Лист клёна на снегу.

Жизнь на корабле протекала довольно безмятежно. Конечно, может быть, так было только для Кадзухи – тот, помимо наблюдения за погодой и обстановкой в море, лишь иногда помогал кому-то с тяжёлой работой, предпочитая этому тренировки и написание хайку. Впрочем, не раз его можно было заметить и переговаривающимся о чём-то с Бэй Доу. – Слушай, – спросила она его как-то, – как тебе Странник? Мальчишка, кажется, неплохо справляется. В тот день Инь Син нарушила медитацию Кадзухи, передавая тому скупой на подробности приказ: «зайди в мой кабинет». Как и ожидалось от капитана, детали они обсудят позже, наедине с одним-единственным иллюминатором, парой кресел и кипой желтоватых, но совсем новых бумаг. И, как и ожидалось от Кадзухи, он тут же убрал меч, лежавший на коленях, обратно в ножны и направился прямиком в капитанский кабинет. – Странный он, – лишь хмыкнул Кадзуха, давая Бэй Доу понять, что ничего более из него вытянуть не удастся. Кадзуха не раз замечал на себе взгляд Странника, который, понимая, что его заметили, лишь махал рукой в знак приветствия, словно это не он только что открыто пялился на ронина. Причин такого поведения Кадзуха не понимал совершенно, а в своих размышлениях метался от «он так смотрит из-за того, что я что-то знаю?» и до «да я что, нравлюсь ему?». Благо, выбросить из головы чужой пристальный взгляд и попросту не обращать внимание на подобное получалось практически всегда. За исключением, конечно же, некоторых моментов, когда Кадзуха и сам пытался выяснить причины такого поведения. – Ты так и при первой встрече говорил, – вздохнула Бэй Доу, тяжело опускаясь на кресло. То, в свою очередь, издало жалобный скрип, заставляя Кадзуху внутренне поморщиться, – ладно, лучше скажи мне: какой сейчас ветер? – Неспокойный, – нахмурился парень, – но ещё пока рано судить. Сегодня будет тихо, но что завтра – скажу лишь вечером. – Молодцом, – улыбнулась она, – а теперь садись сюда, мне нужна помощь с бумагами. Со стороны Кадзухи послышался вздох. Тот должен был заподозрить, что позвали его уж точно не чтобы поговорить о погоде и странном юноше. – Капитан, Вы скоро так на меня всю бумажную волокиту и перекинете, – это было даже не предположение. Утверждение, причём довольно уверенное. – Надо же мне принцессу развлечь, – ухмылка на лице Бэй Доу лишь стала шире, – а то бедная сидит, мается какой-то чепухой, да не знает, чем себя занять. Ещё немного, и на стены от безделья полезешь. – Бэй Доу... – Кадзуха обречённо вздохнул и тоже умостился на кресло, находящееся прямо напротив капитанского, – в чём помощь нужна? Наконец он обвёл взглядом высокую стопку жёлтой бумаги, стоящую прямо перед Бэй Доу. Туда же смотрела и она сама. – Отчёты о поставках и завозках, перепись работников с указанными зарплатами, также департамент ПДГ требует от меня точную перепись груза, – уставшим голосом изрекла Бэй Доу, загибая по пальцу за каждый перечисленный пункт. Да уж, ей и самой от бумажной волокиты было тошно, но вот одна странность никак не давала Кадзухе покоя... – А как же Скупердяй? – надежда оставалась только на счетовода, что уже несколько лет исправно выполнял любую бумажную работу за своего капитана. Увяла она, однако, вместе с расцветшей на лице капитана улыбкой. – У неё сегодня заслуженный выходной, – отрезала капитан, – так что не увиливай от работы, принцесса. Кадзуха вздохнул: в конце концов приказ есть приказ, и ослушаться его он не имеет права. И пусть даже отказ не принесёт ничего плохого, подводить Бэй Доу хотелось меньше всего. Всё-таки, за столько времени они уже успели сродниться. Словно ища поддержки в этом трудоёмком деле, он оглянулся по сторонам. Маленький кабинет, в котором обосновалась Бэй Доу, всегда казался Кадзухе пустым, что шло вразрез с представлениями о капитанских кабинетах из рассказов и романов. В них всегда был огромный дубовый стол, на котором неизменно стоял кораблик в бутылке, шкафы ломились от пылящихся на них книг, в которых были записаны секретные и важные знания, а где-то на стене обязательно должна висеть странная своей формой и размером рыба, выловленная капитаном не менее странным и захватывающим образом. Так, один из любимых пиратских романов Кадзухи рассказывал о трёхглавой рыбе, у которой на каждую из голов было по два рога. А выловил её бесстрашный капитан никак иначе, чем привязанной к удочке вилкой. Как именно ему это удалось, история, конечно же, умалчивает. Здесь же, в отличие от книг, было достаточно мало вещей: только потёртый тяжёлый стол с несколькими въевшимися пятнами от вина и чернил («очень в духе Бэй Доу», – отметил про себя Кадзуха), два стула, а в углу стоял чемодан, приплюснутый сверху тяжёлой коробкой. Наверняка вещей в нём собралось так много, что крышка попросту не закрывалась. Оставалось лишь надеяться, что тонкие кожаные ремни, скреплявшие всё между собой, выдержат корабельную качку, и собирать всё с пола не придётся. Искомой поддержки Кадзуха не получиk, оттого пришлось снова взглянуть на кипу бумаг. Работа, однако, оказалась не пыльной: требовалось всего лишь перенести значения из одной таблицы в другую, а сверху подписать серийный номер товара. К счастью, у Бэй Доу и на этот случай оказалась таблица. Сама же она взяла какой-то лист бумаги, чтобы заполнить его своим размашистым почерком. Краем глаза Кадзуха отметил, что, скорее всего, это какое-то письмо. Сидеть, склонившись над бумагами, оказалось весьма неплохо, и даже расслабляюще. И пусть от цифр в глазах уже плыло, а серийные номера, повторяемые в голове по циферке, наверное, придут к Кадзухе в страшных снах, в тёплом кабинете, куда доносились лишь отголоски происходящего наверху, можно было даже подумать о своём. А, вернее, о той строфе песни, что он пытался вчера дописать. Размышления прервала резко поднявшаяся голова Бэй Доу. Кадзуха поймал её взгляд, и тут же уловил смешинку, неизменно играющую в единственном глазу. Ему нравилось сравнивать этот цвет с малиновой настойкой, какую ему довелось однажды попробовать в Мондштадте. – Надеюсь, я могу тебя оставить? – прозвучавший вопрос был скорее риторическим, но Кадзуха всё равно посчитал за нужное ответить лёгким кивком головы. Всё же, вряд ли он где-нибудь напортачит, а если какие вопросы и возникнут, всегда можно оставить пустующее место в колонке, и затем спросить. – Дела не ждут, капитан, – с какой-то ленцой в голосе усмехнулся Кадзуха, давая понять, что той лучше не тратить своё время попусту. Он вытянул руки над собой, потягиваясь и сладко зевая, напомнив Бэй Доу домашнего кота. – Кто бы там говорил о делах, – потрепав Кадзуху по волосам, Бэй Доу уже направилась к двери. Но, только коснувшись ручки, она обернулась, чтобы обратиться к Кадзухе: – знаешь ведь старую пословицу? – Какую из? – Кадзуха заинтересованно взглянул на Бэй Доу. Больших усилий ему стоило не рассмеяться прямо сейчас, учитывая, что про пословицы капитан вспоминала в самую последнюю очередь. – Рот закрывать нужно. Муха, – на последнем слове Бэй Доу выразительно посмотрела Кадзухе в глаза, – залететь может. Не выдержав деланной серьёзности, Кадзуха прыснул от смеха. По сомкнутым в бледную полоску устам Кадзуха понял, что Бэй Доу и сама едва сдерживает смех. Уже оставшись одним в кабинете, он расслышал звонкий, хриплый смех снаружи. Без оживлённого скрипа пера, чужого дыхания, лёгкого шороха одежды и тяжёлого скрипа стула под капитаном стало значительно тише. Однако эта тишина не причиняла сильного дискомфорта, ведь и вызвана была по понятной причине: Бэй Доу не могла бы вечно сидеть с ним, своим присутствием помогая избежать такой ненавистной тишины. В первую очередь она была капитаном, а оттого обязана находиться на палубе, среди команды. Со скрипом стул подвинулся обратно к столу, а Кадзуха попытался вновь сконцентрироваться. Выходило это на удивление с трудом, а понять, что же его отвлекает, он не мог и сам. Чувство было такое, будто какая-то назойливая муха вертится в его голове, пытаясь нарушить процесс мышления и сбить с нужной колонки. Впрочем, у этой мухи должно было быть и наименование. Просто Кадзуха ещё не потрудился его придумать. – Один... Сто восемьдесят семь... Двенадцать, четырнадцать... – снова и снова Кадзуха бубнил серийный номер одного из десятка представленных сортов риса, в надежде увидеть, где же он потерял строчку, в которую должен был это вписать. За несколько, казалось, часов работы кончик пера уже горчил во рту. Работы оставалось немного, но мыслями Кадзуха уже был далеко не здесь. В мыслях он был у кото, пощипывал толстые струны, и пел строчки, что первые пришли на ум. В мыслях над головой рассыпалось бесчисленное количество звёзд, а странный слушатель, спрятавшийся в тени, показался нервным. Но это всё тогда было неважно. Потому что было вдохновение – мягкие волны, что омывали его, в приливе захлёстывали с головой и царапающая лёгкие солёная вода. Именно тогда можно было не задумываться над смыслом или красотой звучания. Можно было плести бессмыслицу, вспомнить старые легенды о других народах, никоим образом не связанные с чужой песней, и закончить всё криком души. Дорога так длинна... Наверное, ничего не смогло бы описать жизнь Кадзухи лучше этой строчки. Но также в тот, такой личный момент единения с самим собой, вторгся тот странный юноша. Странник был подобен загадке, ответ на которою узнать боишься. Потому что что-то подсказывало: ответ кроет в себе ещё больше вопросов. И всё же, Кадзуха с детства любопытен. Детская душа, в чьей груди не бьётся сердце. Грудь вздымается, да вдоха я не слышу. Ветра вокруг него играют скерцо. Такое чувство, что чего-то я не вижу... На ум сразу приходят строчки, но записать их некуда. И, Кадзуха уверен, вскоре они забудутся, смешиваясь с остальными мыслями. Однако в стихах всегда заключена самая искренняя правда, какой нельзя добиться даже от пьяного разговора. Потому что рифмой руководит сердце, не разум. И в мыслях снова мелькает вчерашний разговор. Уши, уставшие от криков пьяных матросов, тёплая истома, заключённая в объятия музыки, и та странная фраза... «Я помню, как в один момент гроза затянула небо настолько, что много дней нельзя было увидеть звёзды». Кадзуха ничего не сказал, потому что и сам не был уверен. Но он слышал рассказ своего отца. – Знаешь, Кадзуха... Когда-то, когда Райдэн Гокадэн только уничтожили, небо затянуло тучами на много, много дней. Даже всемогущий сёгун оплакивала потерю наших предков, представляешь? Днями и ночами, в течение двух месяцев лил дождь, и оттого повымывало многие посевы. – Но, отец, отчего же сёгун уничтожила посевы и погрузила народ во всё это? Разве ей это не в убыток? – Что ж, иногда даже всемогущий сёгун не может контролировать погоду. Тогда она лишь начала грозу, а закончил её сам Тейват... Но сёгун милостива, и потому каждая семья получила риса достаточно, чтобы существовать комфортно. Наконец вырвавшись из размышлений, Кадзуха рассеянно огляделся: невесть сколько он просидел в своих мыслях, ни к какому выводу не пришёл, так ещё и работа не сделана. С тяжёлым выдохом, пришлось потрудиться выбросить всё из головы. Напрячь все мышцы, а затем их расслабить – верный способ снять до этого момента незамеченное напряжение с плеч. Жаль, что с головой так не выйдет. Спустя час, когда каждая из таблиц была тщательно заполнена нужными цифрами и названиями (и Кадзуха искренне удивлялся, как управился так быстро), в кабинет вновь вошла Бэй Доу, сияя широкой улыбкой. И пусть Кадзуха заслышал её шаги задолго до того, как дверь с грохотом распахнулась, всё же от громкого звука он немного поморщился. – Ну что ты тут, заскучал, принцесса? Много осталось? – Я закончил, – пожал плечами Кадзуха, подвигая к ней стопку исписанных бумаг. – Да ну, – во взгляде проскочило удивление, – да я бы сама за час не управилась. Хотя, зная, какой ты у нас прилежный работник... Голос Бэй Доу прозвучал хитро, да настолько, что Кадзуха попросту не мог не догадаться, о чём она думает. – Бэй Доу... – обречённо выдохнул Кадзуха, явно повторяясь. – Да не волнуйся ты, – тяжёлая рука в железных наручах опустилсь на плечо Кадзухи, – не буду я тебя, бедного, заставлять этим заниматься. Зря я Скупердяя наняла что ли? Ей тоже хлеб отрабатывать надо. – В таком случае, могу ли я идти? Этого Кадзухе сейчас хотелось больше всего. Вырваться из духоты помещения, прямо на свежий воздух, ощутить дуновение ветра в своих волосах, и подставить лицо под солнце. Даже от мыслей об этом ему хотелось улыбнуться. – Иди, гуляй, – Бэй Доу махнула рукой, прогоняя его как шкодливого кота. Кадзуха склонил голову на прощание. Он выскользнул из капитанского кабинета, не замечая перед собой ничего, и думая лишь о цели. В ноздри ударил тяжёлый запах жары и морской воды. Кадзуха поднял голову, подставляя лицо под палящее солнце, и чувствуя соль на потрескавшихся губах, которые тут же лизнул. Он вдохнул полной грудью, и неспеша пошёл вперёд, собираясь, как и обычно, забраться на мачту и вздремнуть. На палубе было необычно пусто. Жара и отсутствие ветра напрочь отбило у команды желание выходить из прохлады кают. Только те некоторые, кто всё же посмели высунуть нос наверх, либо сновали туда-сюда как сонные мухи, либо же укрылись в теньке навеса, лениво о чём-то переговариваясь. Сконцентрировать под собой энергию анемо, напрячь своё тело, а затем в прыжке взлететь – такой трюк Кадзуха проделывал уже далеко не раз. Мозолистые пальцы схватились за шершавую верёвку, и ему не составило труда вскарабкаться дальше, к самому смотровому гнезду. Как Кадзуха и думал, Сюй Люши там не оказалось. Впрочем, так было даже лучше. Можно было не беспокоиться о том, что кто-то нарушит его покой, или же своим пением прогонит его сон. Можно было полностью расслабиться и забыть обо всём в пелене дневной дрёмы. Он спрыгнул вниз, стягивая кимоно с пояса. Одну его половину Кадзуха подложил себе под голову, а второй закрыл лицо, ноги же просунул между деревянных перил. Не было для него ничего более комфортного, чем твёрдый пол под спиной, и красная ткань на лице, что впитывала в себя жар от солнца. И пусть было даже немного душно, Кадзухе это было неважно. Ведь если он даже посмеет высунуть нос из-под самодельного покрывала, уже к вечеру всё его лицо превратится в опухший помидор, к которому будет больно даже прикасаться. И всё же, он послушался голоса разума и повернул кимоно так, чтобы прямо над его носом образовалось небольшое отверстие, через которое он сможет свободно дышать. Кадзуха попытался расслабиться. Но что-то казалось не так. Что-то тяжёлое повисло в воздухе; патокой тянулась какая-то тревога, заставляющая сердце трепетать совершенно без причины. И сколько раз бы он ни пытался прислушаться к ветрам, разобрать причину так и не удавалось. Ощущение было таким, будто сам воздух в ужасе замер, ожидая надвигающейся опасности. Кадзуха стянул с себя кимоно и сел. В его теле нарастало напряжение, и только он собирался спрыгнуть с мачты и пойти обратно к Бэй Доу, как его взгляд оказался прикован к небу. Там вспыхнуло что-то. Будто метеорит, или же падающая звезда, что-то стремительно понеслось вниз, рассекая редкие облака. И даже когда это что-то уже скрылось за горизонтом, Кадзуха всё ещё не мог оторвать взгляда от голубого неба. Ветра взвыли. Будто раненный зверь, они заревели, гоня корабль вперёд. От неожиданной встряски, Кадзуху качнуло вперёд, отчего он чуть не ударился лбом о перила. Всё внутри неприятно сжалось, по спине прошёлся холодок. Он вскочил на ночи и нагнулся, сжимая перила до побеления костяшек. Из горла дрожащим криком вырвалось единственное слово, что было у него на уме. «Шторм!» Будто муравейник, в который ребёнок воткнул палку, корабль закипел жизнью. Эхом команда повторяла крик Кадзухи. Лишь одно послужило ему успокоением: громкий крик Бэй Доу. Ведь с ней, с их отважным капитаном, они могли выстоять всё. «Немедленно спустить паруса!»