Две стихии

      Дни для Аддамс превращаются в желе – липкое, тягучее, безвкусное. Она встает со всеми, ее выводят в туалет, потом приносят завтрак, потом подсовывают обед, а потом дают ужин. Никто с ней толком не говорит, все шарахаются, как от прокаженной. Словно шпионство – это не профессия, а какая-то зараза, передающаяся воздушно-капельным путем.       Вскоре от такого существования у нее начинает ехать крыша. Аддамс наелась молчания досыта! Сутками напролет только и делает, что думает обо всем случившемся. Ей до сих пор не верится, что она так подвела родителей.       Уэнс анализирует свои действия, вспоминает, как ее не допускали к данным о гибели родителей, как не выдавали свидетельство о смерти. Она вдруг осознает, что, скорее всего, в тех закрытых гробах, которые она хоронила, никого не было, и о месте нахождения настоящих могил с прахом четы Аддамс, их дочь ничего не знает. Какой она агент после этого? Как можно было так слепо верить всему, что ей говорили?! Хотя… А как она поверила Торпу? Доказательств ей тоже никто никаких не предоставил. Ее раздирают сомнения, но поделать она ничего не может.       Кроме того, ее угнетает отношение экипажа к ней – она для них враг, никому не нужная, предательница, последняя сволочь. Ну, и вишенка на торте душевных терзаний – ее отношения с коммандером. На кой черт она позволила ему то, что позволила? Дважды! Что это было? Слабость, алкоголь, желание? Черт его знает! Да только она не жалеет. Почему? Потому что! И это тоже бесит! Что их связывает? Разовый секс? Она из приличной девушки превратилась в женщину на одну ночь? Мать бы ее удавила за это! И снова преследовали страдания по поводу родителей. Вот такой вот замкнутый круг ее личного ада.       Ей не хочется спать, не хочется есть. Она просто пьет воду и иногда может съесть пару ложек ужина. Все остальное, как правило, забирается вместе с подносом абсолютно нетронутым. После дней, насыщенных приключениями и переживаниями, нынешнее существование напоминает кому – вроде бы она жива и дышит, но словно не в сознании.       Аддамс забивается в угол между шкафом и стеной каюты, чувствуя, что дичает. Каждую ночь ей снится либо автокатастрофа родителей, либо же неудавшееся изнасилование. От таких снов она просыпается с криком и в холодном поту. Ее некому успокоить или утешить. Одна – всеми брошенная и нелюдимая, как отщепенец, аппендикс в коллективе.       Жизнь Торпа плавно входит в привычное русло. Ему приходится переработать курс, так как они здорово отстали от цели: он каждодневно строит команду, раздает задания. Он бы и забыл о своей пленнице, если бы не сны. Каждую ночь в них хозяйничает хрупкая, кареглазая нимфа, вытворяя там такое, что мужчине от воспоминаний поутру, хочется биться головой о стену. Аддамс встает рыбной костью в его горле, и с каждым днем все прочнее и прочнее оккупирует его мысли.   ― Сэр, разрешите обратиться! ― в столовой после ужина его окликает кок. ― Разрешаю, ― смотрит строго на круглобокого низкорослого Стиви. ― Что такое? ― Извините, может, это не мое дело, ― мямлит, сминая пухлыми ладошками край белого фартука. ― Но… Но пленная ничего не ест. ― В смысле? ― изгибает в удивлении бровь. ― Мне возвращают подносы с нетронутой едой. Максимум, чашка с чаем пустая, все… ― сбивчиво объясняет кок. ― И так уже дней пять точно. ― Что говорят дежурные? ― Строго интересуется Торп. ― Ты спрашивал? ― Да…― кивает. ― Но… Они говорят, что им все равно… ― Ясно, ― давит сквозь зубы мужчина. ― Свободен!       Первое, что ему хочется ‒ это удавить Аддамс. Вот вечно у нее какие-то закидоны! А второе – это провести воспитательную беседу с членами экипажа. Что это вообще за отношение к поставленным задачам?! Но сначала, конечно же, Уэнс.       Он дожидается отбоя, входит в каюту и удивляется темноте. Неужели уже спит? ― Уэнсдей? ― тихо зовет коммандер, но никто не отвечает.       Глаза привыкают к полумраку. Он оглядывается, но на кровати девушки тоже нет. Ксавье сначала думает, что сбежала! Но как? Дверь заперта, других выходов в каюте нет. Ну не в иллюминатор же она просочилась?! Торп подходит к стене и жмет на выключатель. Помещение озаряется светом. Да, так и есть, кровать заправлена. ― Аддамс! ― зовет громче. Он проходится по каюте, оглядывая помещение, и замирает, не в силах больше ничего сказать. Девушка сидит между стеной и шкафом в тесном закутке, обхватив руками колени. Темные пряди закрывают лицо. На тонких запястьях проступают синяки. ― Уэнс… ― выдыхает мужчина и подходит к Аддамс, присаживаясь перед ней на корточки. ― Эй…       Она дергается, как от удара, сильнее сжимается. «Неужели так быстро сломалась?» — думает Торп. Уэнс производила впечатление вполне адекватного, устойчивого к потрясениям  человека, а тут так быстро захандрила. ― Уэнс!― еще раз зовет и касается ее рукой. Аддамс дёргается и стеклянно смотрит на мужчину. В больших карих глазах нет никаких эмоций – сплошные отрешенность и пустота. ― Ты меня слышишь? ― немного сжимает ее плечо и повторяет громче. ― Уэнсдей! ― Не ори, ― морщится. ― Что надо?       Девушка затравленно глядит на коммандера, нервно кусая губы. ― С тобой все хорошо? ― беспокойство блестит в зеленых глазах мужчины. Выглядит пленная слегка безумно. ― Нормально, ― голос сиплый. Она смотрит на мужчину исподлобья, а затем  снова утыкается головой в колени. ― Все ясно, ― хмурится и, крепко сжав худые предплечья, решительно тянет ее вверх. ― Пусти, ― слабо дернувшись в его руках, бросает на него злой взгляд. — Что тебе надо? Добить пришел? ― Что такое опять? ― злится. Он вытягивает ее из угла и усаживает на кровать. ― Тебе плохо? ― Да уж бывало и получше, ― язвит. — Аддамс, давай по-хорошему! Мне некогда тут с тобой трепаться, подбирая слова, — его начинает бесить ее мнимое безразличие. ― О да, ты точно не мастер по подбору слов, ― зло скалится Уэнс. ― Скучно стало? Пришел опять унизить? ― Господи, ну, ты точно идиотка! ― дергает бровью Торп. ― Ты чего не жрешь ничего? Голодовку объявить решила? ― Кусок в горло не лезет, ― честно признается. ― Почему? ― искренне удивляется. Ему кажется, что она неплохо проводит время. А что? Хороший отпуск! Сиди, спи, ешь. Никто тебя не трогает. ― Тошно от одиночества, ― говорит правду Уэнс. ― Хоть на стену лезь. Не знаю, кому верить и что делать дальше. Не могу сидеть в четырех стенах! На меня даже воздух давит! Мне продолжать?       Ксавье внимательно смотрит на девушку. Да, за этот недолгий срок она даже как-то похудела, ссутулилась, осунулась, с глаз пропала былая бойкость и озорство. Словно из нее что-то высасывало жизнь. Мужчина нервно ведет плечами. ― Если ты не будешь есть, то мне придётся силой в тебя запихивать еду, ― коммандер старается говорить спокойно. ― Никто тебе не даст умереть голодной смертью. ― Даже интересно посмотреть, как ты будешь это делать! ― чуть оживляется девушка. ― Уэнс, давай без глупостей, ― склоняет голову чуть вбок. ― Я понимаю, ты не в восторге от своего положения, но ничего лучше тебе предложить не могу. Так что… ― Можешь! ― вдруг перебивает Торпа девушка. ― Позволь мне хотя бы иногда выходить из каюты! Хоть ночью! ― Ты ночью однажды уже нарывалась на драку, забыла? ― напоминает ей о недавнем прошлом. — Это исключено! ― Ну, я буду под присмотром! ― гнет свою линию. ― Ну, пожалуйста, я тут умом тронусь! ― С завтрашнего дня ты будешь нести вахты. Так что поверь, скучать будет некогда, ― пропускает мимо ушей ее просьбу. — Вот прямо после отбоя за тобой придет Гарретт или кто-то из парней и расскажет фронт работ. ― А если я откажусь? ― складывает руки на груди. ― Тебя никто не спросит. Если по доброй воле не захочешь, поверь, средства давления на тебя найдутся, ― в голосе сквозит угроза. ― Не советую проверять мое терпение на прочность, Уэнсдей. Это опасно для жизни. ― Ты мне угрожаешь? ― она даже улыбается от такой его наглости, гордо вскидывая подбородок. ― Я тебя не боюсь! ― Зря, ― встает с кровати. ― Так что, не дури. ― Отдай мне тогда Нерона! ― Не унимается девушка, вскочив на ноги. Ее шатает, но все же устоять удается. — Я тут одичаю! Со мной никто не говорит! Ксавье, наш с тобой разговор – это первая моя беседа с человеком за последнее время! Я совсем одна! ― Ты сама во всем виновата, ― напоминает ей мужчина. ― Что ты от меня хочешь? ― Даже у заключенных есть прогулки и свидания. ― Старается говорить спокойно, хоть чувствует, что злится. ― Мне необходимо дышать свежим воздухом! ― Вот в наряде и подышишь, ― открывает дверь и оборачивается уже на пороге. ― Надеюсь, по поводу еды ты меня поняла.       Аддамс награждает Торпа убийственным взглядом,  поджимая губы. Хочется высказать ему кучу гадостей! Ну, за что с ней так? Им плыть еще кучу времени, да она такими темпами поедет кукухой! Она обессилено падает на койку, со злости ударяя ладонью по покрывалу.       Среди ночи Торпа сдергивает с кровати дикий стук в дверь. Он даже не сразу понимает, что происходит и откуда идет звук. ― Сэр! ― за дверью кто-то нервно пытается до него докричаться. ― Ксавье! ― Да войди ты уже! Чего орешь! ―   коммандер вскакивает, на ходу надевая штаны. ― Там открыто! ― Сэр! ― На пороге стоит бледный Гарретт. ― Там Аддамс… Я не знаю, что там такое… Но она …       Торп прикрывает глаза, сжимает челюсть и раздраженно втягивает носом воздух. Он даже почти не удивлен, что от нее опять какие-то проблемы. Мужчина быстро обувается и идет вниз. Как уже его эта Аддамс достала, кто бы знал! У двери стоит Юджин, нервно перебирая в руках ключ. ― Ну и? Мозгов зайти у самих не хватило?― хмуро глядит на матросов. ― У тебя же есть ключи! ― Сэр, мы не решились… ― мямлит Оттингер. ― Она там так кричала…       И тут же из-за двери слышится крик. Громкий, истерический, надрывный. Кожу пробирает озноб, и мурашки ползут вдоль позвоночника.   ― Чтоб тебя… ― вырывает ключ из рук Юджина, так как свой оставил в комнате и быстро отпирает двери. ― Свободны!       Ксавье проходит в каюту и захлопывает дверь перед любопытными носами подчиненных. Он сразу же включает свет и решительно направляется к койке. На белых простынях, бледная, с лихорадочным румянцем на щеках мечется пленница их корабля. Она цепляется тонкими пальцами за ткань с такой силой, что белеют костяшки. Беспорядочный шепот слетает с истерзанных губ, глаза закрыты, из-под ресниц тонкими струйками катятся слезы.       Торп с минуту мнется, не решаясь ее разбудить. ― Эй! Подъем! ― громко обращается к спящей и аккуратно трогает ее за плечо. ― Нет, пожалуйста! Не нужно! Не нужно! Я вас умоляю, не трогайте меня… ― Уэнс дергается и кричит с новой силой. Ее крик врезается в барабанные перепонки и льдом окатывает душу. ― Не делайте этого! Я не хочу…       Она вертится, крутится, и мужчине становится вдруг понятно, что же снится девчонке. Его самого пробирает дрожь, и отголоски ярости вспыхивают в сердце. Точно, та ночь… Он и сам уже дважды видел во сне тот кошмар и каждый раз едва сдерживал желание прибить этого похотливого урода.         Не придумав ничего лучше, он замахивается, чтоб пощечиной привести ее в себя. Но рука сама собой опускается. Ударить он ее не сможет. ― Уэнсдей, просыпайся, ― он смягчает тон и снова трясет за плечи. ― Уэнс, это просто сон…       Девушка распахивает глаза и в ужасе глядит на коммандера. Ее трясет, слезы катятся по щекам, всхлипы рвутся из груди вперемешку с тяжелым дыханием. Футболка противно взмокла. Какое-то время она просто смотрит на него, не понимая, что происходит. Медленно до нее доходит все, только что пережитое – это просто очередной кошмар. ― Ксавье… ― шепчет и моргает, отчего две хрустальные капли срываются и скатываются по щекам. Мужское сердце сжимается щемящим тягучим спазмом. Что-то надламывается внутри: что-то, что казалось давно атрофированным, превращенным в рудиментарный орган, снова оживает и натягивается в нем тугой тетивой. Торп сгребает в охапку девчонку и крепко прижимает к себе. Сердце гулко бьется в груди, он прикрывает глаза и шепчет какую-то успокаивающую чушь.       Через какое-то время Аддамс отпускает. Она перестает дрожать и расслабляется, унимаются всхлипы. ― Ну, как ты? ― в темную макушку шепчет коммандер, ослабляя объятия.       Уэнс в ответ только неопределенно ведет плечами. Муть в голове проясняется, и на смену ей приходит понимание происходящего. Становится по-настоящему неловко. Что она ревет, как ребенок вечно? Собственная слабость ее раздражает, злит.       Она сползает с его колен и садится на кровать. ― Мне бы в душ, ― шепчет, не глядя на мужчину. Влажная от пота футболка неприятно липнет к телу. ― Идем, ― он встает и оглядывается на Аддамс. Растрепанная, с припухшими глазами и губами, тихая и спокойная – да уж, не часто можно увидеть Уэнсдей такой.         Вода совсем не смывает ничего, перед ее глазами все еще стоят картинки из сна. Интересно, она когда-нибудь сможет забыть тот кошмар, что недавно с ней приключился? От одного воспоминания тело начинает противно съеживаться. Кажется, она снова чувствует эти тошнотворные прикосновения чужих рук, как они сжимают ее, трогают, мнут… Уэнс потряхивает аж до ломоты в лопатках. Стон отчаянья слетает с губ, и она устало приседает прямо на прохладный кафель.       Господи, а если бы Торп опоздал хотя бы на минуту? Слезы снова подступают к горлу. Какая же она на самом деле слабая и никчемная. Как же хочется забыть все, вычеркнуть из памяти, выбросить из головы, зажевать чем-то сладким ту горечь, что сводит зубы оскоминой.       Ксавье начинает откровенно нервничать, Уэнсдей нет уже почти полчаса. Мужчина снова смотрит на часы и задумывается ‒ как вообще вышло, что за столь короткий срок эта девушка так прочно засела у него в мозгу? Он засыпает и просыпается с мыслями о ней, работа не помогает не думать. Ему снится остров, ее мягкие черты лица, припухшие от поцелуев губы, с которых слетали томные стоны. Лишь стоит ему только вспомнить об их близости, как тело настойчиво требует повторения. Торп усилием воли заставляет себя собраться. Сейчас не время и не место думать о подобном. ― Уэнс, все хорошо? ― наконец не выдерживает Ксавье. ― Может, помощь нужна? ― Нужна… ― тихо зовет девушка, поднимаясь и едва удерживаясь на ногах. ― Что? ― возле душевой останавливается мужчина, не глядя на нее, чтоб не смущать. ― Тебе плохо? ― Плохо, ― соглашается. ― Иди сюда…       Торп входит в наполненную паром кабинку и останавливается, серьезно заглядывая в ее глаза. ― Скажи, что нужно? ― тихо спрашивает. ― Уэнс? Она порывисто шагает к нему и, выдыхая в губы, отделяет по слогам: ― Помоги мне забыть… ― Уэнс, ― он вытягивает руку вперед, предостерегая. ― Это не самая лучшая затея. ― Пожалуйста… ― в просьбе скользит отчаянье, а к его руке прикасается ее. Уэнсдей сама настойчиво опускает широкую мужскую ладонь себе на талию. ― Мне это нужно…        Торп все понимает. Он раздумывает еще мгновение, а затем крепче обнимает ее, притягивает к себе и целует – медленно, без напора, но довольно властно.         В эту ночь им и вправду удается забыться. Нет той кипящей, неуемной страсти и желания обладать, что накрыли его тогда на острове, нет нетерпения и суеты.          Уэнс размыто помнит, как они из душевой оказались в каюте. В голове все мысли смазываются, тело горит и плавится от каждого прикосновения умелых рук. Едва лопатки касаются прохладных простыней, она сама тянет на себя мужчину, крепко цепляясь пальцами ему в плечи.       Торп никуда не торопится, у него вся ночь впереди, и он хочет познать и изучить ее в этот раз всю. Ксавье отрывается от алых, зацелованных губ, опускается ниже, ведя кончиком языка по тонкой шее, продолжая ласкать и мягко сжимать хрупкое тело под собой. Уэнс кажется ему невероятно отзывчивой: девушка вздрагивает и тихо стонет от каждого его прикосновения.       Он целует ее впалый живот, задевает ребра, грудь, рукой касается внутренней стороны бедра, заставляя ее развести ноги шире. Пальцы дотрагиваются к влажной плоти, и в ответ мужчина получает протяжный стон – дрожь охватывает все ее тело. Это сводит с ума обоих, еще больше разжигая внутри голодное пламя.         Девушка с нажимом ведет ладошками по его шее, гладит плечи, спину, слегка царапая ее ногтями, а в нем что-то переворачивается от каждого ее касания. Уэнс сама не выдерживает, тянет его за плечи вверх и впивается требовательным поцелуем. Ласкает мужские губы, сплетает языки, пока Ксавье не перенимает инициативу, не позволяя ей больше вести. Торп подхватывает ее ногу повыше колена, закидывает себе на бедро, чтобы чувствовать сильнее, кожа к коже, ощущать, как она вся дрожит от желания. ― Уэнс, ― шепот слетает с его губ, но девушка его перебивает: ― Молчи, ― надрывно просит она. ― Не надо слов, ― говорит, задыхаясь, потому что мужчина не дает ей дышать, забирая в поцелуе ее кислород.       Широкими ладонями он ласкает ее изгибы, трогает, сминает нежную кожу, ощущая, как она сама закидывает на него вторую ногу, оплетая мужской торс. Аддамс не может контролировать собственное тело и бесстыдно поддается бедрами к его паху, трется о него, вынуждая Торпа просто звереть от возбуждения. Желание окатывает волнами жара, одна круче другой. Голова кружится, и шум в ушах нарастает из-за кипящей в венах крови. ― Что же ты делаешь? ― шепчет ей в шею, продолжая ее целовать, сильно сжимая пальцами ее бедра, вынуждая остановиться. Ее движения лишают рассудка. ― Не торопись, иначе все закончится быстрее, чем нам обоим хочется. Дай мне посмотреть на тебя…    ― Иммм… ― она недовольно стонет, но выполняет просьбу, размыкая сведенные вокруг мужских бедер ноги.       Торп отстраняется, принимаясь возиться с пряжкой ремня, и понимает, что просто не может оторвать взгляд от девчонки. Она немного запрокидывает голову – волосы растрепаны на подушке, глаза закрыты, но длинные густые ресницы подрагивают. Ее грудь вздымается от частого дыхания, а ноги сжаты от возбуждения. Он не касается Уэнс, а она по-прежнему дрожит. И от этого вида у него перехватывает дух.         Запоздало мужчина вспоминает про контрацепцию, и рука сама тянется к прикроватной тумбе. В его случае это лишнее, по крайней мере, так его убедил врач. Но привычка играет свою роль. Ладно, тогда на острове он позволил себе притупить бдительность, в любом случае, дополнительная защита не повредит.          Он быстро справляется с шуршащей оберткой, снова обращая внимание на девушку. Торп наклоняется, целуя ее живот, лаская языком, поднимается, подхватывая ее бедра, чуть приподнимая их, и медленно, сантиметр за сантиметром, проникает в нее. Уэнс ахает, кусает губы и стискивает пальцами простыню. Мужчина двигается очень неторопливо, позволяя ей привыкнуть ко все еще новым ощущениям. У него темнеет в глазах от нереального удовольствия находиться внутри нее. Он поглаживает ее бедро, ведет рукой по животу, сжимает пальцами грудь.        Аддамс чувствует, как ее тело пленит дрожь, дыхание сбивается, внутри рождается уже знакомое напряжение, сковывающее низ живота нетерпением. От каждого плавного толчка ее мышцы сжимаются сильнее и сильнее. Она то поднимает голову и смотрит на Ксавье затуманенным взглядом, то запрокидывает и протяжно стонет, продолжая сминать ладонями покрывало. И Торп краем сознания осознает, как она прекрасна и красива в этот момент. Ее грудь колышется от частого дыхания и его ңеспешных толчков, а гладкая кожа покрывается блестящими бисеринками влаги. Одно резкое движение, и он замирает глубоко внутри нее. Тугие мышцы начинают сжиматься в спазмах удовольствия.         Аддамс чувствует, как зависает на грани оргазма. Промедление ей не нравится, тело само двигается навстречу, просит, требует своего. ― Пожалуйста, продолжай, ― лихорадочный полушепот стоном слетает с искусанных губ. Девушка крепко цепляется в его запястья, впиваясь ногтями в кожу и запрокидывая голову назад, выгибается сильнее. Коммандер крепче ладонями обхватывает ее бедра, полностью выходит, а затем резко толкается снова. Этого оказывается достаточно, чтоб оргазм яркой вспышкой пронзил сознание. Девушка вскрикивает, задыхаясь от ощущений.           Ксавье наклоняется к ней, ловит губами ее стон. Целует жадно, требовательно, забирая ее удовольствие себе, боясь в ней пошевелиться. Он чувствует, как она сжимается вокруг него, и эйфория накатывает, едва Уэнс сама подается бедрами ему навстречу, вынуждая снова начать движение. И он двигается. Сначала медленно и размеренно, наслаждаясь сокращениями ещё не отпустившего ее оргазма. Она обнимает его за шею, тянет на себя, сама целует в губы, продолжая стонать от каждого движения. Ему требуется прикладывать усилие, чтобы не сорваться и быть нежным, хотя сейчас хочется сделать это быстро и грубо. ― Ксавье, ― стонет его имя на рваном выдохе, и он теряет контроль, проникая в нее глубже, до конца. Он теряется в ощущениях – кажется, его больше нет, а есть только одно сплошное удовольствие, в котором он плывет, не соблюдая границ реальности. Все размыто. Мужчина отрывается от ее сладких губ, подхватывает дрожащие ноги, закидывая себе на плечи, меняя угол проникновения.       Уэнс распахивает глаза и смотрит на него с таким вожделением и похотью, что это окончательно сводит с ума. Торп толкается в нее резко и быстро, чувствуя момент невозврата, ту точку, когда собственный оргазм уже невозможно остановить. Он задыхается, ощущая, как тело начинает покалывать, и экстаз зарождается где-то внизу живота, разливаясь по всему телу.       Это же ощущает и Уэнсдей – ее ноги дрожат в мужских руках, а лоно сжимается в ответ на каждое движение. Имя коммандера, слетающее криком с ее уст, наполняет комнату. Удовольствие поглощает обоих почти одновременно, и кажется, что на мгновение теряется сознание от острой вспышки наслаждения. Запредельно, нереально хорошо.       Уэнс тяжело дышит, продолжая тихо постанывать и вздрагивать от сладкого, вязкого блаженства. Она вся мокрая, с прилипшими к лицу волосами. Глаза закрыты, длинные ресницы подрагивают, грудь вздымается от коротких, частых вдохов. Мужчина медленно выходит из нее, аккуратно снимает c себя ее ноги, наклоняется к Аддамс, нависая, упирается одной рукой в кровать. Долго смотрит на ее измученные укусами, красные губы, изучает черты миловидного, красивого лица, ведет носом по щеке, вдыхая ее сладкий, терпкий запах, смешанный с ароматом секса. Она распахивает глаза, смотрит на него, немного смущаясь, будто только сейчас осознавая, что произошло.       В тот раз на острове все было остро, торопливо, а сегодня она просто потеряла себя в пространстве. Это можно сравнить с алкогольным опьянением, когда в голове дурман, а тело приобретает какую-то легкость, все кругом кажется ярким, интересным, другим. Так и тут, утопая в новых для себя ощущениях, она словно парит между небом и землей.       Ксавье и позабыл, что умеет быть таким, даже не думал, что в нем после тяжелого развода осталось что-то от нежности и ласки. Но он ошибся. Этой совсем еще юной девчонке удалось надломить ту прочную, как думалось прежде, стену отчуждения. В эту ночь впервые прошлое для него покрылось дымкой. Для него снова появилось только здесь и сейчас. Девушка в его руках тает, дурманит, отдаётся вся без остатка, до последней капельки. Сквозь пелену желания он смотрит на нее – такую хрупкую и сильную, и опьянящую, словно видит впервые. Кажется, Вселенная утрачивает свои границы, расщепляется на атомы, тонет в бесконечном потоке удовольствия.       Они просто лежат и ни о чем не говорят какое-то время, каждый думая о своем. Торп прижимает девушку к себе, небрежно перебирая темные пряди волос, пробегается пальцами по острым, чуть выступающим позвонкам. Тишина не оглушает, молчание не тяготит. Все слова, в принципе, кажутся лишними. Да и что тут скажешь? Они не влюбленные, чтоб шептать друг другу нежности, признания в любви или строить планы на будущее.       Аддамс засыпает быстро. Уставшее сознание и разомлевшее тело просто требуют передышки. Торп же, наоборот, не может себя унять. Он смотрит на тихо сопящую в его руках Уэнс и с леденящим ужасом в сердце понимает, чем они только что занимались. Это был не секс, это было больше, и вот от этого «больше» ему хочется отчаянно бежать. Но с другой стороны, он ведь никому ничего не обещал. И раз их так тянет друг к другу, то не является ли несусветнейшей дуростью отказываться от этого удовольствия? В какой-то момент нить размышлений слабеет, он прикрывает глаза и засыпает. Крепко и без сновидений.       Просыпается Торп от гула голосов за дверью и тут же подскакивает на кровати. Девушка рядом с ним недовольно ворочается и что-то бормочет.       Часы на запястье показывают семь утра – подъем нужно было объявить еще час назад, но, скорее всего, за него это сделал Гарретт. Что ж, тут подстраховали ребята. Нужно немедленно вставать, приводить себя в порядок и как-то незаметно выбираться из каюты пленницы.       За спиной слышится короткий тихий смешок. ― Ты чего? ― хмуро спрашивает, но не может сдержать улыбки в ответ.          Она лежит на подушке: румяная, теплая ото сна, челка сбита на бок, в глазах горит незнакомый ему прежде лукавый огонек, который манит его к себе, словно мотылька влечет открытый огонь. Мужчина встряхивает головой, отмахиваясь от дурацких мыслей. ― Просто ты сейчас такой… ― принимается объяснять девушка причину собственного смеха. ― Какой? ― не сводит с нее внимательного взгляда мужчина. ― Другой… ― выдыхает и смущается. ― Господи, Аддамс! Да ты умеешь стесняться? ― хмыкает, улыбаясь одним уголком губ. — Я как-то и не замечал этого раньше. ― Для агента, Торп, ты не слишком внимателен, ― отвечает ему такой же колкостью. ― Одевайся! Сейчас народ пойдет в столовую, и ты спокойно выйдешь отсюда. Ты же об этом думал с таким озадаченным выражением лица? ― Ты еще и мысли можешь читать! ― убирает широкой ладонью волосы от лица. ― Вот же повезет кому-то с девушкой!       Уэнс хмурится. Настроение как-то резко меняется, хотя ей самой не понятно,  что именно ее цепляет.       Рождается молчаливая пауза. Оба ощущают, как тишина становится неловкой. Мужчина принимается собираться под изучающий взгляд карих очей. Он кожей чувствует его, и это заставляет сердце пропускать удары.   ― Ну… Не скучай! ― бросает через плечо и быстро выскальзывает за дверь. Слышится звук щелчка, и ее клетка снова захлопывается.       Она испытывает смешанные чувства и не может их подвергнуть словесному описанию. Тело приятно расслаблено, в голове пусто. Дурман наваждения давно растаял, и она отлично понимает, что вчера сама предложилась Торпу, еще и уговаривала его не отказываться.       Что за отношения между ними? Да нет никаких отношений. Ну переспали, ну хорошо было, да. Ну вот и все! Никто, никому, ничего… Так, разовый секс… Ну или многоразовый… В любом случае, учитывая ее нынешнее положение пленницы, ограниченные развлечения и минимум общения, если Торп будет хоть пару раз в неделю заходить за «добавкой», она будет не против. Пока что это кажется лучшим вариантом времяпровождения из тех, что у нее есть.       И снова после секса у Торпа не наблюдается ни хорошего настроения, ни прилива сил. Тело словно сходит с ума. Он силой заставляет себя выйти из той проклятой каюты. Еще бы пара фраз, и плевал он на все правила и свои принципы. Что она делает с ним? Гипнотизирует? Или же это от того, что у него давно не было постоянной женщины? Но за последнюю неделю у него уже было больше плотских утех, чем за последние два года. Что еще нужно этому организму? Приняв холодный душ и выпив крепкий кофе, его малость отпускает. ― О, Торп! А я  тебя ищу, ― в его каюту заглядывает Фокс. ― Что там опять ночью было?       Торп выдыхает, стараясь выглядеть как можно более равнодушным и отстраненным.   ― Да кошмары ей снятся, сами понимаете, после всего пережитого, ― старается выдавить хладнокровно Ксавье. ― А тут еще эти, униженные и оскорбленные… Она не пойми сколько дней ничего не ела, и хоть бы слово кто сказал из дежурных! Стив, кок наш, не выдержал. Хоть кому-то жалко ее стало. ― Ну, как я погляжу, не только коку до нее есть дело, ― с какой-то лукавинкой в голосе замечает Фокс. ― Да Господи! Торп! Ты вот правда можешь так посмотреть, что аж сердце в трусы упадет! ― Вы считаете, я слишком много проявляю к ней жалости? ― сцепливает покрепче зубы. ― Если это и вправду так, то хвала небесам! Значит, с тобой не все потеряно!― как-то горячечно отвечает старший по званию. ― Она просто попала не в те руки, запуталась. В конце концов, Аддамсы были мне хорошо знакомы. Я не могу смотреть на их дочь как на врага народа. Она оступилась, это случается со всеми. ― Что мне делать с командой? Я все понимаю, она пленная, но по факту, дежурные должны были доложить о том, что она не ест. А если в следующий раз она еще чего удумает, а мы и не узнаем! Я не могу перепроверять да и…. ― Иди строй их, ― перебивает Торпа. ― Я сам с ними поговорю!       На палубе царит безмолвие, разгоняемое криком чаек и плеском волн. Фокс ходит вдоль шеренги моряков, заложив руки на спину. Его серьезное, даже суровое лицо не предвещает ничего хорошего, и каждый из матросов это прекрасно знает. ― Шаг вперед все, кто носил еду пленной, ― четко дает команду капитан. ― Все, до одного! Три человека выходят из строя, вытягиваясь в струну. ― Отлично! ― трогает ладонью седую бороду. ― Как вы думаете, что я хочу у вас спросить? ― Смотрит с хитрым прищуром в лицо каждого матроса. — Им? Мэрмейд! Что? ― Не могу знать, сэр! ― А ты, Ласлоу, что думаешь? ― спрашивает еще у одного парня. ― Не могу знать, ― так же отвечает моряк. ― Им… ― кивает терпеливо капитан. ― Мэрмейд, ответь мне тогда на другой вопрос – если капитан дает тебе задание, его нужно выполнять? ― Так точно, ― смотрит на Фокса непонимающим взглядом. ― Тогда какого черта вы не выполняете поручений капитана?! ― он повышает голос. ― Гейтс! Ты последние два дня носил ей еду? Что ты заметил? ― Что она не ест… ― выдыхает, уже понимая свою ошибку. ― Ну и? Что ты должен был сразу же сделать? ― нависает над парнем горой, обжигая его презрительным взглядом Фокс. ― Уведомить вас, сэр, ― еще тише отвечает моряк, втягивая голову в шею. ― Так, а почему я узнаю об этом последним? ― снова крик на всю палубу. ― Мне вот интересно, Гарретт, что ты пытался этим добиться? Ждал, когда она скончается от голодной смерти?   ― Никак нет, сэр… ― выдыхает. ― Ну не заставлять же ее… ― А тебе ее заставлять и не нужно! Тебе надо было сказать мне или Торпу! Мы несем ответственность за всех членов экипажа! И за тех отморозков с машинного отделения, и за нее, и за каждого из вас! ― вновь повышает голос. ― Встать всем в строй! Дальше! ― Продолжает свою гневную тираду. ― Я, конечно, понимаю, балерины, что вы у меня тут все тонкой душевной организации, все такие ранимые, что аж тошнит! Но, я напомню, вы не бабье, чтоб мне тут сплетни плести да губы дуть! Ты погляди, обиделись они на нее! Вы сами виноваты! Нужно было быть внимательнее! ― Так что нам теперь, общаться, как раньше? ― не выдерживает Кент и тут же прикусывает сам себе язык под гневным взглядом Торпа. ― Ну, в любви до гроба клясться ей не стоит, ― бескомпромиссно рычит капитан. ― Но вот козью морду можно и не делать! Я сколько раз говорил! Проснулся утром – глянь в зеркало! И если оттуда на тебя взглянет мерзкий недовольный гном-переросток – сделай с этим что-то! Тут понятно?! ― Так точно! ― хором отвечает строй.  ― Разойтись! ― Гарретт, иди, ключ у меня забери! ― командует Торп. ― Сэр! Мы это… Ну, не специально! ― Да ладно! ― отмахивается Фокс. ― Вы взрослые мужики, она – девушка. В голове у вас хоть что-то имеется? Как можно было неделю наблюдать, что она ничего не ест и даже словом не обмолвиться!? Понимаю, шпионка и все такое, но нужно же как-то человечность в себе сохранять? ― Виноват, сэр, ― низко опускает голову Гарретт. ― Свободен, ― отправляет моряка. ― Я тоже пойду, ― обращается к старшему по званию Торп. ― Мне нужно еще к Петрополусу заглянуть, а то он что-то какой-то бледный. ― Иди, конечно! ― кивает. ― А вечером ко мне, нужно еще раз все перед портом перепроверить!       Аякса Торп находит в каюте. Он полулежит на кровати и тискает мохнатого зверька. ― Это еще что!? ― рявкает Ксавье, и хорек, вскочив на четыре лапы, зло шипит на него, скаля острые зубы. ― Это Нерон, ― улыбается моряк. ― Любимец Уэнсдей. ― Кому в голову придет завести крысу? ― морщится. ― Чем вы его кормите? ― Это хорек, ― кивает на животное Аякс. ― Да он и сам нормально питается. Крыс вон ловит. ― Чего оно делает? Крыс ловит? ― не верит Ксавье. ― Все равно гадкий зверь! ― Слушай, может его хозяйке вернуть? ― спрашивает Петрополус. ― Она там совсем одна… ― Еще чего! Может, мы ей еще рыбок наловим и аквариум соберем? ― с ухмылкой острит Ксавье. ― Я чего пришел – ты как себя чувствуешь? Что с ребрами? ― Заживают, ― отчитывается. ― Ксав, а как там она?  ― Ничего, уже свои права качает, ― ухмыляется. ― А ты ж что? Попустило? Ты ж ее в море бросить хотел! ― Да жалко ее, ― кривится.― Это был такой кошмар…Просто… ― Ну давай хоть ты не ной, ― обрывает его коммандер. ― Ты еще полежи пару дней, а потом уже в работу вливайся понемногу. ― Так точно, сэр! ― с улыбкой отвечает парень. ― И это… Извини меня! ― Проехали! ― кивает. ― Главное, что все обошлось.       Пушистый зверек вертится в руках парня и порывисто спрыгивает вниз прямо к ногам коммандера. Шерсть на холке стоит дыбом. ― Э! А ну прочь пошел! ― топает гневно ботинком, и Нерон отскакивает в сторону,  шипя. ― Что, боишься меня? ― сужает глаза, чуть к нему наклоняясь. ― Вот и бойся! Могу и за борт тебя выбросить!       Аякс реагирует на происходящее  веселым смешком. ― Смотри за ним, Петрополус, не то правда эта крыса отправится на закуску акулам. ― Торп кивает ему, улыбаясь уголком губ, и уходит.       Ксавье сразу же берется за свои привычные дела. Ему нужно все время чем-то себя занимать, ведь только мозг чувствует свободную минуту, то в мысли начинает проникать Уэнс. Это злит и бесит.       Аддамс с нетерпением ждет вечера. Она готова уже на любую работу, лишь бы свалить из этого заточения. Кроме того, хочется отвлечься от вороха ненужных мыслей. Все равно ни на один волнующий вопрос ответов у нее не нет.       Ужин ей приносит Оттингер.       Он сперва стучит, а потом входит. Девушка, насупившись, сидит на кровати и читает книгу в цветастой обложке. ― Уэнсдей… ― начинает парень нерешительно. ― Ты только поешь, хорошо? Ты же знаешь Торпа, он и так не подарок, а тут еще и за тебя выхватываем. ― В смысле? ― Аддамс откладывает чтиво и серьезно смотрит на Юджина. ― Ну, за то, что ты не ешь… ― мнется. ― Короче, неважно! Просто не устраивай голодовок! Вон и так одна кожа да кости! ― Ну, спасибо за комплимент, ― ерничает. ― Как там Аякс? ― Да нормально все! На нем как на собаке! ― улыбается. ― Сама-то как? Отошла? ― От чего именно? ― уточняет. ― Ну, от вчерашнего! ― Без всякого намека спрашивает товарищ, а Уэнс не может скрыть вмиг порозовевших щек. Да, еще как отошла! Но отвечает другое. ― Ну да… ― нервно дергает плечом. ―  Извините, что напугала! ― Да ладно, все нормально! ― улыбается, поправляя очки. ― Ты ешь! Сегодня моя вахта, так что после отбоя я тебя заберу и покажу фронт работы.       В ответ девушка просто кивает. ― Юджи, ― окрикивает его у двери. ― Скажи, меня все ненавидят?       Парень молчит с минуту. ― Уэнс, дай нам всем время, ― и уходит, оставляя девушку в полном смятении чувств.       Первое ее задание сразу же омрачает и так нерадостное настроение. ― Так, вот инвентарь, ― матрос кивает ей на швабру и тряпку. ― Ну, суть ты знаешь, чтоб, как говорит Торп, блестело, что у кота яйца! Вся жилая палуба, в том числе и уборная с душем. ― Чего? ― кривится Уэнс. ― Приказ коммандера, ― уточняет Оттингер.       Ничего не поделать. Все же испытывать терпение Торпа – не лучшая идея. Она не понаслышке знает про его неровный темперамент, и становиться жертвой его вздорного характера, слышать оскорбления и ор вовсе не хочется.       Домыв коридор и оттерев душевую до блеска, Аддамс валится с ног. Отчасти она даже соскучилась за работой, но измученный переживаниями организм быстро истощается. Хочется безумно спать и смыть с себя всю эту грязь.  Девушка входит в туалет и громко стонет вслух: ― Ну что же вы, мужики, такие свиньи! ― хнычет. ― Ну нет… Какой же это кошмар! ― А что так? Ты же хотела погулять! ― позади нее звучит голос Торпа. ― Очень смешно, ― кривится. ― Чего ты такой злой, Торп! Вроде от недотраха уже страдать не должен?! Что тебя вечно бесит? ― Хм… ― чуть удивляется ее прямолинейности. ― А что не так? Я предупреждал, что ты не на курорте! ― Мог бы быть ко мне малость снисходительней, ― складывает руки на груди девушка, сверля его взглядом. ― Это ж с какой стати?! ― зеркалит ее жест, чуть склоняя голову вбок.       Уэнс задыхается от наглости этого мужчины. Ах вот оно, значит, как! ― Ну, хотя бы потому, что я девушка, ― старается говорить ровно, но злость так и звенит в каждом слове.  ― У нас тут равенство полов! ― смотрит на нее с издевкой. ― А о человечности ты что-нибудь слышал? О доброте? ― злость берет свое. Хочется задеть его побольнее. ― Хотя, куда там!  У тебя же сердца нет! Я даже понимаю Бьянку: жить с ледяной глыбой, лишенной любых чувств, очень сложно! Я думаю, она не секс искала на стороне, а хоть каплю ласки! Знаешь, женщины изменяют не от… Ай!       Он резко хватает ее за локоть, крепко сжимая сильные пальцы, и дергает на себя. ― Закрой свой рот… ― ярость клокочет в горле. ―  Ты знать ничего не знаешь ни обо мне, ни о том, что со мной было. И если еще хоть раз… ― Сэр, ой… ― в туалет влетает Гарретт. ― Прошу прощения, сэр! Я не… ― Пошел вон! ― крик эхом отбивается от стен.       Парня ветром сдувает из уборной. ― Пусти, ― дергается, чувствуя, как его рука приносит боль. ― Пусти, говорю! ― Я тебя еще раз предупреждаю, не зли меня! ― Он отталкивает ее от себя и, не глядя, уходит прочь, громко хлопнув дверью.       Уэнс злится. Ей не нравится делать то, что от нее требуют, не нравятся косые взгляды команды, надоел грубый тон коммандера.        Хочется сделать что-то назло, но тут же неприятные ощущения на руке остужают ее пыл. Она, тяжело вздохнув, принимается за работу, проклиная Торпа до седьмого колена.       Ксавье влетает к себе в каюту, зло хлопнув дверьми, пинает стол, хлопает по нему со всей дури ладонями, чувствуя, как они противно немеют от боли. Ну вот, чуть отпускает! Как у нее получается только выводить его из себя буквально парой слов!?       Торп открывает шкаф, достает оттуда бутылку коньяка и прямо из горла делает пару жадных глотков. Горячечный пыл оседает, возвращая в душу привычную холодность и боль. Имя бывшей крутится в голове, хочется крепко двинуться лбом в стену, чтоб вернуть себе самообладание.

* * *

      С той ссоры проходит две недели. Долгих, серых и безвкусных четырнадцать дней. Уэнсдей  днем сидит в каюте, имея для размышлений столько времени, хоть завались. Еду ей приносят парни, иногда даже получается с кем-то переброситься парой фраз. Аддамс по-прежнему по вечерам делает посильную работу – либо же что-то моет, либо разгребает грязное постельное белье и одеяла по кучам в прачечной, и все потом стирает, вытягивает и развешивает на веревки. Пару раз выпадает «счастье» перемыть хренову тучу посуды после целого коллектива. Вот такая унизительно-выматывающая работа, но зато отвлекающая от дум.       Она не хочет себе в этом признаваться, но по ночам, завернувшись в холодное одеяло, Аддамс скучает за этим несносным и грозным коммандером. Чем-то он ее задел, но думать об этом девчонка тоже не желает. Просто перед сном лежит и вспоминает все то, что между ними было.       Зато Торп все это время практически не спит. После той перепалки он еще долго гонял в памяти свое прошлое. Зачем? Да кто ж его знает?! Просто Уэнс своей небрежной репликой, сказанной в пылу ссоры, разбередила ту рану, что никак не хочет заживать. Прошло много времени, было сказано несчетное количество слов, литрами выпито алкоголя по этому поводу и сколько дано самому себе клятв, что забыть это все не выходит. Время, как оказалось, ничего не лечит. Ты просто привыкаешь к этой боли, учишься с ней жить, и она становится частью тебя.       А потом, затуманенный коньяком мозг подкидывает ему новые воспоминания, недавние, очень сладкие и приятные. Вот с этих воспоминаний и начинается его личный ад.        Словно что-то замыкает в мозгу! Он не может нормально работать, не может спать, есть, думать. Едва он закрывает глаза, на обратной стороне век отображается образ несносной девчонки, с пронзительным взглядом темных глаз, и все идет по кругу! Торп понимает, что просто банально хочет ее. Точнее, хочет безумно: до ломоты в каждой клетке тела, до щемящей боли. И это просто выводит его из себя! Он становится еще раздражительней, срывается на подчиненных, все время чем-то недоволен. Это напоминает ломку наркомана. После недели такого состояния, он окончательно плюет на свою гордость и решается пойти к ней. К черту все! Он извинится за свою несдержанность и вернет их приятное ни к чему пока не обязывающее времяпрепровождение. Но прямо у двери его застает Кент. ― Сэр, да не переживайте, никуда она не денется! ― Машет рукой в сторону каюты. ― Ты проверял что ли? ― хмурится. ― Ну так с наряда ее проводил. Да она уже спит, наверное! Что-то она прямо вымоталась сегодня.       Матрос говорит весело и непринужденно, а вот Торпу хочется движением одной руки повернуть наглецу шею до щелчка, прямо кулаки сжимаются! До каюты он ее, значит, проводил! Коммандеру приходится напомнить подчиненному про отбой и вернуться к себе в каюту, где снова и снова он предается мыслям о ней.       С каждым днем его непонятная одержимость Уэнсдей растет. Ксавье пробует все – холодный душ, ночные прогулки по палубе, посиделки с Фоксом, отжимания и прочую физнагрузку, прибегает к самоудовлетворению, но и это снимает напряг на каких-то пару часов. Да он за два года без секса не лез на стену так, как его корежит сейчас. Он даже думает, может, Аддамс его чем-то опоила? Ну, неужели так может тянуть к женщине? Торп не верит в это! Чем она его зацепила? Что он вообще о ней знает? И тут же память услужливо подкидывает картинки плавного изгиба талии, родинку ниже груди и чувственные губы...       Но вечно избегать друг друга в ограниченном пространстве – задача не из легких. Рано или поздно их встреча должна была состояться. И так оно и происходит.       Уэнсдей домывает душевую, гневно проклиная всех подряд. Да, эта вечерняя работа позволяет ей хоть немного разнообразить свой досуг – все книги, что были в каюте Торпа, она уже прочла, некоторые даже по два раза. Но то, чем она занимается, порядком поднадоело. Грязня тряпка, скользкий пол, запах соляры и хлорки – ее тошнит от этого всего!   ― Ну что, готово? ― спрашивает ее матрос, стоявший на вахте. ― Давай в каюту, мне нужно уже на палубу идти. ― А помыться? ― неприветливо глядит на парня. ― От меня несет, как от мусорного бака! ― Перебьешься, ― жестко чеканит.― Иди уже! ― Да, Роуэн, а ты оказывается мудак, ― смотрит на него с презрением. ― ­Хотя, это было и так понятно. Ай, пусти!         Парень неожиданно больно хватает ее чуть повыше локтя: ― Рот свой закрой, потаскуха, ― шипит сквозь зубы. ― Иди давай! Королева тряпки и толчка!       Он толкает ее грубо вперед, девушка цепляет ногой ведро, и только что вымытый ею пол коридора заливает грязной жижей. Аддамс едва удерживает себя в руках, чтоб не врезать наглецу.     ― Господи, до чего же ты никчемная! ― морщится, едко растягивая слова Роуэн.  ― Да пошел ты! ― шипит, пытаясь вырвать руку из цепкой хватки наглеца. ― Пусти, не то пожалеешь… ― Серьезно? ― хмыкает. ― Пупок не развяжется?       Уэнсдей готовится совершить давно отработанный прием, припасенный как раз для таких вот гнид, но совсем рядом звучит грозное: ― Что тут происходит? ― Торп сурово осматривает обоих. ― Ласлоу? ― Простите, сэр! Пленная отказывается идти в свою каюту! ― немедля докладывает Роуэн. ― Еще и ведро перевернула специально! ― Это неправда! ― задыхается от возмущения Уэнсдей. ― Я просто помыться хотела! ― Видимо, в этой воде, ― кивает на лужу, растекшуюся по полу Ласлоу. ― Я приказал ей убрать, но она отказывается!        Аддамс чувствует, как ее захлестывает волна злости и обиды. Этот парень явно делает все, чтоб усугубить и без того не сладкое ее положение. ― Это ложь! ― сквозь зубы выдавливает слова и обращает свой взгляд на коммандера. Злость меняется новой эмоцией. Она, оказывается, дико соскучилась за Ксавье. Ее взгляд скользит по знакомым чертам лица,  спускается по крепкой шее, переходит на загорелые руки, увитые венами…        Собственно, примерно то же испытывает и Торп. Он жадно пробегается взглядом по знакомой фигуре, стараясь ничем не выдать своего состояния. ― Иди в каюту, ― отдает приказ Уэнсдей, игнорируя слова матроса.         Ей ничего не остается, кроме как смерить Роуэна тяжелым, убийственным взглядом, и молча выполнить команду, напоследок хлопнув дверью, словно выказывая этим жестом уровень своего негодования. ― А ты, Роуэн, принимай вахту, ― он сует ему в руки рядом стоящую швабру. ― Еще раз увижу, что ты к пленной протягиваешь руки – будешь драить гальюн сам до конца рейса. Это понятно? ― Так точно, ― кивает, опуская низко голову. ― Я приду через десять минут – чтоб тут все блестело. Выполнять!       Он уходит, напоследок смерив Ласлоу суровым взглядом. Ему не понравилось то, что он увидел. Давно забытое чувство, название которого Торп тоже не помнит, противно задело что-то в  сердце. ― Гарретт, не спишь? ― Ксавье входит в каюту к помощнику. ― Никак нет, сэр! ― вскакивает с кровати парень. — Что-то случилось? ― Слушай, а что ты думаешь по поводу Роуэна? ― интересуется невзначай Ксавье. Этот парень появился уже после того, как его понизили. ― Да матрос как матрос! ― удивляется вопросу. ― Ну, медлительный немного, любопытный…  У него есть проблемы по здоровью, не знаю, как его вообще пропустили на медкомиссии, но это не первый его рейс с нами. А что? ― Да так, ― отмахивается. ― У тебя ключ от первой душевой? ― Так точно, ― кивает. ― А что… ― Ничего, давай его сюда, ― протягивает руку. Он не собирается отчитываться перед подчиненным, пускай между ними и довольно дружеские отношения. ― И это, ты подъем завтра сам объяви, хорошо? Мне нужно над маршрутом подумать, засижусь допоздна. ― Так точно! ― принимает приказ. ― Ксавье, все хорошо? ― По-другому быть не может, ― улыбается. ― Ключи давай!       Гарретт быстро отыскивает на внушительной связке искомый ключ и протягивает его мужчине. Этот разговор Гейтса как-то настораживает, хотя вроде причин для этого нет. Когда Торп выходит из каюты, парень снова ложится в кровать, но мысли хороводом кружатся в голове. Нужно будет понаблюдать за этим Роуэном…       Уэнсдей вне себя от злости. Вот же сволочь, этот Ласлоу, да и Торп не далеко ушел! Что им, воды в душе жалко?! Как вообще так можно – держать ее взаперти и даже не давать нормально мыться!?       Двери в каюту распахиваются, и на пороге Аддамс лицезреет коммандера собственной персоной. Дыхание задерживается само собой. Сердце в груди замирает, а потом пускается вскачь помимо воли своей хозяйки. ― На выход, ― Ксавье старается даже не смотреть на нее. Он чувствует, как где-то под ребрами рождается странное волнение, заставляющее его пульс ускорять ритм. ― Мыть? ― морщится. Точно! Зачем же он мог еще к ней прийти! Нужно же убрать лужу в коридоре, а это не царское-то дело! ― Мыться, ― спокойно отвечает мужчина. ― Собирайся.       Уэнсдей вскидывает в удивлении брови. Да уж, это неожиданно. Больше вопросов она не задает – девушка подхватывает полотенце, берет с собой из шкафа чистую футболку.       Торп осматривается. В каюте чисто, постель заправлена, на столе лежит книга в яркой обложке. Какой-то детектив. Не его, он такое не читает. ― Откуда книга? ― задает волнующий вопрос. ― Один из матросов поделился. ― Слабаки, ― ухмыляется. ― Ты готова? ― Так точно, ― кивает. Ее настроение значительно улучшается.       Возле душевой она по привычке глядит на мужчину, желая попросить, чтоб он не впускал никого другого, но не решается озвучить просьбу. Уже то, что он не заставил ее убирать воду и разрешил помыться, говорит само за себя – в их затянувшейся молчаливой войне наступило шаткое перемирие.       Торп вообще-то преследует сугубо личные цели. Он ждет пару минут, а затем входит в душевую, закрывая ее припасенным заранее ключом.       В каюту Уэнсдей возвращается под утро. Она едва держится на ногах – тело приятно ломит, а в голове пусто. Все несказанное, недодуманное, невыплаканное выплеснулось обжигающим огнем страсти. Раньше, когда она слушала рассказы девчонок об их сексуальном опыте, то подозревала, что они малость приукрашают сам факт близости и всего того, что происходит в спальнях за закрытыми дверями. Ну разве может обычный мужчина простыми, известными всему человечеству тысячи лет телодвижениями поразить женщину настолько, чтоб потом она с упоением говорила об этом часами на зависть всем вокруг?       Оказывается, может. Более того, некоторых ее знакомых ей теперь откровенно жаль – они не пережили и половины из того, что вот буквально полчаса назад чувствовала сама Уэнсдей. Ей не с чем сравнивать, да и не хочется этого делать. В голове билась одна мысль – чего не хватало этой Бьянке? Если верить коммандеру, то она после него спала еще с половиной команды. Какая-то не женщина, а прямо станок для сексуальных утех.       Аддамс же сейчас может только спать. Тело, получившее прилив адреналина с целым коктейлем других гормонов, требует отдыха. Ей кажется, что она пьяна, хоть не выпила ни капли. Эти отношения затягивают ее, как бы Уэнс отчаянно от этого не отмахивалась. Врать другим можно что угодно, однако себя не обмануть.       Торп засыпает, едва голова касается подушки. Наконец-то его попускает. Про наркотик он оказался прав. Эта девушка однозначно вызывает в нем привыкание. Почему? Как так вышло? И главное – что теперь делать? Но ни на один из этих вопросов у него нет ответа. Все его устои, предубеждения и обещания катятся коту под хвост от одного взгляда на Уэнсдей Аддамс. Это может стать проблемой, а может, уже ею стало, но в сонном полубреду думать об этом совершенно не хочется.