Есть контакт

Вот такой теперь и будет её жизнь – возмутительно суматошной, оглушительно непостоянной, хаотично-пёстрой, чудовищно героической и уж точно во всех смысла слова потрясающей. Но Ракета, кажется, от таких поворотов в восторге. Процентов на девяносто восемь. Небула щедро отмеряет семьдесят пять с половиной, признаваясь самой себе, что опасалась худшего, а от того, что эти придурки вернулись и подхватили ещё нескольких таких же, её жизнь не сильно потеряла в качестве. Эй, разве она сама не страдала пять лет от запоздалой ностальгии по Стражам Галактики, не варилась в пустых мыслях о том, как хотела бы узнать их по-настоящему, оказаться среди них? Пусть и не совсем в таком составе. Восемь членов экипажа, включая одного бога, одного полубога, одного енота и одно пубертатное дерево. Корабль трясётся, отвыкший от столь бурного, многословного и многолюдного проявления эмоций. Смех, препирательства, разговоры, разговоры, разговоры. – ...Кто упёр термобатареи? Как мы без них садиться будем, вы подумали? – А я знаю? Я не видел. Посмотри в Груте, он последний мимо проходил! – Что значит "посмотри в Груте"?! Он тебе что, дамская сумочка? – Я есть Грут! – А ты не думай, что я забыл, где ты на днях протащил пакет удобрений с ярмарки контрабанды на Параматаре! Мне параллельно, что ты за него не платил, но ты б хоть подумал, что они туда добавляют... – Так, в смысле тебе параллельно, мокрый нос? С каких пор мы крадём у контрабандистов то, что они не крали? – А почём ты знаешь, крали они их или нет, Звезданутый? Теперь в нижнем отсеке орут друг на друга двое, позабыв про искомые термобатареи. Небула качает головой и разворачивается к невинно подпирающему стену Груту, традиционно уткнувшему глаза в приставку. – Я есть Грут, – отрезает он, будто корой почуяв, как скользит по нему взгляд воительницы, гадающей, куда этот дохляк мог запихнуть пресловутый пакет удобрений. – Предположим, термобатареи не в тебе. Но ты знаешь, где они? – Я есть Грут. – Это "да" или "нет"? – раздражённо уточняет Небула, надеясь, что мальчишка додумается кивнуть или покачать головой. Добивается лишь того, что тот отрывается от экрана, и в тёмных, похожих на застывшие смоляные капли глазах читается такое искреннее "я-же-внятно-сказал-как-ты-не-поняла" замешательство, что желание выдрать из его рук консоль, и без того старательно задавливаемое, совсем куда-то испаряется. Чёрт возьми, не издевается ведь. – Это "Тор хотел проверить, сможет ли их зарядить своими силами или Громсекирой". Только это полный бред, он бы спросил! – убеждённо заявляет Ракета, притопавший по лестнице в отсек. – Я есть Грут! – "Он спросил"? У кого, позвольте узнать, если капитан тут я? – Это уже Квилл, встрёпанный и сердитый, и, предчувствуя новый виток препирательств, в перспективе включающий в себя ещё и Тора, Небула глушит фоновые звуки на тридцать процентов и молча отчаливает в машинное, прикидывать, так уж ли срочно им нужны злосчастные батареи. Пусть сами разбираются. Или так: она заходит на мостик, где уже собралась вся команда, болтая на сей раз о чём-то безобидном. Травит байки, делится впечатлениями от мотания по галактикам и знакомства с местными видами разумных и полуразумных существ, их технологиями, обычаями и традициями. И анатомией. Разными особенностями анатомии, в которых Небула не видит ничего стоящего внимания, но её старая-новая знакомая толпа маргиналов – ещё как. А потом Грут говорит сами понимаете что. Ровно секунду на мостике висит тишина. Затем она взрывается хохотом, массовым здоровым разноголосым ржачем, внезапным и совершенно необъяснимым. Даже Краглин и тот сгибается пополам в кресле от смеха, и явно не бездумно заразившись им от остальных. Он-то когда успел заделаться полиглотом с уклоном в деревянно-грутский? Не выдержав, Небула делает три шага по ступеням к его месту, опирается на спинку и, выловив в смехе нотки затухания, негромко спрашивает: – Что он сказал? – Ай, долгая история... так не объяснить... – утирая выступившие слёзы, бормочет бывший Опустошитель. – Понимаешь, он напомнил, как мы тогда летали все вместе на Эклекторе, и Дракс... и мыло... о-о, то чёртово мыло! – И вновь заливается таким хохотом, что воительница, зарычав, пинает его кресло коленом, лишь бы успокоился. Ну спасибо. Это казалось бы дурацким розыгрышем персонально над ней, если бы не внезапность факта, что её... вроде как приняли. С ней смирились, сразу бросившись в гущу событий и отложив выяснение отношений на неопределённый срок, и никто не пытается выжить её с корабля. Самим бы выжить, когда внезапно осчастливленная Галактика опять разваливается на куски, ресурсов мучительно не хватает, и вернувшиеся к жизни криминальные авторитеты, тираны и прочие засранцы шумно проявляют недовольство по поводу того, что их подчинённые успели найти им замену. (Да ещё на вопросы таможни о капитане Бенатара по привычке отзываются трое разом и потом долго сверлят друг друга глазами. И если один, тот, что пониже и полохматее, обычно ретируется с видом "да решайте между собой что хотите, мне важнее, что я для себя усёк, что я главный", то бог и полубог продолжают выделываться друг перед другом, будто за внимание девицы борются – только вместо девицы корабль и команда. Перекидываются шутками с двойным и тройным дном, пока в глазах каждого болезненно блёкнут и мутнеют краски.) (Бедное сокрушённое эго Квилла, насчёт которого очень, очень переживает втайне Ракета.) (Небула даже не издевается над Звёздным Лордом, понимая, что когда прочая Вселенная обрела утраченное, этот человек потерял всё или почти всё, включая любовь её сестры, контроль над командой и все сто процентов веры в себя.) "Я есть Грут" – и Питер меняет маршрут на более короткий, побурчав, что и сам собирался предложить такой вариант. "Я есть Грут" – и Мантис успевает врубить голомаскировку за миг до того, как радары засекут давно преследуемый корабль контрабандистов. "Я есть Грут" – и весь отряд начинает напряжённо коситься в сторону вон тех ничуть не подозрительных кустов, а затем срывается с места, вынуждая Небулу подстраиваться под них и на ходу вытягивать из них обстоятельства того, кто из их последних целей только что в тех кустах мелькнул, и почему только ребёнок-дерево заметил, что они как-то неестественно шуршали. Да, это нервирует. Даже при том, что смысл достраивается по контексту почти всегда и почти моментально. Даже при том, что Ракета изъявил готовность переводить ей его до конца их дней. Даже при том, что сам Грут относится к ней максимально ровно, как ко всем малознакомым взрослым, что показываются в его поле зрения поверх игрушек. Небулу бесит беспомощность и зависимость, и незнание языка подростка-деревяшки – как будто у него язык-то есть! – наименьшая из её проблем. Но ощущается почему-то досаднее всех прочих. Это было бы ещё объяснимо, если б ей приходилось работать с ним наедине, и от того, как быстро она поймёт, чего он хочет от неё добиться, зависела чья-то жизнь, но в команде всегда поблизости оказывается кто-то более понятливый. Да и обратится он к ним охотнее. Казалось бы – как её может настолько волновать какой-то сопляк, насквозь зелёный, ничем в жизни не интересующийся, кроме своей коллекции ручных консолей да мимолётных мелодий, витающих в воздухе планет и кораблей. Прежде она даже не воспринимала его как полноценную личность, ибо какая там личность у почти не говорящего дерева, придатка к экипажу!.. Потом же, когда обнаружила личность у чрезмерно говорящего грызуна, когда на пару с этим грызуном избороздила пол-Вселенной, когда влетела вместе с ним в дивный новый мир после начала конца света, потеснившись на Бенатаре с толпой его законных владельцев, пришлось кое-что пересмотреть. Допустить, например, что значимость существа определяет отнюдь не его словарный запас. И что порой если адресат не может разобрать смысл послания, проблема в нём, а не в послании. Что-то мучительно не достраивается, не даёт ей влиться, заполнив лакуны в цифровой памяти, и всё это в конце концов укладывается в одну тихую и вескую фразу, оброненную ей в разговоре с напарником наедине: – Твоя команда не будет доверять мне, пока я не начну его понимать. – Это ты сама себе в голову втемяшила, – дёргает носом Ракета. – Мантис и Краглину как-то без разницы, Тору тоже, а у Пита и Дракса свои тараканы. Да и их скоро отпустит, зуб даю! Небула поджимает губы, не убеждённая и не успокоенная ни разу. Мантис – блаженная, к тому же не успевшая лично с ней повраждовать, Краглин то ли до сих пор побаивается её, то ли порывается флиртовать по привычке, а бурдюк вместо бога грома просто подлизывается. "Благородная дева Небула"... И все трое понимают грутский, между прочим. – И вообще, сколько мы летали, когда мне приходилось его всем переводить! Выжили же, а потом народ постепенно приучился... – Так позанимайся со мной! – наседает она, зацепившись за последний глагол. – Объясни базу, проинструктируй! Если я пойму, как строится его речь... В ответ получает хриплый смех, обидно искренний: – Ах-ха-ха, уморишь же! Позанимайся... это ж не язык, ты его в мозг не закачаешь! Не-не-не, ты представь, как будет выглядеть такой класс грутского имени Ракеты, – Страж приосанивается, входя в воображаемую роль наставника. – Сидим мы, значит, друг против друга и повторяем вслух "Я", "Есть" и "Грут" на все лады, пока не осипнем. А потом, для разнообразия – "Грут", "Есть" и "Я". И ни в коем случае не перепутай "Есть" с "Есть", а "Я" с "Я"! От этого неизменно заразительного смеха – или от осознания того, что смеются не над ней, а над воображаемой ситуацией – Небула тоже невольно прыскает, но даже этот смешок похож на выстрел вхолостую. Отсмеявшись, друг поясняет серьёзнее: – Я с ним говорил, но он не комп, чтоб давать тебе право доступа, понимаешь? Как притрёшься получше, так и начнёшь разбирать. Хотелось бы верить, думает воительница потом уже в одиночестве, но не может не задаться вопросом, на сколько ещё способно растянуться это притирание – как-никак пошла седьмая неделя, как они в нынешнем составе мотаются по космосу и делают добро. Нет уж, понимание Грута – не индикатор, не "проверка на вшивость", которую она никак не может пройти. Подумаешь. Она придаёт чересчур большое значение мелочам. Как будто для неё не так важно отношение к ней того же Квилла, как принятие её сыном Ракеты. Сын Ракеты. Вот и ответ, дорогуша. Небула хлопает себя живой ладонью по лицу – медленно и драматично соединяет их, отгораживаясь от бестолковой реальности, где она, кажется, напрочь запуталась в причинно-следственных связях и заодно в себе самой. – Твой друг в опасности, – говорит она, подпустив в тон столько беспокойной горячности, сколько с непривычки способна из себя выдавить в нынешнем положении. – Вокруг него враги. Его убьют, если ты меня не освободишь. Я нужна ему там! Грут съёживается, дрожа всем тельцем, глядя то на неё, то за мутное стекло с выражением беспредельного ужаса в увлажнившихся глазах. Она не оставляет ему времени на раздумья, глуша его голос разума всё более повышенным тоном и лязгом наручников, которыми трясёт перед деревянной физиономией: – Его убьют, понимаешь? Убьют! Выпусти меня. Если он тебе дорог, ты должен меня выпустить! Проверьте её сейчас на детекторе лжи – не придерутся ведь. Мохнатый уродец, похоже, действительно сцепился с теми, кто ему не по зубам, и встречать толпу Опустошителей в оковах она не намерена. Она не предстанет перед ними беспомощной пленницей. Ни за что. В конце концов – время тянется чудовищно медленно, мазутно-вязко – Грут решается. Спрыгивает с горы ящиков и удирает куда-то в другую половину Милано, но возвращается уже через четверть минуты, всё ещё подрагивающий губами и бледно-зелёными почками на ссутуленных плечах. В ветке – магнитный ключ. Как только наручники спадают, Небула подрывается с места. Кидает быстрый взгляд за окно, прокладывает через обломки и инструменты путь в бывшую оружейную и успевает по дороге резко наклониться, когда из-под ног выпархивает маленькая суетливая фигурка – чтобы сцапать поперёк туловища, как плод или метательный снаряд: – Нет, а ты тут посидишь. Ради своей же безопасности. Я не потащу ребёнка к бандитам, чтоб хорёк мне голову оторвал! – Найдя взглядом щель в обшивке повыше и поуже, она одним броском отправляет добычу, едва пискнувшую, туда. И задвигает удобно свисающим на кишке провода обломком монитора, прежде чем с другой стороны в него врезается маленький, с семечко, кулак. Сомнений в поступке нет, как и в его беглом словесном оправдании. Потому что пришлось бы – потащила бы, этот ребёнок и за отвлечение сгодился б, и за заложника, и за какое-никакое подспорье в битве, если унаследовал хоть часть способностей предыдущего экземпляра. Просто Небула не хочет, чтоб он помог не тем... и помешал ей. На всё, включая поиск хорошего бластера, уходит шесть секунд, она скорым пружинистым шагом проносится по корме и прямо из ореола осколков, что когда-то был хвостом Милано, ныряет в ночной, влажный и тяжёлый воздух Берхета. Захватив по дороге многострадальный корень яро, нанизав на обломок протеза. Это её дело – чью сторону принимать, в каком порядке навязывать свои условия, в кого стрелять и кого спасать. Срезая гребень с головы старика-центаврианина, она не сомневается ни в чём. Выпуская парализующий разряд в грудь полоскуна, она отрубает файл с хриплым "Для злодейки ты паршиво врёшь" в ушах. Уступая дорогу гогочущему отребью, ринувшемуся потрошить корабль Стражей, она почти без заминки выбрасывает из головы сморщенное страхом маленькое лицо. Грут нехотя отрывает глаза от экрана и щурится, обозрев нежданную преграду. Готовится одарить вставшую поперёк прохода Небулу очередным "ЯестьГрутом", который она не поймёт, но который хотя бы намекнёт, что мешать крайне занятому игрой подростку идти по коридору совершенно не обязательно. Она, решившись, бьёт на опережение: – Я хотела сказать, что мне жаль. Есть подозрение, что она выбрала не тот момент, но с мальчишкой "тех" моментов просто не бывает – не перехватить без приставки, и права у неё не те, чтоб вызвать на разговор. "Ты с ним не сюсюкай, чтоб не разлианился¹ совсем," – поучал Ракета, немедленно подавая сомнительный пример, скача вокруг пацана и чуть ли не сдувая с него мох. Игр, опять же, с земной барахолки натаскал... Вот и ей не хочется проблем – достаточно в своей жизни наоралась и накомандовалась. У Грута округляются глаза. Не убирая пальцев с кнопок, косясь то на экран, то на Небулу, он тычет локтем в проём, вопросительно-недовольно что-то скрипнув. Мол, "раз такая жалостливая, чего дверь заслоняешь?" – Нет. Жаль, что я напугала и обманула тебя тогда. Девять лет назад... Для него не было девяти лет. Она спохватывается, понимая это, понимая, что и без того "девять лет" звучат глупо – как что-то очень далёкое, несущественное, из другой жизни. Впрочем – и впрямь ведь из другой. О'кей, она признаёт, ей противно и стыдно от того эпизода, она давно изменилась, убив старую себя отнюдь не в метафорическом смысле (ха-ха), так, может, за это признание ей полагается хоть какая-то компенсация? – Не девять. Ладно. В нашу первую встречу. Послушай, я не желаю зла никому из вас, – Небула пытается поймать взгляд Грута, игнорируя аритмичные цокающие звучки с консоли. – Я просто хочу делать то, что делаете все вы, а для того, чтобы работать с вами сообща, мне нужно говорить с вами на одном языке. Со всеми, – с нажимом конкретизирует она. Цоканье счётчика обрывается вибрирующей трелью; Грут, пропустивший ход, шипит, выдав свой провал в попытках игнора её слов. Щит в виде игры, щит визуально-звуковой отгораживает его от реальности вовсе не так глухо, как кажется порой Квиллу и Ракете, но это последний раз, когда Небула собирается пользоваться брешью в защите того, кто должен быть ей соратником. Со сложенными на груди руками, с пальцами, обхватившими локти, с поднятой головой, она спрашивает прямо: – Я не понимаю твоих слов потому, что ты не простил меня? Подросток смотрит исподлобья, и совершенно очевидно, что истины она от него не добьётся. В конце концов, часто ли она позволяла вылиться истинным чувствам и мыслям в свои тринадцать-четырнадцать, утопленные в ненависти и лжи? – Я есть Грут. Три набивших оскомину слова не раздражённым даже – равнодушным тоном, вздёрнутые тонкие плечи, вскинутая барьером приставка и судорожно набираемые параметры новой игры – вот весь результат, что застают сдавшаяся, устало качнувшаяся в сторону Небула и показавшийся поодаль в коридоре Ракета, к счастью для всех опоздавший на представление. – Говорит, "Мы и не ссорились", – быстро сориентировавшись, вполголоса переводит он, пока Грут покидает поле невидимого боя. Проводив его взглядом, склоняет голову к плечу, подозрительно щурится: – А это ты вообще о чём? – О Берхете. Небула приваливается плечом к проёму, ощущая странную слабость в сочленениях. У неё вообще будет когда-нибудь получаться "по-хорошему", или она вовек не научится орудовать словами так, как руками и пушками? Ракета выглядит сбитым с толку. – О каком Берх... А. – Вспомнив, на миг мрачнеет, но тут же мотает головой: – Да на это-то забей уже, Черноглазка. Как и он забил, уже и не помнит небось толком. – Не похоже. – Забил-забил, просто разучился со старшими разговаривать, – енот зыркает в сторону удалившегося мальчишки. – Урод-Шокерхрен с компашкой обогнал тебя по очкам, не обессудь. Нет у Грута к тебе личных претензий. "Ой ли?" – вскидывает Небула единственную бровь, что Ракета, главный лингвист корабля, спец по вербальному и невербальному общению (от одинаково скривлённых детских рожиц до четырёхэтажных конструкций на земном русском от Наташи, такой же лингвистки поневоле), понимает однозначно. Он вздыхает. – Ты опять не поверишь, если я скажу, что вам нужно только время? Небула опускает ресницы. – Не поверю, – отзывается эхом. – Время – непредсказуемая вещь. В моей жизни оно постоянно ускользало раньше, чем я успевала что-то сделать. "И не только в моей." Они убирают тело в молчании, как будто страшась громких звуков. Она зажигает свечи и приносит обрывки ремней, потому что это лучше, чем бродить по коридорам Эклектора пародией на неутешного призрака. И, может быть, она ещё ждёт чего-то и боится упустить, сбежав сразу. Чего – не знает сама. Наблюдатель, фиксирующий происходящее бесстрастно, потому что все страсти остались позади, в катакомбах под планетой-убийцей, в пещере с догорающим кораблём. Она вспоминает искажённое болью и злостью лицо сестры и хрип зверёныша, прижатого к стене за горло её рукой. Она вспоминает крик "Можешь выкинуть меня за борт, если вернётся не Квилл, но он, чёрт побери, вернётся! Ты не видела Йонду, а я видел, я знаю, что он всё сделает правильно!" Она вспоминает мёртвую тишину, в которой после он и серокожий громила облачались в реактивные ранцы, когда приборы заголосили об обнаружении жизни за иллюминатором. Она вспоминает, как пальцы Гаморы зарывались в заиндевевшие волосы терранца, как она вжимала в себя его, сотрясающегося от рыданий, и что-то говорила бесконечно долго, а тело на полу оставалось таким же мёртвым, и, не в силах оторвать от него взгляда, Краглин давил в себе всхлипы, закусив кулак. И почти всё время она проводит в тенях, не отделяясь, но не маяча перед глазами, не желая становиться частью, потому что расставание неминуемо. Прогресс выражается лишь в том, что она не прячется от них нарочно. Только единожды вдёргивает себя назад в коридор, чтоб не столкнуться со внезапно показавшимся хорьком – то бишь енотом, то бишь Ракетой, у него есть имя – бредущим в жилые-нежилые помещения с деревяшкой на плече. Слушает из темноты шаркающие шаги и думает про "Одного друга я сегодня уже потерял", про "Ща будет больно" и "Ты себе льстишь, мальчик", про лихие взгляды и океан отчаяния за зрачками и про то, как одна смерть умудрилась ударить по каждому из них, с разной силой, но не пропустив никого. Это маленькое несуразное тело можно было ударить так, что не оправится ещё долго? Он запирает Грута в одной из кают, и она это понимает – негоже детям смотреть на мертвецов, пока то, что вакуум оставил от лица, не накроют ремнями и лентами. Насмотрятся ещё, жизнь длинная. На прощание с Йонду Удонтой Небула не остаётся. Гамора нагоняет её уже в ангаре, и до этого момента определённо стоило доживать. Дракса реально отучить приходить с ножами на перестрелку? Небула сомневается, но обещает себе попытаться, если сегодня они выживут. Пока что она работает с тем, что есть, отстреливая пикирующих на соратников "мошек", будто полностью состоящих из крючьев клешней и жвал длиной с её ладонь и остротой с те самые Драксовы ножи. Баруалы не любят ближний бой, в этом дело, но Стражи всем составом усиленно пытаются их переубедить. Квилл с реактивными ботами, Ракета с аэрожилетом и Тор со своими божественно-громовыми силами переубеждают далеко в небе, куда эти инсектоиды, терроризировавшие селение местных жителей много дней, ринулись, едва получив отпор; остальная команда вынуждена справляться здесь. Но, боги существующие и не очень, они ведь все взяли по лазерной винтовке! Краглин, у которого опять что-то не ладится со своей стрелой, Грут, которого Небула видит с огнестрелом впервые... Мантис не взяла лишь потому, что осталась на Бенатаре, эвакуировать мирняк из зоны боевых действий. А теперь вы хотите сказать, что Дракс свою винтовку уже пролюбил или разбил её о чей-то хитин? Ну и к чертям, есть же Небула. Она снимает двоих, затем палит назад будто бы наугад, но, конечно, попадает. Пригибаясь, мчится к Разрушителю, окружённому ордой тварей, помогает расправиться с ними, слышит хриплый комментарий, похожий на традиционно специфичную похвальбу, но не заостряет на нём внимание. Её дело – убить побольше врагов, допустить поменьше вреда соратникам. Привычная работа, не требующая долгих рефлексий. Вечность спустя очередная попытка спустить зарвавшихся "мошек" с небес на землю оборачивается внезапным беззвучием и теплом вместо жара от винтовки. У неё закончился заряд. Она тратит секунду жизни, чтобы изумлённо попялиться на индикатор, будто под её взглядом тот устыдится и полезет вверх – как это возможно, как можно было настолько увлечься, чтобы не рассчитать запас и остаться... – Я есть!.. В нескольких дюймах от плеча взрывается баруал. Она шарахается в сторону от волны горячего воздуха и кровавых брызг. Деревянный мальчишка здесь, и его рука, отвердевшая лиана-копьё, вскинута и дотягивается до неё с расстояния в семь шагов, испачканная в чужой дымящейся крови. А потом плавно, точно замедленная в десять раз пружина, вкручивается обратно в тощее плечо. Хватая ртом воздух, коего недостаёт для слов благодарности, Небула пытается сдёрнуть бесполезное оружие с шеи, но как только преуспевает, её ладони резко ловят тяжесть точно такой же винтовки. Грут, хмурый, с втёртой в трещины лица пылью, отпускает ствол, уроненный ей в руки походя. Резко разводит сложенные крестом руки, каждый палец на которых обратился в заострившийся кинжал, и, всё разгоняясь, мчится к группке атакующих на бреющем полёте "мошек", рыча яростно и бессловесно, но так, что перевод не требуется. Дальше баруалов он просто сметает. Он определённо искал повод освободить руки от пушки, да? Глядя на локальный пыльный тайфун, щерящийся остро заточенными ветками, на пронзаемых, схваченных и уроненных об землю инсектоидов, на то припадающую вниз, то вытягивающуюся на глазах фигурку с острыми локтями и лопатками, Небула мысленно вычёркивает из графы досье о Стражах Галактики "трудный подросток" и вбивает "боевая единица мультиоружейного типа". И обводит красным. Только жизнь научила её, что боевым единицам, с отцами которых ты дружишь, нужно помогать вне зависимости от того, скольких инсектоидов они могут положить за раз. Вернее, эта стройная концепция приходит Небуле в голову уже после, когда заряд и у новой винтовки иссякает на четверть, а они с Грутом оказываются узорчато украшены кровавыми кляксами примерно в одних областях. Стрелять под прикрытием сплетённого из десятка корней щита очень удобно. И добивать точным ударом врага, застопорённого в воздухе на миг хлёсткой петлёй из лианы. И поливать смертоносной энергией тех самоубийц, что попытались атаковать зелёную макушку, пока у её владельца заняты руки. Тогда ей кажется, что перестрелка идёт бесконечно, и бесконечно "спина к спине и через спину" длится это странное единение техник боя, нырков под руки и подставленных плеч. На самом же деле дружеский огонь подваливает почти сразу. Воздух наполняется озоном, электрический вихрь сносит прочь навалившуюся было на них стаю, и Небула физически, точно раствор, ощущает разлитое по жилам облегчение при виде соратников. Они с Грутом, разумеется, не перекидывается словом, но край зрачка ловит и фиксирует быстрый кивок в её сторону, прежде чем мальчишка оборачивается к Ракете. И ворчливое "Учу-учу его обращаться с оружием..." явно не перекрывает для него краткое похлапывание-поглаживание по колену, с задержкой в том месте, где вражеским ударом содрало слой коры. – Эй, человечек. Морган косится на Ракету покрасневшими, припухшими глазами: девочка ещё не поняла, не осознала, но плакала, потому что плакала мама – потому что у всех, кто приходит к ним с самого утра, дрожат голоса и лица, и ей страшно и неуютно от общей мрачной торжественности. Ракете не нужно ни наклоняться, ни задирать голову, чтоб заглянуть ей в лицо, и это немного сближает или вроде того. – Познакомить тебя с мальчиком-деревом? Дочь Старка моргает. Неуверенно, вполголоса уточняет: – Как Пиноккио? – Э... почти, — лёгкую оторопь Страж сбрасывает поскорее да понезаметнее. – Помнишь, я рассказывал? Самое крутое дерево из всех, что ты видела. Морган ещё супится, комкая бессознательно подол чёрного платьица. Но кивает, подходит ближе — и их руки сцепляются, розовая, мягкая и нежная человечья лапка и затянутая в перчатку кисть, под шерстью таящая титаново-костяной каркас и стальные штыри. Небула не идёт за ними. Проводив их взглядом, она подходит к кухонному окну, в последний – наверняка последний – раз вдыхая ароматы тёплого дерева, душистых специй, одеколона Тони. Жилет на плече промок от слёз Пеппер, протез хранит тепло крепкого пожатия Роуди, и всё это прощание для неё – не только прощание с Тони, но прощание с Землёй, с неплохим, в сущности, местом, где иногда бывало по-настоящему спокойно. Что будет дальше – неизвестность, помноженная на окончательную убеждённость в правильности выбора и доверие к напарнику. Что происходит сейчас – она вновь играет в наблюдателя, отдав момент другим, потому что, хоть она наконец стала частью чужой истории, не во все её элементы стоит вмешиваться. Потому что каждый здесь делает, что может, потому что Пеппер и Морган не оставляют в одиночестве, кто-то из визитёров всегда рядом – и кто-то должен будет сказать, если что, с кем в данный момент находится Морган. Она смотрит, как во дворе Ракета подводит девочку к Груту, что-то быстро ему и ей говорит, преувеличенной бодростью маскируя – она знает – собственную тоскливую боль, отвлекая и отвлекаясь. А Грут... Грут осторожно опускается на колено перед дочерью Железного Человека – будто в бурю ломает ветки тонкое деревце – и протягивает руку: увеличив фокус, удаётся разглядеть, что на лице у него выражение полуиспуганной сосредоточенности, а на ладони, узкой и заскорузлой, что-то шевелится, пробиваясь сквозь кору. Росток, за несколько мгновений раскинувшийся лепесточным ореолом, бело-голубым, маленьким и хрупким. Морган стоит боком, не отпуская Ракету и не пододвигаясь ближе к дендроиду, но лицо её светлеет. Она слабо улыбается и тянет пальцы к цветку, осторожно мазнув кончиками по деревянной ладони. За стеклом Небула повторяет улыбку, резанув ею щёки. На миг – на краткий миг – она рискует допустить, что ей не будет так пугающе-некомфортно с воскресшими Стражами Галактики, как казалось, если она полетит с ними. В столовой наконец блаженная тишина. Периодами в пять-шесть секунд между методичным хрустом то ли скорлупы, то ли дробящих её зубов, но она есть, и покуда дали возможность, её нужно вкусить. Небула не избегает Стражей, нет, она не боится и не брезгует есть с ними за одним столом, однако случаются моменты, когда шум их голосов, их трескучая живость бьётся о броню её льдистой сосредоточенности чересчур гулко и, не ровен час, может о неё срикошетить неудачно для них самих. Во всяком случае, отступать поздно, когда она, шагнув в проём навстречу почти-отсутствию звуков, натыкается на единственное существо, что не сможет завязать с ней беседу. Развалившись на стуле всей своей длинной пубертатной нескладностью, Грут уплетает занг-орехи, время от времени одним пальцем тыча кнопки на новой консоли. Завидев воительницу, шумно глотает всё непережёванное и делает вдруг странное: впервые на её памяти быстро подбирает вытянутые ноги без чьих-либо претензий и поучений. – Я есть Грут? – А затем радушным жестом протягивает пакетик ей, и Небула видит, что занг-орехов осталось только два. Или как раз два. Наверное, это "Будешь?", и, наверное, это важный знак. – Спасибо. – Она просовывает руку в хрустящую глубину пакетика, подцепляет ровно одну штуку: не то чтобы это было её любимое лакомство – орехи, которые по прочности годятся на замену подшипников, да и на вкус от оных не сильно отличаются, но сейчас это не важно. Покатав в пальцах шершавый шарик, она негромко добавляет: – И за то, что прикрыл сегодня. Грут усмехается, и, как бы дико это ни было, на миг в его лице почти проступает что-то... Ракетино. Манера особенно щуриться, особенно дёрнуть подбородком с тем, чтоб приподнять уголок губы – с поправкой на отсутствие длинного подвижного носа и мохнатых бровей. – Я есть Грут, – тоном "Пустяки, ерунда" заявляет мальчишка и отправляет в рот другой орех. Небула следует его примеру, усевшись за стол и смело вгрызаясь в скорлупу: родные зубы давно заменили прочные импланты, вживлённые отнюдь не для того, чтобы дробить ими орехи, которыми бы её угостили – просто их белые осколки слишком часто приходилось сметать с пола после тренировок. Как же здесь спокойно, ловит она себя на мысли. Никто не пошлёт её в бойню в ближайшие несколько часов, а если она и ввяжется в оную, так лишь чтобы гарантированно кому-то этим помочь да ещё подзаработать. То, что их на борту теперь больше одного, на крайний случай больше двух, совсем не тревожит. Покоя не дают только... лёгкие недоговорки. По мелочи с каждым членом экипажа, впускающим её в их жизнь. Непреодолимо – с мальчишкой-дендроидом, что вертит в сучковатых пальцах пакет от закуски, разглядывая картинку. Совсем незнакомый, несмотря на все Ракетины слова, знаки и чувства, чужой, но не имеющий права остаться для неё чужим. Нет – она не имеет права остаться им чужой. Но даже если они не станут друзьями, хотя бы соратниками ей хватит. Или нет. – Я всё ещё недостаточно "своя", я права? – сглотнув последний кусок, не то спрашивает, не то подтверждает она. Во рту – постылый ржаво-медный привкус, и вовсе не из-за занг-ореха. – Тогда откуда такая забота? Ты ведь совсем меня не знаешь. Пакет шелестит в руках чуть тише. – Папа тебе доверяет, – говорит Грут абсолютно спокойно, как само собой разумеющееся. Ёмкое объяснение, не придраться. Стоп. Небула цепенеет, застывая всем, включая дыхание, челюсти и зрачки. "Папа тебе доверяет". Она услышала это отчётливейше, не вместо "ЯестьГрута", оно скрипнуло где-то на фоне, его зацепили уши и динамики, но... Как это сейчас сработало с технической точки зрения? Как? Плевать. Оно сработало, и сердце отпускают тиски, оставив почти эйфорийную истому, и мышцы лица расслабляются, позволив выскользнуть улыбке. Грут, заинтересованный внезапно наступившим беззвучием, вскидывает голову, и Небула встречает его взгляд этой улыбкой. И советует: – Называй его так почаще. Он не признается, но для него это важно. Влажные чайно-карие глаза радостно сверкают. В своей каюте Ракета отрубает подключение к камере через планшет и решительным "всё, шоу окончено, зрители расходятся, кыш отсюда!" в сочетании с помахиваниями этим самым планшетом разгоняет сбившуюся вокруг толпу гуманоидов и богов. Последними кое-как из дверей выковыриваются Тор (не сразу, ой не сразу удалось ему растолковать, что идти сейчас к Небуле, чтоб на радостях прижать к могучей груди и объявить о включении в "Асгардцы Галактики", значит сломать всю конспирацию), Квилл и Краглин – эти ещё очень выразительно переглядываются, и бывший старпом Йонду поднимает большой палец. Да, сунуть пацану пакет занг-орехов и посадить в столовой дожидаться Небулы, которая точно заглянула бы на полутишину, оказалось идеей что надо. Звук Ракета не стал подключать уважения ради – но, в принципе, по лицу Голубички всё и так было понятно. Не сообщение важно (хотя любопытно, конечно, что Грут такого сказал, что она аж засветилась?), а сам факт его понимания. И, ей-же-ей, он за них обоих рад.