Однажды укушенная змеёй и верёвки боится

Вот как всё закончилось… Солёные земли стали просторным стеклянным ландшафтом, заключающим в себе образ каждого павшего воина Горного дозора в отдельности. Они как грубые мазки иноземного художника, по виду — будто яркие пятна на белом холсте, а на алую краску тут не поскупились, — но этим воинам суждено было стать лишь отсветами бронзового зеркала, в котором исчезала сначала их душа, потом всё тело: сперва одетое, затем нагое, а под конец остался лишь пепел от плоти, истлевшей в братском костре. Клубы дыма лениво колыхались в воздухе. Чжунли со сдержанным сожалением окинул полосу костров долгим взглядом. Победители, все как один, вздохнули с облегчением, ведь их враги встретили такую смерть, какую заслужили. Но пройдёт ещё немного времени, прежде чем последний из защитников Горного дозора обратиться в прах. В послеполуденный час поле битвы настиг непереносимый холод, и, если Чжунли позволит хоть одному врагу дожить до следующего дня, их мучения от ран станут сильнее: отрубленные конечности почернеют, доспехи врежутся в раскрытую и окровавленную плоть, причиняя ужасающую боль, что даже смерть покажется им желанной и светлой, как утренние поцелуи любимых. Веками прощупывая струны смертного мира, Чжунли всегда считал своё решение отдать всех огню воплощённой добродетелью. Ему не раз приходилось видеть последствия войны богов. Всё, что они оставят после себя, будут лишь омерзительными, первобытными, удушающими миазмами проклятой плоти, ужаса и смерти. С этой скверной Чжунли и самому приходилось справляться, усилием воли загоняя её подальше. Но разрастающаяся боль всё более осязаема, она заползала под его кожу, смешиваясь с запахом смертного тела и лёгким дымом бессмертного духа. — Разве есть на свете большее горе, чем смерть? — бог едва взглянул на юного адепта, тихо подошедшего сзади. — Я мог бы сохранить им жизнь. Думаешь, они отказались бы от такой возможности? Тунцюэ напрягся, не зная, как следует отвечать на такой вопрос. Мог ли он, будучи новорожденным адептом, что-то возразить против решения повелителя? Тунцюэ считал, что не способен понять взгляд простирающийся намного дальше, чем его собственный. Он как ребенок, который бродил себе по родной деревушке и забавлялся у реки, а его схватили и утянули туда, где нет места детским забавам. Лицо у него было бледное и напряженное, он ещё даже не пришёл в себя после первой пролитой крови. В итоге, уважительно поклонившись и сделав несколько шагов назад, Тунцюэ ответил: — Главнокомандующий жертвует собой, и готов пойти на всё ради своей страны и народа. Он никогда не принимает неверных решений! — Довольно сладких речей! — слова молодого адепта ударили в сердце Чжунли, как тяжёлый, гневный взгляд выпученных глаз животного. Его сокрушала слабость других в том, что только он осмеливался быть себе обвинителем. — Я не один из тех, кому можно пожары устраивать, когда простому народу и лампы зажечь нельзя! Бог гневно повернулся, взглянув в испуганное лицо молодого адепта, но тут же смягчился, положив руку себе на грудь. Он сосредоточенно замер, его веки медленно опустились. Однажды, когда в одиночестве Чжунли терзался схожими размышлениями о том, как вершить судьбу народов низвергнутых богов, к нему подошла Гуйчжун и он обо всём ей рассказал. Его мудрая правительница мягко улыбнулась, её слова прозвучали для него словно весенний ветерок: «Отпустить дракона просто, а вот поймать его снова и приручить сложно». После долгого молчания Чжунли с трудом выдохнул и со взмахом руки спросил адепта: — Что хотел доложить? Тунцюэ почтительно ответил: — Я случайно стал свидетелем, как леди Ху вызвала к себе лекарей, поэтому посчитал нужным вам об этом доложить. — Моя супруга…? Лекари обходили палатки генералов в обычном порядке, без должных приказов и объяснений, но это… Чжунли крепко сжал в кулак обе руки и с мрачным видом глянул мимо адепта, как сквозь сон слыша его голос, без сил распознать хоть одного слово. Он уже заранее готовился к худшему, поэтому стремительным шагом направился к расположению войск и свиты княжества Уван. Своим внезапным появлением он всполошил несколько стражников, стоявших на посту рядом с палаткой леди Ху, и теперь они испуганно таращились на своего главнокомандующего. Но Чжунли, не сказав им ни слова, прошёл внутрь. В палатке слышался сильный аромат благовоний, встречающийся только на высокогорьях, которые рекомендуют лекари для успокоения духа и расслабления перед сном. — Что случилось, любовь моя? Мне сообщили, что ты вызывала к себе лекарей… — начал мужчина сразу у порога. Его голос был ровным, хотя ему хотелось стенать из-за беспокойства за любимую, что однажды он не сможет предвидеть беды и защитить её перед лицом опасности. Леди Ху моментально поднялась со скамьи, на которой сидела возле ложа, сокрытого за полупрозрачным белым пологом. Она взволнованно смотрела на Чжунли, пока он приближался к ней, по лицу супруга догадываясь о том, что ей не уйти от объяснений. — Со мной всё в порядке. Чжунли осмотрел жену внимательным и нежным взглядом: — Да, как я вижу, ты не ранена… — мужчина вздыхает с заметным облегчением, отпустив тревогу за жизнь любимой от сердца. Он, кажется, немного успокаивается — но лишь на мгновение, пока не замечает незнакомца за пологом. Лицо Чжунли немедленно каменеет, а голос приобретает холодные нотки, словно в нём и не было живых эмоций несколько секунд назад: — Кого ты прячешь от меня на своём ложе? Леди Ху стало не по себе от его тона, и она едва так не побледнела, что при свете фонаря её личико не стало напоминать маску из слоновой кости. Никогда прежде супруг так не говорил с ней подобным тоном, это стало для неё потрясением. Ведь за всё время, что они знают друг друга у них не было ни одной серьёзной ссоры. Но она всё же подняла на Чжунли глаза, взывая к своему упрямству, которым славился весь клан Ху, чтобы выдержать этот тяжёлый разговор. — Когда он пришёл в себя, после того как его осмотрели лекари, то представился именем Байчжу, учеником деревенского лекаря Бяня Цюэ, хорошо известного в Долине Чэньюй своим талантом, — леди Ху кинула взгляд на спящего юношу. — За сто тысяч ли от родимого края, преисполняясь тоски, он отправился в нашу славную столицу, чтобы продолжить своё обучение у Ху Цы, государственного лекаря из Службы врачеваний и троюродного дяди моего отца, но был пленён почти у самой границы… — И ты в это поверила, любовь моя? — возразил Чжунли. — Не просто так мы избавляемся от тел и от живых, запятнанных скверной… Если мы проявим слабость, то они не просто убьют кого-нибудь, а появится целая группа инакомыслящих способная пойти против нас. Именно поэтому ещё ни один осквернённый не ступал на землю Гуйли. — Байчжу не осквернён! Он ранен и слегка болен, — леди Ху теряла терпение. — Я не настолько наивна, чтобы не удостовериться в этом самостоятельно. — Девушка не испугалась, ни поразилась суровым словам супруга. Она любила его, но вдруг посмотрела другими глазами. — Он всего лишь несчастная душа, едва не обращённая в рабство слугами Гунгуна в Горном дозоре. Выслушав супругу, Чжунли молча отодвинул полог, чтобы самому рассмотреть этого несчастного юношу. Увидев белоснежное, как чистый нефрит, лицо больного, непонятно почему, его сердце откликнулось тревожным ударом. Он ощутил себя странно: мужчина не видел скверны в теле ученика лекаря, но ему очень не хотелось отводить от него взора, будто он попал под воздействие чар. Чжунли крепко сжал рукой край белоснежного полога и зубами прикусил нижнюю губу. Пребывая в сильном замешательстве, ему казалось, что он что-то потеряет важное, если уступит супруге и позволит милосердию проникнуть в своё сердце — и оно уйдёт, не вернётся. Но, может быть, она права? Может быть, его собственные сомнения правдивы, и он должен искать лекарство от скверны и пытаться всех спасти, а не при малейшем намёке уничтожать всё под корень. Однако если он падёт из-за одного ложно помилованного человека?.. Чжунли содрогнулся при мысли о катастрофе, которая может последовать за этим. Другие боги не будут сидеть сложа руки и не допустят у себя под боком разлагающуюся землю или вовсе узурпируют власть над Долиной Гуйли. А если даже Небесный порядок втянется во всё это? Тогда может быть уничтожено и всё царство, которое он и другие адепты строили. — Я должен обдумать, как с ним поступить — только ответил Чжунли и вышел из палатки.