Necroverse

      Гром за пределами дома, казалось, с каждым разом бил по ушам все сильнее.       В гнетущей, мертвой тишине слышалось лишь тяжелое дыхание Союна и то, как тяжело сглатывал алкоголь Ильсон, все еще сидящий в своем кресле.       Затхлый запах, полностью заполняющий легкие, мешал нормально вдохнуть. Или Сокджину было тяжело дышать по другой причине? Ужас, перемешанный с гневом, стискивал грудь тисками, и он сделал совсем осторожный шаг в сторону Ильсона, однако остановился, услышав цоканье и щелчок затвора.       Альфа быстро отставил бутылку в сторону, перехватив пистолет, дуло которого мгновенно прижалось к затылку тихо всхлипнувшего Союна.       — Но-но, не спеши, парень. Знаешь ведь, что в любой момент его мозги могут разлететься по этому ковру, да?       Ильсон тяжело вздохнул, садясь немного ровнее и морщась.       Со стороны можно было заметить, что каждое движение дается этому мужчине тяжело. Видимо, он все же потерял много крови, пока пытался добраться сюда. Сколько времени прошло? Больше суток, черт возьми. Он словно восстал из мертвых, явившись в поселение, свалившись как снег на голову.       А Сокджин уже действительно искренне поверил в то, что он сдох, и единственное, в каком состоянии он увидит Ильсона, — в амплуа живого ходячего трупа.       — Отпусти омегу, давай поговорим как альфа с альфой. Тебе ведь не…       — Я видел, — тихо и спокойно перебил Ильсон, — вы нашли моих куколок? Здесь, в подвале.       Его голос сквозил льдом, спокойствием, и оттого мурашки настойчиво разбегались по коже.       От упоминания погибших омег тело Союна пробрала дрожь. Он что-то замычал, попытался повернуться, но едва не вскрикнул, когда Ильсон надавил на его затылок оружием сильнее.       — Ты про убитых тобой омег? — не став юлить, проговорил Сокджин.       Он уже знал о произошедшем, Намджун и Союн рассказали ему, когда вернулись. И воспоминания об этой истории вызвали в нем еще более жгучую ненависть и отвращение к существу, сидящему перед ним. Не человек. Он даже хуже каннибалов, убивавших людей ради пищи, ведь Ильсон убивал только ради потехи, возомнив себя не просто Богом, а кем-то, кто был во сто крат выше.       — Убитых? Они умерли по своей глупости, — пожал плечами Ильсон, — я же не виноват, что они были настолько тупы, что даже не пытались сделать так, как им велели.       Сокджин сухо усмехнулся. Он сделал еще один едва заметный шаг в сторону Ильсона, но, когда тот изогнул бровь и постучал дулом по голове Союна, вновь замер. Мысли путались. Что сделать? Что сказать, чтобы не разозлить этого психа? Броситься на амбразуру? А если тот выстрелит до того, как Сокджин подоспеет? На выстрел хватит и доли секунды.       — Я столько крови из-за вас потерял, — с усмешкой в голосе прохрипел Ильсон. — Кто из вас написал ту ублюдочную табличку, а? Я бы решил, что это в стиле той сучки, Тэхена, но он ведь тут был, рыдал над своим драгоценным альфой. Радует, что хоть они подохли.       Словно забыв, что находится у себя дома, Ильсон брезгливо сплюнул прямо на пол.       — Мерзость. Все эти сопли…       Сокджин внимательно смотрел на Ильсона, решив, что ему нужно дать выговориться, заодно и подумает о том, что ему делать, как быть, как вызволить из этой передряги Союна. Потому что мальчишка уже достаточно натерпелся, он заслужил спокойствия и безопасности, он нуждался в восстановлении моральных сил.       — Это была идея Юнги. Та табличка.       Рассмеявшись, Ильсон похлопал вздрагивающего от каждого движения Союна по щеке пистолетом.       — Пои меня вискарем, детка. Вискарь успокаивает.       Не поднимаясь с колен, как будто бы он уже заранее знал правила этой игры, Союн взял графин, поднес его к губам Ильсона, дал тому сделать глоток. И все это под дулом пистолета. Мерзавец не оставлял Сокджину ни единого шанса хоть как-то помочь омеге, вызволить его отсюда. Предусмотрительный черт.       — Юнги… Черт знает, кто это, но я бы ему яйца отрезал за эту выходку. Меня взрывом откинуло, вырубило. Я, когда глаза открыл, увидел, что зомбарь жрет мою руку. Пришлось отрезать ее. Отрезал когда-нибудь себе руки? — поинтересовался он у Сокджина и усмехнулся. — Ну конечно же нет, у тебя ведь их две. А я вот резал. Наживую. А потом шел сюда. Так и знал, что вы захотите на мое местечко. Или тебе он приглянулся?       Ильсон с силой надавил дулом на голову плачущего Союна, покорно опускающегося в поклоне все ниже и ниже, безропотно принимая наказание и унижение.       — Уже трахал его? Трахал?!       — Не все смотрят на омег как на мясо, Ильсон. Для того чтобы заняться сексом, нужно согласие обоих, — спокойно ответил Сокджин.       Если он не будет эмоционировать и подпитывать своими эмоциями этого психопата, может быть, это поможет успокоить его? Сокджин на это очень надеялся.       — Булшит, Джин-и, хуета. Не верю ни единому твоему слову. Дырка и есть дырка, а что там в голове у этих омег происходит, не похуй ли? Когда я с ним спал в первые разы, он не кончал, а потом начал ловить кайф, распробовал меня. Так что им в глубине души это нравится.       Сокджин пропускал часть его слов мимо ушей в попытках поймать удачный момент, но ублюдок поставил между ними Союна, прекрасно понимая, что ни один человек не захочет, чтобы омега пострадал. А с другой стороны, это делало его более уязвимым. Нужно только дождаться, чтобы дуло не смотрело в голову парня, оттолкнуть его и лишить Ильсона оружия. У него всего одна рука, он слаб. Значит, Сокджин точно справится.       — Я ненавижу тебя. И таких, как ты, правильных и принципиальных. Вам уж точно все в жизни досталось просто так. Любящий омега, классная работа, заботливая семья. Наверняка у тебя все это было. И вот скажи, дорогой Сокджин-а, что такого невъебенно-классного в своей жизни ты сделал, чтобы это заслужить, а? Я уверен, что тебе просто повезло. А когда тебе повезло, так легко судить других, да? Ненавижу. Так и хочется пустить тебе пулю в лоб!       Стоило Союну услышать это, он, выронив графин с алкоголем, отвлек мужчину громким звуком и попятился назад под удивленный взгляд Ильсона. Лучше он получит пулю в лоб за свою дерзость, зато даст Сокджину шанс убраться отсюда, ведь Ильсон был прав, он тоже болен. А Сокджин должен жить, ему есть ради кого, есть для чего. У него еще будет все хорошо.       Этот бессмысленный акт самопожертвования со стороны омеги заставил Ильсона громко рассмеяться. Он всегда особенно ненавидел тех, кто был готов пожертвовать собой ради других. Объятый своей ненавистью, мужчина, вскочив на ноги, замахнулся пистолетом. Но не для того, чтобы выстрелить, а для того, чтобы ударить еще не отползшего достаточно далеко Союна за непослушание и своеволие.       Это был шанс и для Сокджина тоже. Тот самый, которого он так ждал. Альфа ринулся вперед как раз в тот момент, когда Ильсон уже занес над сжавшимся на полу омегой руку для удара. Он оттолкнул Ильсона со всей силы, со звоном роняя чужое тело на стеклянный столик, раскрошившийся под его тяжестью, и, не жалея сил, впечатал кулак в лицо Ильсона, тут же перехватывая его руку с пистолетом.       Ильсон ослаб так сильно, что едва ли мог сопротивляться. Он зарычал в лицо альфы от злости, от безысходности, когда его единственную руку несколько раз крепко приложили об усыпанный осколками пол. Потерять оружие — потерять свою жизнь, потерять шанс совершить месть, ради которой он пришел, потерять шанс восстановить порядок, на установление которого было потрачено так много сил и времени. Оттого он не поддавался.       Но потеря крови, не проходящая фантомная боль в руке, ощущение, что он навечно застрял в моменте, где мертвец поедает его руку, усталость и, кажется, заражение крови, не могли пройти для него бесследно. На пятый удар он не выдержал и разжал пальцы.       Союн, все это время сидящий в стороне, заметив сверкнувший в свете молнии пистолет, бросился к нему. Нужно успеть забрать его, пока не поздно, пока Сокджин держит Ильсона. Успеть собраться с силами и выстрелить в него. Убить.       Убить, наконец-то не чувствуя к нему ни сострадания, ни жалости.       Он никогда не стрелял в людей. Никогда. И сейчас, держа на вытянутых трясущихся руках пистолет, все никак не мог прицелиться, боясь попасть не в того. Боясь нажать на курок.       — Стреляй! — крикнул Сокджин, решив, что даже если Союн промахнется и заденет его, он это как-нибудь переживет. Самое главное сейчас — избавиться от Ильсона, а все остальное они как-нибудь решат.       Но это мало чем помогло.       Ильсон ударил Сокджина коленом меж ног, отчего хватка его рук ослабла. Никакой солидарности или уважения к своему противнику Ильсон не испытывал, оттого и использовал столь грязные приемы. В этом было его колоссальное отличие от Сокджина, в бок которого он со всеми оставшимися каплями сил вдавливал попавшийся под руку осколок стеклянного стола.       Боль чувствовалась тупо. Альфа даже не сразу понял, что именно произошло, отчего вскрикнул Союн, отчего руки вмиг стали слабее.       Ильсон понимал, что даже если ранил его, шансов на то, что он выйдет из этой заварушки победителем, крайне мало. Он был уверен, что и одного дня хватило, чтоб люди, глотнув свободы, осмелели. А значит, никому из них не стоило продолжать влачить свое жалкое существование. Этот скот достоин лишь тех крупиц доброты, которыми был готов делиться с ними Ильсон.       Поэтому, сбросив с себя тело Сокджина под раскат грома, альфа, тяжело дыша, кое-как поднялся на ноги. У него была четкая цель, выполнению которой не мог помешать даже направляющий на него оружие Союн. Все равно у мальца кишка тонка, чтобы спустить курок. Так что альфа без всяких проблем сбросил с полки у дивана керосиновую лампу, с наслаждением наблюдая за тем, как в свете молнии горючее разливается по полу и смешивается с разлитым виски из графина.       Идеальная смесь.       Сокджин тяжело застонал, коснувшись ладонью раненого бока, и встав на четвереньки, пытаясь перевести дыхание, пока Ильсон, наслаждаясь его мучениями, доставал зажигалку из своих штанов.       Чиркнуло колесико, раздался щелчок.       Ильсон рассмеялся внезапно, скалясь кровавыми от ударов деснами и махая зажигалкой прямо перед собой, не отводя взгляда от Союна.       — Давай, тварь, ты же этого и ждал. Давай! Иначе подожгу вас обоих вместе с собой! Стреляй, блять!!! — прокричал он, отчего Союн вздрогнул, громко всхлипывая.       Его лицо исказилось в совсем некрасивой, болезненной и беспомощной гримасе. Почему он не может? Почему палец, лежащий на курке, так ослаб? Он ведь всем сердцем ненавидит его за все страдания. За Хансу, за Минсонга, за Хенсена. За всех, кого он погубил. Ненавидел и боялся настолько, что был уверен: Ильсону ничего не помешает восстать из мертвых второй раз, чтобы отомстить.       — Союн, — позвал Сокджин, и стоило омеге перевести взгляд на него, зажигалка в руках Ильсона со стуком упала прямо в разлитый керосин. Союну казалось, что время замедлилось настолько, что он мог бы увидеть, как пуля вылетает из дула.       Лицо Сокджина озарилось теплым светом начинающегося пожара, и его взгляд, мягкий, заботливый и добрый, придал Союну столько уверенности, что он, зажмурившись, нажал на чертов курок и произвел выстрел.       Пусть невовремя, пусть запоздало, но он решился.       Удивленно коснувшись груди, в которую мальчишка попал по какой-то невероятной случайности, Ильсон, покачнувшись, пораженно выдохнул, разглядывая собственную кровь на своих пальцах. Осознание никак не доходило, да и времени на обдумывание ситуации ему давать никто не собирался, ведь Сокджин, с трудом поднявшись, перехватил пистолет из рук рыдающего мальчишки окровавленной ладонью. Пока пожар не разгорелся, пока они еще могли уйти, он прицелился Ильсону в голову.       Но и сейчас, когда его судьба уже была предрешена, когда сопротивляться не было никакого смысла, а пламя резко вспыхнуло вверх, поджигая ковер, тяжелое тело Ильсона, сделав шаг вперед, рухнуло в обжигающие языки, загораясь следом.       Только для того, чтобы предотвратить беду, Сокджин произвел два контрольных выстрела в голову.       — Уходим. Быстро.       Союна, который не отошел от произошедшего, которого так невовремя накрыла истерика, Джин потащил на выход. Альфа чувствовал, что ему не хватает воздуха, что уже стало слишком жарко, что силы из-за кровотечения покидали его, сделал последний рывок.       Он вытолкнул омегу под ливень и, скорее скатившись по скользким от дождя ступенькам, рухнул на выложенную у дома плитку.       — На помощь… Союн, ты слышишь? Нужно позвать на помощь, пока пожар не распространился.       Дождь отрезвлял.       Союн, все еще громко всхлипывая, что-то промычал, дрожащими руками пытаясь зажать рану на боку мужчины, но тот довольно резко отстранил от себя его руку, зажав рану самостоятельно.       — Я справлюсь. Мне нужно, чтобы ты позвал сюда остальных, слышишь?       Союн, словно очнувшись, быстро закивал и, размазывая по лицу кровь, пустился в бег.       Подгоняемый страхом и желанием спасти Сокджина, омега бежал быстро, скользя и спотыкаясь. Ноги запутались, и он, не позволяя себе вспахать землю носом, проехался ладонями по грязи, но все равно продолжил двигаться вперед.       Он видел, что из домов выходили растерянные люди, но у него не было времени объяснять им случившееся. Союн не обратил никакого внимания на то, что его несколько раз окликнули, у него вполне конкретная цель, ведь он знал, кто мог помочь ему.       Залетев в нужный дом, он наткнулся взглядом на быстро одевающегося Намджуна и снова замычал.       — Тише, ты можешь написать? Что с твоим лицом, ты с кем-то подрался? — спросил мужчина. Синяки и размазанная кровь наводили на не самые приятные мысли. Не мог же Союн убить кого-то, верно? — Там пожар, ты там был? Мы видели дым в конце поселения.       Намджун собирался застегнуть молнию на куртке, но мальчишка перехватил его запястье и потянул на выход из дома, ничего не объясняя. Он заметно торопился вновь под грозу и ливень, вымочивший его с ног до головы.       Мужчина решил не задавать лишних вопросов, проследовал за парнем, не успевая благодарно кивнуть спустившемуся со второго этажа Чонсолю, который взял заплакавшего Донхена на руки. Этот омега, как всегда, подоспел на помощь с малышом.       — Почему дом Ильсона горит?.. — тихо спросил нагнавший их и запыхавшийся Тэхен.       — Тоже интересно, — раздался с другой стороны голос Чонгука, заставивший Тэхена недовольно зыркнуть в сторону альфы.       Видимо, омега надеялся на то, что этому парню хватит мозгов остаться в постели и не включать режим супергероя, готового пожертвовать собой в любую минуту, но, увы, надежда снова не оправдалась. Решив, что Чонгук попросту испытывал его нервы на прочность, Тэхен цокнул языком. Руки чесались дать ему подзатыльник, но вымокающий от дождя бинт, закрывающий глаз, напоминал о причине, почему делать этого не стоило.       — Я говорил тебе оставаться в постели!       — Сокджин?.. — Намджун, не ответивший на вопросы Тэхена и все еще спешащий за панически мычащим что-то Союном, на мгновение замедлил шаг.       Он заметил недалеко от входа в уже окутанный дымом дом знакомое тело, и тут уже любовная драма потеряла для него всякий интерес. Отцепив от себя руку Союна, мужчина перешел на бег. Нужно было как можно скорее оказаться ближе к другу, убедиться, что он хотя бы жив, а с остальным можно будет разобраться. Наконец осев рядом с тяжело дышащим и лежащим на земле Джином, Лидер всмотрелся в его лицо. Глаза закрыты, кожа бледная, но он дышал.       — Кто тебя так?       — Догадайся, — хриплое, насмешливое в ответ.       Намджун поднял его кофту, разглядывая омываемую дождем рану. Она была глубокой, а судя по пятну на одежде, крови из нее вытекло уже прилично.       — Черт, — тихо прошипел Намджун, отрывая от своей футболки приличный кусок ткани и как можно крепче зажимая им рану мужчины. Сокджин не говорил, берег силы, только морщился и старался дышать как можно ровнее.       — Чонгук, оставайся здесь, я тебе сказал! — крикнул Тэхен и убежал вместе с нагнавшими их Юнги и Чимином куда-то в сторону, подзываемый другими альфами из жителей, которые также выбежали из своих домов.       Нужно было срочно тушить пожар. Хоть дождь и был по-настоящему проливным, это не помешало огню перекинуться сначала на какие-то ящики и мешки у окна гостиной, затем на деревянную крышу, а после, раздуваемому ветром, на соседнее здание. Значит, им необходимо поспешить. И как хорошо, что опешившие от неожиданного происшествия поселенцы начали выныривать из прострации и тоже побежали в сторону колонок.       — Господи, что происходит?! — воскликнул подоспевший к ним Хосок, заранее несущий в руке рюкзак с медикаментами. Ко всем его отправил Чонсоль, который все еще нервно расхаживал по дому в попытках уложить спать младенца. Опять он ничем и никому не поможет из-за чужого ребенка. Но хоть желания срываться на малыша у него больше не возникало, а за прошлый случай все еще было стыдно.       Стоило заметить, что происходит помимо пожара, Хосок на мгновение замер. Сокджин научил его штопать раны, но не такие глубокие, не настолько опасные для жизни. И все же нельзя было опускать руки и продолжать стоять как истукан, пока единственный человек, понимающий в человеческой медицине хоть что-то, истекает кровью. Потому Хосок, приведя себя в чувства одной звонкой пощечиной, торопливо опустился на колени и, раскрыв рюкзак, принялся рыться в нем в поисках нужных ему вещей.       — Что случилось? — поинтересовался он, хмуро глянув на врача. — Подрался с соседским мальчиком за омегу?       Сокджин почувствовал себя так, словно папа ругал его за плохую оценку, и это заставило его улыбнуться. В голове невольно мелькнули воспоминания о детстве, как отец отчитывал его за первую в жизни драку, рассказывал, что нельзя драться с другими, а нужно уметь договариваться словами. Раньше это работало, а теперь, увы, все решает только сила. Жаль.       — Можно и так сказать, — прохрипел Сокджин, рядом с которым осторожно присел Союн, в волнении сжимая пальцы на своих порванных на коленках джинсах. — Ильсон. Вернулся. Избил Союна, но у нас получилось его убить. Если бы не Союн, он убил бы меня, так что теперь я должен своей жизнью не только тебе, но и ему. Мужчина замолчал, зашипев, когда Хосок осторожно убрал руку Лидера в сторону и сильнее разрезал его футболку перочинным ножом, чтобы оглядеть рану перед тем, как унести Сокджина подальше отсюда.       — Уебище живучее! Надеюсь, на этот раз с концами сдох, ирод! — выругался услышавший историю Чонгук. Альфа в нетерпении мялся на месте, было заметно, что он едва удерживает себя от того, чтобы не ринуться на помощь остальным.       Глядя на то, как все бегают в попытках потушить пожар, Намджун решил, что здесь справятся и без него, да и жизнь лучшего друга он мог смело доверить Хосоку, так что, похлопав альфу по плечу, мужчина поднялся.       — Не вздумай сдохнуть, — сказал он своему другу и обвел остальных удивительно спокойным взглядом. — Позаботьтесь о нем. Я помогу потушить.       Намджун убежал в сторону большого скопления народа, хмуро отмечая, что больно быстро огонь перекочевал с одного здания на другое.       — Что было в тех ящиках между домами? — громко поинтересовался он, буквально перекрикивая очередной громкий удар грома.       — Торф, кажется, — несмело отозвался один из мужчин, наблюдающий за тем, как прибежавший к дому Юнги пытался залить ведром воды низко расположенное, открытое нараспашку окно соседнего дома.       Намджун тихо выругался себе под нос и поспешил в сторону водокачек. Если горит торф, что до этого несколько дней стоял в сухих, греющихся под солнцем ящиках, то у них не хватит сил на то, чтобы все это потушить чертовыми ведрами. Сюда бы гидрант, да с напором посильнее, чтобы затушить хотя бы торф, не говоря уже о домах.       — Кто живет в этом доме? — громко спросил Чимин, подбежавший к людям и пытающийся выискать глазами нужных людей. Юнги отправил его сюда сразу после того, как учуял слегка усилившийся запах жасмина. Течка подступила совершенно внезапно, и, если учесть, что до нее остались в лучшем случае сутки, ведро из рук омеги внаглую забрали, попросив заняться людьми.       К Чимину почти сразу пробился омега средних лет, тот самый, который совсем недавно имел честь разговаривать с Намджуном, и испуганно, заплаканными глазами взглянул в его сторону.       — Я. И мой сын. Еще есть кошка, но она, кажется, осталась внутри. Там все вещи, все, что у нас есть, — начал причитать омега, едва ли чувствуя подбадривающие его руки других поселенцев.       — Хорошо, а где ваш сын? — уточнил Чимин, оглядевшись.       — Да вот же…       Омега обернулся и вдруг замер. Его лицо мгновенно приобрело паническое выражение, стоило лишь ему начать оглядываться в поисках молодого альфы.       — Он вот здесь был. Вот только что… Хенгон! — во все горло вдруг закричал омега, а остальные начали расступаться перед ним, являя папе мальчика его отсутствие. Чонгук, стоящий в стороне, потому что Тэхен пообещал его кастрировать своей катаной, наблюдающий за этой картиной, просто не мог остаться в стороне. Он помнил и этого омегу, и того пацана, у которого впереди была вся жизнь. И мелькнувшая в лопнувшем окне тень не позволила ему продолжать стоять столбом.       Наплевав на боль в ребрах, которую услужливо заглушил подгоняющий сердце адреналин, он, побежав, сбросил с себя куртку, стянул мокрую на груди футболку и закрыл ей нос и рот. Конечно, это не убережет его от огня и угарного газа, но лучше так, чем совсем без ничего. И как же хорошо, что Тэхен был занят тушением соседнего дома и не видел, как его благоверный забегает в горящее здание.       Раз Ильсон сдох, значит, Тэхену и Чонсолю больше ничего не угрожает, можно и умереть смертью храбрых, но спасти мальчишку и не сдохнуть самостоятельно он все-таки попробует. Постарается. Иначе все это будет крайне несправедливо!       Он услышал, как кто-то громко крикнул ему в спину его имя, но все внимание переключилось на происходящее внутри.       Глаза защипало от едкого дыма, а кожа, казалось, почти мгновенно покрылась испариной.       Огонь уже обуял весь первый этаж, а вот со второго доносились какие-то стуки. Это мог быть и огонь, конечно, потому как шумел он жутко, но Чонгук все равно решил проверить.       — Хенгон! — крикнул он, убрав ото рта футболку, но быстро пожалел об этом. Ребра свело мгновенно, а легкие внутри стало жечь так, будто он проглотил струю пламени. Закашлявшись, Чонгук еще раз огляделся вокруг себя, затоптавшись на месте.       — Давай же… Хенгон! — снова вскрикнул он, а тело по инерции сжалось, и он закрыл голову руками, когда откуда-то сверху раздался громкий треск балок, подпирающих часть чудом не обрушившейся крыши.       Чонгук задышал тяжелее, чувствуя, как сильно слезятся его глаза, когда сквозь пелену его взгляд наткнулся на бессознательно валяющееся в проходе в соседнюю комнату тело. Мальчишка, казалось, даже не шевелился, и только когда Чонгук подошел ближе, понял, почему: часть обрушавшегося вниз кухонного гарнитура придавила его ноги. Наверняка мальчишка успел получить ожоги, но не это было главным.       Не став слишком долго думать, Чонгук обернул уже полностью высохшую от высокой температуры футболку вокруг своей головы и, стараясь дышать реже и медленнее, подхватил одну из тумбочек и попытался поднять ее, но сломанные ребра снова свело от боли. Хотелось сбросить груз, просто кинуть эту чертову тумбочку, обжигающую руки, выйти под холодный проливной дождь и отдышаться, но тогда этот мальчишка, который наверняка был еще жив, умрет.       Потребовалась вся его сила воли и имеющаяся смекалка, чтобы найти взглядом какую-то доску, использовать ее в качестве рычага и приподнять часть гарнитура повыше, а затем ногой отпихнуть его как можно глубже к остальным обломкам. Не давая себе передышки, Чонгук, закинув руку юноши на свое плечо, сжав зубы, приподнял на удивление достаточно худое тело и потащил его на выход, чувствуя, что у него начинают подкашиваться ноги, а в глазах постепенно темнело от недостатка кислорода.       Надышался дымом, наверняка. А может быть, организм сходил с ума от того, что снова было чертовски больно.       Шаг, еще один шаг. Чонгук едва понял, что у него все же получилось, когда глотнул немного более свежего воздуха, оказавшись в небольшом коридорчике, и сильно закашлялся. Словно сквозь пелену до его слуха донесся громкий, отрезвляющий, наполненный настоящим гневом и волнением, любимый голос.       — Чонгук!       Тэхен, подоспевший как раз вовремя, подхватил Хенгона, не давая ему упасть, и позволил Чонгуку опереться на себя.       — Пойдем, быстрее.       Из горящего дома они скорее вывалились.       Пока Тэхен осторожно укладывал Хенгона на землю, Чонгук уже лег рядом и, стянув с головы свою опаленную в паре мест футболку, пытался вдохнуть полной грудью, но ему это давалось с огромным трудом.       — Ты идиот, Чон Чонгук! Я, черт возьми, поседею, слышишь? Ты… придурок! Какого черта тебя понесло в этот дом? Нет героев, кроме тебя, что ли, а?! Нет героев?! — кричал Тэхен, который, казалось, был готов броситься на кашляющего альфу с кулаками.       Когда Тэхен вернулся к пожару с наполненными ведрами и не обнаружил Чонгука там, где оставлял его, он услышал громкие проговаривания людей о каком-то парне, который влетел спасать кого-то в горящий дом, у него земля ушла из-под ног. Он так и знал, что надо привязывать этого альфу к кровати и не позволять ему без своего ведома даже в туалет ходить. Ведь как только он спросил у пары человек, где парень с перевязанным глазом, ему весьма взволнованно указали на горящий дом.       Может быть, Чонгуку показалось, что он был там не так уж долго, но для Тэхена даже секунда, которая ему понадобилась, чтобы добежать до открытой двери и увидеть его живого, показалась чертовой вечностью. И он готов был эту вечность проклинать.       — Зато мне больше не нужно придумывать истории, чтобы тебя впечатлить, Колючка, — прохрипел Чонгук, приводя Тэхена в себя.       — Ты точно идиот… — воскликнул Тэхен и, как только к нему подбежал Хосок, чтобы осмотреть мальчишку, отполз немного в сторону, помогая кашляющему Чонгуку присесть.       Людей становилось все больше, он слышал, как рядом громко рассыпается в слезливых благодарностях папа мальчика, но его взгляд был направлен только на альфу, щеки которого омега в волнении обхватил ладонями.       — Чонгук, — позвал он, но тот лишь качнул головой и отмахнулся, мол, живой буду.       Только после этого Тэхен, не сдержав порыва, подался вперед и осыпал лицо альфы беспорядочными, полными волнения поцелуями, касаясь губами его губ, щек, глаза и бинта, испачканного сажей.       — Прекрати подвергать опасности свою жизнь. Потому что даже если ты умрешь ради моего спасения, ты весь остаток моей жизни обесценишь. И не надо на меня производить впечатление, я ведь… люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить. Без всяких геройств, долбанный Чон Чонгук.       В ответ раздался лишь хриплый смешок и очередная порция кашля.       И вновь все пространство вокруг них заполнили голоса людей. Дождь последними каплями, мерзкой моросью оседал в их волосах и на уже без того намокшей одежде, на крышах все еще не потушенных домов, у которых все бегали и тушили строения выжившие.       Где-то внутри одного из домов тлело тело, что никогда не будет никем похоронено, а за воротами поселения, хрипя и поднимая головы к раскатам грома, сновали мертвецы.

***

Полтора года спустя       Громкий рев машинного двигателя пронесся вдоль старой пыльной дороги. Из открытых окон громко звучала музыка и низкий голос альфы, который подпевал знакомым мотивам.       — Боже, мои уши сейчас отвалятся, — едва слышно вздохнул Хосок, покосившись на сидящего на переднем сидении Чонгука.       Альфа отбивал ритм по своим коленям, ловя лицом сильный ветер, и, казалось, совсем не слушал, что там ему говорят с заднего сиденья.       — Каждый раз, когда мы лежим рядом после очередной принятой дозы, я испытываю всевозможные ощущения, но пока по тебе не скучаю, — пропел Чонгук в мотив громко играющей песни, но совершенно не попадая в ноты. — Посмотри на свою руку, там офигенный браслет из белого золота и подарил его тебе я, — напел он совершенно не подходящую к продолжающейся песне фразу, и Тэхен, звякнув тем самым браслетом с мелкой россыпью бриллиантов на запястье, громко фыркнул.       Они ехали по пустой, безжизненной дороге. В поле, которое они проезжали, медленно плелся одинокий мертвец, но они проехали мимо, даже не обращая на скитальца никакого внимания. Листва вихрилась под колесами, трещины продолжали расползаться, постепенно приводя дороги в негодность. Скоро бензин в округе закончится, и они полностью спешатся, а если повезет — найдут хотя бы лошадей.       А пока можно было насладиться музыкой, и Чонгук сделал еще погромче, не услышав недовольного цыканья Юнги с того же заднего сидения. Взглянув на Тэхена, парень заголосил песню погромче, стягивая с носа черные очки и являя миру черную повязку на левом глазу.       На его руке также звякнул браслет из яркого желтого золота — все это, включая очки, они нашли в разрушенном ювелирном магазине недалеко от Сеула. Никому не нужны бриллианты и белое золото, когда люди после смерти начинают поедать других людей.       Их вылазка заняла целых пять суток, но в свой дом они везли богатый улов, и дело было вовсе не во взятых из разбитых витрин украшениях, которыми забавлялся Чонгук, а в еде, одежде и топливе.       Постепенно Тэхен влился в атмосферу. Сначала он начал покачивать головой в такт музыки и кусать губы, сдерживая себя от желания подпеть, но довольно быстро сдался. Чонгук пел так громко, что он наверняка перебивал громкостью своего голоса голос Тэхена, так что омега никак не мог ему уступить. Сначала тихо, но с каждым словом все громче и громче он выкрикивал слова песни, изредка бросая лукавые взгляды в сторону возлюбленного.       Сидящие позади Хосок и Юнги переглянулись, синхронно вздохнули, синхронно подумали о том, что лучше бы они прогулялись пешком, и отвернулись каждый к своему окну.       Тэхен это заметил в зеркало заднего вида, но настроение и атмосфера, которые создавал Чонгук, были слишком заразительными и прекрасными, чтобы обращать внимание на двоих ворчунов на заднем ряду.       Вот уже полтора года прошло с тех событий, с того дня, как они поселились в городке, возглавляемом Ильсоном. Полтора года, как Союн убил его. Год и пять месяцев с тех пор, как они закончили ремонт и обстановку их комнаты. Год и три месяца, как Чонгук смог выходить из дома не с бинтом, от которого у него чесалась кожа, а с черной повязкой на глазу, которую сделал для него сам Тэхен, сшив лоскут из уже старых, порванных кожаных штанов. С тех пор он каждое утро нежно касался губами израненного века, игнорируя отсутствие под ним глаза, завязывал тонкие кожаные шнурки на затылке Чонгука и не забывал шепнуть тихое «люблю тебя», получая такие же нежности и шепот в ответ.       А сейчас они ехали в машине, набитой всяким необходимым для жизни барахлом, пели песни на всю Корею, улыбались, переглядываясь, выбивая ритм. Чонгук стучал по коленям, Тэхен — по рулю.       И когда Чонгук ошибся в слове, они, переглянувшись с Тэхеном, громко рассмеялись.       — Не забывай смотреть на дорогу, я тебя Господом Богом прошу, — взмолился с заднего сиденья Хосок. Он уже не в первый раз увидел, что омега смотрел не вперед, а на Чонгука, и это заставляло его всерьез беспокоиться о своей жизни.       Хорошо, что не было встречного потока, иначе эти герои-любовники укокошили их еще по дороге к городу.       В любом случае ни Тэхен, ни Чонгук не собирались обращать на этих ворчунов внимания. Они были счастливы в этом безумном мире, так что еще нужно? Лишь спустя еще полчаса езды машина наконец начала немного притормаживать, а ворота в поселение поспешили открыть уже хорошо знакомые альфы, приветственно махая группе руками.       Тэхен затормозил, наконец выключив музыку и тяжело вздохнув. Его тело сильно устало, пока они сутками лазили по обломкам каменных сводов, а затем несколько часов ехали обратно.       Чонгук вышел из машины первым и громко хлопнул дверцей, красуясь всем вокруг своими очками и золотым браслетом. А все потому, что неподалеку стоял тот самый парень, которого Чонгук спас полтора года тому назад и которого теперь учил драться. Он, приветственно пожав руки альфам из поселения, сказал им несколько хвастливых фраз, которые Тэхен не услышал, но все понял по довольному выражению лица Чонгука и смешкам взрослых мужчин с проседью на висках.       И все же никакой апокалипсис не был способен убить в Чонгуке джентльмена, так что он уже по привычке подошел к водительской двери, чтобы открыть ее и под тихий смешок Тэхена подать ему руку.       — Все для вас, Колючка. И попробуй потом сказать, что я не галантный джентльмен. Драгоценности подарил, руку подал, а сейчас еще и заберу тебя, чтобы… — Тэхен не дал договорить Чонгуку, перехватил его руку, вылезая из машины вместе с Хосоком и Юнги, и улыбнулся, накрыв ладонью рот альфы.       — Скажешь это вслух, и точно потеряешь статус джентльмена, — заверил он и обернулся, услышав знакомый голос со стороны.       — Вернулись, — выдохнул Чимин, поспешно перебирая ногами и придерживая ладонью еще не слишком большой, но прилично выпирающий живот. Юнги, заприметив омегу, поспешил передать вещи в руки парню, который помогал им разгребать провизию, и в несколько шагов оказался рядом с юношей, беспокойно оглядев его с ног до головы.       — Как ты? — одновременно спросили они друг у друга, и Чимин тихо усмехнулся, наконец позволяя себя обнять — бережно и осторожно.       С приходом беременности Чимина Юнги, казалось, начал понемногу сходить с ума, увиваясь за своим омегой так, как даже Намджун в свое время не крутился рядом с Еджуном. Волновался. Боялся, что совершенное ими может принести тяжелые последствия для омеги в первую очередь, но ни разу не сказал ничего против. Ребенок был искренним желанием Чимина, а со временем это стало и желанием самого альфы. Он все еще боялся, что стены могут рухнуть в любой момент, что они могут в один миг оказаться на улице, но это не могло стать причиной того, чтобы откладывать жизнь в долгий ящик. Если человечество не будет производить потомство и делать все, чтобы оно выжило, не останется тех, кто сможет поднять людей с колен, кто будет служить надеждой на то, что еще не все потеряно.       Это был ответственный шаг, но Юнги верил в себя, верил в Чимина и людей, которых он на протяжении долгого времени называл своей семьей.       — Ты бледный, — заметил Юнги, внимательно разглядывая любимое лицо. Чимин расцветал вместе с весной, нежно улыбаясь в ответ, отчего его слегка веснушчатый нос забавно морщился, но порой из-за беременности выглядел бледно, как сейчас.       Зимой он постоянно кутался, ворчал и старался держаться поближе к Юнги или огню, если первого не оказывалось рядом. А сейчас снова носил легкие кардиганы, которые привозил ему Юнги из вылазок, укладывал волосы, стараясь выглядеть как можно красивее и аккуратнее. Словно всеми силами пытался забыть о том, какой ужас творился за безопасными стенами.       — Тошнит ужасно. Он меня ненавидит, я точно тебе говорю, потому что меня выворачивает даже от вида еды, это омерзительно, — пожаловался Чимин и уткнулся носом в шею мужчины. От мятно-розмаринового запаха Юнги его не тошнило никогда, и он постарался забить им легкие до отказа.       Мягко улыбнувшись, Юнги нежно погладил Чимина по макушке и поцеловал его в висок.       — Что говорит Сокджин?       — Сказал, что это нормально, что у омег бывает поздний токсикоз, и мне нужно просто это пережить, — пробубнил он. — Поэтому иди скорее кушать, ты ведь голоден, да? А потом сразу приходи ко мне. Только зубы почисть, а то меня стошнит прямо на тебя.       Глядя на них, Чонгук, убрав очками волосы с лица, обворожительно улыбнулся Тэхену.       — Смотри, какие они сладенькие, а, Колючка? Нам тоже нужно потренироваться в сюсюканьях, мы с тобой явно не дотягиваем!       — Вы еще хуже, — фыркнул Хосок, взвалив на плечо рюкзак с провизией. Чонгук хотел было ответить ему что-нибудь эдакое, но не успел. Стоило ему открыть рот, как на горизонте показался его двойняшка. Коротко стриженный Чонсоль издалека помахал альфам рукой и едва ли не с разбегу запрыгнул на Хосока, крепко целуя мужчину в губы.       Чонгук скривился, отвернувшись, и страдальчески взглянул на Тэхена. Когда-то Чонсоль много раз просил Чонгука не целоваться и не заигрывать с Тэхеном при нем, потому что ему от этого было ужасно неловко, но после того, как альфа несколько раз не сдержался, сам стал делать так же, вызывая приступы неловкости уже у Чонгука.       Мстил, не иначе.       — Уж кто бы говорил, — буркнул себе под нос Чон под веселую улыбку Тэхена.       Ну и плевать, что там рядом с ним делает его двойняшка, пока Тэхен улыбается, все теряет свое значение, даже время. И вот уже ситуация стала совсем не неловкой, она вообще потеряла всю свою значимость, потому что Чонгук просто не мог устоять перед улыбкой своего возлюбленного.       — Долго будешь пялиться на него, как будто вечность не видел? Пойдем кушать, — позвал Чонгука Чонсоль, наконец оторвавшись от Хосока и обратившись к брату, и покачал головой. — Вы хоть вечность вместе проведете, будете продолжать зависать друг на друге. Даже не знаю, хорошо ли это.       — Мы хотя бы не пытаемся сожрать друг друга на глазах у всего поселения, — фыркнул Чонгук, запустив руку в короткий ежик на затылке брата и тут же получив ответный пинок локтем в ребра и возмущенный взгляд.       Чонсоль, что-то ворча себе под нос, повел ребят к общей кухне, которую организовали год назад в одном из свободных домов. Оказывается, когда они готовили на все поселение разом, экономить продукты было куда проще, чем если каждая семья готовила на себя отдельно. Так что как минимум половина омег и некоторые альфы, проживающих в поселении, теперь постоянно были заняты приготовлением еды. Это было предложением Намджуна, на которое все согласились. Он вообще много чего успел придумать совместно со старостой поселения, даже не думая претендовать на его пост. С этим мужчиной Намджун был в отличных, дружеских отношениях, и, благо, во многом благодаря этому их группа смогла остаться здесь, в этом поселении, еще полтора года назад.       Взяв на раздаче по тарелке с похлебкой и жареной дубовой лепешкой, компания заняла свободный стол. Все были уставшими, так что, когда Чонгук умолк, остальные не стали спешить нарушить тишину. Даже Юнги вернулся к ним молча, думая о том, что Чимину бы фруктов и красного мяса поесть, а не пытаться запихнуть в себя похлебку, которая, честно говоря, и выглядит-то не очень.       Но у них хотя бы была еда, это уже очень много.       — Как вылазка? — улыбнулся подошедший Сокджин.       Мужчина был в уже привычном всем и каждому белом халате, за чистотой которого он следил, как самый настоящий врач, даже в эти суровые времена. Теперь на его переносице удобно разместились очки. Работа при свете свечи или керосиновой лампы давала о себе знать: у мужчины начало падать зрение. Иногда Сокджин успевал шутить о том, что, если вдруг он ослепнет окончательно, у него, по крайней мере, останется крайне способный ученик.       — Охуенно. Смотри, что я Тэхену подарил, — сходу решил похвастаться Чонгук, не давая омеге донести ложку до рта, нагло демонстрируя его запястье под тяжелый вздох. Сокджин засмеялся. Этот парень был неисправим. Он знал его уже почти два года, но Чонгук за это время нисколько не изменился, как будто бы никакие проблемы, никакая боль была не способна сломить его. Наоборот, чем больше он переживал, тем более радостным и счастливым был, считая, что каждое падение делает его лишь сильнее, а значит, шанс на то, что он даже в самой безвыходной ситуации сможет найти выход, куда выше.       — Поешь с нами? — предложил Чонсоль и хотел было подняться, чтобы принести Сокджину порцию, зная, как он устает и как много времени проводит на ногах, но жестом руки мужчина не позволил ему этого сделать.       — Поем, сиди. Я сам…       Не успел он договорить, как рядом с ним с порцией супа появился Союн.       Даже со стороны было видно, как повзрослел этот омега. Тело обрело более изящные, плавные черты, похудело и без того красивое лицо, а загнанный и испуганный раньше взгляд превратился в открытый, заинтересованный — именно так он взглянул на Сокджина и поставил перед ним тарелку с поломанной в нее лепешкой, как Сокджин любил. Он слегка коснулся его плеча, привлекая внимание к своим рукам, и на языке жестов заговорил с мужчиной — и каждый знал, что эти двое точно поймут друг друга.       «Буду ждать тебя дома, нужно разобрать остатки лекарств», — показал омега, и Сокджин, не отрывая от него глаз, кивнул, коснувшись сжатой в кулак ладонью сначала своего лба, а после костяшками пальцев подбородка — молчаливое спасибо на языке жестов.       Союн счастливо улыбнулся, приобняв себя за плечи, и поспешил уйти из столовой.       Только в этот момент Сокджин понял, какая тишина царила за столом.       — Чува-ак, — протянул Чонгук, вытянув руку и стукнув кулаком в плечо доктора, — когда ты предложишь ему встречаться, в конце концов, а?! Я это немое кино уже год как наблюдаю, а вы все никак не перейдете к фазе: пошло все к черту, будем жить сегодняшним днем, — не выдержал он, морщась.       Сокджин тяжело вздохнул и покачал головой.       — Тебя это вообще никоим образом не должно волновать, Чонгук, — заверил Джин.       Недовольный таким ответом Чонгук переглянулся с Тэхеном, закивав ему, как будто ему хватило одного только взгляда, чтобы прочитать его мысли. Возможно, так оно и было.       — Вот он как заговорил, значит. А это, между прочим, Тэхен тебе книжку для изучения языка жестов из города привез. Поспособствовал, — проговорил Чонгук.       Вспомнивший об этом факте Тэхен коротко кивнул.       — Верно. Я поспособствовал.       — И что с того? Мы не можем общаться как друзья? — вскинул бровь Джин, но Чонгук снова скривился.       — Знаю я это общение. Одни уже вон, — Чонгук кивнул на Юнги, — додружились. Рожать через пару месяцев.       — Додружились, — закивал Тэхен, а Юнги, достаточно громко отпив из тарелки похлебку, отложил в сторону ложку и окинул этих двоих попугаев взглядом.       — Продолжишь так много болтать — появится шанс найти у себя в тарелке сырую змею, — заверил Сокджин.       Он все еще помнил ту историю о том, что у Чона был питон или еще какая шипящая тварь. А еще помнил о том, что все это ложь и у Чонгука никогда не было домашних животных и хомячка он никогда не убивал. В принципе, Сокджин и раньше об этом догадывался, но Тэхен все подтвердил. Так что теперь у Джина был рычаг давления на омегу, потому как он умолял Сокджина никому об этом никогда не рассказывать, особенно Чонгуку. Но альфа, естественно, всем рассказал. По секрету.       Чонгук, привлекая к себе внимание, громко фыркнул, взглянув на шепчущихся о чем-то Хосока и Чонсоля. Этим двоим, кажется, вообще было плевать на окружающий мир.       Доедали они за легкой перебранкой между Юнги и Чонгуком, и если первый практически не реагировал на любое сказанное в его адрес слово, то Чонгук словно еще сильнее заводился от желания сказать как можно больше всякой ерунды, чтобы вывести собеседника на более развернутый диалог.       К сожалению, сделать этого так и не вышло, и уже вскоре Чонгук, сплетая с Тэхеном пальцы, неспешно шел в сторону их дома, поглядывая на солнце. Судя по всему, скоро будет закат.       Полтора года назад в этом же самом месте Чонгук смотрел на закатное небо и думал, что это будет последний раз для него и для Тэхена. Не показывал, но тогда надежда в его сердце умерла. И он все еще помнил о том, как прижимал к себе голову Тэхена, держа в руке нож, как мысленно прощался с ним, но никак не мог решиться на исполнение самого страшного обещания в своей жизни. А теперь вот они держатся за руки живые, здоровые, и встречают здесь каждый закат, если только не находятся на вылазках.       Воспоминания отдались острой резью в глазнице. Чонгук поджал губы, шумно выдохнув, и потер пальцами кожаную повязку.       — Снова? — обеспокоенно спросил Тэхен, немного притормаживая, но Чонгук усиленно потянул омегу за собой.       — В порядке. Сейчас я просто хочу вымыться, а потом хочу поваляться. Организуем? — усмехнулся Чонгук, и Тэхен, склонив голову набок, потянул губы в любимой улыбке Чонгука.       — С удовольствием, — заверил омега.       Они вымылись нагретой солнцем водой по очереди. Погода уже была нормальной, чтобы за день солнечные лучи достаточно нагрели воду в резервуарах, которые располагались на крышах домов: еще одна идея Намджуна.       Чонгук, сходив в душ первым, лежал на невысокой, ужасно скрипучей кровати в их с Тэхеном комнате, наконец сняв повязку со своего лица.       Его отросшие почти до плеч волосы разметались по плоской подушке, и он, лежа на спине, осторожно касался шрама на пустой глазнице пальцами. Она все еще ныла, но он был уверен — придет Тэхен, и он попросту забудет о том, что у него что-то там болело. Всегда так было. Этот раз не станет исключением, ведь Тэхен он…       — Потрясающий, — тихо вздохнул Чонгук, услышав, как открылась дверь, и тут же повернув голову в сторону вошедшего в комнату омеги.       Тэхен, игриво улыбнувшись, на цыпочках, босиком прошел в сторону кровати, переставляя свои изящные длинные ноги, и на ходу стянул с себя футболку, под которой не оказалось ровным счетом ничего.       — Это ты так через весь дом шел? — недовольно фыркнул Чонгук, словив севшего на его бедра Тэхена за косточки таза ладонями, улыбаясь от того, как омега склонился и уже привычно коснулся губами шрама на его веке. Совсем не брезговал, хотя Чонгук знал, что это выглядит, мягко говоря, не очень.       И все же Тэхен убедил его в том, что любит его даже с этим ужасным увечьем.       — Шел, — на выдохе подтвердил Тэ, нетерпеливо заерзав бедрами по паху альфы, — но меня абсолютно точно никто не видел, — заверил он.       От кожи омеги пахло чистотой и нежным ирисом — лучший в мире запах, самый любимый, самый драгоценный, неповторимый, как сам Тэхен. Второго такого точно не будет, и Чонгук собирался сберечь его во что бы то ни стало. Он точно знал, что у него получится, потому что они есть друг у друга.       — Какая жалость, что мы не можем трахаться на вылазках, — выдохнул Чонгук, опрокидывая омегу на постель, исследуя его открытую медовую кожу шеи, под которой пульсировала артерия, губами.       Тэхен нетерпеливо потянулся к резинке домашних штанов альфы, чтобы стянуть их спереди и коснуться Чонгука ладонью, зная, что ему нравится такое вот рвение омеги доставить своему мужчине удовольствие и приласкать его. Потому что это рвение и желание было абсолютно искренним и настолько сильным, что у Тэхена пальцы дрожали в нетерпении поскорее ощутить его.       — Как в первый раз? Нужно повторить, — хохотнул омега.       Но его смех сорвался на стон в тот момент, как Чонгук прикусил сосок и коснулся пальцами меж ягодиц, заставляя Тэхена почувствовать и осознать, насколько он влажный там, даже если они еще толком ничего не сделали.       — Даже через двадцать лет буду хотеть тебя как тогда, — пообещал Чонгук и тяжело выдохнул.       Его пальцы уже были внутри любимого тела, ладонь Тэхена ласкала его вставший член, заставляя плоть наливаться кровью все больше и больше, а губы альфы никак не могли оторваться от его кожи, от его потрясающего тепла и запаха. Чонгуку хотелось целовать его во всех местах постоянно, бесконечно, и даже простых поцелуев ему было бы достаточно, потому что это его потрясающий Тэхен, самый лучший и необыкновенный человек, раскрывший ему свою душу, увидевший в нем не просто веселого парня, а глубокую и сильную личность, любящую, нежную и надежную душу.       И для Тэхена его слова, даже если для кого-то они могли показаться пустой болтовней, всегда были наделены огромным смыслом и значимостью, потому что даже самая тупая шутка — это Чон Чонгук. Его самый сильный, самый добрый и прекрасный Чон Чонгук, который смог научить его любить, которому было не страшно довериться, который никогда и ни за что не осуждал Тэхена. Который стал для него спасением.       Рядом друг с другом им не были страшны ни живые мертвецы, ни крах цивилизации, ни сама смерть. Все страхи меркли, пока они находились в объятиях друг друга, пока касались, ласкали и целовали друг друга, пока сходили с ума в жарких объятиях и задыхались в полных удовольствия и любви стонах, все теряло свое значение. Оставался лишь страх потери, потому что второго такого не будет и никто другой никогда не сможет стать тем же светом, той же надеждой, какой они стали друг для друга.       Чонгук думал об этом каждый раз, когда их сердца бились так часто и они целовались столь откровенно и жадно. Каждый раз, когда он оказывался в разгоряченном любимом теле, каждый раз, когда они двигались друг другу навстречу.       Не сосчитать, сколько раз они делили постель за эти полтора года, но Чонгук все еще восхищался неземной красотой Тэхена и правильностью происходящего. Каждый раз, когда он оказывался внутри его тела полностью, лицо Тэхена становилось еще прекраснее обычного, хотя он правда не представлял, куда еще красивее.       — Хочу наверх… Умоляю, Чонгук. Пусти меня наверх, — взмолился омега, опираясь руками в плечи Чона.       Видимо, вспоминал прошлый раз, когда он просто из собственной вредности и игривого настроения не исполнил такой маленький каприз. Зато они опытным путем выяснили, что Тэхену нравится умолять и не получать желаемое столь же сильно, как умолять и получать.       Но сегодня Чонгук не хотел лишать его удовольствия. И не хотел лишать себя возможности посмотреть на Тэхена снизу вверх, полностью отдаться его телу, его движениям и его удовольствию, потому что они всегда делили удовольствие на двоих. Не было ни одной ласки, которая нравилась бы одному, но не нравилась бы другому, отчего Чонгук не переставал восхищаться их совместимостью.       Он легко перекатился на спину, отчего кровать громко скрипнула, но ему было абсолютно плевать, как и Тэхену, который поспешил забраться верхом и, придержав член Чонгука пальцами, осторожно опуститься на него с плавным, тяжелым выдохом. Он не взял презерватив лишь по той причине, что отрываться от альфы не хотелось ни на секунду, ни на одно мгновение, но он доверял Чонгуку, доверял и знал, что он не допустит ошибки, а если подобное и произойдет — никогда не оставит его с этим наедине, как когда-то давно это сделал сгнивший в могиле Ноа.       Альфа тяжело выдохнул, крепко сжав бедра Тэхена, и толкнулся ему навстречу. Омега впился короткими ногтями в сильные мышцы груди, раскачиваясь верхом, чувствуя, как головка члена проскальзывает по простате, заставляя его вздрагивать от удовольствия снова и снова, наслаждаться жаром, которым их тела охотно обменивались.       Тэхен не мог сдержать стонов, запрокинув голову, прогнувшись в пояснице, насаживаясь до упора, до пошлого шлепка, держа один ритм. Так, чтобы им обоим было хорошо.       Прекратив оставлять полумесяцы на груди альфы, руки Тэхена соблазнительно заскользили по его собственной талии, груди, оглаживая нежную кожу, пальцы игриво коснулись соска, зажимая его подушечками и срывая с зацелованных губ еще один громкий стон.       — Чонгук, — сорвалось с губ любимое имя, и альфа сам не сдержал тихого стона, крепче сжимая бедра Тэ.       Когда Тэхен двигался на нем верхом, он всегда забывался. Из его головы вылетало все на свете, не оставалось мыслей, переживаний и страхов, только бесконечное удовольствие и любовь к самому идеальному мужчине на свете, к самому лучшему и надежному человеку, которого ему только довелось встретить. И Чонгук испытывал особенное удовольствие даже не от того, что происходило между их тел, а от того, как омега выглядел.       Настолько завораживающе, что альфа забывал сделать очередной вдох. Наверняка у него именно поэтому кружилась голова.       Хотелось кончить, но Чонгук терпел до конца, до тех пор, пока пика своего удовольствия не достигнет Тэхен, потому что он признавал только такой секс и искренне считал, что он сам не имеет никакого права на оргазм, если его омега его не достиг.       — Черт возьми, Тэхен… — прорычал он.       Разгоряченные стоны омеги, его ускоряющиеся движения и то, как мокро хлюпало там внизу живота, нисколько не помогало Чонгуку в сдерживании себя. Пытаясь хоть немного отвлечься, он все сильнее и сильнее сжимал потрясающие подтянутые бедра. Знал, что для детей не время, не место, да и они оба еще к этому совсем не готовы. Быть может, потом, через несколько лет, ведь умирать они точно не собирались. Чонгук не собирался. Он хотел выжить во что бы то ни стало ради родных и любимых.       Ради семьи. Ради брата. Ради Тэхена.       И последний, как ни странно, стал самой важной причиной выживать любой ценой.       Не выдержав, Тэхен опустил ладонь на свой член, чтобы довести себя до пика, чтобы и Чонгук тоже смог отпустить себя. Омега ведь прекрасно знал, видел и чувствовал по крепкой и приятно-болезненной хватке на своих бедрах, что Чону с каждым движением становится все тяжелее держать свое тело под контролем.       — Кончай, Тэхен…       За то время, что они провели вместе, Тэхен выучил, что получать удовольствие не стыдно, а получать его первым — приятно и правильно. Он выучил, что альфа может заботиться о нем, вытирать его от смазки в течки, дарить удовольствие не потому, что ему этого захотелось, а потому, что его омега в этом нуждался. Выучил, что никакие ласки не могут быть стыдными в постели и что никакая поза не может быть плохой или унизительной.       И ему это чертовски нравилось.       За полтора года он смог раскрепоститься. Тэхен мог без стыда и стеснения сказать о том, что именно Чон Чонгук научил его заниматься любовью, а не просто сексом.       С пьяной улыбкой от теплых мыслей он кончил, замерев и вздрогнув, не замечая, что испачкал своим удовольствием не только свою руку, но и живот Чонгука.       — Теперь моя очередь, — усмехнулся Чонгук и, пока омега еще не пришел в себя, снова уронил его на постель. Он стал двигаться сильнее и грубее, крепче, доводя до края уже себя, наслаждаясь тем, что сдерживаться больше не нужно.       Но и об аккуратности забывать тоже нельзя.       Для Тэхена происходящее было возможностью продлить удовольствие после оргазма, и как ему нравилось уже с проясняющимся сознанием сосредотачиваться на тихих стонах Чонгука, на том, как приятно от его движения внутри, гладить его по волосам и взмокшей спине, а потом чувствовать, как альфа, выскользнув из него, изливается горячим семенем на низ его живота.       Тэхен не представлял, что может быть лучше этого, и сейчас, нежно касаясь губами уха Чонгука, не смог сдержать улыбки.       — Люблю тебя, — синхронно прошептали они и, тихо рассмеявшись, поцеловались, часто и громко дыша носами.       — Люблю тебя, — еще раз прошептал Чонгук, осыпая любимое лицо нежными поцелуями. Потому что после занятия любовью с Тэхеном хотелось нежиться настолько долго, насколько вообще возможно.       Омега не мог прекратить улыбаться, но в какой-то момент все же словил лицо альфы ладонями, чтобы прижаться губами к израненному веку, а после обнять за шею покрепче, укладывая на себя. Чонгук не наваливался на него всем весом, берег, но ощутить его горячую кожу, прижатую к своей, и вес его тела было для Тэхена отдельным удовольствием.       Но надолго Чонгук в таком положении никогда не задерживался, уставал.       — Я помогу, — ласково сказал Чонгук, присев на кровати. Он знал, что Тэхену не нравится, когда следы их удовольствия остывали и начинали стягивать кожу, потому и хотел посодействовать ему.       Позаботиться. Они ведь оба были такими: постоянно заботились друг о друге. Но сейчас Тэхен осторожно толкнул Чонгука в грудь и усмехнулся.       — Все хорошо, я сам, — заверил омега, подхватив влажное полотенце со спинки стула и встав на ноги, снова взглянув на разморенного после секса Чонгука.       Он даже не смотрел на то, что делал, слишком уж сильно ему нравилось смотреть на Чонгука, изучать глазами черты его лица, его все еще расфокусированный после близости взгляд, припухшие от поцелуев губы. Даже влажные следы после их близости на его теле были какими-то драгоценными. Как и весь Чон Чонгук, без которого было невозможно дышать.       — Смотрю на тебя и жизни без тебя не представляю, — тихо сказал Тэхен, обращая на себя внимание альфы.       Словив взглядом его искреннюю нежную улыбку, Тэхен почувствовал, как сердце пропустило удар. Какой же он…       — Как и я без тебя, — заверил Чонгук, все же поднимаясь с постели, чтобы подхватить полотенце из рук омеги и вытереть себя тоже.       Они не брезговали использовать одно полотенце на двоих.       — Может, пройдемся немного? — предложил Тэхен, глянув в окно. Прямо сейчас на улице лучи закатного солнца скрылись, оставляя сумерки. Начало темнеть.       Чонгук кивнул, не стал спорить даже несмотря на усталость.       Они оба вышли из дома, одевшись, и все так же сплетая пальцы рук. Отпустить ладони друг друга казалось немыслимым преступлением. Потому что сколько бы времени они ни провели вместе, всегда было чертовски мало, недостаточно. И вряд ли это когда-нибудь изменится.       После того, как они побывали на пороге смерти, почти пожали ее ледяные руки, они стали ценить каждую проведенную вместе секунду еще сильнее, цепляясь за каждый момент, когда можно прикоснуться, обнять, посмотреть, поцеловать. Оба знали: важнее этого ничего и никогда не будет.       Наедине с Тэхеном Чонгук всегда становился молчаливым. Это была та сторона, которую в нем знали только Чонсоль и Тэхен. Только самым близким Чонгук мог без зазрения совести показать усталость, измотанность, боль. И, конечно, молчать рядом с Тэхеном ему было просто физически хорошо и приятно. С ним тишина не тяготила.       Прогуливаясь рядом и наслаждаясь теплым весенним ветерком, Тэхен улыбнулся проходящим навстречу Юнги и Чимину, но они не заметили его, увлеченные каким-то разговором. Но Тэхену и без того было отрадно наблюдать за ними, особенно за Чимином. Подумать только, этот парень может так ярко улыбаться, что у него глаза превращались в узкие щелки, а раньше ходил забитый и боялся лишний раз поднять глаза.       Чонсоля и Хосока видно не было, но когда они проходили мимо их комнаты, слышали то, что слышать, наверное, не хотели.       Да, спустя полтора года они все еще жили под одной крышей. Только Сокджин отделился, обустроил себе комнату в доме, где располагался лазарет. Сказал, что его долг — всегда быть рядом с пациентами. Союн, разумеется, последовал его примеру и занял соседнюю, совсем маленькую комнатушку. Этому омеге было в радость просто находиться рядом с мужчиной и учиться у него, и больше ничего не нужно было.       Ворота, которые вели к уже пустой яме с мертвецами, открылись, и на территорию поселения прошел Ким Намджун.       Чонгук ярко улыбнулся, замахав ускорившему шаг Лидеру рукой. На губах Намджуна так же расплылась улыбка. Они поприветствовали друг друга крепкими рукопожатиями и слабыми хлопками по плечам.       — Рад, что вы в порядке, — заговорил Намджун первым, с ног до головы оглядев Чонгука, а затем и Тэхена, — вы задержались в этот раз. Я думал, возникли проблемы.       — Нет, все супер, — качнул головой Чон, осторожно приобнимая прижавшегося к нему Тэхена за плечо, — долго не могли найти бензин в округе, пришлось проехать немного дальше, чем обычно. Топливо скоро закончится, в следующий раз будем больше сосредотачиваться на поиске лошадей.       Намджун понимающе кивнул и вздохнул. Скоро добыча бензина действительно станет большой проблемой.       — А ты откуда? Мы тебя с приезда не видели в поселении, — отметил Тэхен, наслаждаясь нежными поглаживаниями своих плеч.       Намджун промолчал, только потянул губы в мягкой, грустной улыбке и расстегнул свой рюкзак, чтобы достать из него бережно сложенную между страниц какой-то тонкой книги фотографию. На ней был ярко улыбающийся Еджун в белом костюме, его тонкие руки изящно и бережно обнимали небольшой букет белых пионов.       — Возвращался к заводу. Нужно было забрать это, — проговорил мужчина, кивнув на фото, которое Чонгук осторожно перехватил пальцами, — он бы меня не простил, если бы я потерял его свадебную фотографию, она ему особенно нравилась. Еджун говорил, что это самая живая его фотография. И еще я навестил его. На прошлой неделе выйти не вышло из-за снующей рядом орды, так что сегодня было подходящее время, — рассказал альфа. Где-то в глубине груди почувствовался болезненный укол.       Он все еще не смирился, все еще ощущал внутри отголоски чувства вины. Бывало, что просыпался среди ночи и хлопал рукой по холодной подушке, на которой Еджун никогда не лежал. Но всегда рассказывал Донхену о нем только самое хорошее. Хотя… другого и не было. Еджун был самым прекрасным человеком, которого Намджуну довелось узнать, и он был точно уверен, что никто и никогда не сможет заменить ему мужа.       Он продолжал хранить обручальное кольцо Еджуна, решив, что однажды передаст его своему сыну, а тот подарит украшение омеге, которого выберет его сердце. Чтобы память о Еджуне передавалась дальше, так долго, как только будет возможно.       Заметив глубокую печаль в глазах Намджуна, Тэхен осторожно выбрался из рук Чонгука и обнял Лидера, понимая, что ему сейчас нужна именно такая поддержка: молчаливая, тихая. Чтобы он почувствовал, что не одинок. Ему уж точно не нужны пустые утешения, которые не сделают легче и никогда не смогут затянуть дыру в сердце, оставшуюся там навсегда.       — Ты молодец, Намджун. Донхен в саду? — спросил Тэ, отстраняясь, потому что и сам Намджун, хоть и был благодарен, но в тактильном контакте перестал задерживаться с кем бы то ни было.       Мужчина кивнул, бережно убирая фотографию Еджуна в книгу. Хотелось еще о многом подумать, глядя на его счастливое лицо, но он сделает это потом, когда покажет Донхену его папу и расскажет о нем еще несколько прекрасных историй.       — Да, сегодня там Уен и Сохван дежурят. Сохван очень полюбил Донхена, они чудно ладят, так что я оставил его с другими малышами.       Для того, чтобы альфы и омеги могли спокойно заниматься работой и защитой поселения, чтобы они могли выходить за пределы, было решено, что двое омег будут приглядывать за всеми детьми в поселении, когда их родители вынуждены будут уйти по делам. Это облегчало быт, особенно таким одиночкам, как Намджун. И он больше не просил Чонсоля или Чимина приглядеть за сыном. Теперь этим занимались те, кто пошел на это добровольно, а не потому, что больше было некому.       — Тогда поторопись забрать его. Он скучает, когда тебя долго нет рядом.       Намджун согласно кивнул и, хлопнув Чонгука по плечу, обошел ребят и побрел дальше вглубь поселения, к нужному дому, где Донхен, который уже вовсю нелепо бегал и пытался превратить свое лепетание в более связную речь, наверняка играл на крыльце и смотрел не на игрушки, а на дорогу, по которой к нему должен прийти отец.       Тэхен и Чонгук не спешили продолжить свой путь. Они смотрели вслед Намджуну, думая каждый о своем, и молчали.       Из дома, в котором как раз и был организован присмотр за детьми, выбежал маленький мальчик в коричневой курточке и обнял Намджуна за ногу. Эта картина заставила Тэхена улыбнуться, ведь любовь, которую испытывал Донхен к своему родителю, была столь очаровательной и милой, что омега всегда улыбался, наблюдая за их взаимодействием.       Видел бы их Еджун, тоже улыбнулся бы. А еще наверняка украдкой смахнул бы слезу счастья.       — Пойдем, Колючка. Я там тебе сюрприз приготовил, — вывел его из мыслей Чонгук. Не став спорить, Тэхен подхватил любимого за руку и, нежно улыбнувшись, пошел за ним, только сейчас понимая, что Чонгук вел его в сторону одной из вышек, в которой, как правило, никого не бывало, так что они частенько использовали для свиданий именно эту.       — Ого, сюрприз? Когда ты успел?       Чонгук хитро улыбнулся и гордо вздернул подбородок.       — Еще после прошлой вылазки. Хотел тебя порадовать, но ты мне все обломал своими сексами. Никакой с тобой романтики, Тэхен. Я буду жаловаться, правда, еще пока не знаю, кому, — наигранно возмутился альфа под тихий смех Тэхена, который, глядя на Чонгука и нежно сжимая его ладонь в своей, не мог перестать думать о том, насколько же уютно рядом с ним.       — Вот как? Своими сексами?       — Конечно! Я уже думал, что через пару недель тебе тогда устрою сюрприз, но раз ты позвал меня прогуляться, я решил, что это знак и откладывать не стоит. Тем более, если это найдет Чимин, мы с тобой останемся без… не важно. Пойдем!       Чонгук сорвался на бег, и Тэхену пришлось последовать его примеру. Тихо смеясь, они бежали, словно в каком-то романтическом фильме. Не хватало только замедлить происходящее и подставить нежную песню Луи Армстронга, которым Тэхен раньше заслушивался.       Но в их время, увы, ничего подобного сделать уже было нельзя.       — Залезай первым, а я посмотрю, — сказал Чонгук, подведя Тэхена к лестнице.       Только омега не собирался поддаваться на эту провокацию, поэтому сделал шаг в сторону, уступая место Чону.       — Нет, твоя задница тоже что надо, а я смотрю на нее реже, так что ты первый, Чонгук. А я посмотрю.       Альфа недовольно фыркнул, что-то бурча себе под нос, но все же начал забираться наверх первым. Стоило оказаться на вышке, он подал руку хитро стреляющему в него взглядом Тэ и, затянув омегу наверх, развел руками, произнеся:       — Та-дам!       Тэхен нахмурился, не сразу поняв, в чем дело, но заметив небольшую корзинку, в которой лежало несколько пачек сушеных водорослей и слегка пыльная бутылка белого вина, громко рассмеялся, усаживаясь вместе с Чонгуком прямо на деревянный пол вышки.       — Где ты ее взял? — удивился омега, перехватывая бутылку ладонями и внимательно оглядывая этикетку. Срок годности уже почти подходил к концу, но еще был в порядке, а значит, выпить его любимый напиток они точно успеют.       Здорово, что Чонгук запомнил слова Тэхена о вине. Дело в том, что он всем сердцем не любил красное вино. Даже самое расхваленное красное вино ему не нравилось. А вот белое вино, неважно, сухое или сладкое, всегда и со всем было вкусным. Даже соджу Тэхен пил исключительно с виноградным вкусом.       — Нашел на прошлой вылазке. Знаешь же, как тяжко сейчас найти нечто подобное? Как будто после апокалипсиса люди сгребали с полок не только воду и еду, но и бутылки с алкоголем, чтобы запить происходящий вокруг пиздец, — фыркнул он и, взяв из рук Тэхена вино, достал складной швейцарский нож, в котором также имелись щипчики для ногтей и штопор, из кармана, и принялся открывать бутылку.       С довольной улыбкой Тэхен наблюдал за ним, изучал движения его пальцев, то, как перекатывались мышцы под татуировкой, то, как Чонгук сосредоточенно хмурил брови и поджимал губы. Омега как будто пытался запомнить каждое изменение его мимики, каждый взгляд и каждый жест. Но так и было. Кто знает, какая из встреч станет для них последней?       — Прости, бокалов нет, придется не романтично пить из горла, — извиняющимся тоном оповестил Чонгук, но Тэхен лишь улыбнулся и осторожно поправил повязку на его глазу.       — Переживу, — заверил он.       Послышался тихий хлопок, когда Чонгук достал пробку из бутылки, и альфа первым попробовал алкоголь на пригодность, лишь после этого кивая и протягивая бутылку омеге.       Тэхен улыбнулся, сделав глоток, и расслабленно выдохнул.       — Лучший мужчина в моей жизни, — словно самую интимную вещь в жизни, прошептал Тэхен в адрес усмехнувшегося Чонгука и вытянул ноги, уложив их на колени сидящего напротив альфы.       Чонгук не был против. Под нежный взгляд Тэхена он развязал шнурки тяжелых ботинок, по очереди стянул их вместе с носками и, нежно погладив стопы, обратил взгляд в сторону пустынного поля у леса. Его руки делали массаж, который Тэхен особенно любил, и как же приятно было ушам Чонгука уловить красивый нежный стон.       Рядом с Тэхеном всегда забывалось, что там, куда был направлен задумчивый взгляд Чонгука, в сумерках бесцельно сновали одинокие полуразложившиеся ходячие. Вид что надо, особенно для свидания.       — Если доживем до старости, научусь делать вино и буду выращивать виноград, — проговорил вдруг Тэхен, слизывая привкус алкоголя с губ.       Он отставил бутылку в сторону и расстегнул на груди ремешок от ножен. Даже в поселении Тэхен никогда не расставался со своей катаной, как будто бы всегда ожидал опасности. Но и Чонгук носил с собой хотя бы несколько ножей на тот случай, если стены, отгораживающие их от мертвецов и других людей, падут, как и все из их семьи.       Размяв плечи, Тэхен откинулся назад и, улыбнувшись, взял в руку шуршащую упаковку сушеных водорослей, устроившись поудобнее и открыв ее.       — Наверняка я стану болтливым к старости. Потому что в молодости не так уж много разговаривал, — с улыбкой предположил Тэхен и, отправив небольшой кусочек в рот, протянул другой Чонгуку.       Альфа был не голоден, так что отрицательно качнул головой, решив, что остальные пачки можно будет потом спрятать в их комнате и сожрать под шумок.       — А я буду ворчливым дедом, который будет охранять наш виноградник с ружьем и стрелять по мертвецам издалека, — заверил его Чонгук с озорной улыбкой и изобразил, как он будет целиться в свое ружье. — Или! Или я научусь стрелять из снайперской винтовки или лука. Эпично! А Юнги меня научит.       Тэхен, подхватив этот разговор, заерзал на месте.       — У нас будут внуки, которые будут работать на наших плантациях?       — Конечно. Штук десять, — заверил Чонгук, также отпив немного алкоголя и вернув бутылку омеге.       — Ты что, ненавидишь меня? Я не буду рожать столько детей, чтобы иметь такое количество внуков, — поморщился Тэхен, и они оба негромко засмеялись.       На несколько минут между ними повисла тишина. Вряд ли кто-то из них сможет дожить до глубокой старости, и оба это понимали. Еще более невозможно, чтобы они все до нее дожили. Не сегодня, так завтра очередная орда пробьет их заграждения. А если не орда, то другие люди захотят захватить столь лакомую территорию, где есть и люди, и оружие, и возделанная земля.       Но бок о бок они проживут так долго, как только смогут. Не ради себя, а ради друг друга. Чонгук — ради Тэхена. Тэхен — ради Чонгука.       Чонгук протянул руку, чтобы словить свободную ладонь омеги, и подтянул ее к губам, чтобы оставить на тонких пальцах мягкий поцелуй.       Где-то со стороны домов показались спешащие в сторону другой вышки Чонсоль и Хосок — оба дежурили в эту ночь, и, кажется, решили заранее сменить находящихся на тех вышках ребят.       — Больше не волнуешься за Чонсоля? — негромко поинтересовался Тэхен, отвлекая себя и Чонгука от тяжелых мыслей.       Пока они оба живы и в безопасности, стоит, пожалуй, чуть больше расслабляться, хоть и терять концентрацию нехорошо. К тому же они снова смогли вернуться домой. Живые и невредимые. И в который раз Чонгук подумал о том, что ему бы увезти Тэхена куда-нибудь на далекий спокойный остров, где они смогли бы спокойно жить, любить друг друга и решились бы на продолжение себя в новом человеке. Может быть даже не в одном. Он бы очень этого хотел и знал, что в глубине души Тэхен тоже этого хочет.       Альфа покачал головой, сбрасывая с себя наваждение, и одновременно отвечая на заданный ему вопрос.       — Не так, как прежде. Переживаю, конечно, когда он на вылазки ходит, он же мой брат. В конце концов, после того как мне рассказали, как Хосок прилетел в лагерь с Союном и Чонсолем с висящими на плечах кишками, волнение как-то само собой отошло на второй план, — фыркнул Чонгук, — да и посмотри на него? Его кнопка божьей помощи все еще работает. Он как молитвы эти свои прочитает, так крошит мертвецов похлеще Юнги, — проворчал альфа, вызывая на губах Тэхена улыбку.       — Не сказал бы, что Юнги в последнее время слишком уж рьяно их уничтожает.       — Он просто больше не лезет на рожон. В конце концов, он всегда поддерживал нас издалека лучше, чем в ближнем бою, — проговорил Чонгук, пожимая плечами, — да и в целом… Куда ему сейчас лезть? Чимин бы его прибил, если бы он помер.       Наблюдая за тем, как Хосок и Чонсоль забирали оружие у тех, кого они сменяли, как они уже уверенными и отточенными движениями проверяли магазины на наличие патронов, как повесили винтовки на свои плечи и принялись играть в «Камень-ножницы-бумага» на то, кто будет нести вахту первым, Тэхен задумчиво улыбался.       Эти двое очень сильно выросли.       — Я очень рад за них. И за Чимина с Юнги. Они стали такими домашними, что я за них стал еще сильнее переживать, но все равно не могу перестать радоваться. Думаю, они заслуживают этого спокойствия. Ради них хочу сделать так, чтобы эта тишина продлилась как можно дольше.       Чонгук печально улыбнулся и, взяв у Тэхена бутылку, сделал несколько глотков.       — Мне каждый день кажется, что я украл у кого-то время. У тех, чьи жизни забрал. Тот пацан, которого я убил позавчера, например? Да, он напал на меня, но лишь потому, что был голоден. И сколько таких я еще должен буду убить, чтобы иметь возможность быть рядом с тобой и заботиться о своей семье?       Поджав губы, Тэхен опустил глаза на свои руки. Он тоже много кого лишил жизни своей катаной и прекрасно понимал, о чем говорил Чонгук, ведь чувствовал то же самое, боялся того же.       — Нам приходится делать ужасные вещи не потому, что нам это доставляет удовольствие, как это было у тех двух ублюдков, — имена Ильсона и Ноа они не произносили вполне осознанно и по договоренности, так что Тэхен привык обозначать их вот так. — Мы убиваем других для того, чтобы выжить самим. Наверное, это никогда не перестанет нас тяготить.       Чонгук кивнул. Становилось прохладно, так что он поспешил закрыть стопы Тэхена носками. Лучше обуть его, пока он не простыл, ведь днем под солнцем хоть и становилось теплее с каждым днем, а ночи еще оставались прохладными. А в такую погоду заболеть было слишком легко.       — Нам повезло больше других, — продолжил делиться Чонгук. — Но я боюсь, что это вот-вот закончится. Мы слишком давно живем спокойно, слишком налажено у нас тут все. И каждый раз, когда мы выходим за территорию нашего дома, я боюсь, что кто-то, кто желает нам зла, может следить за нами, чтобы выяснить наши слабые места.       Хорошо, что у них с Тэхеном были достаточно доверительные отношения, чтобы можно было честно и откровенно делиться своими страхами и переживаниями. Они с Тэ научили этому друг друга, потому что в предыдущих отношениях никто из них не позволял себе и толики подобной откровенности.       — И пусть выясняют. Мы снова сплотимся ради друг друга и отстоим свой дом, свои жизни и свое будущее, — уверенно сказал Тэхен.       Он уж точно был готов все силы бросить на то, чтобы защитить Чонгука, всю их семью, чтобы надежда на то, что и завтра они смогут прожить спокойно и в безопасности, никогда не смела оставлять их. Потому что без надежды жить нельзя, особенно в такие суровые времена.       — Ты знаешь, люди и раньше убивали друг друга. Всегда, везде, во все времена, во всех культурах и религиях кто-то всегда умирал не своей смертью. Я верю в то, что выживет тот, кто сильнее, а мы с тобой сильные. Мы сможем защитить себя, друг друга, тех, кого мы любим. Сможем, потому что нам есть ради кого быть сильными, потому что мы не хотим умирать друг за друга, а потому что хотим ради друг друга жить.       Не найдясь с ответом на слова омеги, Чонгук лишь выдохнул восхищенное:       — Обожаю тебя.       Тэхен смущенно улыбнулся и посмотрел на альфу.       Каждый раз, когда они смотрели друг на друга, время замедляло свой ход, быть может, оно даже останавливалось, чтобы двое любящих сердец могли разделить это единение, запомнить его и прочувствовать.       Чонгук потянулся к Тэхену за поцелуем первым. Нежно и осторожно он сминал любимые губы своими, до тех пор, пока не начали болеть скулы. Лишь тогда, шумно выдыхая, нехотя отстранились друг от друга.       Оба хранили в своих сердцах каждый их поцелуй. Соприкосновения губ не стали обыденностью, они просто не могли себе этого позволить в столь опасное время, ценили каждый миг, каждое объятие, каждую ночь, проведенную вместе, и бережно укладывали воспоминания обо всем этом в своей памяти.       Взгляд Тэхена скользнул к поселению, чтобы немного отвлечься. Если они так продолжат, то точно придется укрыться в своей комнате снова.       — О, — удивленным выдохом нарушил молчание Тэхен.       Чонгук, нахмурившись, подсел к омеге поближе, оставляя его ноги лежать на полу. Проследив за направлением его взгляда, альфа одним глазом стал изучать местность.       — Что такое? — спросил он, нахмурившись.       Напряжение скользнуло в его голосе, в вытянувшейся, как струна, спине, однако оно спало также быстро, как появилось, а с губ слетел такой же удивленный звук.       — О… Ого, — Чонгук во все глаза уставился на Сокджина, осторожно целующего Союна в губы, а затем в висок, что-то говорящего кивающему омеге.       Их движения были столь легкими и простыми в отношении друг друга, что Чонгук подозрительно прищурился.       — Это что это получается… Они уже давно вот так, а мы и не знаем?       — Мое доверие подорвано, — фыркнул Тэхен, скрестив руки на груди, и Чонгук быстро и суматошно закивал.       — Именно! Им все все рассказывают, а они? Семья, тоже мне. Не буду ничего ему больше рассказывать, — заверил Тэхена Чонгук, и они в согласном жесте стукнувшись кулаками, вновь вернули свое внимание бутылке вина, все еще изредка косясь в ту сторону, где были Сокджин и Союн.       — Думаешь, никто не знал? — поинтересовался Тэхен.       Чонгук пожал плечами.       — Понятия не имею. Но говорить никому ничего не буду, подождем уж. Только у меня же это, — Чонгук сделал финт пальцами в воздухе, — язык без костей. Ты меня пихай, если что, окей? Чтоб я не проболтался.       Тэхен засмеялся, согласно кивнув.       — Договорились.       Да уж, говорить точно ничего не стоило. Мало ли, может, на самом деле они только что лицезрели их первый поцелуй?       В любом случае у Тэхена на душе было радостно за этих двоих. Каждый достоин быть счастливым, только вот, глядя на Чонгука, он сам не был уверен в том, что сможет жить дальше, если однажды потеряет его. Кажется, они оба слишком погрязли друг в друге, стали слишком зависимы от прикосновений, разговоров, поцелуев.       — Не смогу жить без тебя, — первым выдал то, о чем думал Тэхен, Чонгук.       Такими они были. Иногда заканчивали фразы друг за другом, иногда озвучивали мысли друг друга, хотя до этого даже не понимали подобных тем. Понимали друг друга с полуслова, полувзгляда, полужеста. Дополняли друг друга.       Чонгук приносил Тэхену книги на японском и даже начал учить его под руководством возлюбленного, а Тэхен учился боксировать на манекене, с присутствием которого в своей комнате омега уже смирился.       И даже если Тэхен хотел бы, чтобы в случае его смерти Чонгук продолжил жить дальше, впустил в свое сердце кого-нибудь другого и построил свое счастье, он никогда не посмел бы просить о подобном. Потому что сам не смог бы. Никто на свете не был способен заменить ему Чонгука. Как Намджуну никто и никогда не сможет заменить Еджуна.       Сокджин оказался достаточно сильным, чтобы жить дальше, смириться с потерей мужа и ребенка, но так, как он, смогут немногие. Тэхен точно не сможет. Чонгук не сможет тоже. Намджун не смог.       — Мы с тобой до конца вместе, Чонгук. Пока ты дышишь, мне ничего не страшно. Пока ты дышишь, я тоже могу дышать, и так будет всегда. Неважно, сколько нам суждено прожить, мы проживем отведенное нам время вместе, и это самое главное.       Нежно обняв омегу за плечо, Чонгук поцеловал его в висок и втянул носом нежный запах ирисов.       Все хорошо, они дышат ради друг друга и сохраняют в сердце надежду на завтрашний день. И так будет всегда.