***
Цзин Юань был первым, кто понял, что любит их обоих. Это произошло случайно, как озарение, — мимолётная вспышка на солнце. Он всегда считал, что Рэн любил только Дань Хэна, следуя за ним всегда и везде, как звёзды за луной. Мужчина только скалился Цзин Юаню, показывая свои короткие очаровательные клычки, и его усмешка резала, оставляя шрамы на душе. Он принимал эти порезы с благодарностью и душевным трепетом. Цзин Юань любил его до чёрных пятен перед глазами, и, наверное, поэтому не видел, как кровь в чужих глазах застывала иногда, пока Рэн хищно смотрел на него, — и было неясно, какого рода была та жажда. Дань Хэном же Цзин Юань предпочитал любоваться, как завороженно смотрят на самую драгоценную и редчайшую вещь, боясь даже прикоснуться к ней. Холодный и хрупкий, как роса на листьях перед рассветом, но при этом он — смертоносно опасный яд, способный убить лишь одной каплей. Но при этом он мог быть мягким и чутким, пряча своё сердце глубоко под тёмными водами, откуда начинают свой рост лотосы. Мужчина давно пал жертвой этого убийственного драконьего яда, захлебнулся этими чувствами, но при этом ни на йоту не напился ими. Но ему, казалось, хватало и того, что оба любимых человека были рядом с ним, всегда могли подставить крепкое плечо помощи и просто дарили ему дружеское тепло своих душ. Они были такими разными. Дракон и феникс, вода и пламя, чистота и порок, нефрит и янтарь. Кто знал, что они оба будут принадлежать ему когда-то. Кто знал, что так же, как и обрёл, он потеряет их обоих в один миг. Рэн преподносит Цзин Юаню подарок — могущественную глефу Разрушителя, божественное оружие, способное сносить горы и разделять острова одним ударом. Оказываясь в руках мужчины, рукоять приятно потрескивает электрическими разрядами, но его прошивает током от локтя до самого позвоночника совершенно не от этого. Всего одно мимолётное касание — бледные натруженные пальцы Рэна соприкасаются с рукой Цзин Юаня, когда он передает ему глефу. У того кожа светлая, давно не видящая солнца, зато вся в шрамах и ожогах от работы, проведенной за ковкой и чертежами. У Цзин Юаня же ладони цвета спелой пшеницы, мягко переливающейся на свету, и в мозолях от бесконечных тренировок. Цзин Юань думает, что ему привиделось, как Блэйд усмехается, когда нарочно продолжает это касание, и прячет за ресницами горящие глаза. — Это очень ценный подарок, — хрипло благодарит его мужчина. — Я никогда не расстанусь с этим оружием отныне. Оно подходит мне идеально. Последнее он говорит, глядя прямо в глаза Рэну, будто речь идёт совсем не о глефе, а о человеке напротив. — Тогда сразимся? Хочу посмотреть на него в бою и насколько хорошо оно соответствует твоим навыкам, — и что-то в этом предложении заранее неправильное, обреченное на провал. Цзин Юань кивает. Он умеет принимать любые провалы в своей жизни, как и тот, что он без памяти полюбил двух своих ближайших друзей, зная, что не сможет получить взаимности. Погнавшись за двумя зайцами, ни одного не поймаешь — и это чистая правда. Они сходятся в тренировочном бою без использования сил стихий. У Цзин Юаня стиль боя в использовании тяжёлых, мощных атак, будто любая из них могла расчленить крепкое тело Блэйда на две части. Но его соперник быстрый и такой же сильный, легко сносящий и отражающий эти массивные удары. Рэн ловко уворачивается от сокрушительных атак, чувствуя себя так, словно сражается со львом, ускользая из его громадных и когтистых лап. Очи «льва» поблескивают цветом горячего солнца и торжеством, когда он, казалось бы, уже сломил яростный каскад ударов Блэйда, вынудив его лишь выставлять блоки. Но в какой-то момент в Рэна будто кто-то вдохнул второе дыхание, он дышит тяжело и смазано, а глаза наливаются кровью. С огромной силой он отражает удар, нанося новый, и рука Цзин Юаня немеет от того, как принимает на себя всю эту мощь. Мужчина мог бы напрячься ещё, но он покорно поддается и опускает глефу, как бы разрешая этому охотнику на тигров одолеть его в этот раз. — Сражайся! — в ярости кричит ему Блэйд, видя, что происходит. Его это жутко взбесило: как можно так просто подставить свою грудь сопернику в бою? Или же если он только ему так поддавался, тогда в чём смысл? Цзин Юань считал его слишком слабым, недостойным противником? — Не смей мне поддаваться или я распластаю тебя прямо здесь и изобью до полусмерти! Цзин Юань будто и не слышит дальше «распластаю тебя», громко сглатывая, и слюна у него вязкая от волнения. В приступе злости Рэн пинком бьёт его в живот, заставляя согнуться от ощутимого, но не сильного удара, а затем толкает его в грудь ногой, заставляя пасть к своим ногам, будто и правда собираясь воплотить в жизнь свои угрозы. Блэйд в своих вечно чёрных одеждах кружит вокруг него, как стервятник над свежим трупом, ожидая момента, чтоб спикировать на него и впиться жадно в желанную плоть. Цзин Юань поднимается под пылающим взглядом мужчины, принимая эти правила игры, и вытирает кровь с уголка рта от прокушенной в падении щеки. Бой закручивается вновь, словно танец пламеней огня вокруг самородков золота, желая их переплавить в текучий металл. В этом, казалось бы, тренировочном бою плотно переплетаются и перемалываются костяки их душ и чувства, так странно выражаемые ими двумя. Победителем выходит в этот раз Цзин Юань, и он тепло смеётся над уязвленной самоуверенностью друга, когда они оба, уставшие и разомлевшие, идут по открытой галерее, смотря на заходящее солнце. Глефа Разрушителя и правда идеально подходила Цзин Юаню, и чудовище под ребрами Рэна удовлетворённо урчит. Он создал непревзойдённое оружие для обоих своих друзей и мог быть спокоен, засыпая ночью и зная, что оно будет хранить своих новых хозяев и всегда поможет выстоять против любого врага. Кровавые всполохи заката красиво окрашивают белые волосы обоих. Блэйд глядит на Цзин Юаня — и ему буквально больно на него смотреть от внутреннего сияния этого человека. Дань Хэн был холодной и мягкой луной его жизни, в то время как Цзин Юань — ярким солнцем, оставляющим пекучие ожоги на сердце. Наверное, если дотронуться до него, то кожа испепелится от жара, а мышцы начнут отслаиваться от кости. Рэн без страха протягивает к нему руку, чтоб коснуться и погрузить ее в расплавленное золото по локоть, не боясь боли. Он хватает потерявшего бдительность Цзин Юаня и вжимает его в стену, втискиваясь сам в это тёплое тело, неистово целуя мужчину. Цзин Юаню кажется, будто на него напал разъяренный волк, желающий обглодать его лицо и вскрыть глотку. Кровь гулко шумит в ушах, а сердце словно бьётся где-то в глотке, рвясь всё ближе к возлюбленному. Он не понимает, что делает, когда размыкает собственные губы, поддаваясь в этом спонтанном порыве страсти, и заключает Блэйда в свои объятия. Цзин Юаню будто это всё только снится, привиделось в послеобеденной дрёме, но вот Рэн — такой горячий и живой, острый и опасный — глубоко целует его, переплетая языки и касаясь нёба. — Что происходит… Но размазанный вопрос теряется меж их влажными губами. Блэйд вгрызается в него снова и снова, влажными от волнения руками цепляясь за шею мужчины, короткими ногтями впиваясь в кожу. И для Цзин Юаня это почти пытка — долго сдерживаемые чувства грозятся безудержным потоком вырваться из груди и захлестнуть иссохшие земли его души, что слишком долго страдали от безответной любви. Только спустя какое-то время Рэн отпускает его из пленительных объятий, отступая на пару шагов назад, и выглядит, как вампир, удовлетворивший свою жажду крови. Но глаза говорят об обратном — тёмнеющие угли возбуждения всё ещё тлеют в этих прекрасных очах. Блэйд с усмешкой облизывает губы, и в последнем всполохе заката скрывается в тёмном коридоре галереи. Цзин Юань тут же вздрагивает и рывком бросается за ним, будто собирался поймать тень. Всё же он догоняет его, ловя за белое запястье, и сбито уточняет: — Я думал, что ты любишь Дань Хэна. У Блэйда кровоточит треснувшая губа, придавая его бледному облику демонической красоты. — Люблю. А ты разве нет? — и этот ответ ощущается, как раскалённый нож, приставленный к горлу. — Тогда почему ты…? Блэйд молчит какие-то несколько секунд, наслаждаясь, как калейдоскоп различных эмоций сменяется в глазах напротив — лучи осеннего солнца то пробиваются сквозь тучи задумчивости, то сникают вовсе. Какой же он всё-таки чудесный. — Дурак, — Рэн беззлобно смеётся в ответ. — Он любит тебя тоже. Как тебя вообще можно не любить? Казалось, будто кровь стремительным потоком действительно хлынула из его вскрытого горла, и Цзин Юань задыхается от резкого прилива питательной жидкости в сердце. То место под ребрами сдавленно болит, будто не в силах принять столько крови за раз. Он чувствует себя котом, что запихнул в пасть целиком слишком большую толстую мышь от голода и теперь не может её проглотить. Цзин Юань ещё долгое время стоит уже один посреди коридора галереи, не в силах сдвинуться с места. Нужно время, чтоб человеку, вернувшемуся из пустыни, привыкнуть к воде, что его окружает повсюду теперь. Нужно время, чтоб человек, не знающий ответной любви, принял её существование в свою сторону. Та мечта, об исполнении которой он и не думал никогда, сама материализовалась в его жизни. И призрачно ощущая в ладонях тяжесть двух чужих сердец, Цзин Юань уже тогда впервые почувствовал страх от возможности их утратить. Он крупно вздрагивает, как если бы его пронзила ядовитая стрела. Мужчина твёрдо обещает себе, что сделает всё возможное, лишь бы защитить самых дорогих ему людей, ещё не зная, что не всегда есть такая возможность. Ещё не зная, что не сможет сдержать обещание хотя бы перед самим собой.***
Как и ожидалось, проливные дожди и холода накрыли Лофу, обещая затяжные серые дни и частые аварии яликов из-за плохой видимости. Цзин Юань предпочитал в такие дни заняться чтением скучных трактатов в богом забытой секции архива, вслушиваясь в отзвуки дождя за окном, — при таком раскладе дел лучше всего клонило в сон, а потом так сладко спалось прямо на столе для чтения и письма. Но в этот раз он слышит приход незваного гостя в библиотеку. Тот заходит, накапывая лужи воды с одеяний, и небрежно роняет светлый зонт из промасленной бумаги у входа, расписанный струящимся силуэтом дракона над заснеженными горными хребтами. Видьядхара ненадолго застывает, завидев, что он не один в библиотеке. Кто знал, что в такую пору кого-то действительно увлечет изучение древних непопулярных текстов в промозглом архиве. Они здороваются, и Дань Хэн внимательным взглядом осматривает Цзин Юаня, будто ищет какой-то подвох в его нахождении здесь. Но после задумчиво выдыхает, и идёт к полкам с литературой, хотя мужчина может поклясться, что видел, как взгляд парня разочарованно скользнул совсем по другому отделу с книгами, что располагался поодаль. Цзин Юань пытается вспомнить, что за книги хранились там. Что-то про врачевание, кажется, древнюю медицину и что-то ещё из унылого, но мужчине больше не удается вспомнить, потому что те полки никогда не манили его любопытный взор. Он подойдёт и посмотрит, что там, позже. Возможно, позже. — Может, чаю? — после некоторого молчания, предлагает Цзин Юань, завороженно следя за чужим статным силуэтом, напоминающий молодой и высокий бамбук. Иньюэ-цзюнь соглашается, и его взгляд, брошенный из-за плеча, будто теплеет на мгновение. Цзин Юань знает, что Дань Хэн не любил такие виды чая, как «Яркая луна подобна морозу» или «Индевеющая глазурь», что освежали голову и дарили ощущение слабой горечи во время и холодка на языке после распития. Ему по душе были больше «Перья феникса» с лепестками роз, жасмина и кусочками сухофруктов, который разгонял кровь по венам, горячил тело и согревал приятным, немного вяжущим вкусом нутро. У Пожирателя Лун слегка подрагивают уголки губ в одобрении, когда он чувствует аромат любимого чая от чашки, поставленной перед ним. Хотя он прекрасно знал, что Цзин Юаню нравился совершенно другой, но сам тот факт, что мужчина знал и учёл его предпочтения, затрагивали самые острые струны его души. — Не думал, что повстречаю тебя в такой холодный день здесь, — как бы между делом произносит Цзин Юань, его тянет начать разговор. — Что привело тебя сюда? — Хотел тебя спросить о том же, — Дань Хэн изящным пальцем водит по горячему краю чашки, и фарфор издает еле различимый мелодичный звук. — Я думал попрактиковаться в чтении элегий. Пар, поднимающийся от пиалы, закрывает часть лица видьядхары полупрозрачной вуалью, и казалось, будто его глаза подернулись слабой дымкой, как от холода запотевшие стекла. Цзин Юань, как заворожённый, следит за каждым движением парня. Его прежнюю сонливость как рукой сняло. — А мое присутствие не помешает? Хотя ты ведь знаешь, что я всегда питал слабость к элегиям видьядхар. Да и просто слабость к видьядхарам. А именно — к их прекрасному старейшине. — Твоё присутствие только скрасит моё одиночество и подарит мне одного преданного слушателя, — Дань Хэн немигающе смотрит прямо в глаза Цзин Юаню, и мужчина видит, как хищные зрачки дракона то расширяются, то сужаются. Раньше бы он списал это странное наваждение между ними на свое искаженное восприятие, но сейчас почти тактильно ощущает, как с ним флиртуют. Как-то по-опасному и филигранно, как острым скальпелем вырезают из бумаги фигурки для театра теней. Иньюэ-цзюнь и правда читает ему вслух печальные элегии о героях и разлученных возлюбленных, о падении империй и предательстве родных. Они как заклинатель змей и сама змея, но роли их поменялись местами — заклинатель был очарован шипением змеи, что кольцами обвивалась вокруг его тела. В какой-то момент Цзин Юань ощущает, как что-то прохладное небрежно касается его ног под низким столиком для чтения, за которым они сидят. Он краем глаза замечает, что это мощный и длинный хвост Дань Хэна свернулся под столом и кончиком постоянно задевает ногу мужчины. Он почти чувствует зуд в руках, чтоб не схватить его и не прижать его к себе, — в желании поймать мельтешащую вещицу, как кот, что ловит пушистую травинку-хвост. В это же время голос Дань Хэна завораживает глубоким звучанием, утягивая в тёмные воды всё глубже и глубже. Пожиратель Лун почти не спускает с Цзин Юаня своих бирюзово-прозрачных глаз, бесстрастно и жестоко читая: — …и лишь войдя мечом в тугую плоть мою, сломаешь душу ты под тяжестью греха. Воздай же мне, испив проклятую вину, и пусть тела раскрошит жажда бытия… Цзин Юань даже жалеет, что решил вслушаться в текст, потому что сейчас даже кровавый момент убийства в произведении его воспалённый разум под пристальным взглядом Дань Хэна трактовал как особо страстную сцену на алеющих простынях. Или же, возможно, и правда было написано слишком пошло. Мужчине хочется встряхнуть головой или выйти под ледяной дождь, но даже это не помогло бы отделаться от жарких мыслей. Закончив с чтением, Иньюэ-цзюнь наливает себе ещё чая, и только сейчас мужчина подмечает в его бесстрастном облике одну выбивающуюся деталь — кончики его ушей алеют. Возможно, не один Цзин Юань думал не о том, пытаясь вникнуть в текст. А ещё мужчина замечает, как видьядхару уже долгое время бьёт озноб, и с каждой минутой он становился будто всё сильнее и сильнее, как трепещет лист клёна на холодном ветру. — Мне кажется, ты замерз, гэгэ. Цзин Юань не знает, насколько это будет уместно, но он стаскивает с плеч свой алый плащ и, вставая, набрасывает его на плечи Дань Хэна. Уже собираясь сесть обратно на свое место, парень резким движением останавливает его, крепко вцепляясь в одежду на груди и силой притягивает его. — Сядь рядом со мной, — тоном, не терпящим возражений, почти приказывает он. — От твоего тела исходит тепло. Разумеется, Цзин Юань знал, насколько сильно видьядхары, как хладнокровные, зависимы от температуры окружения, но он не думал, что такая простая просьба будет звучать так жарко. Он садится поближе к Дань Хэну, прижимаясь бок к боку, бедро к бедру. Мужчине кажется, что он сейчас расплавится от переполняющих его нежности и желания одновременно. Разумеется, как тут Рэн мог не влюбиться в него? Невозможно было устоять перед этим ледяным обаянием и божественным естеством Пожирателя Лун. Только на мгновение вспомнив о Блэйде, Цзин Юаня накрывает новая волна всепоглощающих чувств, заставляя его до боли прикусить внутреннюю сторону щеки, чтоб вернуть себе хоть крупицу разума. Оба эти мужчины слишком легко вздымали в его сердце сильнейший ураган. Однако любые попытки отвлечься были на корню разрушены и сравнены с землёй, когда гладкий, влажно поблескивающий хвост Дань Хэна лёг за его спиной, обогнул вокруг талии Цзин Юаня, а потом скользнул ниже по ноге, оплетая кольцами бедро и крепко сжимая его. Сердце мужчины безнадежно пропустило несколько ударов. Он не ожидал такого — да что там, он никогда даже в самых смелых снах не воображал такого невинного, но в тоже время безумно возбуждающего действия. Пожиратель Лун по-змеиному чувствует вибрации, исходящие от колотящегося сердца и судорожно сокращающихся лёгких в напряженном дыхании. Он ощущает, как быстро бьётся пульс Цзин Юаня и как жар его тела становится всё сильнее. Губы Иньюэ-цзюня наконец изгибаются в подобие ухмылки, когда он набирает короткое сообщение Рэну: «Я замерз. Встреть нас с библиотеки. И не забудь взять ещё один зонт.»***
Зонты оказались им в действительности не нужны. Как бы не замерзал до мозга костей Дань Хэн под ледяным ливнем, но вода, льющаяся с небес, его живила и питала, связывая с давно погибшим эоном Постоянства. Он роняет зонт в лужи и подставляет своё прекрасное лицо под капли, жестоко иссекающие кожу. — Дань Хэн? — зовёт его Рэн, собираясь поднять зонт, но так и застывает, не закончив движение. Они с Цзинь Юанем каменеют, не в силах оторвать взгляда от изящного видьядхары. Его волосы полностью намокли, как и одежда, прилипая к хорошо сложенному телу. Капли воды стекали по лицу, очерчивали подбородок и скользили по шее, по притягательно выделяющемуся кадыку. Пожиратель Лун немного склоняет голову в сторону, приоткрывая бирюзовые глаза и обводя непроницаемым взглядом двух заворожённо глядящих мужчин. Он легко усмехается, и лёд его глаз покрывается трещинами. Они втроём бегут под дождём, отбросив зонты, и веселятся, как дети. Цзин Юань заливисто смеётся, бросая взгляды то на Рэна, то на Дань Хэна. Их смех сливается в один и тонет в шуме воды. Она хлюпает в сапогах, заливается холодом под самые нижние слои одежды и наполняет их чувством общего единения и счастья. Весь Лофу погружен в водяную дымку, и улицы абсолютно пусты, когда они добираются до резиденции Иньюэ-цзюня. Дань Хэн распоряжается служанке приготовить им горячего чая с закусками и принести сухую одежду к его покоям, чтоб согреться всем. Но они так и не дожидаются этого. Рэн не знает, в какой момент не выдерживает и одной рукой притягивает за шею Дань Хэна, целуя его губы, что так сильно дрожат, а другой хватает Цзин Юаня за запястье. И все трое оказываются втянуты в странные совместные объятия. Блэйда лишь сильнее раззадоривает непокорность Иньюэ-цзюня, и ему приходится со всей силы надавить ему на подбородок, чтоб глубоко поцеловать его. Дань Хэн опасно шипит, клыками вцепляясь в ответ. Но кровь с губ Рэна уже мягко слизывают другие губы, когда его притягивает к себе ближе Цзин Юань. Однако чужие цепкие руки тут же жадно оттаскивают мужчину от Блэйда, вынуждая прижаться к Пожирателю Лун. И Цзин Юань с радостью принимает жёсткую ласку дракона, покорно приоткрывая рот и обхватывая его прекрасное лицо своими большими тёплыми ладонями. Он надеется его согреть, чтоб перестал трястись до цокота зубов. Они путаются в руках друг друга, тонут в холодных, мокрых объятиях, беспорядочно сплетают руки, поочередно вжимая каждого в стенку. Цзин Юань отрывает Рэна от Дань Хэна, чтоб сцепиться с ним губами и зубами, но получает ревностный укус в шею от Иньюэ-цзюня сзади. — Иди сюда, — он не придумывает ничего лучше, как привлечь его к себе тоже и заключить в крепкую хватку сильных рук, шепча ещё что-то своим низким голосом. Мужчины не могут поделить между собой друг друга, выдирая каждого из когтистых лап, ведь все тут были по-своему хищники и собственники. Такова была их жадная мужская природа, желая в страсти вырвать, отхватить кусок послаще и вцепиться острыми зубами в сочное мясо. Но только жертвы среди них не было — лишь одна бесконечная драка в погоне за удовольствием. И тут было уже не особо важно: даешь ты его или получаешь, — главное, что сражаешься. Любовь была для них таким же полем боя или доской для вэйци, но в этой игре не было ни победителя, ни проигравших — только свихнувшиеся во взаимных чувствах и сладострастии игроки. Они сдирают с себя многочисленные слои мокрой одежды, помогая друг другу расправиться с завязками и пуговицами, попеременно осыпая поцелуями открывшиеся плечи и грудь. Даже сейчас, после некоторых прелюдий тело Дань Хэна дрожало от пронизывающего холода, а кожа ощущалась льдом в обжигающих руках мужчин. Поэтому он сам уселся на постели перед Цзин Юанем и притянул к себе сзади Блэйда, чтоб хотя бы так попытаться согреться как можно быстрее меж двух тел. — Мне холодно, — сдержанно проговаривает Иньюэ-цзюнь, но можно ощутить, как дыхание его становится тяжелее. — Придвинься немного ближе к Юаню, — говорит Рэн, и слышно, как у него развязывается язык в возбуждении, обращаясь к старшему другу фамильярно по имени. — И станет теплее, моя луна. Блэйд страшно кусает за плечи и шею, сдавливая твёрдые бёдра видьядхары, словно выточенные из белого нефрита. Цзин Юань же целует его глубоко и мягко, неспешно вылизывает его рот и отрывается от его опьяняющих губ, лишь чтоб снова через мгновение голодно припасть к ним. Возбуждаясь всё сильнее, у Дань Хэна от переизбытка духовной энергии удлиняются рога, становясь цветом голубого аквамарина, а на плечах, щеках и по линии хребта проступает жёсткая чешуя, сверкая на светлой коже и походя на инкрустированные самоцветы лазурного оттенка. Его хвост тоже наливается силой, вытягиваясь длиннее и по-змеиному поблескивая в полумраке. Им он оплетает Рэна за талию, лишний раз напоминая о своей божественной драконьей сущности, и это лишь сильнее подливает масло в огонь их вожделения. Они переплетаются телами — Дань Хэн не замечает, как уже оказался так близко к Цзин Юаню на его коленях, а руки Блэйда проводят с напором по его бокам, вырисовывая пальцами каждую проступающую мышцу на сухопаром жилистом теле. Его холод постепенно тает льдом, испаряется водой под напором двух разгоряченных мужчин, желающих Дань Хэна так сильно, словно сейчас собирались вплавить его в себя, разорвать на куски и поглотить, как ненасытное зверье. Но кто сказал, что парень собирался остаться в стороне от пира на его же вековых костях? О нет, он сопротивлялся в свойственной себе манере и на протянутую руку отвечал горячими укусами. Иньюэ-цзюнь решил отыграться на этом ласковом Цзин Юане, вынуждая и его показать свой звериный оскал, что прятался под белоснежной шерстью, как скрываются лезвия когтей в кошачьих лапах. Пожиратель Лун надругался над его торсом, пачкая алыми и болючими отметинами любой доступный участок кожи, сильно оттягивал его волосы и причинял боль каждый раз, стоило его только поцеловать. В какой-то момент Цзин Юань не выдерживает и грубо хватает видьядхару за шею одной рукой, запрокидывая его голову, и с нажимом проводит по ней, надавливая на манящее адамово яблоко, что заставляет Дань Хэна приоткрыть рот и непроизвольно сглотнуть. Это ощущается, как острый коготь, приставленный к глотке, чтоб проткнуть её насквозь. — Всё никак не успокоишься, м? — насмешливо мурчит Рэн на ухо Дань Хэну, показываясь из-за его спины, и укладывает подбородок ему на плечо. — Посмотри, до чего довел беднягу Цзин Юаня — он, кажется, хочет придушить тебя, а ты только и рад его раздразнить. Пожиратель Лун на это фыркает и раздражённо дёргает плечом, но при этом он довольно прищуривается, и слабая улыбка расцветает на его припухших губах. Разумеется, Блэйд был прав. В глазах Рэна мелькает отравленной стрелой какая-то тёмная идея. Он правой рукой обхватывает снизу подбородок Дань Хэна и просовывает большой палец меж ровного ряда опасных зубов, заставляя его приоткрыть рот сильнее. В то время как левой рукой со всей силы бьёт его по напряженному бедру, оставляя алый след на молочной коже. Видьядхара встрепенулся в его руках, и Цзин Юань вместе с ним от неожиданного звонкого удара. Развернувшая картина перед мужчиной была до дрожи пошлой и вызывающей, но Цзин Юань с упоением продолжает смотреть, как ладонь Рэна снова и снова опускается на ягодицу парня с характерным шлепком. Большой палец Блэйда в его рту не даёт сомкнуть челюсти, чтоб сдержать слабые стоны, теперь больше похожие на хныканье. Таким Пожирателя Лун Цзин Юань еще никогда не видел и не представлял даже в самых смелых фантазиях: темнеющие затуманенные глаза, скопившаяся слюна, что стекала по подбородку от практически невозможности сглотнуть, и эта дрожь упругих бедер от каждого удара… Его хотелось до помутнения разума, здесь и сейчас, иначе умрёшь в страшных муках на месте. Цзин Юань решает играть на контрасте: пока Рэн изматывал его болью, он нежно припадает к особо чувствительному месту за мочкой уха, вдыхая свеже-пряный, бальзамический запах парня. Мужчина вылизывает его ушную раковину, слабо сжимает клыками хрящевую ткань, и попеременно проходится свободной рукой по копчику, где хребет плавно переходил в драконий хвост. Эти противоречивые ласки, как и характеры его любовников, изводили Дань Хэна до болезненного возбуждения, которым он слабо трётся о живот Цзин Юаня, пачкая его предсеменем. Когда Рэн прекращает его бить, он, будто извиняясь, растирает и массирует место ударов и осторожно целует Иньюэ-цзюня в плечо. Он убирает палец из его рта, обнаруживая глубокие продольные раны от зубов на нём. Если это и была плата за такое чудесное действо, то Блэйд мог бы пожертвовать и всю руку до локтя, чтоб насладиться этим трепетом и горячей от ударов кожей снова. В какой-то момент Рэн с Цзин Юанем переглядываются, и первый хитро оскаливается, слегка приподнимая брови. Глаза же Цзин Юаня бликуют в ответ довольным лукавством — они понимают друг друга без слов. Мужчина ладонями разводит сильнее ноги Иньюэ-цзюня, в то время как Блэйд вводит в его пластичное тело пальцы, растягивая его. Нельзя было пошло сказать, что он «тёк», но из-за навыков и водной духовной энергии его тело само выделяло больше вязкой прозрачной смазки, облегчая процесс подготовки. Дань Хэн стискивает в пальцах плечи Цзин Юаня до белых пятен, что после наливались стремительно кровью. Он только сдавленно дышит, стараясь не издавать громких неприличных звуков. Даже в тумане вожделения Пожиратель Лун старался не потерять своё лицо и образцовое сдержанное поведение, не в силах себя отпустить. Однако чем настойчивее его ласкали чужие пальцы, приятно надавливая и растягивая, тем стремительнее видьядхара терял любую концентрацию. Окончательно почва уходит у него из-под ног, когда Рэн входит в него сам, заставляя громко вдохнуть и поспешно стиснуть зубы, не попадая клыком на клык. Дань Хэн вжимается в грудь Цзин Юаня, будто стараясь уйти, замедлить те напористые, неспешно ломающие его движения в собственном теле. Мужчина гладит его по лицу и целует, влажно сплетаясь языками, пока дыхание Блэйда сзади тяжело оседает куда-то в районе лопаток Иньюэ-цзюня, когда он шепчет: — Ну же, не дергайся, я буду осторожнее. Дань Хэн все же расслабляется немного, и, прижимаясь лбом ко лбу Цзин Юаня, скользит изящными пальцами по его торсу ниже, накрывая рукой его возбуждённый горячий член, обхватывая его и скользя от головки до самого основания. На самом деле, он был благодарен Цзин Юаню за его бесконечную мягкость, терпеливость и щемящую нежность, с которой он обходился с ним, несмотря на еле сдерживаемое желание растерзать его. Пожиратель Лун ловит своими покусанными губами чужие стоны удовольствия, срывающиеся будто перья с птичьих крыльев. Они еле касаются губами, глотая напряжённые вздохи друг друга. Дань Хэн слегка сжимает руку, с усилием проводя по влажному члену Цзин Юаня. Парень осклабливается, выбивая из него неожиданно насыщенный низкий стон, отдающийся вибрацией по всему телу как Иньюэ-цзюня, так и Рэна за его спиной. Когда толчки становятся развязнее и быстрее, а их тела сталкиваются с гулким звуком шлепков, то Цзин Юань накрывает движущуюся руку Дань Хэна своей большой ладонью. Мужчина направляет, обхватывает оба их члена вместе, одновременно ублажая друг друга, — и когда нежная, высокочувствительная кожа в тех местах соприкасалась, это заставило бы воспламениться даже воду. Скользкий предэякулят, обильно выделяющийся мужчинами, смешивается между собой, липкими нитями растягивается меж пальцами и обволакивает их. Цзин Юань и Дань Хэн не соединяют рты в поцелуе, но их губы приоткрыты и так близко друг к другу, что они буквально дышат одним дыханием на двоих. Иньюэ-цзюнь изнемогал от ласк, окутывающих его со всех сторон: Рэн с остервенением толкался в него сзади, заполняя его жаром изнутри, а Цзин Юань изводил, надрачивая им обоим и целуя его покрасневшие уголки глаз, чувствуя слабую соль на языке. Видьядхара утомленно падает на широкую грудь Цзин Юаня, пока двое мужчин так крепко сжимали его между собой, раскаляя докрасна даже кости. В этот момент Блэйд, глядя омутами из крови, тянется ближе к Цзин Юаню и склоняется над плечом Дань Хэна, чтоб сцепиться в удушающем поцелуе с мужчиной. Рэн тактильно ощущает его кошачью улыбку. Так проникновение выходит особо глубоким, и Дань Хэн изливается, стараясь как можно сильнее слиться в это мгновение с обоими возлюбленными. Они поочередно кончают за ним следом: Блэйд — прямо внутрь него, ощущая, как рывками сжимаются мышцы входа у основания, Цзинь Юань — не разрывая мокрого поцелуя с Рэном и не выпуская из хватки уже обмякшей, подрагивающей после оргазма плоти Дань Хэна. Несмотря на уже догорающие благовония, комната всё равно полнится запахом совокупления и страсти, отдаленно напоминая сладковатый запах свежего мяса. Ароматические палочки истлевают окончательно, но никто не спешит зажечь новые. Лишь после нескольких соитий подряд, когда расслабленный Дань Хэн лежит сверху на Рэне, а Цзин Юань прижимается к нему со спины, ему в всё ещё пылающий возбуждением разум приходит навязчивое желание попытаться принять их обоих. После он уже и не вспомнит, как сипло и сбивчиво просил их об этом. Иньюэ-цзюнь, кажется, уже достиг пика трижды под безудержными ласками своих партнёров, а вспомнить, сколько раз они проникали в него и кончали, пока не получалось. Его тело совсем стало мягким и податливым, как платина под влиянием температуры. Залюбленный и заласканный Дань Хэн уже привык к сверхстимуляции, что почти не чувствует дискомфорта, когда прикасаются к нему снова и снова, к постоянно возбуждённым и особо чувствительным местам. Ему приходится полностью расслабиться и отпустить себя, всецело вверив тело Цзин Юаню и Рэну, чтоб принять их обоих одновременно. Только благодаря предыдущим ласкам, особенностям пластичного тела и навыкам самолечения, Дань Хэну удаётся это сделать без травм и сильной боли. Он судорожно выгибается, трепеща, как бабочка, пронзенная иглой, когда в него медленно вторгаются оба мужчины. Блэйд приглушенно рычит сквозь крепко стиснутые зубы, намертво впиваясь пальцами в ягодицы парня, не давая ему ни уйти от этого, ни сдвинуться с места. В это же время Цзин Юань низко стонет ему на ухо от переполняющего его удовольствия, утыкаясь лицом во влажный изгиб плеча, и поддерживающе поглаживает ладонью его по пояснице. В том самом очень чувствительном месте, где лазурная чешуя хвоста переходит в кожу. Дань Хэна распирает от доселе неизвестного ощущения такого полного, чрезмерного заполнения. От переизбытка чувств он несдержанно стонет, как никогда прежде, завлекая в объятия обоих обожаемых мужчин. Он развязно, поверхностно целует Рэна, а свободной рукой обнимает Цзин Юаня за шею. И его не покидает ощущение абсолютного, неповторимого единения их душ, пускай и через такой грешный, но невероятно приятный процесс. Постепенно они заполняют его полностью, и Пожиратель Лун с неким ожогом стыда ощущает, как чужая сперма, что была в нём, понемногу выталкивается из его тела даже при неспешно нарастающем темпе движений, вязко капая на постельное. Рэн нетерпеливо толкается в особо узкое тело, почти причиняя самому себе боль, с наслаждением чувствуя, как часто вздымается грудь Иньюэ-цзюня и как сдавленно стонет Цзин Юань, растягивая ещё сильнее видьядхару собой. Такими он ещё не видел своих возлюбленных, в который раз поражаясь насколько же они восхитительны. Как же сильно он их любит. У Дань Хэна натурально дрожат ноги от такого напряжения, он практически падает на грудь Блэйда, весь мокрый от пота и измученный желанием. Он всё ещё думает, что это слишком для него и он просто не выдержит эту сладкую пытку до конца, потеряв все силы. Парень больше не может контролировать свои движения и стоны, а глаза полностью превращаются в светящиеся затуманенные омуты. Рэн и Цзин Юань, кажется, уничтожают его. От Иньюэ-цзюня словно не осталось уже ничего, он больше не может себя назвать разумным существом, сгорая в этой грязной животной страсти. В голове становится абсолютно пусто, все мысли выбиты глубокими толчками в расплавленном теле, и он еле слышимо хрипло зовёт по именам своих любовников. — Тише, тише, я рядом, — Цзин Юань гладит его по волосам, целует их, склоняясь ниже, пока Блэйд хрипит на ухо парню лишь одному ему известные неразборчивые нежности. Дань Хэн кончает уже в предобморочном состоянии, вскидываясь на мгновение и крупно вздрагивая, как в предсмертной судороге, и пачкает свой живот и Рэна. Цзин Юань и Блэйд заканчивают позже, всё ещё продолжая вбиваться в измождённого, тяжело дышащего Дань Хэна. Его хвост всё это время обвивал ноги обоих партнёров, не отпуская от себя, будто намертво привязывая. Они вторгаются в его тело всё яростнее и быстрее, с извращённым удовольствием чувствуя, как их члены крепко соприкасаются, трутся друг о друга в горячем влажном нутре Иньюэ-цзюня. Цзин Юань склоняется ещё ниже над спиной Дань Хэна, как бы нависая над ним и Рэном одновременно. Блэйд приходит к развязке следующим, снова и снова очерняя укусами шею бессознательного Дань Хэна, словно собирался съесть его к рассвету. Он стискивает его бедра особенно сильно, так как мышцы парня больше не были напряжены, будто собирался пальцами прорваться до кости и ощупать её. Рэн обильно кончает с гортанным стоном, выгибаясь в пояснице, и белые ресницы трепещут, скрывая за собой закатившиеся белки. За ним кончает и Цзин Юань, снова выплескиваясь внутрь любимого человека с низким долгим хрипом, и обессиленно падает на подушки рядом с Блэйдом, что до сих пор осторожно держал в своих объятиях Дань Хэна. Удлинившиеся из-за перенасыщения духовной энергией рога Пожирателя Лун и проступившая чешуя на его теле постепенно исчезали, рассыпаясь частицами лазурного света. Они с Рэном аккуратно укладывают Иньюэ-цзюня между собой: его стоило согревать даже под одеялом и всю оставшуюся ночь, потому что ливень и буря всё никак не утихали за окном, обещая долгий сезон дождей. Дань Хэн эгоистично не отказался бы, чтоб его так согревали и все оставшиеся жизни, даже если на улице будет жарко палить солнце. И при этом Цзин Юань и Блэйд были бы совершенно не против. Мужчины шутливо бьются руками, царапаются, решая, кто будет обнимать парня за талию, но в итоге всё заканчивается ничьей, лениво вцепляясь в него вместе. Возможно, это первый раз, когда они — дремлющий лев и бешеный волк — так мирно приходят к общему пониманию в любви к одному дракону. Позже, когда на сером небосводе нельзя будет разобрать, наступил рассвет или уже перевалило за полдень, они, одетые в лёгкие нижние одежды, будут пить вместе подогретое вино с орехами и засахаренными фруктами, наслаждаясь компанией друг друга. Эту ночь, как и все последующие, Цзин Юань запомнит навсегда, высечет иглой в памяти, выведет красными чернилами из своей крови на белом полотне души. Тогда казалось, что эта комната всегда будет полниться их бесконечными разговорами, улыбками, печальными элегиями под звон кастаньет, дружескими перепалками, шорохом смятой одежды и сладострастными стонами вперемешку с сбитым дыханием. Но в какой-то момент всё вымел ветер одиночества и утраты, а солнце залило комнату бездушным светом, согнало все тени и высветило каждый тёмный угол, чтоб показать Цзин Юаню: ты больше не сможешь найти своих любимых в этой комнате, как бы не искал.***
Болезненными вспышками сменяются картинки последующего прошлого. Ослепляют, но не выжигают сетчатку — они выжигают душу до обуглившихся краев. Иньюэ-цзюнь держит на руках их умирающего возлюбленного. Рэн цепляется окровавленными, изрезанными обрубками пальцев за белые одеяния Дань Хэна, не желая умирать так ужасно снова и снова. И жить тоже не желая. — Не переживай обо мне… Не смей… даже пытаться… Просто когда меня уже не будет рядом… просто взгляните на своё оружие и вспомните обо мне, — сдавленно от боли и совершенно невпопад произносит Блэйд. — Вспомните… Это будет лучшей наградой для меня тогда. Цзин Юань подходит ближе и оседает на колени рядом с ними, пытаясь зажать раны на груди и животе Рэна, но их так много по всему телу, что это бесполезно, как пытаться своим телом преградить поток горной реки. Пожиратель Лун в ночь погубил почти пять тысяч человек, чтоб спасти одного. Статисты передают Цзин Юаню позже сухие листы пергамента с не менее сухими, бездушными данными. Две тысячи человек пострадало, а остальные… просто исчезли, пропали без вести. Но генералу лучше других было известно, что розово-желтая влажная пыль, что ещё долгое время засыпала место сражения, подобно снегу, — это кости и плоть, внутренности и жилы, мысли и желания погибших людей, которые оказались буквально растерты, расщеплены в труху невероятной силой Иньюэ-цзюня. Цзин Юань никогда не осуждал его за содеянное, потому что знал, что будь бы он на его месте, то поступил бы так же. Он рвёт и мечет на собраниях, пишет тысячи писем старейшинам в комиссию Десяти с просьбой о помиловании Дань Хэна, излагаясь максимально вежливо и дипломатично, но в действительности ему кажется, что вот-вот кровь горлом пойдет от злости. Хотя бы здесь у него что-то получается. Он ликует, когда получает лаконичный ответ с одобрением его предложения, где окончательное уничтожение Пожирателя Лун заменили на обычную казнь с перерождением. Он почти смеётся от радости и облегчения, сидя в своем кабинете около полуночи, и пьет сливовое вино, которое так любил Рэн. Вкус на языке неожиданно вяжет терпкостью. На столе в пиалах лунной росой сверкает ещё рисовая водка и остывший чай. В комнате догорают благовония, но тихий приглушённый смех Цзин Юаня становится всё насыщеннее и насыщеннее, скользя мягкой шерстью по стенам. Но в какой-то момент он вздрагивает всем телом над столом, сжимая в руке бумагу с ответом от старейшин, — его смех теперь звучит так, словно рвутся полотна шелка. Рвутся полотна его души. Резким движением мужчина сметает со стола всё. Со звоном бьётся фарфор и разливаются напитки, бумаги взметаются вверх и медленно оседают убитыми белыми птицами на пол. Комната погружается в молчание. Это не было победой на самом деле. Он не знает где Рэн, Дань Хэна казнят со дня на день, и он забудет абсолютно всё, переродившись. Было ли это победой? Конечно, нет. Незадолго до казни Цзин Юаню удается встретиться с Иньюэ-цзюнем. Они соединяют свои руки через решетку, переплетаясь пальцами, — тёплая ладонь накрывает мертвенно-холодную. Сейчас он похож на диковинную птицу, запертую в клетке, скованный по рукам и ногам цепями. Дань Хэн прищуривает свои голубые глаза, и они мягко переливаются сожалением. — Не печалься по мне, А-Юань. Не могу видеть тебя грустным, — парень прижимается лицом к прутьям камеры. — Я никогда не забуду тебя и Рэна. Всего, что вы сделали для меня. Цзин Юань целует его бледные пальцы в своих, покрепче стискивая зубы. Слезы душат его, скребут лезвием по глотке. — Не забудешь. Но вспомнишь ли? Этот вопрос уничтожает Иньюэ-цзюня. Он внешне остаётся спокоен, но непролитые слёзы индевеют на ресницах. — Вспомню, А-Юань. Конечно, я вспомню. И оба знают, что это ложь. Ещё ни один видьядхара не смог вспомнить жизнь в своем прошлом воплощении. На рассвете Пожирателя Лун казнят, и толпа взрывается с кровожадным упоением и ликованием. А Цзин Юань помнит только, как рассветное солнце в последний раз наполнило глаза Дань Хэна божественным сиянием и окрасило его бледные щеки лёгким румянцем. Кровь брызнула, и будто багровые лепестки яблони упали на камень. После кроваво-красное залило всю плаху. С тех пор резиденция прошлого старейшины переходит к нему. Он живёт там, где жил Дань Хэн, спит на кровати, где спали они все вместе, работает, встречает рассветы и провожает закаты у того самого окна, где и раньше. Проходят годы — комната полнится только его одиночеством и бликами воспоминаний, как вспышки заходящего солнца на шторах. Из тканей давно уже выветрился свежий запах дождя и жаркая сладость ликорисов. Но самыми тёмными ночами мужчина всё ещё ощущает эти ароматы, как прежде вдыхал их с разгоряченных тел возлюбленных. Тогда Цзин Юань ещё не знал, что должны пройти долгие годы, прежде чем он, просматривая данные о различных межзвездных преступниках, наткнётся на знакомое, искаженное жестокостью и болью лицо. Должны пройти годы, прежде чем Звёздный Экспресс прибудет на Лофу в то же смутное время, когда уже известные ему Охотники за Стеллароном также нагрянут в Сяньчжоу. Возможно, его мечты не так безнадежны, как казалось в приступах особой тоски ранее. Возможно, Дань Хэн ему не врал, обещая запомнить своих любимых на все последующие жизни. И возможно, они смогут снова разделить горячий чай и вино за одним столом в этой опустевшей комнате, чтоб после встретить рассвет в объятиях друг друга.