Я всегда просыпаюсь ровно в семь утра сама, без будильника, и лежу бесцельно какое-то время, пока сознание медленно приходит в норму после очередного яркого, но бессмысленного сна, фрагменты которого с каждой прошедшей секундой нещадно стираются из памяти. Затем с невероятным трудом поднимаюсь с кровати, босиком иду в ванную и моюсь в шпарящем кипятке. После такого душа обычно кружится голова — я едва не умираю от резкой смены температуры, когда покидаю окутанную паром ванную. Следом я одеваюсь, привожу себя в порядок и спускаюсь на кухню, где иногда застаю спящую после ночной смены Шизуне, как обычно, не сумевшую добраться до своей комнаты. В редких случаях встречаю маму, перекусывающую яблоком, коих на кухне всегда было навалом. Сегодня же я не застала никого, кроме полупустой кружки холодного кофе и надкусанного яблока, бездумно брошенного на столешнице.
С того дня, как я вернулась в Коноху, прошло чуть больше двух недель, и я уже почти забыла о том, что мне пришлось пережить. Сознание перестроилось из режима «бей — беги» обратно в режим «комнатное растение Мито». За короткое время я успела привыкнуть ко всем благам цивилизации и снова начать принимать весь окружающий меня комфорт всего лишь как данность.
За окном завыл ветер. Я поёжилась от неприятного холодка, пробежавшего по лодыжкам, взяла со столешницы кружку и осушила её в один глоток. Во рту стало горько — я невольно поморщилась и схватила новое яблоко, чтобы перебить ужасный вкус. Каждый раз даю шанс кофе, и каждый раз разочаровываюсь.
На улице оказалось холоднее, чем я предполагала. Агрессивные порывы ноябрьского ветра били в спину, прошивая ткань кофты насквозь и победоносно достигая покрывшейся мурашками кожи. Сцепив зубы и обняв себя руками, я быстрым шагом пересекала улочки недавно проснувшейся, но уже во всю бодрствующей Конохи.
Почему-то в мыслях вдруг всплыла Анко. Мы случайно встретились с ней на прошлой неделе на рынке, стоя в очереди за рисом. Она не хамила, не паясничала, да и в целом была настроена по отношению ко мне более-менее нейтрально. Отчего-то мне это польстило. Мы с ней немного поговорили: я расспросила о том, как она добралась до Конохи. Анко рассказала об операции по зачистке деревни, в которой, как оказалось, проводили испытания какой-то искусственно выведенной заразы. С тех пор мы с ней больше не пересекались, хотя я, может, даже была бы не против.
Я не заметила, как дошагала до работы. Не теряя времени, быстро перебирая ногами, я прошла в лобби, мимолетно поздоровалась с девушками, что дежурили на стойке регистрации, и прошмыгнула в комнату для персонала. Там быстро нашла свой двадцать первый шкафчик, вытащила из него свой родной белый халат с зелёными вставками и вдохнула аромат чистой ткани. Так пахнет только больница, в стены которой уже давно намертво въелись запахи хлорки, спирта и трав.
Немного взбодрившись, я глянула в зеркальце — в отражении на меня смотрела всё ещё сонная я с поникшими карими глазами и лохматой головой. Я тотчас прочесала спутавшиеся от ветра пряди и спрятала их под бесящий чепчик, ни капли мне не идущий. После сменила уличную обувь на чистую и, морально подготовившись к предстоящей смене, пошла в ординаторскую.
— Мито, ты чего такая сонная? — Перед моим лицом помотали раскрытой ладонью.
Я потерла глаза и обратила свое внимание на Айко — свою больничную приятельницу. На меня смотрела пара уставших темно-карих глаз, на припухших веках которых собралась осыпавшаяся тушь; из-под чепчика небрежно торчали темные пряди волос, а дырявая резиновая перчатка на левой руке и разные носки заставили меня невольно схватиться за голову — сейчас она была похожа на городскую сумасшедшую. Я еще разок окинула её задумчивым взглядом и заговорила:
— Какие сутки уже пашешь?
Она сгорбилась, привалилась плечом к стене и шумно выдохнула:
— Уже вторые.
— Я не удивлена, — я покачала головой. Айко свойственны переработки. Не от хорошей жизни, конечно.
— Сейчас же иди домой.
— Ладно, тогда закончи за меня.
Айко не стала сопротивляться — схватила со стола какую-то увесистую папку, передала в мои руки, затем быстро обняла, чмокнула в щеку и вылетела из ординаторской.
— Зря ты согласилась, — прокомментировала Орин, которую я не сразу заметила. Она сидела в дальнем углу комнаты, в кресле, с большой кружкой в руке и не спеша читала какой-то отчет.
— Почему?
— А ты сама глянь, что она тебе подсунула, — девушка грациозно перевернула страницу и сделала глоток из кружки.
Я быстро раскрыла папку и принялась читать. Сегодня на мне хирургическое отделение. А также я должна была взять на себя часть документации.
С губ невольно сорвалось брань; я уже предвкушала эту чудесную смену, к концу которой стану похожа на ту непонятную ветошь, используемую техничками для мытья санузлов. Но делать что-либо уже слишком поздно: я подписалась на этот мрак, и остается только, стиснув зубы, перетерпеть.
Для начала я решила заняться обходом, и уже в первой палате меня ждал неприятный сюрприз. Пациент на второй койке вытащил из вены катетр и попытался встать с кровати, попутно заливая все вокруг кровью. Я крикнула санитарам — они помогли оперативно справиться с испачканным полом и постельным бельем. Я, в свою очередь, с опаской кинулась проверять свежие швы на животе отчаянного мужика, который начал оправдываться желанием справить нужду. К счастью, рана была чистая, а швы — на месте.
С первой палатой я справилась быстро и даже ощутила внезапный прилив сил и воодушевления, когда последний пациент похвалил мою быструю и качественную работу. Но моё слегка приподнятое настроение тут же сошло на нет, когда я переступила порог палаты, в которой разместили АНБУшников. На койках, вдоль стен, лежали переломанные тела без некоторых конечностей. В груди защемило; я почему-то сразу же представила себя на их месте, обколотой обезболивающими, обмотанной рулонами бинтов, пропитанных вонючими мазями, ещё не до конца осознавшую, что больше никогда не смогу вернуться к привычной жизни.
Я быстро вернула себе самообладание, делая выражение лица нейтральным: здесь нельзя показывать эмоции и озвучивать мысли. Только строгий устав, сухие факты и ничего лишнего.
Я прошла вглубь палаты, сняла с края канцелярского планшета ручку и, недолго думая, двинулась к первой кровати от двери. На ней лежал хмурый мужик в бинтах и читал книгу. Я быстро нашла информацию о нем, пробежалась по ней глазами. Мэдока Харада — перенес две операции по сращиванию открытых переломов большеберцовой и локтевой костей, а также безуспешную операцию по восстановлению отказавшей почки. Я быстро просмотрела краткую информацию об остальных в палате. Полученные ими травмы были тяжелыми, но вполне поддавались лечению. Тогда почему большинство проводящихся ирьененами манипуляций были безрезультатными, из-за чего оставалась только ампутация, дабы избежать некроза? Ответ на свой вопрос я нашла в самом конце стопки листиков, прикрепленных к канцелярскому планшету, — вся проблема в сложной, применённой на пациентах технике, которая безвозвратно разрушает клетки на поражённых участках тела.
Я нахмурилась; было непонятно, какого черта эти пациенты попали в руки Айко. Это, как минимум, уровень Шизуне. Тем не менее я решила провести поверхностный осмотр, а затем пойти к главврачу.
— Здравствуйте, есть какие-то жалобы? — я произнесла дежурную фразу, за всё время работы въевшуюся в язык.
— В целом ничего не беспокоит, —безразлично ответил мужчина, переворачивая страницу книги уцелевшей рукой.
— Это замечательно, — я сделала краткую пометку в бумагах, быстро просканировала его тело медчакрой. На первый взгляд всё было чисто, но, если влить больше чакры и «углубиться» в процесс, можно заметить, как сильно ослабел очаг и сузились каналы. Вероятнее всего, он ещё долго будет восстанавливаться, если вообще когда-нибудь сумеет.
В таком темпе я провела осмотр еще пятерых из этой палаты и направилась в соседнюю. Пока что мои наблюдения меня совсем не радовали. Эти шиноби больше не смогут вернуться к полноценной жизни. И им крупно повезёт, если сумеют дожить до сорока.
Во второй палате лежали более молодые. По их лицам было видно: они всё ещё зависли на стадии отрицания, в отличие от своих старших товарищей.
Я решила начать с конца и пошла к койке у окна. На ней лежал совсем молодой парень. Часть его лица была изуродована глубокими рельефными ранами и обилием швов сверху, левая рука и нога отсутствовали: их пришлось ампутировать.
— Здравствуйте, как Ваше самочувствие? Жалобы есть? — я приготовилась записывать.
Но реакции не последовало — он лишь отрешенно смотрел в стену, будто ничего вокруг не существовало. Я решила повторить попытку и прочитала с листка его имя, надеясь, что удастся добиться хоть какого-то эффекта.
— Акена Накамура, верно? — я постаралась сделать голос как можно мягче.
Парень на койке метнул в меня презренно ненавидящий взгляд. Я ощутила, как ноги от колен до бёдер пробила беспокойная и хаотичная дрожь, но, несмотря на это, моё выражение лица осталось буднично непоколебимым.
— Да пошла ты, сука, — сквозь стиснутые зубы прошипел он.
— Простите? — мой голос дрогнул. В момент посыпалось всё напускное хладнокровие, обнажая мою трусливую сущность.
— «Простите»? Посмотри сюда, уродка, — он приподнял перебинтованный обрубок, который раньше был левой рукой. — Это вы со мной сделали. Вы отрезали мою руку!
Во рту стало совсем сухо, я беспокойно оглянулась по сторонам, но всем было всё равно. Пациенты на других кроватях лишь потухшим взглядом жгли дырки в стене, потолке, друг друге. Им было абсолютно плевать на фоновый шум — теперь они сами стали фоном.
Я как ошпаренная отскочила в сторону, когда парень швырнул в меня стакан. Снаряд пролетел мимо и, ударившись о стену, разбился вдребезги. Я с широко распахнутыми глазами посмотрела на осколки, а затем снова на парня, готового от переполняющей его ярости перегрызть моё горло.
Буйные пациенты в этом блоке были не редкостью, просто волею судьбы я на них не попадала — в основном выступала в роли стороннего наблюдателя. И сейчас, когда подобная ситуация происходит со мной, я совершенно не знаю, как лучше поступить. Лишь с ужасом наблюдаю за разгневанным парнем, орущим в мой адрес самые гадкие оскорбления, прилипающие к коже мерзкой пленкой чужой боли, которую я ощущаю, как свою собственную.
Совершенно не подумав, я опускаюсь на корточки и голыми руками начинаю собирать осколки, а вместе с ними — и мысли. Руки быстро красятся в красный, но болевой импульс до мозга доходит с опозданием. Дверь в палату распахивается, меня выводят в коридор два санитара, прибежавшие на шум, и возвращаются к буйному, всё ещё кричащему парню.
Я как в тумане бреду по коридору, пока не упираюсь в ряд раковин, и выкидываю в мусорный бак, что стоял рядом, окрасившиеся осколки. Морщась от резко нахлынувшей боли, откручиваю кран и тут же подставляю ладони под холодную струю воды — пальцы колеют и подрагивают.
Я медленно поднимаю глаза на зеркало — в отражении бледное поникшее лицо. В мысли лезут неприятные, но отлично описывающие меня прилагательные. Я со злостью сжимаю зубы и вновь опускаю взгляд на кровящие ладони. В груди стойкое ощущение, что я безвольный пленник осточертевшей реальности. Тогда, две недели назад, я ведь легко могла умереть, и не единожды, тем не менее я чувствовала себя по-настоящему живой, по-настоящему сильной. А сейчас… сейчас я снова жалкое, немощное существо, которое не в состоянии даже со своей работой справиться.
И вот я снова поднимаю глаза на зеркало, чтобы в очередной раз осыпать своё отражение бесчисленным количеством оскорблений, но вместо этого дёргаюсь в сторону и приваливаюсь поясницей к соседней раковине, разворачиваясь лицом к испугавшему меня человеку.
— Ты… с-с ума сошел? — переводя сбившееся дыхание, с запинкой спросила я.
— Ты всегда была впечатлительной, Мито Сенджу, — он покачал головой и сложил руки на груди.
За все прошедшие годы он ни грамма не изменился, разве что стал взрослее и выше. Глаза всё такие же глубокие, нечитаемые, таинственные, выражение лица расслабленное, уголки губ приподняты. Но всё это мишура, образ, который он создал, чтобы без проблем получать то, что ему нужно.
— А ты — таким обходительным, Шисуи Учиха, — прозвучало намного грубее, чем я рассчитывала. — Зачем пришел?
— Даже не спросишь, как мои дела? — он усмехнулся, но я точно знала: усмешка была фальшивой.
— Я вроде бы на работе, — я, совсем позабыв о руках, поправила халат, пачкая красным белоснежную ткань.
— Ладно, тогда спрошу по существу, — он многозначительно замолчал, пытаясь всецело поймать фокус моего внимания, — можешь ли ты достать для меня кое-что?
Он улыбнулся своей поддельной улыбкой, которую окружающие почему-то не замечали. Я вздернула бровь и заговорила:
— Начало звучит «многообещающе», — я отвернулась к раковине и быстро закрутила вентиль крана, из которого до сих пор лилась вода, оторвала со стены тканевую салфетку и зажала её между ладоней, по которым успела пропустить медицинскую чакру.
— Ты будешь в восторге, когда дослушаешь до конца, — в правдивости его слов я крупно сомневаюсь. — Мне нужен отчет о шиноби из АНБУ, точнее отчет о технике, которую на них применили, и способах её нейтрализации.
— Во-первых, мы такими данными не располагаем, — я постаралась отмазаться: мне лишние проблемы не нужны. — А во-вторых…
— Мито, от твоего содействия зависит моя жизнь, — он испытывающе глянул на меня. Не выдержав напора, я резко отвернулась. Ненавижу, когда вот так загоняют в угол.
— Не верю.
— Подумай: я бы мог использовать на тебе гендзюцу и достать всю нужную информацию, но я поступаю, как добрый, порядочный человек.
Я шумно выдохнула; он постепенно начинал бесить.
— Ты делаешь меня соучастником.
Если я ему расскажу о принципе действия техники, ничего же не случится, верно? Тогда он просто меня отпустит, и мы мирно разойдемся, как в море корабли.
— Так что ты решила?
— Будешь должен, — я хмуро глянула на него и начала излагать: — насколько мне известно, применённая техника необратима: она безвозвратно разрушает клетки тела и напрочь блокирует их деление. Поражённые участки ампутируют из-за невозможности восстановления. Также техника прилично ослабляет очаг и каналы чакры. Человек, что использовал технику, очень силён и опасен. Это всё, что я знаю.
— Спасибо, ты золото.
Я озадаченно моргнула — голова вдруг стала тяжелой, сознание на секунду помутилось, а Учихи напротив вмиг не стало.
— Вот же… — целый поток ругательств я сдержала в пределах черепной коробки.
Он захватил меня в гендзюцу ещё в начале разговора.
***
На улице стремительно темнело, пока я дописывала отчёт о проделанной за день работе. Сила притяжения стремительно тянула веки вниз, преодолевать гравитацию помогало разве что отвратное кофе, которое я насильно лила в себя, чтобы продержаться до конца смены. И вот я наконец-то дописала последнюю строчку и с облегчением откинулась на спинку дивана, растворяясь в безмятежной атмосфере родной ординаторской.
Желание просто взять и заснуть здесь было сильным, но я мысленными пинками заставила себя дотащиться до раздевалки, там сменить халат на удобную одежду, стянуть с головы ненавистный чепчик и лениво швырнуть его в глубины шкафчика. На лоб тут же упали длинные пряди, я одним легким движением руки убрала их с лица, прочесала, частично возвращая в божеское состояние и, закрыв шкафчик, поплелась к выходу.
Дорога до дома не заняла много времени, и я, небрежно кинув обувь в прихожей, поднялась на второй этаж, прошла по коридору до своей комнаты и трупом упала на мягкую постель, блаженно прикрывая глаза. Подняться с кровати и переодеться в домашнее показалось мне невосполнимой задачей, особенно сейчас, когда я завернулась в мягчайшее одеяло, всецело отдаваясь в плен коварно постели.
— Ну, значит не судьба, — пробормотала себе под нос и перевернулась на правый бок, лицом к стене.
Напоследок я протяжно зевнула, без памяти погружаясь в такой желанный сон.
***
Кто-то постучал в окно.
Я сонно потянулась, с трудом открыла заспанные глаза и приподнялась на локтях. В комнате уже было темно. Единственный свет, который в неё проникал, — свет от уличного фонаря, но и этого было достаточно, чтобы увидеть за окном силуэт. Сперва я ничего не поняла, продолжая задумчиво пялиться на вечернего гостя, но затем, когда стук раздался снова, осознание кувалдой дало по мозгам. Я тут же подскочила с кровати и бросилась к окну, пропуская в комнату Хино.
— Ну ты даёшь, — покачала головой Рицки, залезая на мою развороченную кровать в обуви. Меня на секунду передёрнуло, но я подавила вспыхнувшее раздражение: на друзей из-за таких пустяков не злятся. — Договорились встретиться ещё час назад, а тебя нет.
Я спешно щёлкнула выключателем, и настольная лампа осветила комнату. Темно-синие волосы Хино, слившиеся с мраком комнаты, сейчас блестели под искусственным светом и водопадом рассыпались по её плечам.
— На работе сегодня такой дурдом был, — я поспешила оправдаться, попутно поднимая свалившиеся на пол одеяло и подушку. — Я еле до дома доползла.
— А я тебе ещё давно говорила, что больница — это зло, — она протяжно зевнула и взяла с тумбы у кровати зеркальце, начиная с придиркой рассматривать своё идеальное лицо, отчаянно ища в нем недостатки.
— У меня нет других вариантов, — я двинулась к шкафу и распахнула его правую дверцу. Идти никуда не хотелось, но я же пообещала, что пойду, — уже поздно отказываться от своих слов.
— Ну почему нет? Ты же много всего умеешь, — Хино небрежно выронила зеркальце из рук, оставляя его на кровати, а сама встала и подошла ко мне, останавливаясь за моей спиной. Я смотрела на неё через зеркало, висящее на внутренней стороне дверцы. — А ещё ты красивая, не то что я.
Я подавилась смешком и скептическим взглядом окинула подругу. У неё была ровная светлая кожа, пронзительно голубые глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, аккуратные розовые губы, тонкие приподнятые брови, красивая, женственная фигура, высокий рост, и выглядела она старше. При взгляде на неё можно было захлебнуться слюной от зависти. В общем, ни у какого здорового человека язык бы не повернулся назвать её некрасивой.
Я тут же перевела взгляд на себя. Припухшее после сна лицо, вечно уставшие карие глаза, нахмуренные, еле заметные брови, растрепавшиеся белые волосы, похожие на мочалку, и почти полное отсутствие женственности в фигуре. Я явно пошла не в мать.
— Хино, ты дура, — я несильно пихнула её.
— Да не переживай, всё ещё вырастит, — она в ответ ткнула меня в бок, тихо хихикая, — давай быстрее одевайся, а я пока стащу саке.
— Ты помнишь, как открыть дверь? — я решила удостовериться в компетентности Хино, в качестве алко-вора.
— Да, я помню, как ты открывала.
— Тогда тащи бутылку с дальней полки, только без бирок, надписей и подарочных обёрток, — это были простые меры предосторожности.
— Да, это я тоже помню, — она тихо выскользнула в коридор, оставляя меня одну в комнате.
Я окинула беглым взглядом полки. Так много одежды, а надеть нечего. Да и какой смысл? Мы же даже не в чайную пойдем, а напиваться у кого-то в гостях.
Так и не определившись, что надеть, я решила остаться в том, в чём была: в белой водолазке, накинутой сверху серой кофте с капюшоном и штанах. Только лишь решила расчесать волосы и завязать их в хвост, чтобы не мешались.
— Все взяла, можем идти, — в комнате снова появилась Хино, только уже с бутылкой алкоголя в руках.
