Цикл "Идеальный мир": Хорошая девочка

      За 8 лет до победы над Плутарком.       Их встречи стали происходить чаще. Тэсс и сама не заметила, как перестала оправдываться перед собой за то, что заглядывает вечерами в штаб — просто смирилась с этим и каждый свободный вечер в определенное время заваривала две чашки чая. Она знала, дверь будет открыта, а кресло, которое девушка уже привыкла считать своим, плотно придвинутым к рабочему столу. Ее шаль как-то незаметно поселилась в одном из ящиков стола Стокера, правда, иногда Тэссен заставала командира укутанным в нее — он обычно оборачивался платком, словно огромной банданой, и натягивал ткань почти до самого носа. Тэсс, увидев его таким в первый раз, не могла перестать улыбаться и хихикать, столь забавным ей показался лидер Борцов за свободу. Оправдываясь, Стокер говорил, что, если тренируется ближе к вечеру, таким способом не позволяет остыть мышцам на шее, которые вечно перенапрягает. Но то, как он зарывался носом в платок, думая, что девушка не замечает, наводило на мысли, что если это и правда, то только частично.       Тэсс казалось, что за проведенное вместе время она достаточно хорошо узнала своего командира, но он раз за разом удивлял. Однажды вечером она вошла в штаб, ожидая, что ее накроет уютная тишина, нарушаемая лишь клацаньем клавиатуры, однако Тэссен встретила бодрая мелодия, наполненная звуками бас-гитары и легких духовых инструментов, доносящаяся из колонок. А потом она разобрала текст, и ее брови грозно сошлись на переносице: исполнитель совершенно не стеснялся в выражениях, употреблял огромное количества нецензурной лексики и слов, которые для Тэсс совершенно не имели вместе смысла, а в тех случаях, когда смысл фраз улавливался, откровенно издевался над всем подряд. Тэсс было уже хотела попросить выключить этот ужас, но заметила, что хвост Стокера бодро отстукивает ритм песенки, а сам он покачивает головой и подпевает себе под нос, чуть повышая голос на особо витиеватых матерных оборотах. Закутанный в ее нежно-желтую шаль, он смотрелся так уморительно, что она не сдержала улыбки. Стокер, бросив на нее быстрый взгляд, поймал ее за руку и потянул в кресло, жестом прося пока его не тревожить. Когда Тэсс села, он снова погрузился в работу, что-то внимательно высматривая на экране и продолжая подпевать.       Спустя пару треков мелодия вдруг сменилась на знакомую — она часто доносилась из мастерской, когда в ней находились только брат и отец. Правда, Тэсс никогда не слышала слов, потому что мама тут же требовала выключить эту ужасную музыку. А припев следующей песни вызвал у Тэсс ком в горле — он был много лет установлен на звонке телефона ее брата. Она стала вслушиваться, желая понять, что в этой музыке находили ее родные, да и что сейчас в ней находит Стокер. Многое оказалось непонятным — слова были грубые и совершенно простые, но вместе совершенно не связывались в фразы, имеющие смысл. Через пару песен Тэсс поняла, что исполнитель, видимо, использует какой-то специальный, неизвестный ей сленг. Чуть позже она догадалась, что многие песни посвящены разным аспектам мотокросса — спорта, который до войны обожали многие марсиане. Ее брат и отец тоже очень его любили, не пропускали ни одного соревнования и часто ездили смотреть гонки на стадион. Мама на их поездки всегда поджимала губы и, когда за ними закрывалась дверь, внушала Тэсс, чтобы та не связывалась с любителями гонок— те слишком агрессивны и даже опасны. Впрочем, Тэсс с ней была согласна: время от времени после соревнований мужчины возвращались домой с синяками, а иногда даже с несерьезными ранами.       Песни на тему мотокросса сменялись шуточными, высмеивающими быт обычных мышей. Тэсс вроде бы и обидно было слышать открытые издевательства над образом жизни, любовь к которому ей внушала мать, но она поняла, что в глубине души согласна с солистом, который утверждал, что респектабельные будни — это не для таких, как он, и что лучше смерть, чем пресная жизнь, лишенная возможности встретиться с друзьями на стадионе.       Стокер почти допил чай, когда смог отвлечься от монитора. Он вздохнул, потянулся, начал активно закрывать окна, продолжая подпевать. И только тут, матюгнувшись особенно смачно, словно очнулся и, медленно повернув голову к Тэсс, уставился на нее так, будто только сейчас осознал, что она находится тут уже какое-то время. Он посмотрел на почти пустую чашку, снова на Тэсс, а потом его антенны вдруг начали темнеть:       — Уп-с… я… прости, я сейчас выключу! — поспешно затараторил он и принялся еще быстрее сворачивать окна, видимо, пытаясь найти то, в котором был открыт музыкальный проигрыватель.       — Оставь! — рассмеялась Тэсс, накрыв его руку своей, чтобы перестал судорожно клацать по всем подворачивающимся под указатель значкам. — Мне… даже понравилось…       — Понравилось? Вот эта матерщина? — удивленно и недоверчиво переспросил Стокер.       — Ну да, — Тэсс улыбнулась в ответ. — Местами очень забавно и довольно тонко подмечено. Правда, я часть фраз не понимаю, а только догадываюсь об их значении. Что, используется код, который знают только посвященные?       — Типа того! — с готовностью закивал головой Стокер. — Это фанатский околокроссовый сленг. Ты от отца с братом не слышала?       — Нет! Мама бы за такие выражения их в дом не пустила. Возможно, наедине они так и разговаривали. Но не при нас. Однако кое-какие треки я вспомнила, хотя мама запрещала подобное дома. Она обычно во всем слушала отца, но в том, что касается приличий, была непреклонна…       — Твоя мама, насколько я знаю, была весьма недовольна их увлечением, — кивнул Стокер. — Особенно тем, что твои гоняли на выезда.       — Да, была… Но ты откуда знаешь? — удивилась Тэсс. Ее мать никогда не выносила свое недовольство дальше порога их дома.       — Так отец твой рассказывал, — просто ответил Стокер.       — А я и не думала, что вы были настолько близки, чтобы он делился подобным.       Стокер улыбнулся:       — Мы знали друг друга достаточно долго, да и, скажем так, у нас были общие темы для разговора. Я очень уважал твоего отца, как и многие другие. Среди фанатов мотокросса он был легендой. Хотел приобщить к увлечению сына, но мама твоя была уверена, что стадион — не место для ребенка, и он буквально выбивал возможность брать твоего брата с собой на сектор.       — И была права, разве нет? Сколько раз они с отцом потом приходили в синяках и крови!..       На ее искреннее возмущение Стокер внезапно как-то тепло улыбнулся, закинул руки за голову и развалился в кресле:       — Да ладно! Ну, отхватывали иногда по щам…       — Мой брат однажды чуть не разбил себе голову на вашем стадионе! Оступился на лестнице и ударился затылком! Рану тогда даже зашивали!..       — Оступился? — Стокер вдруг развеселился непонятно от чего. Лицо его ожило, а глаза азартно заблестели. — Это они твоей маме так сказали?       — Ну да… а что? — Тэсс насторожилась.       — Чтоб кто-то из нас оступился и так бездарно разбил башку? — фыркнул Стокер. — Ему оторванным сиденьем прилетело…       — Чем? — ахнула Тэсс.       — Сиденьем. Которое в фанатской драке отодрали на стадионе, — весело пояснил Стокер, будто бить друг друга мебелью было для него обыденным развлечением.       — Марс Великий, за что?.. — пораженно спросила Тэсс, впрочем, не ожидая ответа.       — Как за что? За то, что болел за свою команду по кроссу! На наш сектор пробрались фанаты соперника. Пришлось защищать свои цвета!       Тэсс смотрела на Стокера, словно тот был каким-то инопланетянином с крайне низкими интеллектуальными способностями. Он с таким воодушевлением говорил о мордобое, будто в нем был смысл всей его жизни. Но ведь ломать стадион и пытаться убить друг друга тем, что удалось оторвать — это просто дикость какая то!..       — Ты не знала, что ли? Что твой отец был у нас заводящим? — спросил Стокер и уставился на Тэсс, ожидая ответа.       — Кем?       Его брови поползли вверх, и Тэсс подумала, что он сейчас хлопнет себя ладонью по лицу. Кажется, с точки зрения Стокера она не знала о своем отце чего-то очень важного.       — Заводящий. Это тот, кто координирует, что и когда поет фан сектор, поддерживая свою команду. Ну, песни, кричалки… Он начинает, остальные подхватывают.       — Ммм… типа… дирижера?       — Угу, типа. Только применяется лишь голос — палочку бы отобрали при входе на стадион, приняв за оружие. Еще б и в отделение забрали, чтобы повысить статистику по задержаниям опасных хулиганов, — весело фыркнул Стокер. — Поэтому заводящему нужно петь так, чтобы каждый на секторе слышал и мог ровняться. Иначе будет не поддержка команды, а хор младшей группы детского сада на утреннике.       — Вот почему он всегда возвращался охрипшим, — догадалась Тэсс. — Нет, я не знала.       — Ничего себе! Вот твоя мать дает! Дочь даже не знала, кто ее отец! Он почти двадцать лет был заводящим нашей команды. Я ж тебе говорю, его очень уважали в фанатской среде.       — Поэтому, видимо, и били, — фыркнула Тэсс.       — Ну, для нас это тоже была неотъемлемая составляющая околомотокросса, — улыбнулся Стокер. — Но ты не смотри на меня, как на дикаря, мы не всегда дрались только за команду. Бывали поводы и… повесомее.       — Например? — улыбнулась Тэсс уголками губ. После того, как Стокер на полном серьезе рассказывал про драку оторванным креслами непонятно за что, весомым поводом могло оказаться что угодно.       — Иногда приходилось отстаивать уже не свои цвета, а честь нашей расы. — Брови Тэсс удивленно взлетели и, заметив это, Стокер продолжил:       — Крысы. Эти твари иногда пытались пролезть в мотокросс, выставляли команды. Часто их гонщики вели нечестную игру: наших ребят могли подстеречь перед соревнованием и искалечить, да и во время прохождения трассы случалось разное. Внезапные взрывы колес, резкие маневры, вдруг образовавшаяся после проезда крысеныша лужа масла… Сколько наших ребят переломалось! Мы не могли этого так оставить! Тот редкий случай, когда фанаты разных команд объединялись и отлавливали этих ублюдков! — последние слова Стокер процедил сквозь стиснутые зубы, и его голос звенел от ненависти. — Чтобы эти твари передохли! И раньше только и ждали, чтобы нагадить, а сейчас счастливы помогать плутаркийским уебкам! Просто невероятно, как одна раса может порождать и вот таких вот выблядков, и гениальных поэтов!       — Мои отец и брат… тоже дрались с крысами?       — А как же! — в голосе Стокера, кажется, даже послышались нотки гордости. — Лучшие бойцы не могли оставаться в стороне, когда калечили их братьев! Эти сволочи же Винни спортивную карьеру загубили! Суки! — Злобно плюнул Стокер, распаляясь все сильнее. — Ты же знаешь Винни? — Тэсс кивнула — от этого темпераментного молодого бойца сходила с ума половина девушек-механиков. — Он гонял за нашу молодежку, подавал большие надежды. Взял бы чемпионский титул в младшем классе — с ним бы подписала контракт топ-команда высшей лиги. Я был уверен, что его ждет чемпионство, но… в том же чемпионате хорошо выступал один крысеныш. И вот накануне решающей гонки Винни поймали вечером после тренировки за боксами и избили. И ладно бы только избили, ребра бы срослись, да даже ноги… Но эти бляди ему кисти и пальцы перебили! Он восстанавливался долго, но былую скорость так и не вернул, — грустно закончил Стокер, опустив уши. Было видно, что боль, через которую прошел друг, причиняет ему страдания даже годы спустя.       — Он бросил спорт? — шепотом спросила Тэсс, глотая комок. Сострадание сжимало обручем грудь.       — Пришлось. Он больше не показывал былых результатов. Пытался гоняться, но кисти болели после долгой нагрузки на предельных скоростях. Он мог бы остаться тестером в высшей лиге, мог взять несколько титулов в младшем классе… но победы там уже не устроят, если ты был в шаге от элиты мотоспорта… Тогда он завершил карьеру, пришел на сектор и просто стал одним из нас.       — К нам?.. Значит, вы все там и познакомились? На стадионе? Отец, ты, твои бойцы…       — Ну да. Ничего-то ты о своей родне не знала, получается… У нас тут очень много ребят, с которыми мы ходили болеть на стадион. Когда я стал собирать Борцов за свободу, те, кто со мной отстаивали цвета нашей команды, быстро откликнулись на призыв. Когда стало понятно, что на армию надеяться не стоит, что нужно идти и самим отвоевывать Марс, как раз подросло молодое поколение, твой брат в том числе. Винни, кстати, крыс с того случая ненавидит люто, да и вообще всех, кто не нашей расы. Поэтому, как только выяснилось, что они на стороне Плутарка, присоединился к нашей борьбе. Троттл с Модо стали ходить на стадион, когда Винни еще восстанавливался и не мог сам нормально передвигаться. Они помогали ему добраться до сектора, да и на случай драк страховали. Вот так пришли за компанию, но потом втянулись. Правда, когда Троттл завел роман с девушкой из армейских, а те как раз и разгоняли все наши стрелки, весь фанатский мир его чуть в предатели не записал, но он смог как-то деликатно совмещать Карабину и околомотокросс. Хотя один раз все же совпало, что ее подразделение нас охраняло. Это, кажется, был единственный кросс, где мы вели себя просто идеально — брат же попросил, чтоб без инцидентов, а то его девушка в оцеплении… — Стокер, рассказывая, уже улыбался во весь рот. Тэсс, затаив дыхание, ловила каждое его слово. Она была и возмущена, что те, кого она знала, так безрассудно проводили время, и восхищена одновременно. Этот рассказ вдруг показал ей, что за переделами привычного ей мира, полного домашнего уюта, есть совсем другая жизнь — порой прекрасная, полная поддержки, а порой просто ужасная, где отнять мечту могут просто потому, что кто-то стремится к нечестной победе. И многие годы она была совсем близко, хотя Тэсс этого совершенно не замечала.       — Мама считала, что брату с отцом на стадионе делать совершенно нечего, — сказала она. — С синяками отца она смирилась, как мне кажется, но не с синяками брата. По крайней мере, далеко не сразу.       — Нууу… не знаю, — как-то слишком легкомысленно, на взгляд Тэсс, отмахнулся от переживаний ее матери Стокер. — Мне кажется, что когда отец и сын вместе на секторе— это уже не просто семья, это друзья.       — А как же безопасность? Переживания женщины, которая родила этого ребенка? Которая не находит себе места в ожидании возвращения? Вот ты бы повел на стадион собственного сына?       Тэсс была уверена, что поставила своим вопросом Стокера в тупик, он сейчас примерит ситуацию на себя, и согласится с ней, но ее ждал сюрприз:       — Конечно! Более того, водил, хотя жена моя тоже была этим недовольна, — Стокер как-то насмешливо фыркнул на последней фразе, и от этого пренебрежения Тэсс стало не по себе. — Я… знаешь, я никогда не забуду, как впервые взял на кросс собственного ребенка. Как сейчас помню: ему было лет семь, и он уже год как просился со мной, до этого я с ним пересматривал соревнования в записи, как только оказывался дома… посадил его на плечи, чтобы видел лучше, и он всю гонку орал и скакал в полном восторге. Я был весь в синяках от того, что он в порыве эмоций бил меня пятками и дергал за уши и антенны, но… когда он подхватил одну из песен, я был невероятно счастлив! Я ему ее вместо колыбельной пел когда-то, а он, оказывается, запомнил, представляешь?.. Вокруг меня друзья, в гонке лидирует наша команда… и сектор поет, как одно целое… и мы с сыном — часть этого целого… — заканчивая свой рассказ, Стокер смотрел куда-то вглубь себя, а не на Тэссен, и явно погрузился в воспоминания. Вернувшись в свое прошлое, Стокер, очевидно, был совершенно счастлив.       — У тебя… есть сын и жена? — очень тихо спросила Тэсс, стараясь, чтобы ее голос не дрожал. Ей было мерзко от самой себя, но поделать ничего с собой она не могла: чем счастливее становился Стокер, делясь с ней этим воспоминанием, чем больше узнавала она о его близких, тем более холодный и мерзкий комок скручивался у нее в груди. С каждым словом, полным любви, комок будто разрастался и обрастал острыми шипами. И вот перед глазами Тэсс уже был образ счастливой семьи, которая ждет своего отца где-то в безопасном месте…       Но к ее изумлению от заданного вопроса Стокер словно проснулся. Счастье с его лица будто стерли, уши и антенны повисли:       — Были. Теперь больше нет.       — Ох, — только и смогла выдохнуть Тэсс. Внезапно ей стало так больно, будто это у нее была любимая семья, а потом ее не стало.       — Их забрала война, — он стиснул кулаки и шумно вздохнул, будто борясь с болью. — Жена категорически отказалась жить тут, на базе, боялась. Она всегда была трусихой, — Стокер снова пренебрежительно фыркнул. — Не повелся бы на ее истерики, все бы иначе сложилось, — при этих словах его глаза сузились, будто он все еще сердился на покойную супругу. — Я поселил их в одном из гражданских лагерей, думал, побудут пока там, а потом сын подрастет, присоединится ко мне, и жене не останется ничего, как перебраться за ним следом. Сын рвался, конечно, уже тогда со мной, — тут же были друзья, все свои! — но ему было только четырнадцать, и я уговорил его остаться с матерью и немного подождать. Оставлять их одних я не боялся — к тому времени он доказал, что способен за себя постоять — дрался при случае наравне со взрослыми, если на стадионе или около случались разборки. Я знал, что жена с ним будет в безопасности, приставать к ней никто не посмеет, огребет так, что больше не полезет. Но я не учел, что плутаркийцы и их наемники начнут нападать на лагеря… В общем, ее убили на глазах сына. И он… на него это плохо подействовало. В нем зажглась жажда мести. Он настоял, что готов биться за свободу Марса, бросался всегда в самое пекло… Его… я тоже не сберег… он умер у меня на руках…       Последние слова Стокер произнес очень тихо, едва слышно. Тэсс отметила, что о потере супруги он говорил куда более сухо, чем о смерти сына. Да и проскальзывающее в его словах раздражение на действия жены не укрылось от Тэсс — ей не раз приходилось слышать схожий тон от отца по отношению к матери. Но девушка прогнала от себя эти мысли и осторожно накрыла лежащую на столе руку Стокера своей, выражая поддержку. Она объяснила себе, что он просто слишком любил своего ребенка, вот и реагирует так грубо, пытаясь переложить ответственность за его смерть на кого-то другого. Она прекрасно понимала, что значит потерять близкого, хотя и не могла знать, каково тебе, когда погибает любимая женщина и ребенок. Судя по всему, Стокер очень любил их…       — Давно это было? — осторожно спросила она. Нависшая над ними тишина ее пугала.       — Сына не стало год назад, — он переплел свои пальцы с ее и сжал.       — Мне очень жаль, Стокер, — второй рукой Тэсс осторожно погладила его по плечу. — Я… даже не думала, что у тебя мог быть такой взрослый ребенок.       Стокер грустно, но тепло улыбнулся:       — Просто я рано стал отцом, — он поднял на нее взгляд, в котором среди боли снова стало загораться тепло. — Мы поженились, когда мне было семнадцать, а его матери девятнадцать, — кажется, он смутился. — А через три месяца уже сын родился…       — Аууу, — не сдержала восклицания Тэсс.       Стокер заулыбался веселее, поняв, что смутил ее своим признанием:       — Я тогда, конечно, был балбесом. Но раз так вышло… я, разумеется, совершенно не хотел жениться, но настояли родители, чтобы взял на себя ответственность. На деле, конечно, всем создал кучу проблем: и жене, и родне. Благо, нам помогли, я смог отучиться, как и планировал. Отец мой был достаточно состоятельным, чтобы обеспечивать мою семью. Но я и сам понимал, что так не должно быть, поэтому старался учиться. А свободное врем проводил с сыном — в машинки играл, читал про устройство байка. На четвертом курсе я сам утроился стажером в отдел расследований, а к выпуску меня взяли в опергруппу. Родители думали, что я стану врачом-психиатром, а я стал криминалистом, — он улыбнулся.       — Ты — психиатр? — удивилась Тэсс. — Так вот откуда столько литературы на эту тему в твоей книге!       — Ну да! Просто меня больше привлекла смежная область. Расследования, интриги, адреналин от опасности… наша группа занималась в основном поимкой маньяков, сложными случаями. Моей задачей было попытаться понять мотивы, составить психологический портрет преступника и его жертв. Зачастую нам удавалось застать его на месте преступления, самим производить задержание. Я с детства занимался рукопашным боем, но после того, как едва не получил ножом под ребра, мой начальник потребовал, чтобы я освоил самозащиту на более высоком уровне. Сам меня и тренировал… В лечебнице мне было бы слишком… пресно…       — Что, там психи слишком редко отрывают стулья и ими кидаются? — Тэсс не удержалась от того, чтобы поддеть его.       — Не психи, а пациенты! — поправил ее Стокер, улыбаясь. — Психи как раз со мной на стадион ходили, — он расхохотался, правда, в его голосе слышалась дружеская теплота. — Но — да. Мне всегда был нужен риск, чтобы кровь кипела. И сын мой в меня был…       — Ты… так говоришь о нем, — очень тихо произнесла Тэсс, не зная, в какие слова лучше облечь ту степень сочувствия, которую она испытывала.       — Я очень его любил, — так же тихо ответил Стокер. — И очень скучаю. Он был мне другом, союзником. Я научил его ездить на байке, стрелять — просто по банкам, когда это было только развлечением! — драться… Сбегать на стадион, когда его мать не хотела нас отпускать, — усмехнулся он.       — Тебе не кажется, что брать ребенка туда, где кидаются тяжелыми предметами — это… — она замялась, боясь обидеть.       — Безответственно? — Стокер без труда угадал ее мысли. — Моя супруга так и говорила. Мол, ращу себе приятеля. Отец и муж должен быть серьезнее и ответственнее.       — А разве не так? — удивилась Тэссен. — Ведь отношения — это серьезно. Если вступил в брак, то должен заботиться о ребенке, о своей второй половине. Не давать ей повода волноваться, разве нет?.. Я помню, как мама себе места не находила, когда уезжал брат.       — А как же право делать то, что нравится, Тэсс? Сначала ты перестаешь слушать музыку, потому что в ней мат. Потом перестаешь гонять на выезда. Потом на стадион ходить, с друзьями встречаться. Когда мы с женой познакомились, я уже давно был таким, я не скрывал, каков я. Но после свадьбы я стал чувствовать, будто меня пытаются лишить чего-то важного, понимаешь?.. У меня часто возникало ощущение, что в ее голове возник некий образ, и она подгоняет меня под того, кого сама себе придумала. Но как же право быть собой и быть свободным? Быть тем, кто ты есть? Кем себя чувствуешь? — прищурился Стокер.       — Кем? Хулиганом, которого могут искалечить?! — Тэсс поняла, что в ней поднимается волна возмущения. Впервые она была совершенно не согласна со Стокером! Более того, ее покоробило то, как равнодушно он отмахивался от разумных, на взгляд Тэссен, просьб супруги. — Я сейчас вспомнила, как привезли брата домой в тот раз, когда ему зашивали голову. Мама при нем вида не показала, но я слышала, как она рыдала потом в ванной! Они с отцом развлекались, но при этом совершенно не подумали о том, что будет с ней! Она не показывала этого, но каждый раз ждала самых страшных вестей. Если у тебя отношения, разве не должен ты нести ответственность за того, кто тебе дорог?       — То есть отношения для тебя — это всегда серьезно? И всегда это необходимость ограничивать собственную свободу и желание поступать так, как считаешь нужным? Только так и никак иначе? — уточнил он, поймав взгляд Тэсс. Он смотрел внимательно, будто искал в нем что-то очень для себя важное, смотрел так, что разорвать этот контакт было просто невозможно. Он требовал самого честного ответа.       — Всегда. И никак иначе, — выдохнула она. — Поразвлечься и разбежаться — не правильно. Если быть с кем-то, то полностью ему отдаться. Оберегать, заботиться. И в ответ давать тоже самое. Ни на что не отвлекаясь, — твердо проговорила Тэсс, вспоминая, как жертвовала ее мать своим спокойствием ради прихотей мужа. В каждое свое слово, сказанное Стокеру, она хотела вложить заверение, что если у них — отношения, то она поддержит его во всем, будет заботиться так же, как делает это сейчас. Но и в ответ она хочет, чтобы ее интересы учитывались.       — Что ж… твоя позиция достойна уважения, — улыбнулся Стокер. — Твой отец говорил, что ты очень похожа на свою мать. Не зря он предупредил всех, чтобы не лезли с приставаниями, перед тем, как ты приехала.       Он осторожно разомкнул свои пальцы и пальцы Тэсс и схватился за чашку, чтобы оправдать этот жест. Правда, дотянуться второй рукой ему было бы удобнее…       Тэссен сжала кулак, будто пытаясь таким образом сохранить в нем тепло Стокера. Но оно стремительно улетучивалось сквозь пальцы.       — Предупредил, чтоб не лезли? — переспросила она, чтобы заполнить паузу. — Я… не знала…       — Конечно. Иначе бы работа мастерской встала — ты слишком красива, чтобы игнорировать твое присутствие в части, — он улыбнулся, а Тэссен покраснела от смущения. Было приятно, что он считает ее красивой, хотя и тревожно от чего-то. Будто какая-то нить только что порвалась между ними.       — Мне казалось, что меня не обходят вниманием, — пробормотала она.       — Это-то? Да это крохи! Твоего отца слишком уважали, чтобы серьезно подкатывать к его дочке без явного согласия с твоей стороны. Но некоторые пытали счастья — не забывай, мы — любители адреналина. А огрести от твоих по щам — то еще приключение, — рассмеялся Стокер.       — Странные вы. Деретесь оторванными креслами и разбиваете друг другу головы, а без разрешения не начинаете ухаживать за девушкой, — улыбнулась Тэсс.       — Своя субкультура, свои правила, — пожал плечами Стокер и посмотрела на часы. — Ох, а время-то позднее! Тебе завтра на смену! Да и мне пора сворачиваться. Сейчас я выйду из системы, и провожу тебя, лады?       Тэсс кивнула и принялась собирать принесенные с собой чашки. К ее удивлению, Стокер не убрал ее шаль в нижний ящик своего стола, как всегда делал до этого, а протянул ей. Принимая свою вещь и накидывая ее на плечи, Тэсс ощутила, как тревога охватывает душу. Что-то неуловимо изменилось в поведении Стокера. Но вот что — она пока не могла понять.       Он оставался вежливым и предупредительным, пока они шли до жилого отсека. И очень тепло попрощался. Но попрощался быстро, и ушел не оглядываясь, хотя до этого мог раз двадцать обернуться и помахать рукой, зная, что Тэсс смотрит ему вслед.       Дома Тэссен отчаянно захотелось затолкать куда-то в темный угол шаль. Если она не будет висеть, аккуратно наброшенная на спинку кресла, в котором сидел однажды Стокер, и не станет попадаться на глаза, можно представить, что шаль по-прежнему лежит в нижнем ящике рабочего стола. Что Стокер закутывается в нее, чтобы не продуло после поздней тренировки шею. И ими не было сказано что-то, навсегда изменившее ход их жизни.