Kill me.

      – Если однажды я стану слишком ласковым, то убей меня, – я говорю совершено спокойно, размешивая чай с лимоном и невообразимым количеством сахара. – Я не хочу быть размазнёй.       В ответ раздаётся только кашель.       – Ты уже заебал болеть, ходи в застёгнутой куртке, – мой голос слишком холоден и беспристрастен, как бы я не пытался проявить заботу. – А то реально сдохнешь так к двадцати пяти.       Прокашлявшись, наконец это чучело выдаёт хриплым голосом:       – Я не хотел доставить тебе проблем...       Я цокаю языком и саркастично закатываю глаза, ставя кружку с чаем перед Никитой, закутанным в моё одеяло. Он несколько секунд притуплённо смотрит, однако затем берёт кружку в руки, видимо, согревая пальцы и ладони, и делает шумный глоток. Я прижимаюсь спиной к стене и расслабленно скрещиваю ноги, пока наблюдаю за Никитой. После ещё пары глотков, он обратно ставит кружку на стол, и ставит осторожно, словно пытаясь избежать этого громкого резкого звука, когда такое хрупкое стекло соприкасается с чем-то твёрдым.       – Тебе вообще легче-то хоть становится? Горло болит? Могу в аптеку сбегать за леденцами тантум верде или типа того.       Никита ошарашенно поднимает на меня жалобный щенячий взгляд.       – Нет-нет, всё нормально... – снова его кашель. – Горло болит совсем немного, только когда говорю и глотаю...       Я отлипаю от стены и не спеша подхожу к нему, садясь рядом на скрипучую старую кровать. Оглядываю порванные обои и поцарапанные стены, словно я здесь в первый раз, затем запрокидываю голову назад и смотрю на потолок, на котором еле-еле висела старая антикварная люстра, уже покрывшаяся пылью по причине того, что настолько хрупкая вещь упадёт, если прикоснуться к ней. Сам же потолок такой же, как и стены, как будто полуразваленный. Я слышу, как Никита делает ещё несколько больших глотков чая, и я снова смотрю на него. Он с прикрытыми, как будто заплаканными глазами, весь красный, с дрожащими пальцами, и тихо кашляющий в обе ладони, прикрывающими его рот. Такой нежный и такой слабый, жалкий и почти что беспомощный.       Я хочу его насладить.       Я поднимаюсь и подхожу к Никите так, чтобы стоять прямо перед ним. Он поднимает на меня взгляд красных опухших глаз, я слышу, как он сдерживает приступ кашля. Я, не стесняясь, легонько подталкиваю его за плечо назад, и он уже лежит на кровати животом кверху. Я нависаю над ним, одной рукой к чертям подальше отбрасывая одеяло, окутывающее его тело. Никита тяжело дышит, я слышу, как бьётся его сердце где-то там, в клетке рёбер. Я задираю его толстую меховую кофту с длинным рукавом, обнажая его туловище. Он такой бледный, дрожит под моими руками, даже пытается задёрнуть кофту обратно.       – Ч-что ты делаешь...       – Раз уж тебе больно говорить, то лучше замолчи.       Он жалобно хныкает, когда я прикасаюсь к его плоскому животу одним пальцем, ногтем проводя вниз. Затем я стягиваю с Никиты его спортивки, и так же отбрасываю их к чертям подальше. Наконец, вслед за ними идёт нижнее бельё...       Я максимально осторожно прикасаюсь к члену Никиты, вожу по нему пальцами, затем обхватываю ладонью и начинаю банальнейшие движения "вверх-вниз", однако выполняю я их со всей своей нежностью. Никита сначала несколько раз кашляет, а затем тихо стонет. К своему удивлению я замечаю, что уже после нескольких моих движений его организм уже возбуждён. При болезнях, вроде как, возникает импотенция, или просто Никита настолько чувствительный к прикосновениям?       – Артём, пожалуйста...       Его шёпот заставляет меня ухмыльнуться.       – Что?       – П-продолжай, прошу...       Смущённый взгляд словно с надеждой смотрит на меня, и я не могу отказать своему лучшему другу. Я отстраняюсь, снимаю с себя толстовку, затем штаны и трусы, и уже чувствую, что я достаточно заведён. Подхожу к тумбочке около кровати, оттуда достаю уже давно купленные на всякий случай презерватив и тюбик смазки, возвращаюсь к Никите вновь, развожу его стройные бёдра в стороны, как будто это питерские мосты, и затем открываю презерватив и надеваю на свой член. Никита послушно наблюдает, не смеет делать какие-либо лишние движения, изредка кашляет, и дрожит то ли от холода, то ли от смущения.       Я открываю тюбик смазки, выдавливаю немного на средний и указательный палец, смазываю тугое колечко мышц Никиты. Он снова тихо стонет, и пытается как будто уйти от прикосновения, однако всё равно мне удаётся его смазать. Теперь уже я готов, и, придерживая Никиту за бедро одной рукой, другой направляя свой член, вставляю внутрь его дырочки. Он хрипло стонет, и как будто даже плачет, однако позволяет мне начать медленные возвратно-поступательные движения. На меня словно обваливается ледяная глыба, потому что я чувствую физический холод на спине, но мне чертовски хорошо и даже жарко. Я наконец вставляю полностью, Никита морщится, пытается как-то скрыть своё лицо, хрипло кашляет, иногда делая перерывы на стоны. Я продолжаю трахать его, но с такой блядской осторожностью и нежностью, что как будто бы я – не я. Наконец, усмехаясь, я вхожу в темп и начинаю чувствовать так называемый "ритм". Никита изредка дёргается, извивается подо мной, однако его член в таком же стоячем положении, как и был незадолго до этого. Нет, Никита совсем ничего не говорит, в смысле, внятного и адресованного мне. Меня это забавляет, я чувствую, как мой пах горит, и что как можно скорее я хочу получить оргазм. Я продолжаю движения, держу бёдра Никиты крепче, немного ускоряясь и уже посвободнее, менее... Нежно, что ли? Хотя хочу проявить максимальную заботу, которую я могу дать.       Трахаю его уже быстро, потому что сам хочу быстрой разрядки, да и вряд ли Никита чувствует такой же кайф, который ощущаю я. В конце концов, когда болит горло, вообще сложно чувствовать себя нормально, но его хриплые, приглушённые и протяжные стоны для меня лично об очень многом говорят.       – Артём, я сейчас кончу, пожалуйста...       По всей комнате раздаются только наши грязные тихие стоны и эти хлопающие звуки, когда на скоростях мои бёдра соприкасаются с бёдрами Никиты.       Он скудно кончает на свой бледный живот с протяжным мягким стоном, похожим на хныканье, и эта картина меня заводит настолько, что я кончаю вслед за ним, однако в презерватив. Несколько секунд сладкого оргазма словно бьют по мне, я почти дрожу. Пытаюсь отдышаться и смотрю на Никиту. Его голова повёрнутая вбок, словно он не хочет, чтобы я смотрел. Его лицо всё ещё красное, его тельце дрожит, когда он кашляет.       – Твой чай, наверное, уже остыл.       Я холодно усмехаюсь.       – Я зарежу тебя... – хрипло шепчет Никита, прокашливаясь, и мягко улыбаясь. – Я клянусь, убью тебя, как только выздоровею.       – Буду с нетерпением ждать.       Я наклоняюсь к нему и целую в губы, и мне похуй, заразит он меня, заболею ли я, и похуй на всё, что будет дальше.