время так разозлился. Даже в самом начале он не чувствовал себя настолько взбешённым. — Опять помрёшь, и что потом? Какое счастье в этом? — выплёвывает Джисон с горечью, когда вдруг понимает,
что он только что сказал.
Распахнув глаза, он поднимает взгляд на Минхо, надеясь увидеть в них безразличие. Он не хотел говорить что-то совсем грубое. Ему просто нужно,
нужно, чтобы тот стал его союзником. Просто злость так захлестнула его…
Минхо смотрит почти так, как он хотел, если не считать едва заметной толики грусти.
Старший тяжело сглатывает и откладывает ложку в сторону.
— Я пойду спать. Спокойной ночи, — говорит он, вставая из-за стола, когда Джисон хватает его за запястье, в ужасе осознавая, что он только что сказал. Если человек почти полностью безэмоциональный, это не значит, что он не живой. Даже дереву больно, когда ему отрывают ветки, так почему Минхо бы не стало?
— Прости, — шепчет Джисон, пытаясь притянуть Минхо ближе, но тот на удивление с силой пытается вырвать руку, откидываясь на стол, из-за чего контейнер с супом падает на пол, а голубоватая жидкость растекается по кафельному полу. — Я не знаю, что на меня нашло, — добавляет он, смотря на бардак, который произошёл.
— Надеюсь, ты не станешь таким, как я, — едко бросает ему Минхо, переступая через разлитый суп. И если бы Джисон был менее внимательным, то точно бы не заметил двух слезинок в уголках глаз.
Пальцы разжимаются, отпуская соседа восвояси. Парень проклинает себя за свою глупость и язык без костей.
Конечно, как говорит его рациональная часть, Минхо и правда сам виноват, вечно себя жалеет, не желает даже попытаться переступить через свой страх и, может быть, найти себя настощего, а не прикрываться этим глупым и выводящим из себя образом амёбы.
Но его человечная сторона, наоборот, буквально бьёт во все звонки, говоря, какой же он мудак, что поступил таким образом с Минхо. С душой, которая всё равно через полгода покинет эту квартиру.
Он отворачивается к окну, морщась от проблем, но ему всё же приходится встать, чтобы вытереть с пола суп, или тот так и засохнет.
После того, как всё оказывается убранным, он идёт к себе, вспоминая, что он же хотел показать Минхо, что он нашёл. Хотел показать его самого и то, каким он был раньше. Хотел показать эту счастливую улыбку, которую можно хотя бы попытаться вернуть.
Просто прятаться в четырёх стенах — не выход. Какой смысл избегать страхов? Это ведь буквально одно и то же, что топтаться на месте!
Джисон бросает тряпку в ванную и моет руки, раздражаясь от того, что Минхо, во-первых, не послушал его рассказ. Вдруг, если бы он увидел себя прежнего, он бы захотел себя вернуть? Кто знает? А во-вторых, его просто бесит, что тот настолько слабый и жалкий.
На самом деле парень тактичностью не отличается, хотя от всех её требует, поэтому, сформулировав в голове речь, он идёт на лоджию через свою комнату к Минхо.
Туман вновь застилает всё пространство вместе с Минхо, будто бы пытаясь слизать его, как морские волны – песок. Парень смотрит вдаль, подтянув колени к груди. Кажется спокойным, как и всегда. Нет ни единой эмоции, что указывала бы на его прошлый срыв, пока он не замечает Джисона, идущего к нему.
Впервые младший видит, как выражение лица парня меняется.
— Я сплю, — тихо отвечает Минхо, поджимая губы и отворачиваясь, когда Джисон фыркает и опирается спиной о железное ограждение.
— Ты так и не дослушал, я нашёл твою фотографию. Ты был совсем другим, — говорит он, начиная листать ленту в галерее, пытаясь найти снимок, как Минхо шипит на него точно кот.
— Нет, Джисон. Я никуда не пойду, — отвечает старший, цепляясь ладонями за подлокотники кресла, заставляя парня раздражённо выдохнуть.
— Серьёзно? Почему?! Ты же был счастлив! У тебя буквально на лице сияла такая ослепительная улыбка! Почему ты даже не хочешь попробовать? Вдруг у нас вместе бы всё получилось? — срывается на крик Джисон, ударяя ладонью по железу, как ему прилетает подушкой в лицо. Набитый пухом прямоугольник почти перелетает через ограждение, но младший успевает её подхватить и не дать ей упасть. Он уже поворачивается обратно, чтобы возмутиться, когда сердце падает вместо подушки с десятого этажа прямо вниз, кажется, разбиваясь на осколки прямо у них под окном.
Минхо плачет. Безэмоциональный Минхо не может остановить текущие по щекам слёзы, пытаясь смахивать их ладонями, но ничего не получается.
— К чему ты говоришь мне это, Джисон? — тихо шепчет парень с шипением, пытаясь взглянуть через огромные капли, сияющие в голубоватом тусклом свете наклеек с кухни. Младший уже хочет дать заднюю, понимая, что давит, что он довёл человека до слёз. Но потом он представляет свою жизнь, если убийца так и будет неизвестен.
Нужно идти до конца.
— Потому что ты даже не пытаешься сделать себя счастливым! — отвечает Джисон, уже собираясь продолжить, когда его перебивают.
— Ты спрашивал меня, хочу ли я этого? Ты спрашивал меня, что для меня счастье? — шёпотом отвечает Минхо, закутываясь в одеяло по горло. Бледные сиреневые прядки прилипают к влажной коже. — Даже зачем спрашивать? Я сам тебе говорил, что мне это всё не нужно! Ты просто, блять, никогда не чувствовал, каково это, когда тебя разрывает от боли. Не чувствовал целыми днями убивающую тебя по секундам тревогу, когда кажется, что через пару секунд тебя свернёт в клубок от беспричинного страха! Ты думаешь, я не помню этого?! Ты серьёзно думаешь, что я не помню этого?! — Минхо тоже срывается на крик, ударяя кулаками по подлокотникам, а потом зарывается пальцами себе в волосы, начиная их тянуть так, словно хочет вырвать со скальпом.
Его лицо всё ещё без единой эмоции, но глаза… Эти волшебные стекляшки вновь превращаются в гладь океанов с бушующей в них тревогой. Видно, как обречённость закручивается с каждой волной, позволяя увидеть поблёскивающую в ней боль и заставляя Джисона вздрогнуть и прикрыться подушкой, будто бы та защитит его от такого Минхо.
Защитит его от того, что скрывает бездушная оболочка на самом деле.
— Но ведь счастье… — хочет сказать что-то в ответ Джисон, когда Минхо клацает зубами и вновь вытирает слёзы.
— Ты серьёзно такой тупой? — не со злостью, с разочарованием выплёвывает старший, из-за чего Джисон буквально вытягивается по струнке, удивляясь такой эмоциональности. — Ладно, был я счастлив, отлично. Была у меня замечательная улыбка. Отлично! Но где я сейчас? Видно ли по мне, что я вообще был счастлив? Никто даже не воспринимает меня, как душу, кроме Донхёна. Даже ты, — Минхо говорит с запалом, чеканя каждое слово, заставляя Джисона вжиматься в холодное железо за собой и тупо наблюдать, как его сосед тяжело сглатывает, часто смаргивая слёзы. — Я думал, что ты хороший. Но сейчас я лишь убедился в обратном. Ты хочешь видеть только то, что хочется тебе. Из-за своих желаний ты даже не думаешь о других, рассчитывая только на выгоду. Мне жаль, но я не смогу тебе помочь, — Минхо громко вздыхает, прикрывая глаза, после чего поджимает губы. — Не подходи ко мне больше, пожалуйста, — Джисон в шоке смотрит на него, беззвучно открывая рот, силясь что-то сказать.
— Нет, — шепчет он. — Нет, я не ищу выгоду. Почему ты так решил? — Джисон прогоняет свои мысли по новой, вспоминая то, как он действительно хотел просто взять Минхо с собой, чтобы, может быть, узнать больше новой информации. Он понимает, что всё это правда, но всё равно отрицает, как последний мудак.
— Я не собираюсь тебе ничего доказывать. Я устал, — вымученно отвечает Минхо, отворачиваясь. — Пожалуйста. Оставь меня в покое. Даже после того, как я тебе всё сказал, ты так и не понял, что я не вижу счастья в том, в чём его видишь ты, — Минхо смаргивает слёзы, когда Джисон кидает подушку ему на колени с видом, словно он смотрит на что-то жалкое. Его брови чуть нахмурены, а уголки губ чуть снижаются, образуя озлобленную кривую линию. — Мы разные, и в этом наша проблема.
— Но ты же говорил, что хочешь хоть что-то почувствовать. Куришь сигареты, чтобы плакать. Сидишь в четырёх стенах, чтобы ждать своего конца. Ты можешь винить меня в том, что я эгоист и пытаюсь навязать тебе своё мнение, но и ты не святой. Если уж я напористый, как ты мне говоришь, то кто тогда ты? Серьёзно, Минхо, ты даже не хочешь понять, понравится ли тебе жить хотя бы в этом мире. Ты просто нагнетаешь, уверяешь себя, что проблемы не решаются. Тебе даже неинтересно, почему такой радостный… — Джисон замолкает, проводя по экрану телефона, показывая фотографию.
Минхо действительно теперь другой, и Джисон знает это.
Вместо ярких карих глаз с жемчужными отсветами на радужке на него смотрят красные и заплаканные. Вместо приятной мягкой овальной улыбки – только красные обкусанные губы, изогнутые в мучении.
— Тебе даже неинтересно, почему такой радостный человек вдруг стал, — тихо шепчет Джисон и показывает на него рукой с нескрываемой жалостью, — таким, — это было сказано ещё тише, но с желанием хоть что-то доказать душе перед ним. — Шугающимся перемен. Шугающимся счастья. Почему, Минхо? Почему ты просто не можешь принять то, что да, в нашем мире нельзя вечно радоваться!
— Я всё сказал, — парень вздыхает и прикрывает глаза. — Ты правда даже не пытаешься меня слушать.
— Точно так же, как и ты. Я тебе пытаюсь объяснить, что в мире не бывает вечного счастья, потому что именно из-за негативных эмоций мы и можем назвать что-то этим самым счастьем. Понимаешь?
— Джисон. Я счастлив, потому что теперь я почти ничего не чувствую. А теперь пойми, что сейчас ты делаешь мне лишь хуже своими словами, потому что ты собственным языком лишаешь меня этого, — голос Минхо всё меркнет и меркнет, под конец совсем утихая. Он смотрит своими широко распахнутыми глазами прямо в душу Джисона, который делает шаг назад, желая прямо сейчас уйти отсюда, иначе он точно не сдержит свой гнев. — Как я и говорил, мы слишком разные, чтобы понять друг друга.
Будто со стеной разговариваешь!
— М-м, — тянет Джисон, открывая дверь к себе в комнату с лоджии. — Я тебя понял, Мёба. До завтра, — едко бросает он, заменяя имя на вновь всплывшее в воспоминаниях «Мёба». Минхо — это тот самый радостный парень с живыми глазами. Никак не это жалеющее себя существо, которое даже поесть забывает.
Джисону так проще, ведь так сложно принять, насколько человек может поменяться из-за травмы. Ему сложно принять, что и его Мёба, и Минхо с той фотографии — один человек.
Захлопнув за собой дверь, он валится на кровать, кусая подушку зубами, пытаясь подавить агрессию в сторону соседа. К чему он ему вообще? Если он не может даже себе помочь, то как он сможет работать вместе с Джисоном?
Да, он точно сможет всё сделать сам.
С этим он проваливается в сон, так и не переодевшись и не сходив в душ.
***
Первый раз, когда он просыпается в липком поту, утро оказывается эфемерным. В прозрачной тьме растворяются последние крупицы сна, а такая уже знакомая спальня начинает казаться совершенно чужой. На стенах всё ещё сияют наклейки, отливающие бирюзой, а за окном уже появляются первые огоньки, которых с каждой секундой всё больше и больше. Он не помнит, почему проснулся, но в висках пульсируют тёмные, укрытые пеленой воспоминания, от которых бросает в дрожь. Он встаёт с матраса и быстро подбегает к окну, пытаясь увидеть Минхо через стекло и туман. Он хмурится, стараясь хоть что-то разглядеть, когда замечает силуэт кресла и человека на нём.
Беспокойство, связанное с мутным неясным кошмаром, отходит на второй план. Он не может даже вспомнить, что было в том сне, но ощущение пустоты в груди настолько чёткое, что кажется, словно всё происходит в реальности.
Ощущение, словно его вывернули наизнанку.
Он скатывается вниз по стене, всё ещё смотря на тихо спящего Минхо в кресле, свернувшегося калачиком. Джисон думает о том, каково это, чувствовать нечто такое, но только в разы сильнее? Если он ещё смог убедиться в том, что вот, его сосед тут, он не является плодом его фантазии, то каково было Минхо, когда его тревога и страхи не были связаны с чем-то одним, когда всё это было неизвестным и непонятым.
Каково это, когда всё время тебе плохо и ты даже не знаешь, куда себя девать от разбивающей всё сознание на осколки тревогой?
Он вздыхает, приоткрывая балкон, когда сквозь прорезь в его комнату начинает просачиваться туман, а прохладный морской воздух заполняет до потолка всё пространство.
Сделать вздох теперь легче.
Джисон идёт обратно в кровать, буквально прыгая на матрас, отчего тот прогибается под весом его тела. Дверь слегка качается, то угрожая захлопнуться, то, наоборот, отъезжая. Взгляд без интереса скользит за туманом, который вновь всасывается на улицу, ускользая по деревянному полу на лоджии за металлическое ограждение.
Джисон слегка улыбается. Невероятно, что вот эта белая пушистая масса — живая. Это так странно, ведь даже самая небольшая мелочь в этом мире в какой-то момент может открыться тебе совершенно с другой стороны.
Парень прикрывает глаза, чувствуя, как проваливается в сон вновь. Сердце, или что там сейчас на его месте, уже не так колотится, хотя грудная клетка всё так же подрагивает от каждого сокращения, касаясь простыни под собой.
В полудрёме он ещё раз прогоняет свои ощущения. Безнадёжное одиночество было готово поглотить его полностью в цепких объятиях сна. Отчаяние ощущалось таким материальным и густым, что, казалось, его можно потрогать. Вот только если коснёшься, то будет только на твоей совести, что ты потонешь в этой пучине беспросветной печали и тоски.
Он последний раз прислушивается к тому, что происходит за окном, но кроме слабого копошения человеческого тела — Минхо — в ткани одеяла на кресле и словно лёгких отголосков волн, он не слышит ничего подозрительного, поэтому ничто не прерывает его зарождающийся сон.
***
В следующий раз он просыпается уже под будильник ближе к одиннадцати дня. Дверь на лоджию полностью распахнута, но Минхо там нет. Джисон не собирается к нему идти сейчас, хотя, если честно, он понимает, что вывел парня на эмоции совершенно зря.
Он давил на него ради собственной выгоды.
Но, как это часто бывает, Джисону было противно признавать любые свои ошибки или изъяны.
Он встаёт с кровати, потягиваясь, подходит к шкафу и достаёт оттуда синюю рубашку и свои джинсы, после чего идёт в душ умываться и приводить себя в порядок. Квартира кажется пустой, когда он выходит из своей комнаты. Коридор окутан тьмой, лишь редкие флуоресцентные точки на стенах придают ему света. Тишина тоже слегка давит на едва пробуждённый мозг. Дверь в зал, в который Джисон до этого ни разу не заходил, приоткрыта, в отличие от противоположной ей двери в комнату Минхо. Кухня кажется самой светлой в этой квартире, ведь туман освещает её через полупрозрачные шторы гораздо лучше, чем зал, где, как может видеть Джисон, тяжёлые шторы, сотканные из совершенно не пропускающей свет ткани. Он не видит даже силуэта двигающихся за окном световых шариков.
Посмотрев ещё раз на дверь ванной, он вздыхает и решает взглянуть, как вообще выглядит неизведанная комната. Он заходит внутрь, замечая, что весь потолок так же обклеен маленькими точечками. Это почти единственный источник света в зале. Большой диван, который приставлен к стене, выглядит мрачным, но в какой-то степени умиротворяющим. Подушки аккуратно опираются на его спинку, а посередине сидит плюшевая игрушка кота с сияющим брелоком, на котором что-то написано. В углу комнаты, у окна, закрытого гладкой ниспадающей тёмной шторой, стоит идентичное спальному месту Минхо кресло. У противоположной от окна стены висит картина, которую таковой-то и назвать сложно: просто мазки красок голубых и синих оттенков.
Попробовать открыть дверь полностью, Джисон понимает, что та во что-то упирается. Заглянув за неё, он видит длинный стеллаж, наполненный книгами. В самом центре, где, по идее, могло быть что-то типа телевизора (если телефоны тут есть, то почему не может быть и другой техники, правда же?), стоят лишь несколько больших снежных шариков со светящимися в темноте голубыми блёстками. Первый — самый невзрачный: в середине стоит человек, который тянет руку вверх. За ним стоят невысокие ели.
Взболтав шар рукой, Джисон с придыханием наблюдает, как светящиеся снежинки падают вниз звёздами, а человек теперь указывает пальцем на них.
За тусклой оболочкой скрывалось нечто невообразимое, заставляющее душу носиться по всему телу, возвращаясь каждый раз к сердцу.
Другие же, хоть там и больше деталей, чем в самом первом шаре, были не такими очаровывающими. Словно в них не было души. Бездушные игрушки, которые, даже если потрясти, не притягивают взгляд так же, как тот человек в лесу.
На подставке написано «Waitin’ on you», и что-то в Джисоне отзывается на это с такой силой, что в глазах темнеет. Он снова берёт этот шар в руки и садится на диван, хрустящий деревянными досками под ним, когда чувствует спиной не мягкую подушку, а ту самую игрушку, про которую уже успел забыть. Он вытаскивает её и оглядывает.
На первый взгляд в ней тоже нет ничего примечательного. Да и на второй, если честно, тоже. Кот просто полностью чёрный с парой более тёмных полос на боках. Из-за такого же светящегося брелока видно, что глаза игрушки глубокого изумрудного оттенка.
Взгляд опять цепляется за надпись. Эти два предложения как-то связаны между собой единой нитью смысла.
«Waitin’ on you» и «Wish you back».
«Жду тебя» и «Желаю твоего возвращения».
Это вряд ли покупал Минхо. Тогда откуда здесь все эти вещи, у которых точно есть смысл? Точно есть вложенная в это душа. Вряд ли это что-то из мира живых, оно бы осталось в том тоннеле, находящимся на границе.
На Джисона падает тень, заставляя его поднять взгляд на проём двери. Минхо стоит в более тёплой мешковатой пижаме неизменного чёрного цвета. Его лицо сложно разглядеть в такой полутьме, но то, что сразу бросается в глаза, — это абсолютная безэмоциональность старшего.
— Мёба? Доброе утро? — не зная, как говорить после ссоры, вопросительно обращается к нему Джисон, не получая на это даже моргания.
Минхо просто отворачивается и уходит.
Парень задыхается от такой грубости и, чтобы не сказать ему что-нибудь обидное от нахлынувшей ярости, закусывает до боли губу. Он не сразу замечает что-то странное в поведении Минхо, пока тот не отдаляется на ещё пару шагов.
Его руки свисают безжизненными лентами, а тело качается при походке, словно он нетрезвый.
— Эй! Ты в порядке? — Джисон откидывает игрушку и шар на диван, поднимаясь и тут же двигаясь к Минхо быстрым шагом, пытаясь ухватить его за плечо, когда тот сам поворачивается к нему, позволяя полностью рассмотреть лицо.
Тёмные круги залегли на бледной полупрозрачной коже под уставшими стеклянными глазами, губы потрескались, и кожа на них торчит неаккуратными лохмотьями. Ни единой эмоции. Ни одна мышца на лице не двигается. Его можно спутать с хорошо проработанной куклой.
— Ты в порядке? — спрашивает опять Джисон, когда Минхо просто делает глубокий вдох, моргает и разворачивается, опять нетвёрдой походкой направляясь к себе в комнату. От него не пахнет алкоголем или ещё чем-то, да и не выглядит он пьяным.
Что с ним?..
Джисон в ужасе осматривает его исхудавшую спину (наверное, ему лишь кажется, ведь не может человек так сильно измениться за одну ночь) и поджимает губы.
Это из-за него так? Неужели он настолько вымотал его?
Дверь захлопывается с тихим щелчком, оставляя парня опять в густой тишине, когда теперь лишь его шаги, тяжёлое дыхание и неравномерно быстрое сердцебиение являются сопровождением в этой пустоте.
Он ставит чайник на автомате, идёт в душ на автомате, потом в кафе тоже на автомате. Черепная коробка теперь больше похожа на шахту, где проходит тяжёлая работа по поиску мыслей и решений. Неудачная, надо сказать.
Возвращаясь с пакетами, Джисон видит Чонина и Унхака, которые прыгают по разноцветным шинам на старой площадке, что-то обсуждая.
— Смотри, эта меня выдерживает, а тебя нет. Я же говорил, что я тебя легче, — показывает другу язык Чонин, прыгая на другую шину, которая тут же прогибается под ним, из-за чего, не выдержав равновесия, парень падает на землю.
— Кринжуля, — смеётся Унхак, прыгая на следующую шину мимо Чонина, который закатывает глаза.
Они оба не замечают его, а у Джисона нет сил сейчас с кем-то говорить, поэтому он крадётся мимо них, не окрикивая. Он заходит в подъезд, выдыхая. Дома он быстро съедает завтрак и ставит всю остальную еду в холодильник, крича Минхо, чтобы он поел, надеясь на то, что тот не проигнорирует его просьбу. Чувство вины всё ещё слегка гложет его изнутри. Ему нужно научиться держать себя в руках, иначе кому-то он может покалечить душу.
Собрав все вещи в рюкзак, он выходит из квартиры, не проверяя Минхо, решая оставить его в одиночестве, чтобы он мог отдохнуть, хотя, на самом деле, нужно было думать об этом раньше.
Всё идёт по тому же пути, что и до этого, всё абсолютно одинаковое, кроме новых людей, лица которых сотрутся через мгновения после того, как Джисон их проедет. Чанбин шлёт фотки с их прогулки на пляже и спрашивает, как продвигаются дела, а парню даже ответить на это нечего.
Дела никак не продвигаются.
И был бы он менее оптимистичным, то у него точно бы отпало желание что-либо делать. Вот только тут нельзя прокрастинировать, времени и так в обрез, откладывать нельзя. Если он остановится, то кто поможет ему? Кто узнает его тайну? И как бы Джисон ни пытался отогнать эту мысль, они всё же связаны с Минхо.
Это глупо отрицать.
Может, их убийцы и разные, во что, если честно, не верится, но в жизни они много пересекались.
Они были хорошими друзьями?
Пока он едет до станции, он не может перестать думать над этим, ведь они оба совершенно разные, да и где Минхо со своей мордашкой, а где он. Значит, причина не в зависти из-за внешности или что-то типа того, как думал изначально Джисон.
Причина должна быть одна.
Ничего не приходит в голову. Может, это потому что собрано малое количество данных, но всё равно он совершенно не понимает, в каком направлении ему двигаться и как придумать структурированный план, на который точно можно положиться.
Джисон прикладывает пропуск к турникету и проходит вниз в метро, отмечая, что в этот раз людей почему-то вообще почти нет. Буквально два или три парня.
Выходит даже так, что весь его путь теперь вообще без попутчиков. Он может насладиться всей красотой тоннеля в полном гордом одиночестве. Вот только опять ничего нового он уже не видит. Да, красиво. Да, волшебно. Но уже своеобразная рутина, на которой не так уж и зацикливаешься.
Наконец, приехав в мир Живых, он моргает, выходя из лодки и идёт к выходу. Каждое собственное движение кажется медленным, словно он идёт под водой. Автобус в этот раз долго не приезжает, и он начинает переживать. Теперь он думает, что весь день идёт как-то не так, как обычно. Это заставляет его теребить чёлку, почти выдирая волосы, когда транспорт всё же приезжает, и Джисон залетает в него, проходя через тела всех пассажиров. Остаётся четыре с небольшим часа до того, как ему придётся ехать обратно.
Он ненавидит, когда время тратится впустую. А сейчас происходит именно это, отчего его трясёт в гневе, ведь день и так не ахти, а тут это. Ему кажется, что он может убить кого-нибудь, но, как назло, он даже коснуться никого не может.
Наверное, это к счастью.
Так как он не смог придумать более умный план за вчера, он опять решает обойти университет и последить за своими одногруппниками, послушать их разговоры и, может быть, найти зацепку, которая бы помогла ему найти дальнейший путь.
Он честно не знает, как ему стоит продолжать поиски, у него нет никакой полезной информации. Самая интересная зацепка, которая хоть чуть-чуть могла ему помочь, — это Минхо и его личное дело. Может быть, у него указано больше деталей, через которые возможно найти хоть что-то полезное. Но, к несчастью, до этого ему не добраться тоже, поэтому приходится полагаться только на свои силы.
Вот только никто ему не говорил, что неудачи — это обычные препятствия на пути каждого человека.
За всё время, что ему можно было находиться в мире живых, он не нашёл абсолютно ничего, что могло ему пригодиться. Все обсуждали обыденные вещи по типу уплаты коммунальных услуг или оплаты очередного семестра обучения. Другие, кто не отягощён такими проблемами, обсуждали парней, девушек, айдолов, актёров, новый эпизод дорамы или манхвы и так далее по списку. Ему хочется рвать на своей голове волосы, чтобы это прекратилось, чтобы хоть один лучик надежды показался меж тяжёлых туч всей этой беспросветной безнадёги.
Когда он возвращается обратно, садясь в обычный вагон в Андернис, его трясёт от пугающих мыслей, которые вечно лезут ему в голову. Вдруг у него ничего не получится? Вдруг он станет, как Минхо, только не по своей воле, а по воле судьбы? Ему даже страшно представить, что в какой-то момент всё потеряет краски, в какой-то момент он перестанет чувствовать радость, не сможет улыбаться, не сможет даже злиться или грустить. Ему просто страшно оттого, каково это, жить в апатии день за днём, пока твоя душа не придет в негодность.
Жив ли ты потом? Никто не знает. Если брать по всеизвестным признакам, как отличать живое от неживого, то вряд ли.
Паника накатывает всё больше, что он бледнеет до такой степени, что сливается уже не с белым, а скорее с сероватым, как пепел, цветом. Неизвестность захлёстывает его с новой силой, заставляя успокаивать себя мыслью, что до этого ещё целый год.
Целый год.
И вот теперь к нему приходит осознание, что и у него-то тоже не так уж и много времени. Минхо не единственный в этой лодке, как бы Джисон не пытался себя переубедить. Джисон просто сел в неё чуть позже, забирая у уставшего старшего вёсла, продолжая их незамысловатый путь по реке Смерти. У них обоих один конец.
Когда-то река впадёт в море, тем самым выкинув их в открытое плавание, в нечто более обширное и неизвестное, где волны каждый день меняют силу, где не видно берегов.
Конец. Дальше своим мозгом думать, как выжить.
Джисон закрывает лицо руками, смотря через пальцы.
Всё как в первый раз, когда он проснулся на сидениях, не понимая, где он и почему он здесь. Столько сейчас поменялось, хотя не прошло и недели.
Сначала он раздражался со всего, что видел перед собой, чувствуя себя проснувшимся в разгар зимы голодным недоевшим медведем. Сейчас же он сравнивает себя с испуганным человеком, которого этот медведь заметил издалека.
Он чувствует неизбежное дыхание смерти.
Он не замечает, как доходит до дома, но находит себя через некоторое время в кромешной тьме тумана перед стеклянной дверью подъезда, который подсвечивается голубоватым изнутри. Он вздыхает с облегчением, и тревога чуть отпускает его.
Он дома.
Странно, как это место успело стать ему чем-то большим, чем квартира для сна и питания, но он не думает над этим. Может, это всё из-за того, что это единственное стабильное место в его мире. Может, потому что других воспоминаний у него и нет.
Выдохнув, он прикладывает браслет к домофону и открывает дверь. Он пытается переубедить себя, что одна неудача — это не самая большая проблема, что все неудачи делают сильнее и он будет идти дальше к цели.
Конечно, его разочарование это не успокаивает.
Он открывает дверь в квартиру, опять сглатывая, когда видит, что вся квартира пропитана тишиной, как в первый раз. О Минхо ничего не говорит в этом помещении.
Вообще.
— Эй! Мёба? Ты дома? — спрашивает Джисон, снимая конверсы и проходя в самую глубь квартиры, пытаясь найти его.
В безжизненном зале даже проверять не стоит, его там точно нет. В комнате Джисона тоже. На кухне только заполненный нетронутой едой холодильник, а комната Минхо напоминает скорее пустеющую комнату в общежитии. Он отмечает про себя, что парень скорее всего на лоджии, но и там царит та же пустота, что и в квартире. Ветер мягко развевает волосы, даря спасительную прохладу. Вот только Джисону плевать, он сам только вернулся, он даже не успел забыть об улице.
Паника вновь накатывает с ещё большей силой, из-за чего Джисон вылетает с балкона, уже собираясь выбежать обратно и искать соседа по району. Тяжесть вины за вчерашний скандал давила на него слишком сильно. Он бы и правда выбежал, если бы Минхо не выплыл из зала, как призрак, заставляя Джисона вскрикнуть.
— Боже, ты всё это время был там? — спрашивает он, подбегая к старшему и оглядывая его, как фантастическое существо, которое он искал всю свою жизнь, пытаясь доказать, что оно — не городская легенда. — Почему ты не отзывался? Я чуть не побежал тебя искать на улицу! — восклицает Джисон, когда Минхо медленно моргает, смотря ему в глаза своими чёрными дырами. Сейчас он не выглядит по-мистически красиво.
Сейчас Минхо пугает его.
Сероватая кожа. Тёмные мешки под угольными безжизненными стеклянными глазами, наблюдающими с холодной отчуждённостью за каждым его движением. Сухие красные губы, уголки которых чуть смотрят вниз.
Абсолютно безжизненная картина, от которой бросает в дрожь. Даже вены, которые раньше можно было разглядеть с предельной точностью, сейчас прячутся за тонким слоем дымчатой кожи.
— Ты в порядке? — спрашивает Джисон, протягивая руку к плечу Минхо, когда тот отворачивается от него и идёт к себе в комнату, опять запираясь там на защёлку. — Эй! Мёба! Ты же даже не поел сегодня ничего! — вскрикивает парень, наконец срываясь с места к чужой двери. Молчание служит ему ответом.
Он просто пялится на чужую дверь в надежде, что ему ответят, но ни через минуту, ни через две и даже ни через пять Минхо ему не отвечает. Остаётся лишь самому поужинать и лечь спать в надежде, что завтра это странное поведение Минхо и уж тем более его внешность наконец-то вернутся в изначальное положение.
Кровать обволакивает каждую конечность Джисона, но не сон. Он беспокоится о состоянии соседа, о своём состоянии и о состоянии мира вокруг него в целом. И вот, когда ворочаться ему надоедает, он поднимается прямо в одеяле с кровати, шлёпает до балкона, проверяя, лёг ли Минхо в своё кресло, а потом идёт в зал, укладываясь на диван вместе с тем пушистым плюшевым котом, смотря на сияющие в темноте стеклянные шары.
Будет ли завтрашний день лучше? Найдёт ли он хоть что-то важное?
Ему
страшно, но он держит себя в руках, успокаивая себя, что, конечно, всё будет прекрасно, всё будет хорошо.
Скоро он станет счастливым.
Определённо.
