Карта на удачу

Воспоминание о дне, когда Казуо рассказал мне сказку для гулей, приходит само собой. Я кошу глаза вниз, на округлый живот, который даже пуговицы не выдержали. Думаю о мешках с расчленённым трупом. Я теперь сам как забитый под завязку мешок с мясом. Ходячий мешок с довольством и сытостью. Носитель эйфории и ленивого блаженства. Вместилище гульей нирваны. Живой апофеоз обжорства. Под кожей вьётся крошечный червячок печали. Какой-нибудь голодающий бедняга мне бы сейчас позавидовал. Кто-нибудь может и не быть готов к началу эпидемии. Двигаться и драться скоро придётся не хуже, чем фанату фитнес центра – ещё верну кубики пресса – но весовую категорию я себе точно повысил. А парк, тем временем, полнится гулями из разных районов. Со стороны – обычные гражданские, в том числе, старики и дети. Некоторые ранены и перемазаны кровью – видимо, путь был таким же трудным, как для "Антейку". Часть взрослых и ребятишек одеты исключительно в чёрно-белое. Разделение на "стаи" и косые взгляды вынужденной терпимости видны невооружённым глазом. Общий гомон пестрит недовольным бурчанием: - В четырнадцатом – одни алкаши и бандюки! - А в четвёртом – нефоры. Только глянь на их рожи! Кто в этих районах главный, ваще непонятно! - Йошимура – свой мужик. И братва при нём чёткая. А за остальными глаз да глаз нужен – ещё начнут на волонтёров облизываться... - Кучка жмуроедов, блин. Вся бодяга вечно из-за людей, как можно им доверять? - Шестёрки так бахвалятся своей боёвкой... Гопота плешивая, вот они кто! Никто не рад нашей общей беде, но, думаю, если б не она, передрались бы тут все. А я бы смотрел. Единственное, что я сейчас смог бы одолеть – желание лечь на газон и уснуть. Да и то скоро одержит верх. Мы ждём оставшихся, приглядывая за передвижениями военных и CCG в округе. Вдалеке громыхают взрывы. Едкий дым щиплет глаза. Учитель нашёл общий язык с Косаткой и теперь они с господином Йошимурой втроём о чём-то оживлённо беседуют. А местный вожак обводит меня проницательным взглядом. Его радужки так светлы, что в сумерках наверняка видны одни зрачки. - Голодал долго, пацан? – заключает он, изогнув бровь. По-видимому, для гулей необычно наедаться до такой степени. Живот Казуо выпирает лёгким неспортивным брюшком, когда сам я похож на заядлого любителя пива. И свалить бы всё на тренировки, на неопытность, на полученные раны... - Мне пересадили органы обжоры, - даю я наиболее логичное объяснение своей ненасытности. Не могу говорить громко – мышцы давят на кишки. Ямори озадаченно прищуривается, мол, а не пургу ли ты гонишь? И я осознаю, что на мне нет глазной повязки. Снял, чтобы смотреть на облака, и забыл надеть обратно. Оба моих глаза сейчас – тёмно-серые. Я ничем не отличаюсь от других гулей в парке. Ни видом, ни запахом. Моргнув и ощутив, как под веком ползёт россыпь мурашек, демонстрирую односторонний какуган. - А, так ты же Канеки, да? Лис? – протянув, узнаёт он. - О тебе слухи ходят как о каком-нибудь мужике с хвостом или рожей волосатой. - Правда? – усмехаюсь я, дико смутившись. - Но ты вроде нормальный парень... - Ямори?! – обрывает его отлипшая от смартфона Тоука. Рот раскрыт, глаза выпучены. Свирепо марширует в нашу сторону, сжав руки в кулаки. – Сукин ты сын! Гадский сукин сын, вертеть тебя на ровном месте!! Боже, только не драка. Я заправлен как перекрёсток Сибуя в час пик, дайте постоять спокойно... Но решительно протопавшая к нам девушка тянет кулак, чтобы по-мужицки стукнуть им протянутый в ответ кулак Ямори. То, что я принял за злость, обращается в изумление, в улыбку, как при встрече старого товарища. - Я думала, ты сдох!! - Ну ни хрена себе! - с не меньшим удивлением присвистывает здоровяк. – А я думал, тебя повязали, Тоука! А брательник где? - Вы знаете друг друга? – чешу я затылок. Ямори прислоняет ладонь к животу: - Я их вот такими помню. На заброшке жили все, молодняком. Из той "стаи" сейчас хрен кого увидишь - рассосались. Кого-то прибили, кто-то вырос и район сменил. Так вот почему Тоука занервничала на заброшенной стройке. Но в голосе этого мужчины – ни капли ностальгии. Скорее, болезненная серьёзность. Будто он и сам рад оказаться подальше от прошлого молодых бездомных. - Сам-то как выжил, дурень? – она в неверии разглядывает его, как воскресшего мертвеца. – Я, наоборот, слыхала, мол, повязали тебя. - Так и было. К нам обжора припёрлась, Фонарём себя звала. А за ней – хвост из "голубей". Меня Арима чуть в салат не покрошил, - он качает головой, глядя вдаль. - Расскажу, как в убежище будем. Там эпопея блин целая. Мне автобиографию предложили написать, да вдруг этот трэш дети прочтут... На вопрос как он умудрился стать вожаком, Ямори отвечает просто: - Показал, что умею решать проблемы. Ну, и в жбан прописать могу, куда ж без этого, - дрогнувший уголок губ здорово напоминает мне учителя и Кому. У него сильное, мускулистое тело, однако, не лишённое грации – сразу видно, со спортзалом и боевыми искусствами он на "ты". И он явно не из тех, кто боится бросить вызов врагу посильнее. – Мы с братвой тут навели порядок. Подмяли под себя все морги и мусарни, так что никто из наших не голодает и "голубей" не дразнит. Другое дело – пришлое сучьё, вроде Цукиямы. Год ушёл, чтоб вытравить отсюда корпорацию, так до сих пор эти гниды исподтишка гадят. Ещё мудозвонов из одиннадцатого выловили недавно – поохотиться блин решили на молодняк. На гулий молодняк. - Знакомая тема, - скалит клык Тоука. – На нас, мелких, тоже раньше сволочуги охотились, - объясняет она мне. Я уже понимаю, что речь о каннибалах. Еда немного просится наружу... Когда Ямори говорит, мол, мы их пришили, я ощущаю противоречивые вспышки в себе. Прежний я жалеет об отсутствии у гулей полиции и тюрем. Самосуд – вещь жестокая, неправильная. А другая часть меня шипит пылким: "Ну и поделом." "Детоубийцы." "Сволочи." - Между прочим, когда мы шли на разборки в одиннадцатый, меня самого покусал мелкий шкет, - он демонстрирует кровавую дыру на штанине, чуть выше колена. – Зовут Коуто, и я, мол, на его мать косо вылупился. Мать-перемать, чтоб меня какой-то шпендель за ногу кусал, да они там все долбанутые! - Их вожак мечтает меня убить из-за запаха... - вспоминаю я встречу с Банджо. – И учителя моего едва не убил. - Рыба гниёт с головы, - презрительно подытоживает он, кивнув. – Мы там чуть меситься не начали всем скопом. Жаль, этот бычара ушёл куда-то вместе с Цукияшкой – союзнички, видимо, с Аогири снюхались. Пешки без него сыкуют нападать. Куча гадливого ссыкла! Ну и ну. Теперь у Древа в кармане весь одиннадцатый район с мутантом-Банджо. Надеюсь, сможем устроить мерзавцу тёплый приём. И на месте Ямори я бы не жалел об упущенной драке с тем, кто регенерирует за секунды, растворяет плоть своим кагуне и может разорвать неслабого мужика голыми руками... Разве что "прописывает в жбан" он не хуже Йошимуры. Тоука делится своим прошлым после ухода из тринадцатого района – они с братом долго скитались по районам в поисках лучшей судьбы. И нашли её в лице нашего вожака, приютившего их в "Антейку" и помогавшего получить образование. Позже Аято ушёл к Аогири, со взогретой ненавистью к людям - убийцам родителей. А Тоука примирилась с ней, встретив ангела. - Я поражена, что ты решил остаться, - изучает она льдистые радужки. - Как жили мы, так никто блин жить не должен. Некоторое время он молчит, помрачнев. Снова смотрит куда-то за горизонт. - Иногда жалею об этом, - произносит он. Затем возвращает себе уверенный вид лидера. Скалы, за которой укрывается "стая". – Но меня бы сейчас с вами не было, обернись всё иначе. Больше пользы, сеструха. К нам вприпрыжку подбегает молодой блондин, виденный мной ранее. - Готово, Божественный Братан! – он вытягивается по струнке, как верный пёс, ждущий похвалы. – В сброде все! - "В сборе", - поправляет главарь. – Вот, знакомьтесь, это Наки, - представляет он помощника. – Пацан хороший, не обижайте. А тот чуть ли не светится от слова "хороший", заблестев слезинками в уголках глаз. Похоже, и впрямь боготворит своего вожака. Либо на редкость эмоционален. Ямори отворачивается, чтобы направиться к доктору Огуре. И в этот момент Тоука хватает его за руку. - Стой! – она шокированно разглядывает его ногти. Чёрные. Но не от лака или грязи – под ногтевыми пластинами будто застыла свернувшаяся кровь. Странно, учитывая гулью регенерацию. Девушка поднимает глаза в немом вопросе. - Как я и сказал. Иногда жалею, - звучит для неё тихий ответ. На экзотичном лице застыло выражение, с которым обычно говорят: "Се ля ви." Он оставляет её, поражённо прижавшую ладони ко рту. - Что это значит, Тоука? – спрашиваю я. - Они темнеют, когда гуль лишается пальцев. Очень много раз... - шепчет она. Ёжусь от своих воспоминаний об остроте секатора и помутневшем от боли сознании. Какой же ценой досталась этому гулю упомянутая "польза"?.. Собравшаяся толпа кажется огромной, но доктор Огура успокаивает – бомбоубежище хоть и старое, но было рассчитано на треть населения города, по меркам тех лет, разумеется. Общины неполные - часть гулей отказались покидать квартиры и оставлять пожитки, другие решили продолжить бои с оккупантами. Кто-то перешёл к Аогири. Любопытно, но я чую здесь запахи аристократов из "ресторана". В верности Цукияме не клялись, да и жить им, мягкотелым, охота. Что ж, не возьмусь осуждать. Всех разделяют на группы, безопасности ради, и ведут разными маршрутами к нужной улице. Банда "Белых Костюмов" знает свой район как пять пальцев, но не брезгует помощью чужих группировок – все, кто хорошо прыгают по крышам, сопровождают нас, следя за обстановкой. Казуо решает остаться со мной, чему я очень рад. Моё спокойствие – со мной. Нам приходится вновь углубиться в подземку, но уже через подвал неприметного, серого здания парковки. Спускаемся бесконечными ступенями круговой лестницы, словно сектанты на мессу. И выходим к пустующей, заброшенной ветке метро. Неприспособленные к темноте люди включают фонарики, ощупывая лучами ржавые рельсы. Покатые дуги стен возвращают эхо голосов и шагов. Знакомые сырость и прохлада льнут к моей грязной коже. К счастью, когда прибываем на место, и активисты открывают массивные гермодвери бомбоубежища, включённые лампы дарят вид сухих, прибранных, просторных помещений. Стены обшарпаны временем, краска шелушится, кое-где попадаются военные плакаты, разудалые граффити и надписи вроде: "Голуби – пидоры!", но при словах "старое бомбоубежище" я представлял себе что-то гораздо хуже. И я с облегчением замечаю тянущиеся змеями водопроводные трубы. Тут наверняка можно принять душ. Наки щёлкает переключателями в электрощитке, и по залам разносится жужжание генератора. Гудит запущенная система вентиляции. Приходит время отдохнуть от злоключений. Нас размещают в одном из залов для укрываемых – большом, тесно заставленном двухъярусными койками помещении. Младенцы хныкают и капризничают, кто повзрослее – знакомятся и общаются. "Районные" трения начинают сглаживаться малышнёй, видящей друг в друге лишь друзей по играм, а не чужаков из других "стай". Мы тревожно вздрагиваем, услышав хлопок взрыва далеко с поверхности. Мы все в одной лодке, хотим того или нет. Я представляю людей, сидевших в бункере до нас. Во время войны, когда американцы сбрасывали бомбы на Токио. Все в ожогах, пепле, копоти, с отравленным гарью дыханием. Лишившиеся домов и близких. Смотрю на активистов из "Белых Костюмов", делающих перевязки раненым гулям. Чую запах готовящегося где-то кофе. Быть может, нам ещё повезло... После того, как привожу себя в порядок, подкрепляю усталый организм парочкой часов сна. В ногах по пробуждении – непонятная тяжесть. Глянув за край одеяла, вижу свернувшуюся клубком овчарку. Никто не знает, чей это пёс, и почему улёгся на мою койку. Таинственный гость изгибает брови домиком, позволяя себя погладить. Лижет руки. Позже, присоединяюсь к собратьям и волонтёрам в местной столовой. Но перед этим, пройдя по коридору, нахожу необычную стену. Она вся исполосована маленькими перечёркнутыми насечками, по семь насечек в каждом ряду. Хм. Видимо, счёт прошедших недель. В столовой напротив меня усаживаются Ямори и Тоука с кружками кофе. На стене за их спинами – плакаты с инструкциями по пользованию противогазами и респираторами. Кто-то подрисовал яркими мелками крылья укаку человечку в респираторе. На белых линзах противогазов комично проставлены точки зрачков. Кролик Тоуки, белоснежный Аяхи, давит мне на живот и на бёдра, вальяжно растянувшись. С одобрением от хозяйки: "Гордись, он на дебилов не садится!" Он тяжёлый, ушастый, большой. И толстый. Такое чувство, будто его хозяин - я. Мы – двоица бесстыжих обжор. Мы ещё и прекрасно вписываемся в ближайшую цветовую палитру – чёрно-белый монохром. На мне чёрная рубашка, белые брюки и чёрные ботинки съеденного человека. Тоука и Казуо одеты также, остальные предпочли оставить белые пиджаки. Другой одежды в убежище нет, так что все мы, потрёпанные "голубями", теперь немного приобщились к местной банде. - Такацучка вас, значит, сдала? – хмыкает её главарь, выслушав рассказ о свистоплясках в подземелье. Отпивает из кружки. – Дичь какую-то рассказываете, ребят. Я, вообще-то, и сам не знал, что глава "красных" - писака. - И весьма талантливая, - не могу не похвалить я прошлый повод для бессонных ночей. - Учитывая писанину в перерывах между злодействами... Этот разговор, по-видимому, напоминает Тоуке о словах Ямори. Об автобиографии и "трэше, которого детям знать не стоит". Нахмурившись, она тянет к себе крепкую мужскую ладонь. Разглядывает чёрные ногти. - Что с тобой произошло? - Я же говорил. Меня повязали. - Но ты ведь сбежал... да? Вместе с братвой?.. – она смотрит на него, затаив дыхание, будто надеясь услышать что-то обнадёживающее. Но активист даёт ей чашу горькой правды, приправленную сарказмом: - Малые сбежали. Девку эту, Фонарь, убил Кишо с дружком. Со мной пришлось повозиться, так что меня удостоили чести позависать в "Кокурии", - он кивает, видя её шок. – Лучшие апартаменты в Токио с добрейшим, святейшим человеком в мире. Дознавателем, то бишь, - с тонких губ срывается смешок. И в этом басовитом, хрипловатом звуке, во взгляде, гуляющем по царапинам на столе, столько боли, что по спине стелется зимний холод. Но есть и победоносная искорка. – Думал, я сдам имена детей. Работал, трудяжка сердобольный, не покладая рук. А всё зря. - Как же вам удалось оттуда выбраться? – спрашиваю я, побледневший не меньше Тоуки. Сколько людей живёт, не зная или не веря в эти ужасы?.. - Меня вытащили волонтёры "Колеса", не без помощи коллег того очаровашки. Да потом его же и обвинили в моём побеге, чтоб был повод уволить, - он облокачивается о стену с плакатами. - Помню, сижу я в бобике CCG, весь покоцанный, в крови и соплях, а мужик и баба из меня иголки со стёклами достают. Где они мясо для меня нашли, я уж не спрашивал. Имя-то блин своё не сразу вспомнил, в таком невменозе был... Потом отходил от всего месяцами, - большой палец с чёрным ногтем указывает на Хисаши Огуру, говорящего с Итори за дальним столом. – Док помогал. Он – самый нормальный человек из всех, кого я встречал, так что не мандражуйте - вы в надёжных руках. Я чувствую жгучий укол вины, хоть уже не отношусь к людям, да и совсем не причастен был к судьбам гулей. Это стыдно – слышать о человеке: "Не бойся." Присмотревшись, можно заметить, что "Белые Костюмы" стараются держаться поближе к волонтёрам, как к друзьям. А ещё, быть может, опасаясь за их жизни. Но другие гули с людьми осторожничают, невольно ожидая подвоха. Мне вспоминаются слова Казуо о переделках, в которые можно попасть ночью: "Если ты ранен и спалился перед человеком, он может прилипнуть с помощью: "Скорую вам вызову, трали-вали, в зад попали!" От такого "помогатора" надо избавляться, пока не набежали ещё. К тому же, он может оказаться следаком и подойти на расстояние удара. Если на тебе маска, проще всего – зарычать и зенками блеснуть. "Голубя" раскусишь сразу, а гражданского сдует быстрей пакета в ураган. Можно притвориться бандюком и покрыть его лихим трёхэтажным, намекнув, что у тебя есть перо. Ножичек, то бишь. Человек отвянет, и, скорее всего, вызовет ментов, но к тому моменту успеешь скрыться. Можешь брякнуть, что у тебя туберкулёз и чихнуть соплями в его сторону, но отпугнёт это не каждого. Если раны не глубокие, и душка согласится проводить тебя до дома – хорошо, но решай сам, на кой сдалось такое знакомство. Ты всегда можешь просто двинуть ему в рыло и уйти, но есть риск, что получишь жмура. Собственно, жмур – последний вариант, если совсем нет выхода. Это жизнь гуля, Канеки. Держи ушки на макушке и держись в тени. А помощь принимай от общины." - Полный капец... – сокрушается Тоука. - Почему ты не ушёл с заброшки? Мы бы все жили в двадцатом... - Помнишь, сколько швали было у нас на районе? – сгорбившись, Ямори подпирает кулаком подбородок, словно бы тот потяжелел от льдистого взгляда. - Это сейчас тут спокойно – мы с "Белыми" всё утрясли. А тогда любого слабого гулёныша могли загрызть или застрелить посредь бела дня. Тогда я хотел помочь тем, кто в беду попал или просто искал крышу, как вы с братом. Больше ведь некому было. Его подруга запускает пальцы в волосы, убрав чёлку. Качает головой. - Дурак ты, Ямори... Он лишь молча прикрывает веки со знакомым выражением "се ля ви". Кажется, я понимаю, что значит эта стоицистская тишина. "И сейчас некому, кроме меня." Рад, что активисты не побоялись спасти его. Они стали его удачной картой, а он впоследствии возглавил район и помогал собратьям, как господин Йошимура. А что было бы, если б никто не решился? - А мы с вами нигде не встречались, господин Ямори? У меня странное чувство, будто мы уже разговаривали, - признаюсь я, в замешательстве почесав затылок. – Но это ведь невозможно. Больше похоже на сон или дежа-вю... – качаю головой, смущённо отступаясь от сказанного. – Звучит ужасно глупо, знаю. - Ну почему же, - успокаивает он. – Я тебя тоже впервые вижу, приятель. Но, говорят, во Вселенной всё взаимосвязано. - Вы о параллельных мирах? – удивляюсь я такой осведомлённости. Бандит он, да непростой. Здоровяк кивает, допив кофе и отставив чашку. - Точняк. Представь, что есть огромное множество миров, похожих на наш. И прикинь, где-то мы с тобой и правда встретились. Только вот в этом "где-то" наш разговор вышел совсем другим. Мы были совсем другими. Знаешь, я рад пообщаться с тобой здесь и сейчас, Канеки. Хорошая ведь вероятность вышла?.. - Придурки... - Тоука со стоном закрывает лицо ладонями. - ...Пусть и не все согласны, - он впервые выдаёт подобие тёплой полуулыбки, словно солнечный блик на холме. Слегка тычет кулаком в девичье плечо. – Да не трясись ты, Кроль. Живой же. Я больше удивлён, что Аято у тебя от рук отбился, - он усмехается своим воспоминаниям, обращаясь ко мне. - Они такие войны устраивали раньше. Тоука ловила жуков и носилась за визжащим братиком. А тот потом приручил воробья. Она же боится птиц. - Чё ты гонишь, нихера я не боюсь! – храбрится она, изогнув губы в ухмылке и ткнув его кулаком в ответ. – Сам от сороконожек дрожишь, качок. Они подкалывают друг друга и вспоминают прошлое. Ямори говорит, что многие из оставшихся детей и подростков потом присоединились к его банде. А вот плаксивый напарник Наки – такой же бывший зек, спасённый им однажды из "Кокурии". Блондин, по моим наблюдениям – неугомонный ходячий фонтан энергии и вдохновения. Он вечно кому-нибудь помогает и, кажется, ненавидит сидеть на месте. После, главарь "Костюмов" уходит, чтобы переговорить с другими вожаками. Сердито бурчит при виде помахавшего рукой Нико: "Вафёл этот с нами..." Толстяк Аяхи всё ещё греет колени, пригвоздив меня ко скамье. Он спокоен и ленив, как истинный флегматик. Подниматься и идти куда-то мне и самому лень. Тоука, напротив, нервозно проверяет смартфон. Издаёт тяжёлый вздох, не увидев там желаемого. Пластиковый чехол на нём едва держится – был разбит в драке с "голубями". Моему гаджету хуже – на экране теперь паутина трещин. В убежище работает связь – видимо, протянуты кабели и установлено что-то вроде антенны. - Удалось дозвониться до Йорико, Тоука? – спрашиваю я. Она склоняется над чашкой кофе, прячась за чёлкой. Качает головой. - Уверен, она сейчас в безопасности, - пытаюсь я подбодрить. – Там, где их разместили, сеть может просто не ловить. - Хорошо, если так, - тихо бормочет она, помолчав. Проводит ладонью по щеке, косясь на меня сквозь пальцы. – А твои... - Тоука осекается, видимо, хотев сказать "собратья". Как иронично, учитывая, что в отношении людей оно становится всё более чуждым... Я будто спускаюсь на дно озера, забывая о жизни на берегу. И, вместо того, чтобы тонуть, дышу водой. – Тебе некому звонить? - Мой друг стал одним из "голубей", - также помолчав, признаюсь я. Глажу мягкую шерсть Аяхи, поворачивающего на голоса то одно ухо, то второе. – Я... уже не знаю, что ему сказать. Просто не знаю. А семья моей тёти... Мы друг другу всегда были чужими. Девушка отпивает кофе, задумавшись. Вновь искоса глядит на меня. Не иначе, хочет снова назвать дураком. - Семья есть семья, - произносит она вместо этого. В приглушённом девичьем голосе больше нет колючек. Она вновь погружается в попытки связаться с Йорико, отведя взгляд. Не смог бы сказать наверняка, но улавливаю в её, обычно жёсткой мимике некоторую робость. Она даже не спрашивала, где я успел обожраться. Жаль, мне не довелось знать Тоуку с самого детства, как её товарищу. Завидую... А вот их прошлое совсем незавидно. Раньше я о своей доле грустил – лишиться родителей и жить в безразличном холоде приёмной семьи... Но я не знал ни голода, ни жестокости, ни уличной грязи. Каково это – каждый день бороться за жизнь? А пройти через пытки в тюрьме, где ты - всего лишь хищное животное? Пока продолжается моя синергия с тёплым и флегматичным кроликом, успеваю понаблюдать за таксистом Акаши, Казуо, Ирими и Комой, сидящими неподалёку. Чёрно-белое для последних кажется привычным после униформы кафе, разве что в пиджаках выглядят солидней. Кома нацепил уцелевший галстук-бабочку. Мастера в официальном наряде видеть странно – отчётливей угадывается амплуа киллера. Простецкая одежда Акаши цела – ни с "голубями", ни с Аогири не сталкивался. - Убежище неплохое, но я не люблю активистов, - недоверчиво поджимает губы Чёрная Собака. - Бьют себя в грудь, разводят бурную деятельность... А по факту – пшик да и только. - Слышу завистливые нотки, - лукаво косится на неё Кома. – Его банда – целая община. - Чему тут завидовать? Быть вожаком – геморрой, - насупившись, отвечает она. – Спроси у господина Йошимуры. Его геморрой – это мы. - Ты неплохо руководишь, Кая, - замечает Казуо. – Может, и твои "Собакены" однажды разрастутся. - К нам и правда много ребят примкнуло за последний год... - А я всё надеюсь, что ты на арену вернёшься, - попивает кофе коротышка Акаши. – Такая яростная была, ух! Ставки никогда не выгорали. - Так ушла она из меня, ярость эта. Не вечно ж беситься и бунтовать, как молодёжи. Когда-то и остепеняться надо, мужики! - Ну мааамочка, - смеётся Кома вместе с остальными. Острый слух также может уловить разговор Итори с доктором Огурой. "Львица" стучит ноготками по клавишам ноутбука, пока исследователь гулей пытается не исследовать глазами её шикарное декольте. - Разведка врать не станет, док. Коицу Чигьо отвели в логово Аогири, на глубину двадцать четвёртого. Но не думайте, что все "красненькие" разбрелись по городу. Его будут охранять, как пещерку Старой Девы. - Проблематично, учитывая их новое вооружение... - соглашаясь, задумчиво потирает он усы. – Удалось ли выяснить, что за лекарством они спекулируют, госпожа Итори? - Неясно. Ходит слушок, что вакцину ввели гулям. Но это ведь полный бред, - недоумённо кривит она губы. – Гадость-то вся на людях. Кстати, как себя чувствуете? - Отлично, как ни странно. Никаких признаков жара или слабости, - пожимает плечами учёный, прислушиваясь к ощущениям. - И держитесь бодрячком, - подмечает Итори с лёгкой ухмылкой. – Каждый день в оккупации бываете, с оравой гулей под боком? - Меня уже трудно чем-то удивить, дорогая. А насчёт ваших собратьев... - он добродушно усмехается. Но не без оттенков печали. - Я бы и с людьми боялся находиться, если бы думал, к примеру, о скулшутерах. Пусть все отдохнут как следует, а завтра устроим совещание. Кролик сучит задними лапами и трепещет усами, принюхиваясь. Я наблюдаю за Йомо и Утой, пьющими кофе и говорящими о бардаке в городе. Точнее, говорит, в основном, масочник. Смотрятся чудно – у них одинаково отсутствует мимика, разве что Ворон иногда мрачно и угрюмо хмурит брови. Над его пепельноволосой головой - синий военный плакат с изображением губ: "Держи рот на замке!" Рядом с ними сидят себе в уголочке Кими и Нишики. Последний в разговоре хамоват и неотёсан, но касается девушки с такой нежностью, словно та – карточный домик. И глядит как дракон - на гору золота. Я вздыхаю. Достаю из кармана брюк полуразбитый смартфон, так до конца и не очищенный от засохшей крови. Там куча пропущенных звонков. От Хиде и тёти Асаоки. А ещё звонки с мессенджера от госпожи Рёуко. Палец тычет в окошко уведомления прежде, чем осознаю кому перезвонил первым. - Канеки? Слава Богу! Я так разволновалась, когда мне сказали, что Токио захвачен! – ахает мягкий голос женщины-бабочки. – Как вы там, где вы сейчас? - Мы в порядке, госпожа Рёуко, - спешу успокоить я. – Пока укрываемся в бомбоубежище. Но "Антейку" больше нет... - Что?.. Я рассказываю ей о событиях последних дней, в том числе, о произошедшем в фитнес центре. Ожидаю чего угодно – сетований насчёт Казуо, сожалений... Но она понимает. Всё понимает. - Наша новая община... Они почти не снабжают гулей мясом, как это делал господин Йошимура. Здесь каждый волен охотиться или забирать мертвецов, если повезёт. Так вот... - её голос полон вины. В то же время, он твёрд, словно клетки коукаку. – Нам с Хинами не везло. И это тяжелейшие поступки в моей жизни... – она затихает, подбирая слова. – Ты уже знаешь, мы с Казуо оба потеряли близких. Он может сколь угодно грубить и отталкивать от себя других, но меня никто так не поддерживал, как он. Потерять его... было бы горем для меня, - она вновь делает паузу, уже чуть дольше прошлой. - Канеки... иногда единственное верное решение может быть жестоким. - Знаю... - шепчу я. - Ты поступил правильно. Ты уже, получается, спас нас двоих... Для нас с Хинами ты всегда будешь героем. Её слова разливаются теплом и ноющей тоской в душе. Меня необъяснимо тянет туда, к её добрым глазам, ко звонкому смеху Хинами. Смеху, а не слезам девочки, которая едва не лишилась матери. Губ касается улыбка. - Спасибо вам, госпожа Рёуко... Молю, берегите себя. - И ты, солнце. Я хочу увидеть вас с Казуо живыми, когда всё закончится... Попрощавшись и отняв смартфон от уха, вдруг вижу как разбитый экран ярко вспыхивает и гаснет. Попытки снова включить его ни к чему не приводят. Я вытаскиваю из его мёртвых недр почерневшую симку. Я больше никому не смогу перезвонить. Задумываюсь о словах Тоуки, представляя где сейчас мой друг и моя тётя. Что, если на академию напали Аогири? Что, если семью Асаока не вывезли из города? Думаю об этом и понимаю, что переживания какие-то... смазанные. Будто волнуюсь о чужаках. Как странно... Нахмурившись и потерев переносицу, прячу сгоревший гаджет обратно в карман. Может, свяжусь с ними через интернет чуть позже... Беру на руки пушистого жирдяя, чтобы вернуть хозяйке. Ёрзает и вертится, недовольный, что его потревожили. - Балуют тебя, приятель, - усмехаюсь я чёрным глазкам. А возвращаясь в зал укрываемых, застаю у стены с насечками Ямори. Он скребёт новые семь линий перочинным ножиком. - У меня после зоны привычка была – вычитать в уме из тысячи по семь, - объясняет он, перечёркивая линии. Пыль штукатурки осыпается вниз. – Но это так отвлекало. Считал весь день, как хренов математик. Заменил её – делаю иногда такие вот пометки. Меня, правда, CCG чуть снова не поймали, когда я им тачку поскрёб... Боюсь спрашивать, как он вообще получил эту привычку. Под вечер он обходит залы, гася свет и лично проверяя, всё ли в порядке. Наки с братвой мясом не корми, дай побегать по поручениям, но, похоже, их вожак дотошней и принципиальней капитана на корабле. - Кровати в этих бункерах – точь-в-точь нары. Как рыба на полке вялимся, – заунывно жалуется Кома, плюхнувшийся на свою койку. – Не тюрьма ли тут была? - В "Кокурии" гули спят на железном полу. Без еды и обколотые RC-депрессантом до заплывших глаз и заложенных носов, - гасит Ямори его шуточный настрой. – И если приносят кофе, на вкус он как чья-то ссанина. А мы тут с вами шикуем, пацанята. По-барски, что называется. Он рассказывает о местном жизнеобеспечении – убежище снабжено всем необходимым как для гулей, так и для людей. Не уют городской квартирки, но безопасно и есть даже морозильники с мясом. Запахов здесь множество – следы спасённых "Колесом" зеков, укрытых от преследования семей, осиротевших детей... Я поражён участливостью Хисаши Огуры. Первый встреченный мной человек, которому по-настоящему не всё равно. Ямори вдобавок говорит, что студенты Камии, включая Кими Нишино, и парочка профессоров пытались выращивать RC-клетки. Тайно, в обход законов. - Херь, конечно, выходила, - пожимает плечами активист. – Добровольцы с толчка не слезали после тестов "продукции". Но хоть не берут пример с "голубей" - те используют свежий раствор, когда приспичит. - Раствор? – переспрашиваю я, уже чуя, что ответ мне не понравится. - Угу. Перемалывают в кашу ещё живого гуля, чтобы извлечь RC-клетки, - буднично делится он с нами пищей для ночных кошмаров. – Перед этим наживую вырезают какухо для своих игрушек – они же только необычных и сильных гулей на зоне держат. Вот ты, Канеки – экзот. Упекут, если сцапают, - видимо, лицо у меня чуть белеет, поэтому он спешит поправить себя. – Но пока вы с нами, никто никого не тронет. Не ссыте, всё пучком будет. Ямори оставляет нас, чтобы проведать следующий зал. Гляжу ему в спину, а там будто светится табличка: "Да что ты знаешь о звездеце, малыш?" И слышу, как он хлопает в ладоши, зычно гаркнув в коридоре: "Шуметь прекращаем! Ночь уже!" - Не мужик, а кремень, - тихо комментирует Кома, постучав по изголовью, мол, вот как эта кроватка. – Будешь кофе, Канеки? Спать что-то перехотелось... Кофе я и впрямь готовлю, сходив вместе с баристой в столовую. Хотя и не для себя. Для учителя, заболтавшегося с Косаткой и его приближёнными. В нём-то ещё есть место для кофе, в отличие от меня. Удивляется, конечно, но благодарит, пожелав спокойной ночи. И слегка, шутливо похлопывает меня по животу. Молодец, мол, покушал. Так мило, что смягчается даже суровое лицо Косатки. Былые жалобы на судьбу растворяются в улыбке мастера. В нашей новой надежде и сплочённости. Аогири, "голуби", вирусы... Мы со всем справимся. Мы все выживем.