«Коллектор засунет мне руку в сердце,
А там все потрачено».
хмыров — Коллектор
Охарактеризовать пробуждение в этот раз можно было коротким и лаконичным: «Ебать». Они разъехались только в четыре, после просмотра «На игле», но уже бодренький Попов через динамик айфона разбудил Антона в десять и буквально приказал собраться к одиннадцати. Собственно сейчас, в одиннадцать ноль четыре, уже полностью готовый, умытый и причесанный Шастун планировал за подобное отношение раздать пиздов, ожидая своего обидчика возле ворот. Солнце нещадно заявляет свои права на конец июля и жжёт, как не в себя. Избрав путь самурая, Антон сносит все притязания судьбы… Потому что и выхода-то другого нет. Тенёчка в такое время — хуй да нихуя. Арсений там явно никуда не торопится, ведь загруженность дорог в Яндексе демонстрирует издевательское — «пробки: 1 балл». Он, видимо, включив климат-контроль, наслаждается пытками… Ладно, Шастун сам еблан. Ему сказали быть готовым ко времени, а не стоять по стойке смирно, как самый верный солдат гвардии. Согласно старому правилу: «стоит закурить, и появится твой автобус», Мерседес Попова размеренно выплывает из-за угла соседнего дома. Из машины Арсений не выходит, а драка внутри тачки — это тупо. Придется просто навыебываться. Или уже как-то нет. Хочется в холод — голову совсем запекло и закружило. А ладошки, почему-то все равно холодные и потные, соскальзывающие с ручки. Это сбивает вообще все и, приземляясь на заботливо отодвинутое заранее сидение, вытягивая ноги, Антон бросает только: — Ну вот почему в такую рань? — щелчок ремня безопасности, затылок, упирающийся в спинку сидения. — И куда мы, блять, вообще едем? Невозмутимый Попов сразу же трогается в места, расставляя все точки над «ё»: — Первое — мы договаривались еще на прошлой неделе. Второе — если я назову адрес, ты завалишь меня вопросами. — И? — И адекватного ответа на них не получишь, потому что недосып не только на тебя херово влияет. Становится совсем не тревожно. Становится в чистейшем виде непонятно. Впрочем, как и всегда с Арсением — ничего нового или хоть на толику удивительного. Шастун несколько минут пытается просчитать маршрут, подгоняемый собственным любопытством, следя за каждым поворотом, но на очередном красном светофоре позволяет себе просто закрыть еще горящие раскаленным железом глаза.***
Просыпается он только, когда машина останавливается где-то на Тверской. Где именно — неясно, но это, блять, Т в е р с к а я. От осознания щекочет в носу и под лопатками. Если они заехали отведать завтрак в «Турандот» или тем более «Шануар», то Антон удивлен и готов такой размах назвать буквально королевским. Счёт пополам, увы, делить не готов. Кто первый выделываться начал, тот и платит. — Утро доброе, — Попов какой-то странный. Не улыбается, не машет. — Выходим, мы ненадолго. Или можешь даже остаться тут. Шастун прикидывает варианты и буквально вываливается из машины, уже как бы по привычке пригибая голову. Отлично вышло — без травм на этот раз. Он потягивается, забирает рюкзак и оглядывается, пытаясь понять, каким образом они попадут на бульвар, но замечает, что Арсений движется в абсолютно противоположную сторону. Догонять легким бегом — до дикости нелепо, но все же приходится, кривовато набрасывая лямку на одно плечо: — А мы, собственно, куда? — Мне надо заглянуть, — Попов поправляет очки и спокойно продолжает, — домой. Буквально на пару минут, можешь покурить пока. — Не, с тобой пойду. — Хорошо, — ощущается, как «хуево». Пара поворотов, какой-то вычурно-арочный двор, дверь с обычным домофоном, разве что утыканная камерами с двух сторон. Третий этаж. Пятый. Арсений проворачивает ключ в замке, и сразу же запах покинутости и незаконченности обволакивает собой окружающий воздух. Он неприятен, как кислое молоко, и будто даже оставляет след где-то на языке. Размеры квартиры впечатляют весь Воронеж, заклокотавший внутри Антона тоской по фотообоям с березами в хате тридцать шесть метров квадратных плюс ванная. Он видит десять мест, на которые может присесть в прихожей (Арсений даже указывает на одно из), но отчаянно… не хочет, поэтому находит решение: просто облокотиться о стену, якобы «похуй, делай там свои делишки, жду». Попов сбрасывает ключи на комод, тревожа осевшее там ощущение необжитости, и буквально пулей влетает в одну из пяти? Шести? Скольких, блять, комнат? Неважно. Важно — сделать первый шаг по пыльному паркету. Еще несколько. Приоткрыть почему-то манящую матово-стеклянную чёрную дверь и замереть от ахуя. Окно почти во всю стену, мебель целиком обмотана пленкой, и крайне сложно разобрать, где и что. Огромное черное пятно, сто процентов выжженное, от пола до потолка и размытый, покрытый копотью паркет мало смахивают на бытовой модерн, насколько бы пизданутыми графские вкусы касаемо искусства не были. Больше похоже на… — …исход истерики, — Арсений с важным видом, держа какие-то папки в руках, подходит сзади, пугая просто до усрачки. Шастун подскакивает и уже целиком вваливается в комнату: — Ты о чем? — Конкретно о том, что ты видишь, — мрачнеет и даже немного сутулится, но моментально возвращает себе осанку гранитной статуи. Если честно, это объяснение туманное, как утро в низине. Как Лондон и Питер. То есть, это объяснение — параша полная, если говорить языком совсем непоэтичным. Попов вздыхает и уходит просто куда-то, бросая вслед, не оборачиваясь: — Здесь чая нет. Ты либо пьешь арабику, либо воду, — он задумывается, все же останавливается и добавляет, — ну или просто не ноешь хотя бы. И пока ты не начал строить совсем уж конченные предположения, я уточню, что у меня с психикой все в порядке.***
Кухня на удивление светлая. Будто не Поповым и не для Попова была задизайнена. А вот кружки, которые он достает — черные, как смоль. Если у него и ложки еще золотые… На стол опускается сахарница с торчащей чайной. Золотые. Блять. Молчание напрягает. Слава богу, место новое и есть на что позалипать, иначе Шастун бы просто кукухой поехал. Назойливым роем комаров возле обоих ушей: какую бы тему поднять? Слишком хочется поговорить: — Перебор белого, контрастирует с коридором, — но у Антона получается только доебаться. — Я в курсе. Разные сочетания — не мой конёк, — Попов отражает грамотно, колко и очень злопамятно: — Мне за таким надо в кабинет с табличкой «ДИЗАЙНЕРЫ». Все это время он стоит к Антону спиной: суетится с посудой, протирает её кухонным полотенцем, лишний раз осматривает кофеварку, открывает и закрывает пустой холодильник. На этапе тщательного оглядывания кружки и замены её на другую, Шастун не выдерживает: — Ну хочешь, я не буду спрашивать! — Нет, блять, — Арсений буквально подлетает к столу на дикой скорости, опирается на него обеими руками, и видно, что он даже не совсем зол — скорее до исступления унижен и расстроен, — спрашивайте, пожалуйста, Антон Андреевич. Только сначала ответьте на один мой скромный вопросик: на кой чёрт вы прошли именно в эту комнату, и кто вас туда приглашал? — Тут комнат дохуя! — классно придумано! Очень эффективно и даже правдиво. Наполовину. — И никто не приглашал, правда. Извини. Мне просто было инте… — Я уже говорил, что тебе в таких случаях делать, — грубо обрывает Попов. Антон затихает. Как-то по-дурацки изучающе мечется по лицу напротив, пытаясь выискать точки опоры. Находит: ярко-голубые сейчас недвижимые глаза. Об них же и спотыкается, ведь взгляд у Арсения требовательный. Требующий. Ответ сиюсекундно вспыхивает в голове, как лампочка Ильича: — Не могу. — Что не можешь? — Засунуть себе в зад свой интерес, потому что у меня там уже красный диплом, особняк в элитном районе Москвы, Феррари и… — на секунду Шастун заминается, как мудак, но все же решается: — Яхта. — Ты на полном серьезе хочешь яхту? — улыбка Попова расползается сначала чем-то сравнимым с трещиной в доме под снос, оформившись не до конца. — Да. — В России? — Нет, где-нибудь в Хорватии. И даже Виза в Европу тоже в жопу не помещается, — Антон язвит и ощетинивается. Детская мечта, между прочим. Если бы он пизданул про костюм космонавта, был бы вообще кринж, но и так — все равно чуть обидно. — Ну, вообще, довольно вместительно у тебя там, — а вот эта пусть и полуухмылка, пусть и насмешливая, но лучистая, уже гораздо теплее. — Согласен. — Хорошо, — Арсений забирает кофе, с идеальной, чуть ли не официантской грацией, ставит его на стол, но глаз больше не поднимает, — я расскажу, в чем вообще дело. Но сначала поклянись, что это не вызовет у тебя жалости, и ты не навыдумываешь себе с три короба. Где-то на грани с реальностью колышется слабое понимание, что для него поведать эту историю — скорее акт вежливости, чем реальное желание. Надо расставить позиции: — Злиться можно? — Конечно. — Шутить? — Естественно. — Тогда давай, клянусь, — Шастун не то чтобы скупой на жалость. Он просто зачастую делает то, о чем попросили. Такой вот отзывчивый человек. У м н и ц а. — В общем… — Попов мнётся, как чистый шёлк. Как лён. Как хлопок. — Мою последнюю бывшую девушку звали Анна. Антон сразу же поднимает руку, и Арсений мечет взгляд молнией: — Чего? — Это ты совсем издалека начал или… — Заткнись, — на срыве к нервной дрожи. Пальцы, сегодня увешанные кольцами от и до, сами тянутся ко рту, дабы изобразить замочек и выкинуть ключ куда-то под холодильник. — Так вот, в тот день, когда я опоздал на презентацию… Шастун прокашливается, вспоминая свои потуги в успешный менеджмент перед толпой народа в Armani и всех люксоприлегающих. Попов игнорирует, делая глоток невероятно ароматного и горького кофе: — А точнее, в четыре утра, того дня, где-то через неделю после расставания, она неслышно проникла в квартиру и кинула Zippo ровно мне возле кровати, на жидкость для розжига. Так моментально все вспыхнуло, я не успел сообразить что-либо от слова совсем. — А потом? — А потом истерика, пожарные для фиксации, разборки с полицией, стресс, напряженка, разговоры с психо… — Арсений загибает пальцы, до тех пор, пока его не перебивают удивленным: — И это всё? — А тебе, блять, мало? — звук голоса где-то на границе между истерической усмешкой и речью на поминках, а голубые глаза впиваются в с силой сжатые кулаки, которые только что совершили оглушительный хлопок по столу. Контролировались ли они их хозяином или нет — история умалчивает. — Я думал… — если честно, Антон не в курсе, что он думал. Он нафантазировал магов и файерболы. Огненного дракона, в конце концов. Вряд ли Анна — мать драконов, ту звали иначе, но легко представить Арсения рядом с теткой, что играла её в «Игре Престолов». Красивым людям предназначено место рядом друг с другом. Забронировано. — Какой у неё был мотив? — Шастун воображает себя ведущим «Следствие вели», и становится чуть проще морально. А вот физически сводит запястья. — Она меня застукала. — И почему именно… — Ну, это же: «наша с тобой постель, как ты смел», — Попов показывает нелепые кавычки, мотая головой из стороны в сторону и меняя тон голоса на более высокий. — Начнём с того, что даже квартира моя, ровно как и все в ней находящееся. — Из тебя вышел бы охуенный актер, — подмечается само собой, и Антон сразу же отвешивает себе конкретный отцовский подзатыльник. Мысленно. Арсений просто смотрит ровно, на момент теряя все эмоции: — Благодарю за комплимент. Шастун впендюривает себе еще и щелбан, и пощечину. Вообще в своей голове, он себя почти до смерти отпиздил. Хлеще ребят за гаражами. Но слово — не воробей. Вылетит — и как бы хуй че поделать. Задавать следующий вопрос сложновато, но нужно: — Ты же не получил увечий? — Я нет, а вот… — и тут опять начинается: пробежка глазами по комнате, долгое залипание на сахарницу, странно поджатые губы, — мой партнер — да. — Он подал заяву? — Нет. Залечил ожоги и просто перекроет их какой-либо очередной татуировкой, когда они окончательно превратятся в шрамы. — На тыльной стороне ладони бить больно пиздец, — делится Антон как бы невзначай. — Не знаю, не спрашивал, — Попов точно понимает о чем речь. О той парковке. О тех разговорах в машине. О прощальном поцелуе. О смазанном и угрожающем фото в телефоне сидящего напротив. О, наверное, потерянной, наверное, любви. Нет, пиздеж. Последний пункт — вычеркнуть и сжечь. Какая ирония. — Его зовут Эдуард. Мы были друзьями, теперь все иначе. Антон поднимает совсем недоумённый взгляд: — Ты с друзьями еще и спишь? — Притормози, — дабы скинуть тяжкое наваждение внутренней драмы, Арсений оценивает вопрос крайне неверно. Как дозволение. Как повод. В кои-то веки не от себя. Шастун покрывается коралловым-красным и на фоне серой стены выглядит эстетически приятно. Эдакое внезапное дополнение, меняющее все смыслы. Он торопливо оправдывается, поднимая в свою защиту ладони такого же оттенка: — Я, блять, не это имел в виду, просто ну… охуел слегка. — Я понял, — слишком поздно. Теперь еще и Арсению неловко: хочется кусать щеки, щелкать, стучать пальцами, поэтому он бьет откровенно-сокровенным, чтобы заглушить этот неразрешенный вопрос новым десятком: — После развода я не знал, что делать, куда себя деть, чем жить. — И начал трахаться с ебанутыми? — Не всегда… — СТОП. Ты был женат? — до Антона наконец доходит. Он сейчас буквально на воздух взлетит, а на стуле начинает ёрзать совершенно неожиданно и незаметно для себя. — Мне тридцать с хером. Да, я был. — И… — И мы в отличных отношениях с Аленой. — Расстались из-за измен? — Какого хуя ты решил, что я изменщик, Шаст? — Попов выглядит действительно ошарашенным. — Ну, там тебя «застукали»… — Шастун не знает, как бы разместить ноги под столом. Хочется сбежать от своей невозможности в причинно-следственные. — Мы расстались с Аней еще до «инцидента», — Арсений выпрямляется, моментально превращаясь в самого уверенного из миллиона уверенных. — Ты как в суде оправдываешься. — В конце концов, чтобы совсем все было понятно, — Попов поднимается из-за стола, выливая остатки кофе не глядя в раковину. Попадает, — мы сейчас едем на площадку будущей свадьбы моей бывшей жены, которую мы с тобой и организуем. Вместе. Так что допивай скорее. Я в машину. Он удаляется стремительнее, чем дует ветер. Антон же зачем-то вливает в себя титанически огромными глотками ненавистный кофе. Очень-очень быстро.***
Тот же самый шлагбаум, только охранник другой. Этот немножко поприятнее — улыбается, когда отдает карточки. Всю дорогу Антон боролся за право включить музыку, но в итоге сдался, почему-то разобиделся и уставился в окно, реагируя на затихание колонок чем-то вроде: — И опять щас будут вот эти ебаные джазовые-фанковые напевы, которые я на хую вертел вообще полностью. Попов комментирует спокойным: — Такая музыка помогает расслабиться. Ну да, как можно было не понять. Точно. В этот раз территория выглядит иначе. На поляне появилось буквально несколько фургонов неясно с чем, а вот внутри шатра… — Ебать, — Шастун разглядывает огромную искусственную колонну с замашкой на ампир, какие-то золотые лепнины и прочие вырвиглазные указатели: «элитное событие». Ему даже сказать нечего. Это кошмар. Он прокашливается прежде, чем выдохнуть: — А хоть старые макеты для этого «чуда»… — Держи, — Попов протягивает именно ту папку, что они забирали на Тверской. Антон вглядывается раз, вглядывается два и… он готов стрелять в предыдущих организаторов. Но только после того, как научится. Сейчас из него убийца так себе. — И вот это надо превратить в конфетку. Можно кучу всего дозаказать из быстрого, но переделывать никто уже ничего не будет, времени мало осталось, — Арсений аккуратно гладит пальцами поталь на непонятной фигуре розы. Неожиданно Шастун начинает закатывать рукава, двигаясь в центр зала, и хватает руками середину колонны: — И не надо переделывать. Помоги. Попов не совсем понимает, что, к чему, и куда, хоть и берется за её нижнюю часть. Удивительно легкая: будто из гипса, но полая внутри. Когда они вытаскивают её на траву, Арсений все еще в душе не ебет, какими могут оказаться последующие действия. Он обходит принесённое справа и слева, и все же задает вопрос: — А дальше что? Шастун серьезен, как тысяча японских бизнесменов среднего класса: — Мы её разъебашим. Молотки есть? Есть. И оказывается, это весело. Первые удары даже сам Антон совершает как-то неуверенно, но, когда молоток застревает в каркасе, он, полив все отборным матом, начинает замахиваться интенсивнее. Разрушать что-то красивое — просто интересно. Разрушать что-то красивое ради благого дела — уже роскошь. В последний момент, Попов замечает отколотое небольшое сердце и, не думая, бьет по нему, а Шастуна на этом действии тормозит и магнитит. Он выдыхает как-то слишком резко, вытирая манжетом рубашки пот со лба, и отвлекает Арсения от его занятия. Затапливающая и зудящая, как сыпь, дико неизвестная тоска должна прерваться чем-то вроде: — Ну все, теперь я готов работать, — Шастун кидает молоток на траву и садится рядом, доставая сигареты. — А это типа не в счёт? — видно, что Попов тщетно пытается отдышаться. На середине процесса он начал выкладываться на тысячу из сотки. Причин тому искать не надо. Или надо. Или хуй бы с ним. — Не-а, это была не работа. — Развлечение? — Мимо, — Антон не уверен, что хочет говорить то, что мозг проталкивает в гортань, поэтому голос отдает скрежетом железа по стеклу. — Психотерапия. Попов не реагирует — просто приземляется совсем близко, жмурясь на солнце. Он спрашивает: — И как? Помогло? — Сам реши, — Шастун чувствует накал подростковой романтики из восьмидесятых, потому что произносит: — Теперь ты улыбаешься. Пачка перебирается в руки к Арсению, кусочек смерти от рака длиной в почти девять сантиметров поджигается с одной стороны и прихватывается губами с другой. Дым сизый — ни на что не похожий. А вот сам же Попов похож на изваяние давно забытых веков. Без условий красиво. Пыль от раздробленного гипса уже улеглась, и сейчас не улеглось только чувство безобразности на площадке. Чувство отвратительности макетов. Чувство, заставляющее Антона взять в руки черный маркер и строго заявить: — На месте этой херни я хочу горку шампанского, жемчуг и хризантемы. — А я хочу перья, — Арсений снова затягивается. Шастун хмыкает, но дизайнер убивает клоуна внутри четким попаданием стрелой в грудь, и он жмёт наугад: — Арт-деко? — Мне некуда выгулять новый фрак, — «новый», блять. — У тебя их… сколько? — Сколько надо, — кривится, ведь возле фильтра совсем хуйня по вкусу, а со вкусом у Попова как раз таки все прекрасно, ведь именно он вписывает в материалы: темно-зеленый атлас и бархат. Расчертив приблизительный свой макет на обратной стороне старого, сделав пометки по размерам, покрутив столы туда-сюда с божьей помощью, Шастун делает фото. Еще одно. И впадает в ступор — ему неловко использовать её имя. Почему — потом разберется, сейчас же: — Перешли это… Алёне. — Да, конечно. Арсений как-то поворачивается резко. Весь такой взъерошенный, грязный, но изящный и сразу становится ясно, откуда взялся выбранный стиль — от его собственного сияния. Антон моментально понимает и Оксану, и неизвестного Эдуарда, и всех остальных, кто когда-либо хотел касаться этого человека. Сюда бы Димину рациональность, сюда бы Сережины шутки, но нет, все становится по-Шастуновски ебанутым, ведь он тянет руку и большим пальцем вытирает поталь с носа Попова. Тот удивляется как-то своеобразно, смеется: — Мне не идет золото? — Нет, я просто вообще не понял, зачем, это сделал. — Дружеская помощь, — это намек? — Да, именно, — это ответ? Расстояние меньше метра. Громкий голос: — Вы че натворили, мать вашу? — Матвиенко во всем белом. Очень некстати. — Мы разбили о суровую реальность ожидания каких-то там бездарей, — пафосно отзывается, артистично выставляя ладонь, ничуть не удивленный Арсений. — Колонну расхуячили, короче, — скрыв за зевком легкий шок, Антон посчитал, что информация важная и в таком формате подачи она становится менее расплывчатой. — Нам ещё надо все подви́гать, но ты не при параде как бы. Серёжа внимательно осматривает свои белоснежные брюки, и отходит назад на добрых шесть шагов: — Нет, вы это как-нибудь сами, я заехал оставить ключи от гостевых домов, — он поворачивается к Попову с очень сложным лицом, на котором очень просто читается: «у вас тут романти́к?» —Развлекайтесь, ребята. Меня ждут графики. От Шеминова «привет» и: «котики, вам пиздосики». Он пытается съебаться по стелсу, но Хитман из него просто нулёвый, поэтому он якорится на рядовой вопрос Арсения: — Какой сегодня день недели? — Вторник. — Блять, — звучит единовременно с хлопком перчаток Шастуна об пол.***
Шеминов не выглядит рассерженным, нет. В нём смешалась некая сердитость наполовину с взъебошенностью: — Я, конечно, все понимаю, но с такой сукой… Шастун отводит глаза в потолок. Сейчас они с Арсением полупыльные, полуживые и полуохуевшие сидят напротив его стола и точно понимают, о ком речь. — Я виноват, я проспал встречу, — Антон врёт. Резко, как пуля, блять. Зачем — одному Богу известно. — Помолчи пока, — Стас переводит серьезный взгляд, и что-то в Шастуне ставит противотанковое заграждение посреди горла, — у тебя вообще еще неделя домашнего задания и внеклассного чтения. — Тогда, я проспал Зум с Абрамовым? — не проспал и не с Абрамовым, но точно что-то вроде этого должно подойти. — Почти бинго! Шеминов поднимается, опирается на спинку своего кресла и стучится в совесть к Арсению: — Ты проспал встречу! — Вообще-то нет, — Попов нахально закидывает ногу на ногу, — так как «встреча» даже не была согласована. Она просто пришла и вынесла тебе мозг. Без договоренностей со мной. Можешь открыть календарь. Этим он топит браваду Шастуна, который чуть ли рукой себе лоб не пробивает. Ментально. Физически же — просто вцепляется в обивку до состояния дрожи в первых двух фалангах. — Так. Ничего не понял, — заключает Стас. Вот и поговорили. Заебись. — Объясню, — Антон слегка расслабляется, чтобы придать себе убедительности. — Эта заказчица… она отбитая. Когда я начинал с ней работу, такое уже было. Влетела прямо в кабинет, сама села, сама начала «пожелания» излагать. Мило поговорили, правда башка потом весь день звенела. Шеминов прогружается достаточно долго, чтобы Шастун мог заметить ходящие туда-сюда желваки. — Тогда раз уж мы все здесь собрались, — он наставляет указательный правой руки, как прицел, в кучерявую пыльную голову, — у тебя половина плана. — Все средства за презентацию переходят в счёт Антону, так как я сыграл слишком малую роль: только курировал расстановку. Думаю, это честно, — вклинивается Арсений. «Половина плана» резко превращается в «не хватает семьдесят тысяч», а глаза Шастуна превращаются в блюдца. Он так и замирает, глядя на Попова с открытым ртом, и как-то похуй, что в комнате они не одни. — Благородно, — подмечает Стас, — и я на самом деле рад, что ты растешь в уровне, Антон. По этой кампании, кстати, свои восторги я уже выражал. На созвоне. На котором тебя не было. От такой похвалы прям криво и косо, да и эти раздельные предложения покрывают Шастуновские ладошки липкими каплями. Мерзость. Но проеб есть проеб, куда его деть? — Обращаясь к тебе, Арсений, ну совсем уже не смешно. Если мы убираем ритейлера, тебе не хватает… — Восемь сотен, — и как всегда у него все подсчитано. Педантичный маньяк, что сейчас с некоторой тревогой поглядывает на потрясывающиеся окольцованные пальцы. — Неделя осталась, — тревожным звоночком вклинивается Шеминов. — Давай тет-а-тет, дабы не держать и не смущать Антона? — чего-чего? — А меня смущать тебе нормально? — Не совсем, но я же должен отчитаться, что уже сегодня придёт двести от салона на Бауманской, в четверг четыреста пятьдесят от отеля на Академической. В субботу сто восемьдесят от новой точки нашей всеми любимой стоматологии, и ещё пятьдесят за вывеску, — Попов рассматривает ногти, под которыми еще остался гипс в уголках и морщится, добавляя: — Зафиксирую и вышлю. Стас аналитик и прекрасно складывает в уме. Очередное перевыполнение от топ-менеджера почему-то не сильно радует его, так как он падает в кресло и прокручивается в нём с крупицей обреченности, проговаривая на выдохе: — Арс, ну ты похвалиться пришел? — Я пришел, потому что ты вызвал, а не чтобы пизды получить, — разводит руками Арсений. Шеминов переводит взгляд с поднятой бровью на Антона, и тот моментально реагирует: — Нет-нет, я как раз на второе и рассчитывал, иллюзий не строил. Стас смеется. Как-то по-доброму. Как-то иначе, нежели всегда. Он еще раз окидывает взглядом парочку, сидящую напротив, и спрашивает тоном человека библейских времен: — Что с вами, блять, обоими произошло? — делая грозные паузы между словами. — Ничего, — хором. Правда ничего. Разве что Антон втрескался в мужика (которого, оказывается, пыталась сжечь бывшая), оставшись при этом натуралом, а Арсений… да хуй вообще знает, что с ним, но он удивительно хорош в разрушении. — Тогда свободны, — Шеминов цепляет кружку со стола и утыкается в ноутбук.***
Почему-то посреди коридора Антон отвечает себе на вопрос, который хранил со времен середины диалога с «боссом», и нагоняет Арсения ворчливым: — Я бы и так справился, зря отдал презентацию. — Нет, не зря. И нет, не справился бы. Может, Шастун неправильно понял, может, ему правда показалось, что уровень высокомерия сказанного выше любого из допустимых пределов. Кулаки сжимаются, злит до белой пелены и пены у рта. Он как-то рывком открывает первую попавшуюся дверь переговорной и толкает туда Попова, неуспевшего сообразить ровным счетом ничего. — Да в чем твоя, нахуй, проблема? — Антон не знает, почему кричит. Арсений поправляет помятую футболку и стряхивает с неё недавнее прикосновение. Это усиливает гнев, подобно катализатору. — А что не так, Шаст? Ты действительно хотел неделю виснуть на телефоне? Нет, не хотел. Дело не в проекте. Вообще. А в том, что: — Ты то гладишь, то бьешь. Сука, определись уже. — Это тебе определиться пора, — ой как удобно, что так двусмысленно, блять. Попов тем временем леденеет. — Мы справляемся, как команда. Не вижу смысла теперь ругаться по рабочим вопросам, тем более, когда я выразил реальное положение вещей. Холодный. Холодный. Холодный. — Ага, по рабочим… Хочешь на личное перейти? — а вот у Антона стадия кипения. — Тоже нет желания, — Арсений отмахивается, от фразы, как от назойливой мухи. — Забавно, ведь у меня его навалом! Я знаю, что ты лучше. Я знаю, что мне ни твоих верхов и первых мест, ни взаимности, ни признаний до гроба не добиться, — громкий вдох через нос. — Я тебя самого не знаю, Арс. И вот это пиздец. Пожар, блять, развод, может ты ещё и киллер? Каннибал? Наследник царского рода? Что ещё? — Ещё ты по всем фронтам не прав, — Арсений облокачивается на стол, оперевшись назад руками. Со стороны посмотреть — он ведёт беседу о пользе моркови для зрения, а не участвует в серьезной эмоциональной ссоре. Он вне ситуации. Он будто декларирует лекционный материал, который таким неучам, как Антошка, нужно вызубрить до корочки: — Если ты будешь задавать вопросы вовремя, я на все отвечу. Это часть нашего с тобой «статуса» отношений. И это «нашего» слетает с языка грациозно, как балерина. Шастун же двигается с рвением медведя или ещё какого-то более неуклюжего животного, превращая то, что творит — в животное: почти заваливая Попова на стол, сталкивая какие-то пластиковые стаканы и невероятно важную канцелярию. Останавливается, только когда получает укус за нижнюю губу. — Это почему вообще было? — Арсений внимательно и равнодушно осматривает углы на наличие камер. — Да хер его знает, — сокрушается, именно сок-ру-ша-ет-ся Шастун, вытирая каплю крови с неприятно покалывающего места и зализывая ранку. — Просто думал иначе не заткнусь и не успокоюсь. Наговорю лишнего. — А сейчас ты не наговорил, да ещё и пиздец как спокоен? — Попов неоднозначно косится на брюки, и Антон точно знает, в чем дело. — Я последний раз трахался, блять, в прошлой жизни, — так себе оправдание. Сырое какое-то. Слабоватое. — Но при этом я: «сосусь после того, как на меня наорут»? — Арсений фыркает и надменно усмехается полулежа, почему-то не поднимаясь. Удобно, наверное, из такой позиции добавлять своему голосу наглое: — Помочь? Антон краснеет странно — пятнами. Пятнами стыда, ужаса, злобы и отголосков похоти: — Нет уж, спасибо. Ты сегодня уже напомогался. Вроде, он ничего не забывал в машине, значит, можно и на такси домой съебать. Уже возле двери его останавливает: — Мы на плохой ноте расходимся или на хорошей? Ответ должен быть загадочнее самого Попова, но Шастун выпаливает первое, что пришлось: — На «ре минор».***
Поездку он помнит слабо, подъем в квартиру — ещё слабее, грубое сминание своих собственных губ и уверенный ответ на, казалось бы, реактивную ярость — до мельчайших деталей. И ему жаль. Приземляясь на кровать, Шастун долго смотрит в лицо Дейлу с обложки неизменно серой книги. Он открывает место с закладкой и читает заголовок: «Не позволяйте пустякам подтачивать вас». Несколько минут сверлит фразу взглядом, почти мычит от внезапного бессилия и хватает телефон, выискивая номер Матвиенко. Печатает — стирает. Печатает — стирает. Считает приемлемым:Вы
У тебя же есть ключи от Тверской?
17:54
Чтобы написать Позову думать вообще не надо, поэтому в его чате остаётся сообщение:Вы
Ремонт на новой квартире ребята сделали прям заебись?
Дашь контакт?
17:57
Антон прикрывает глаза. Вообще неясно, что творится, и что он сам творит. Все поступки превратились в иррациональные. Все желания — в мешанину из букв имени Попова и знаков вопроса рядом с ним. А р с е н и й. Нет, уже Арс. В чате с Димой появляется, как сам Шастун надеется, совсем незаметное за предыдущими вопросами:Вы
Поз, приезжай, если можешь. Мне хуево.
18:04