Святой Отец, я согрешу.

Повязку снимают бережные руки, но глазам не больно из-за приглушённого света. На стенах церковного зала отражаются танцы теней пары десятков свечек, запах воска слегка дурманит. Из спрятанной колонки начинает доноситься голос солиста Chase Atlantic, но мурашки по телу добавляет касание тёплых губ на шее. — Сколько ты заплатил за это? — хрипло спрашивает Юнги, откидывая голову на плечо своего мужчины, чьи руки оплетают его талию, прижимают к себе. — М-м, а это так важно? — фыркает младший в макушку. Мин улыбается, прикрывая глаза. Сразу возникают картинки вчерашних съёмок. Роль священника ему понравилась, ведь рассыпать сарказмом - любимое занятие. А ещё Мин ясно запомнил горящий взгляд макнэ, его горячую руку на своей заднице, когда они, ожидая своих очередей, наблюдали за другими участниками, и этот пробирающий шёпот в ухо: "Хён, я хочу провести тебе исповедь. Ведь есть за тобой пара грешков?". Мин едва сдержал стон наслаждения и сделал шаг в сторону, думая, что его самый главный грех сейчас заставит Юнги выгнать всех к чертям и отдаться прямо на этом столе. Чонгук подготовился, одевшись в любимую (и ненавистную, потому что чёрттебядери, Чон, ты смерти моей хочешь или эякуляции?) Юнги чёрную рубашку, так ещё и рукава закатал. — Чертёнок. — отрезает старший, залипая на сильных руках, которыми их хозяин умело Мина разворачивает, и ведёт за стол с перекрытием, а сам садится напротив. Приглушенный свет создаёт неправильную для этого места интимную обстановку, но такую желанную, что противостоять никто не намерен. — Скажи честно, ты взломал это помещение? — Тихо! — голос младшего неожиданно грозно разносится по комнате. Юнги до смерти нравится, как он входит в роль, — Что привело тебя сюда? Юнги не понимает, какие эмоции испытывает, но младший действительно старается исполнить их ранее обсуждаемые фантазии, и не подыграть ему невозможно. К тому же, признаться, мужчина очень вдохновляется таким властным поведением, в чём себе признался с огромным трудом. Но Юнги не был бы Юнги, не принимай он попыток выёбываться, что безусловно всегда заводило Чонгука. — Меня сюда привело желание признаться в своих грехах и очиститься от них. Он принимает расслабленную позу, слегка наклоняет голову, кончиком языка облизнув губы. Негромкая музыка так точно вписывается в атмосферу, что воздух уже слегка тяжелеет. Гук выжидающе на него смотрит, сидит ровно, по струнке, тоже заинтересованно склонив голову. Мин тянет время. Любит побесить младшего перед неизбежным, добавляя себе очков к любимому фетишу, который младший, без сомнений, оставит в виде следов на его коже. — Даже не знаю, с чего начать. Я так грешен, Святой Отец. — выдыхает сладко, со своим фирменным прищуром наблюдая за младшим через скрывающую его сетчатую доску. Выдержку Гука он проверял годами, и пока может подливать масла в огонь, капля за каплей подогревая интерес. — Расскажи подробнее, например, о фото, которое выслал во время трансляции. Уши Юнги загораются красным. Он чуть не забыл о своём недавнем грехе. Опустив взгляд, он выглядит, как совершенно невинный ангелок, случайно оступился, ну с кем не бывает. Однако даже через сраную сетку Чонгук успевает уловить огонёк в чужих глазах, говорящий о том, что поступок был задуман заранее. Он прикрывает поджатые губы своей рукой, которой опирается на стол, восстанавливает в памяти прилетевшее фото в милых чулках, которые, после трансляции, обещал порвать и как следует отшлёпать Мина за Чонов стояк. — Ну было и было. — скромно говорит Юнги. Он снова облизывает губы, поднимая томный взгляд, — Соблазн слишком велик. — Было и было? — голос Чона пропитан сталью, взгляд прожигает дыру. Юнги нервно сглатывает, прекрасно осознавая, какими последствиями это чревато. — Хорошо, — продолжил он, оставляя старшего в напряжении, — На этом всё? Оба знают, что не всё. Мин тоже с удовольствием вливается в роль. Сложив руки на столе перед собой, он вздыхает, краснея в щеках. — Нет, — тихо отзывается. — Поведай мне. И снова чертов кончик языка проходится по соблазнительным губам, заставляя Чонгука нервно одёрнутся. Мин стушёвывается. — Я помогу тебе, — слащаво говорит Гук, вызывая внутри Юнги странную бурю из смеси возбуждения и стыда, совершенно не пропуская напускную уверенность, — Что ты ответил в нашей игре в «Правду или действие», когда Джей-Хоуп спросил, кто из нас чаще актив? — Чонгук.. — возмущённо тянет Мин, жмурясь, — Я был пьян. Чон усмехается. В тот день, после ответа Мина, забросил его на плечо, несмотря на буйное сопротивление, притащил в комнату, где тот отрубился, так и не расплатившись за свою скромную ложь. Конечно, они не держат друг на друга серьёзных обид, проговаривают все проблемы сразу, и сейчас лишь для антуража занимаются такого рода прелюдией. Им обоим нужно выпускать внутренних демонов. Задумавшись над этим, с лёгкой улыбкой на лице, Мин не сразу замечает, что стул перед ним пуст. — Встань, сын мой, — властно над ухом звучит голос Чонгука, опаляющий одну из эрогенных точек так, что колени дрожат. Юнги подчиняется, ощущая, как мурашки прогибают позвоночник. Руки нежны, но требовательны, ложатся на плечи, опускаются к талии. Мин наклоняется вперёд, понимая, к чему тот клонит, расплывается в довольной улыбке и резко выдыхает, получив шлепок. Затем ещё один, и ещё. Даже через ткань одежды кожа искрится, заставляя член в штанах заинтересованно дёрнуться. Юнги загнанно дышит, свесив голову, роняет полустон, когда его голову за волосы одёргивают назад. Он всей душой обожает эти руки, ласку и сладкую боль, которую они дарят, обожает, когда они умело справляются с его ширинкой, освобождают от оков одежды. — Надеюсь, впредь ты будешь послушным мальчиком, — рычит Чон, сжимая любимую задницу руками, заставляя старшего захлебнуться своим же стоном и напрячь пальцы на поверхности стола. — Не обещаю, Отче, — на выдохе сквозь улыбку шепчет Мин. Чон ожидал такой наглости, но всё же задирает бровь и звонко шлёпает Юнги несколько раз. Тот лишь пропускает полные возбуждения вздохи, ощущает, как кровь приливает не только к щекам. Рука застывает в воздухе, когда Чонгук, надеясь полюбоваться результатом, замечает те самые чулки. Резинка красиво охватывает худые бёдра мужчины, и теперь задыхается младший. — А ты полон сюрпризов, — с восхищением говорит он, пока Юнги сгибает ногу, положив на край стола, открывая вид на пробку с чёрным камушком, — Ох… Это ты меня ещё чертёнком называешь? Старший плавится. Касания по разгоряченной коже приятными импульсами распространяются по телу, голос любимого слишком будоражит. Эта грань между нежностью и грубостью сносит крышу. Так умеет только его мужчина. Хриплое дыхание и россыпь отвлекающих поцелуев по шее, пока длинные пальцы вытаскивают игрушку, на что старший тихо мычит. — Обычно ты громче. — Я громче, когда во мне ты. Чон доволен таким ответом. Он задирает его рубашку, целует позвоночник, в отместку медлит, касается пальцем пульсирующего входа и слышит сладкий скулёж. — Чонг.. ах~! Юнги подбрасывает от силы шлепка, но Чонгук не даёт упасть, крепко придерживая за низ живота. С губ срывается всхлип, Мин почти рычит от нетерпения. — Громче, котёнок. И он становится громче. Мужчина, вытащив медленным движением пробку, оставляет её на столе, слыша всхлип его парня, и входит в него, заставляя растечься по столу, принимать под непривычным, но таким одурманивающим ракурсом. Стоны срываются с губ, эхом разлетаются по залу, под аккомпанемент чейзов и пошлых звуков их секса. Младший наращивает темп, превращая кроткие стоны в один протяжный звук наслаждения. Он останавливается, разворачивая Мина к себе, и подсаживает на стол. Старший шипит и оплетает крепкие бёдра ногами. Он не понимает, когда тот успел расстегнуть рубашку или брюки, да и не важно. Чон натягивает пальцами чулки, разрывая в тонкую ткань, и набрасывается кусачим страстным поцелуем на родные губы. Юнги снова принимает, задыхается в его губы, стонет и теряет голову от каждого толчка, подгибая пальчики в сладкой неге. Он позволяет сорвать пуговицы на своей рубашке, прижимается к груди Чона, рукой зарываясь в волосы на его затылке, а второй обнимая за плечи. Страсть захватывает с головой, раскалённый воздух сгущается, оплетает жаром два любящих до невозможного тела, что так близки, словно пытаются слиться, проникнуть под кожу друг друга. — Юнги-я.. — выдыхает Чон, утыкаясь лбом в его. Старший прихватывает его под щекой, ощущая, как тот напрягается и крупно дрожит, заполняя его своим семенем. Не касаясь себя, Мин изливается следом, как только слышит его невероятные стоны и срывающееся с языка собственное имя. Они лежат на столе еще некоторое время: Юнги вплетает пальцы в мягкие влажные от пота волосы, и смотрит на стену. Свет свечей становится тусклее, а чувства между ними, напротив, сильнее разгораются. Чонгук поднимает на него глаза, ведёт пальцами по груди, едва касаясь, ловит лёгкую улыбку влюблённым взглядом. — Чего ты? — мягким шёпотом спрашивает старший. — Мы сгорим в Аду, в курсе? Юнги прыскает смехом, гладит его по щеке. — Оно того стоило. — Определённо. Чонгук прикрывает глаза, ластясь под любимые пальцы. — Только больше я грехи замаливать не буду. — бубнит старший. — Будешь, — легко похлопывает Чонгук по бедру, — И в следующий раз на коленях.