Танец фиалки

      Следующие несколько дней Марсель исправно приходил к омеге после обеда, заставая его с каждым визитом всё в более благодушном состоянии духа, однако далее за ним увязался Легран, которому ну очень хотелось увидеть Энтони, особенно из-за его слов и мнения об альфе. Потому утром, почти в обед, тот явился к младшему брату и застал его в мастерской. Марсель сидел за рабочим столом, освещённый лампами, включёнными ещё глубокой ночью, вокруг, даже на полу, лежали десятки набросков, а сам творец медленно высвобождал из глины первый, почти уродливый макет будущей статуи. Это был мальчик, сидящий на перилах, а рядом лежали пуанты. Казалось даже, что он толком не похож на Энтони, но Марсель об этом почти не думал.       Он был весь погружён в процесс, медленно обводя пальцами красно-коричневую глину, скрывающую проволочный каркас. Кажется, именно в эти минуты бету можно было назвать по-настоящему счастливым: он не задумывался о мирских заботах, не пытался понять Энтони, не пытался его спасти, а отдавал всего себя маленькой, теплящейся идее, которой должен был подарить жизнь, даже если мимолётную. Да, действительно мимолётную. Расслабленное, нежное лицо Марселя вдруг исказилось — и он смял макет, не побоявшись пораниться о проволоку. На его руке действительно осталась крохотная рубиновая царапинка. — Нет… это всё не то, — вздохнул он, не замечая брата периферическим зрением.       Потому бета даже вздрогнул, услышав голос Леграна, альфа говорил с нежной усмешкой: — Ты выглядел так умиротворённо… пока не испортил статуэтку. — Это — макет, — поправил Марсель, оборачиваясь и смотря на брата.       Альфа улыбался, с некоторым проникновением и блаженством смотря на младшего, любимого брата, с лица которого ещё не сошли поцелуи счастья, будь то слабая улыбка или лёгкий блеск в глазах цвета сиреневой, предрассветной грозы. Легран даже прошёл ближе, с необъяснимым удовольствием наблюдая за братом, на мгновение пересекаясь с его удивлённым, немного отрешённым взглядом. — Когда ты работаешь, то сразу такой счастливый, — сказал он. — А как только рядом Эни, так ты сразу загоняешься. — С чего это? — Он на тебя давит. — Не неси чепуху, — отмахнулся Марсель, вставая из-за стола и отходя от него, вымывая руки в раковине чуть левее.       Тщательно вытерев их полотенцем, бета принялся собирать наброски. Некоторые были безнадёжно испорчены глиной, но Марсель всё равно не стал их выбрасывать, а лишь вздохнул, кротко разглядывая Энтони, украшающего своим присутствием чистый лист бумаги. — Ты что-то хотел? — спросил бета, взглянув на брата. — Хочу проведать Эни вместе с тобой, а то он совсем тебя загрызёт. — Ты слишком строг к нему. Вот поэтому он тебя и не любит! — Я? Строг? — Легран засмеялся. — Да ты влюбился, смотрю. — Не вижу связи, — сказал Марсель, складывая чистые наброски в папку и убирая в стол, а испачканные оставил высыхать.       Кажется, бледные красно-коричневые пятна даже украшали рисунки, придавая им мирской, обыденной живости. Покачав головой, Марсель ненадолго прикрыл глаза. Он не понимал, почему мир прочно ассоциируется у него с грязью и красным, но эта связь не покидала его мысли, заставляя задумываться, что общество лишь портит возвышенные, изящные таланты тех, кого награждают ими и низвергают в этот странный мир, будто повелевая принести очищение души. Только есть ли в этом мире душа? Или её нити уже порваны и возможности придать им целостность больше нет?       Окончательно очнувшись, задумавшись, Марсель тяжело взглянул на брата, будто бы надеясь, что тот поймёт, хотя и не слышал ни слова подобного размышления. Отведя взгляд от его лица и не созерцая больше сосредоточенное, чуть размягчённое лаской выражение, бета посмотрел на смятый макет. Покорёженный ком глины и проволоки, бывший ранее изящным силуэтом, вызывал смутное ощущение тревоги, будто то были настоящие кости и плоть, внезапно смятые чьим-то ужасным проявлением неосознанного насилия. — У тебя появилась идея, верно? — предположил Легран, проходя ближе и тоже рассматривая испорченный макет. — Нет, только… какое-то осознание, — разочарованно ответил Марсель.       Сказав это, он тяжело сглотнул, а сиреневые, мерцающие глаза увлажнились слезами, словно бы от собственных слов стало физически больно. Устало привалившись боком к столу, маленький, разбитый творец обнял себя руками, смотря на массу глиняной плоти и проволочных костей. Никуда уже не хотелось, ни на что не было сил. Взглянув на брата, Марсель слабо пожал плечами, говоря: — Я так устал на самом деле, хотя сплю более обычного. — Ты беспокоишься об Энтони и пытаешься заставить себя… э, работать? — Легран прошёл ближе, щёлкая бету по подбородку. — Дай себе уже отдохнуть, а не загоняйся из-за проблем этого ребёнка.       Марсель только головой дёрнул. — Вот поэтому он тебя и не любит, — сказал он. — Я вас защищаю друг от друга. Эни может думать обо мне всё, что ему хочется. Это его право.       Легран пожал плечами, взял брата за руку и слегка потянул на себя, заставляя отстраниться от стола. — Пойдём обедать, — велел он. — Нет, сейчас я поеду к Энтони, — отказался Марсель, вставая прямо и собираясь уже уйти, но брат почему-то не отпускал. — Ты завтракал? — Нет... — А ужинал?       Бета не ответил, задумчиво хмурясь и действительно пытаясь вспомнить, а ужинал ли он. Недовольно фыркнувший желудок ясно дал понять, что тот действительно не ел со вчерашнего дня. Прижимая ладонь к животу, Марсель поморщился, понимая, что его раскрыли. — Эни на тебя плохо влияет, — вздохнул Легран, почти насильно ведя брата из мастерской, но не в холл, а на кухню. — Вот если бы меня не было, то помер бы ты от голода, гастрита или чего ещё. Что там ещё появляется при таком образе жизни? — Вот не было бы меня, так был бы ты раз в десять богаче, — хмыкнул бета, поглядывая на брата и слабо улыбаясь. — Не неси чепуху, — фыркнул тот, потом остановился и лукаво взглянул на Марселя. — Да тебе внимания хочется, сучонок. По твоему наглому лицу вижу, что тебе нравится, когда я прихожу, и начинается: Марсель, поешь! Марсель, отдохни! Марсель, ты не поранился?       Бета засмеялся, смотря на старшего брата, и высвободил запястье, неспешно идя рядом. Руки он сложил за спиной и удовлетворённо выдохнул, говоря: — Ты не совсем прав, но мне определённо нравится ощущать, что я кому-то ещё нужен как человек, а не как творец и гений. — Ты сама скромность, мой маленький гений. — Легран засмеялся и открыл дверь в кухню.       Юноша, занимающийся приготовлением позднего обеда даже вздрогнул, не ожидая, что Марсель придёт столь рано. Увидев бету, он спешно вытер руки о фартук и обернулся к нему, спрашивая, что случилось. — Всё хорошо, просто решил поесть перед отъездом, — объяснил тот, многозначительно глянув на Леграна, который отсутствующе смотрел в сторону. — Ничего не готово, — виновато сказал повар и едва сдержался, чтобы не развести руками.       Альфа с лёгким недовольством взглянул на мальчика, нервно сжимающего фартук. Расслабленный взгляд железных глаз, текучий и непостоянный, навевал необъяснимое чувство тревоги, хотя все привыкли к смешливому, лёгкому поведению Леграна. Это изменилось. Всё изменялось. Как поправлялся Энтони, как Марсель приходил к разгадке своей идеи — так и всё вокруг них обретало новую плоть, новые кости и новый, белый, как первый снег, характер, быстро сменяющий свои черты под давлением новых слов. — Не нервируй человека, — попросил бета, касаясь запястья брата. — Я не распорядился вовремя, так что поем позже. Сам виноват.       Легран нахмурился сильнее, но согласился и чуть кивнул, а после мягко извинился. Братья покинули кухню, идя всё же в холл. Марсель нашёл это забавным, потому ласкучая, растерянная улыбка не покидала его до тех пор, пока они не покинули коридор. — Твой повар такой милый, когда волнуется. Я его напугал, а он побледнел. Настоящий омега, — усмехнулся Легран. — Смотрю, у тебя плохое настроение. — Нет, с чего бы… Выгляжу я слегка мерзотно, когда так делаю, зато сразу видно, что за душой у мальчика, — вновь ухмыльнулся альфа. — И всё же работали эти мальчики раньше в борделе. — Вот покоя тебе это не даёт, — вздохнул Марсель, стоя перед зеркалом в прихожей и поправляя русую чёлку. — Какая тебе разница? Они нормальные люди. — В том и дело, что они нормальные люди, но узнай кто, что они такие, то многие их уволят. Это несколько разочаровывает, — сказал альфа, наблюдая за братом. — Не поговоришь со мной о бренности мира? Или только Энтони этого достоин?       Марсель удивлённо взглянул на Леграна, улавливая его немного ревнивый, прохладный взгляд, и задержался у входной двери, хотя собирался выйти: — О чём это ты? — Действительно не догадываешься? — Альфа, наоборот, дверь открыл, взглядом показывая, чтобы брат вышел.       Стоило покинуть дом, как усталое обеденное солнце совсем скрылось за тучи, позволяя зябким движениям ветра подхватить под руки, подтолкнуть под вал прохлады, с головой окатывающей мурашками и дрожью. Марсель повёл плечами, глядя на тёмную, мясистую зелень, прижимающую к себе листья, будто предчувствуя бурю и терзания. — Возьмёшь куртку? — спросил Легран, но бета отказался слабым кивком. — Так о чём ты? Что за нотация? — спросил он, обнимая себя одной рукой и идя к машине, вокруг которой уже бродил водитель. — Ты иногда поражаешь меня своей твердолобостью, — разочарованно бросил альфа и пояснил: — Болтаешь со своим Эни целыми днями, а я стал плохим собеседником! — Да ты ревнуешь, — засмеялся Марсель. — Настоящий альфа.       Бета продолжил смеяться, хотя Леграну было совершенно несмешно, и он с глухой обидой смотрел на брата. Всегда ведь альфа был тем, кто безоговорочно понимал Марселя, кто был посвящён в тайны его талантов и творений, но теперь всё изменилось: появился Энтони. Игра постепенно приняла совершенно иные виды, показывающие, что место занято, что альфа больше не нужен. — Вот почему ты не любишь Энтони, — продолжил смеяться Марсель. — Не смейся, подавишься, — фыркнул тот, открывая заднюю дверь машины, чтобы бета сел. — Да как тут не смеяться. Мой брат, гордец и себялюбец, почувствовал ревность, — последний продолжал веселиться, удобно устраиваясь в автомобиле.       Легран вновь фыркнул, закрывая дверь со своей стороны и кивая водителю, что можно ехать. Сидя на почтительно-обиженном расстоянии от Марселя, он закатил глаза и вовсе отвернулся, показывая себя ущемлённым так сильно, как лишь мог. Бета даже разжалобился быстрее обычного и пододвинулся к брату, пихая его локтем в бок. — Эй, себялюбец, не плачь только, — усмехнулся он, стараясь поймать взгляд цвета блаженной звезды. — Марс, отстань, мы едем к Эни, наобнимаешься с ним. — Всё, обиделся, — вздохнул Марсель и отвернулся, слабо хмурясь.       Он не видел, что Легран улыбается, медленно успокаиваясь, потому сам, наоборот, накручивал себя всё больше. Бета вдруг осознал, как много брат тратит на него времени, которое мог бы потратить на себя, на свои дела, на свои желания, а не на заботу о младшем брате, который забывает о том, что есть физические желания, которого преследуют навязчивые идеи и духовные влюблённости. Согнувшись, Марсель подпёр кулаком подбородок и посмотрел себе под ноги, медленно поводя по чистому автомобильному коврику носком бархатного кеда и оставляя крошечные песчинки.       Он даже испугался, когда Легран опустил ему на голову большую, жаркую ладонь, быстро встрёпывая русые пряди, хотя они и так были лишены укладки. Хмуро расчёсывая волосы пальцами, Марсель оттолкнул его руку. — Не загоняйся, маленький гений, — хмыкнул альфа и подмигнул юноше.       Взглянув на брата и быстро проводя пальцами под увлажнившимися, утренними глазами, Марсель ощутил себя ещё хуже, ещё тоньше, как самый обычный человек, которому нет дела до чужого страдания. И зная, что сейчас Легран как-то глупо (а может, и вполне смешно) пошутит, хотя ему совсем не хочется этого делать, бета чуть не разрыдался прямо в машине, ощутив себя так плохо и гадко, что стало вновь физически больно. — Ну, Марс, — вздохнул альфа и даже слабо выругался, складывая руки на коленях. — Что мне с тобой делать теперь? Эни тебя увидит зарёванного — и вздёрнет меня на карнизе возле своей кровати, а трупом будет гордиться. — А вот… а вот не надо было, — заворчал Марсель, морщась и шмыгая носом. — Я… я не знаю, что сказать.       Бета отвернулся, стараясь остаться наедине со своими мыслями, чтобы успокоить их и привести в порядок, но они больше не слушались его, а сбивались в холодный, тяжёлый ком, нестерпимо давящий на сердце. Ничего не хотелось, может только сбежать к Энтони, где бы уже тот обременил новым грузом размышлений, который затмил бы то, что сейчас разрывало голову. Однако машина попала в пробку, пасмурный день нахлынул на лобовое стекло мелким дождём и складками ветра, выстилающего дорожку пред грозой.       Казалось бы, что путь не должен был занять слишком много времени, но обстоятельства сложились иначе, а на ровном месте случилась авария, вызвавшая пробку. Марсель, раньше интересовавшийся таким действом, внезапно не проявил даже волнения за жизни участников ДТП, а просто продолжил смотреть в окно, отрешённо хмуря брови, будто бы сдерживая боль от мягкого взрыва нервных окончаний. — Легран, ты любишь грозу? — тихо спросил бета. — Нет, не люблю, — ответил тот, попросил у водителя зонтик и вышел из машины, а Марселя позвал с собой.       Оказавшись под зонтом, братья вышли на тротуар, под шумящие, бурные кроны чернильных деревьев и неспешно пошли к клинике, не боясь ни дождя, ни приближающейся грозы. Они оба молчали, а Марсель был в настолько в растрёпанных чувствах, что даже не смотрел по сторонам, хотя последнее время его крайне ярко привлекали грозовые пейзажи. — Марсель, ты теперь действительно будешь париться из-за этого? — спросил альфа, стараясь добиться хоть чего-нибудь более осознанного, чем ходьба прямо по свежим лужам, взирающим на угольно-мглистое небо.       Бета всё же посмотрел на брата, но спустя лишь несколько секунд, а потом остановился. Плеча в бежевой хлопковой рубашке коснулся сонный, убаюканный ветром дождь. — Ты не устал жить для меня? Разве тебе не пора найти себе омегу, не пора заняться карьерой, не пора… так много? — вместо ответа спросил юноша. — Я живу для себя, просто ты этого не понимаешь. — Как я могу? — Ты гений, Марс, но твои дети — мрамор. — Не понимаю! — воскликнул Марсель.       А Легран лишь засмеялся, расслабился, взял брата под руку и повёл его дальше по тротуару, хотя бета сопротивлялся, немного шипел и никак не хотел уходить, не получив объяснений. Однако ему пришлось сдаться. Альфа напомнил, куда они идут, и Марсель замолчал, послушно шагая рядом и надеясь, что хотя бы Энтони сможет дать ответ на вопрос.       Только и этого не случилось. Стоило зайти в палату к омеге, как он тут же взглянул на Леграна, словно бы беты тут вообще не было. Взгляд карих, каштановых глаз остекленел и ожесточился, а сам омега тяжело приподнялся сначала на локтях, а потом и вовсе сел, смотря на альфу настолько пронзительно, что у того мурашки пошли. — А ты мне очень рад, — усмехнулся Легран, проходя ближе к койке. — Определённо. Настолько рад, что лучше вам уйти. — Раньше тебя устраивало моё присутствие, милый мальчик. — Раньше я не думал, каков вы на самом деле, — ответил Энтони и наконец-то посмотрел на Марселя, но так осуждающе, что тот невольно попятился.       Прижавшись спиной к двери, бета вдруг почувствовал себя так плохо, как не чувствовал ещё сегодня, хотя казалось, что хуже быть не может. Не сдержавшись, он обнял себя руками и тихо сполз на пол, смотря, как озлобленно, не допуская движения воздуха между собой, стоят два таких близких ему человека. — Вы… пытаетесь поделить меня? — растерянно спросил Марсель. — Вы мне толком и не нужны, — раздражённо бросил Энтони.       Бета тогда опустил руки на пол, лишь ладонями ощущая, как холодна плитка, как гладка и как чисто вымыта. Он всё это ощущал так чётко, пусть и казалось, что мир внезапно разгладился, растеряв эту чёткость. Марсель даже не понял, что альфа вернулся к нему, что заставил встать, держа за плечи. Медленно облизывая пересохшие, нежные губы, бета растерянно опустил глаза в пол. Он не слышал, как вновь переругиваются Легран и Энтони, как их голоса приобретают всю большую раздражённость и злобу.       Он не слышал, а если бы и мог, то всё равно бы не понял причины того, что сейчас возрастает вокруг. Это неожиданное столкновение стало импульсом к болезненному, внезапному откровению. Происходящее, кажется, всё больше лишалось логики, или же это сам Марсель больше не понимал его законов, таких запутанных, что они лишь стягивали леской чуткое сердце заплутавшего творца. Сердце тоже лишилось точек опоры — и обрушилось. — Энтони, я… я прошу прощения, — едва слышно сказал Марсель и покинул палату.       Он буквально растворился в нежном, бархатном воздухе, оставив после себя пелену запаха фиалок, мгновенно укрывших всю комнату, да так плотно, что воздух казался розоватым. Легран вышел следом, поймал брата за руку, остановил его. И он что-то говорил, а бета его совсем не слышал. Пахло мятой, бурно оттенённой жасмином, пахло волнением и любовью. Любовь же пахла ветивером. — Пойдём домой, — с жалкой нежностью попросил Марсель.       И они пошли домой. Не было грозы. Закончилась пробка. Водитель подвёл машину практически к ступенькам клиники. Марсель почти невесомо оказался на заднем сиденье, а затем, словно неожиданно, очутился дома. Ему не хотелось разговаривать с Леграном, хотя тот настойчиво предлагал себя в качестве жилетки для истерики, но бете не хотелось плакать, хотя чувствовалось, что глаза слезятся. Только вот почему?       Почти неосознанно попросив Леграна уйти в комнату или вовсе покинуть дом, Марсель ушёл в свою мастерскую, а там сел за стол, старый кусок глины замочил в воде, а новый вытащил и стал постепенно разминать. Складывались в голове образы, складывались, но разбивались. Наконец-то главным героем идеи стал не Энтони, а кто-то другой. Бета не знал кто это, даже об этом не думал, а лишь медленно растил из плоти-глины и проволоки-костей того человека, у которого сиреневые, то ли нежные, то ли страстно сверкающие глаза, у которого русые пышные волосы, у которого растерянное, слабое лицо.       Этот человек сидел на бортике фонтана, кажется, очень длинного, хотя от него был только бортик. И этот человек был очень уродлив, потому что вырос под торопливой рукой неумелого, невнимательного родителя. Однако Марселю он казался ещё более некрасивым, чем был, хотя эта самая мерзость и гадость бету очень привлекали. Непропорциональные руки и ноги, слишком большая голова, слишком вытянутые черты лица. Марсель знал, что они куда более аккуратны и приятны, что тело слажено хорошо и точно, будто выверено неизвестными инструментами, но уродливый человечек на бортике фонтана так успокаивал.       Хотелось положить голову на стол — и Марсель это сделал, хотя и руки, и вся рабочая поверхность были в глине, а она пачкала ровную кожу и податливые, шелковистые волосы. И кажется, что вновь Марселю снился какой-то сон, но вот какой? Он этого совершенно не понимал, когда просыпался на мгновение от усталого раската грома, когда просыпался от звонков. Сон навсегда остался в переулках на окраине памяти, как остался уродливый человечек на бортике фонтана. Он улыбался, хотя черты лица были не слишком правильно намечены и плохо вылеплены.       Сам же Марсель больше не хотел улыбаться — и его вновь преследовал мальчик на перилах, отложивший свои пуанты. Он тоже кого-то ждал.