Часть 36
13 августа 2023 г. в 14:40
Я очень надеюсь, что с местной дорожной полицией мы не пересечёмся. Боюсь, что сие чудо автопрома мало-мальской приличной погони попросту не перенесёт.
Светленький всё не вспомнит, как дышать. И зачем на переднее сиденье забираться, спрашивается, если ты такой паникёр? Уф-ф-ф… Не буду отвлекаться от дороги.
Километров через пятьдесят нужно будет поменяться с кем-нибудь из моих японских друзей. Не уверена, что справлюсь с околомосковскими дорогами. Когда я вообще в последний раз сидела за рулём? В семнадцать? Злость творит чудеса, честное сарматское…
Нет. Не стоит. Пусть это будет мой первый раз за рулём. Первый раз в жизни. И больше ничего. Ничего больше, я сказала!
Дорога смазывается, и я впиваюсь в руль ногтями. Чёрт, только не сейчас!
Жму на тормоза. Как можно спокойнее произношу:
— Сидите. Вернусь через две минуты, — и вылетаю из копейки.
Темно. Всё, на что не попадает свет фар, превращается в одно сплошное месиво из теней. Я тоже тенька, всего лишь тенька, прямо как вон то дерево или этот кустик.
Я злюсь. Злюсь на себя за чёртову сентиментальность. Никогда такого не было, и вот опять. Снимаю очки, смахиваю чёртовы слёзы и заставляю себя видеть только лес. Только этот лес из тысячи оттенков чёрного. Только чёрный и ничего больше.
Но на моих руках кровь. Она маслянистая, липкая, слегка тягучая и не исчезает, сколько бы я ни тёрла руку об руку. Уж десять лет как почти.
Нет. Ничего нет. Всё это сны, глупые сны, глупые, как я сама!.. Я чувствую, что ещё миг — и кто-нибудь из этих чёртовых японцев вылезет из машины. Нет, нельзя!
Вдо-о-ох…
Вы-ы-ы-ыдох…
— Пожалуйста, прости меня… — шёпот слетает с моих губ, а рука инстинктивно сжимает кулон.
Больно. Липко. Похоже, я всё-таки пропорола ладонь до крови.
Усмехаюсь. «Мысли материальны», — эти слова вечно были у тебя на устах, скотина!
Скрип открываемой двери. Быстро обмакиваю палец в кровь и провожу им по лицу. Запрокидываю голову и готовлюсь играть свою роль.
— Ты ведь не собираешь вторую гранату, правда? — слышится обеспокоенное.
— Я ещё от первой не отошла, Хару-каваии, — беззаботно отзываюсь я. — Вон, вишь? Кровь из носа пошла. Но ничего, уже почти всё.
— Так зачем из машины вылетать было? Попросила бы салфетки. Я взял, кстати. Надо?
Хм, кажется, пчёлы что-то подозревают…
— Ну, давай, раз взял, — пожимаю плечами я. — Выбежала, чтобы салон не заляпать. А то мало ли — ретро-автомобиль, всё такое.
Хару молча протягивает мне салфетки. Я беру их — тоже молча. Почему-то становится смешно, но я держусь.
Мы идём назад. Хитрый Хару направляется к водительскому креслу, однако я и не возражаю.
Замерев на миг у дверей, он произносит:
— Что бы это ни было, ты можешь поговорить с любым из нас. Дайсуке не такой скотина, каким кажется.
— А ты? — выдыхаю я прежде, чем успеваю подумать.
— О том, что мы герои, нам всегда говорит кто-то другой или третий, — а в голосе улыбка.
— Зря я тебя не замочила, — шиплю в ответ. — Ты ведь явно весь мой пьяный бред запомнил!
Хару-каваии не отвечает.
Передав очки новому водителю, я лениво слежу за дорогой в отсветах фар. Паршивыми вышли эти два дня. Зря я не взорвала чёртову гранату. Зря я…
Зря.
Дайсуке мирно дремлет сзади. И почему сразу «скотина»? Подумаешь — мешок, набитый деньгами! Он просто не умеет по-другому. Хм, даже милый, когда спит. И что-то мне подсказывает, что и не только когда спит. Милый, когда пьянеет на ровном месте. Милый, когда почти по-детски удивляется. Милый, когда хитрый. Милый, когда самодовольно усмехается. Милый, когда переругивается с Хару-каваии. Но нет, называть Дайсуке милым я не буду. Хм, раз уж он спит…
— Ты ждёшь, — тихо утверждаю я.
— Нет, я еду. Но если ты хочешь что-то рассказать — я слушаю.
— Ты псих, — выдаю я.
— Неплохое начало.
Зря.
Шумно выдыхаю.
— Я тебя чуть к праотцам не отправила, а ты в психолога играешь. Скажи ещё, что не псих! Ладно-ладно, наверное, это называется «профессионализм». Но это уже чересчур, Хару-каваии!
— Что заставило тебя выйти из машины?
— Кровь из носа пошла, я же говорила!
— Ты чертовски плохо врёшь.
— Кто бы говорил!
— А я и не пытаюсь.
Зря, зря, зря!
— Ладно, ты хотел объяснений? Я устала, меня всё достало, меня все выбесили, поэтому я решила взорвать полстраны.
— Ты чертовски плохо врёшь.
— Ты чертовски плохо меня знаешь.
Он… он улыбается! Скоти-и-и-ина!
— Хару-каваии, ты не доживёшь до конца июля!
— Венда, а ты так и не ответила на мой вопрос! А я всё по-о-омню!
Ар-р-р-р-р!
— Не сегодня, милашка. Об этом точно не сегодня. Если ты вдруг доживёшь до конца месяца, то, может быть, как-нибудь в августе…
Я бросаю короткий взгляд на свои руки. Нет, всё в порядке. Нужно подумать о чём-то другом. Хм…
Цикорий — до жути вялый, разумеется — валялся у залаза в мой подвал. Я только проснулась и собралась, наконец, за плиткой, как тут это. Десять цветков на одной ветке и один на другой. Это под мостом через Морочку.
Планы никогда не были моей сильной стороной.
В условленном месте ожидаемо обнаруживается десятый. Что же могло измениться за один день, да? Казалось бы…
— Привет, цветочек. Извини, что потревожил. У меня новости.
— Привет, Дим, — целую я гостя в щёку. — Всё в порядке. У меня, по крайней мере.
— Это главное, цветочек.
Дима не на шутку мрачен. Значит, дело дрянь. Осталось лишь понять, насколько.
— У меня новости, десятая.
Я хмыкаю:
— Двенадцатый?
— Одиннадцатый. Узнал совершенно случайно этой самой ночью. Ты понимаешь, что это значит?
Это значит, что, раз одиннадцатый мёртв, то у нас с Димкой повышение, и нам нужно выбрать нового девятого.
Хотя секундочку…
— «Случайно»?
— Именно, цветочек. Одиннадцатый мёртв уже полторы недели как. Завтра мы должны были встретиться, но вечерний выпуск новостей нас опередил, — Дима желчно усмехается. — Насколько я знаю, двенадцатый с одиннадцатым встречаются раз в неделю.
— То есть он знал, но ничего не сделал… — понимаю я.
У двенадцатого есть специальные сигналы для каждого из верхушки. В случае, если он узнаёт о смерти одиннадцатого, он тут же связывается с десятым. В теории.
— Абсолютно верно, цветочек. Он не оставил ни знака об изменениях в рангах, ни знака об опасности. Это означает две вещи, цветочек: либо двенадцатый тоже мёртв, либо он — крыса.
— Варианты один краше другого.
— А главное — мы не узнаем наверняка, какой из них правда.
— Кто бы это ни замутил — он гений, — развожу руками я. — Какие планы, Дим?
— Я выбил себе стажировку пораньше. Еду прямо сегодня в восемь вечера. Не спрашивай, как я это организовал. Сам пока не до конца понимаю. Но это не так важно, цветочек. Ты ведь уедешь из Сарматии, правда? Упроси своих иностранных друзей увезти тебя как можно дальше и как можно надольше.
— Это приказ, одиннадцатый? — вскидываю бровь я.
Дима вздыхает.
— Ты же знаешь, цветочек, что я никогда не смогу тебе приказывать. Делай как знаешь. Но помни: жизнь одной девятой стоит гораздо больше, чем жизни всех наших врагов вместе взятых. Пожалуйста, не забывай об этом, цветочек.
Поцеловав меня на прощание, Дима помчался по своему маршруту. А я…
А я здесь, сижу вот, думаю. Дима незаметно подкинул мне в карман бумажку. Номер телефона, причём какой-то заграничный, и всего одно слово.
«Горечавка».
И вот вопрос: так ли ценна моя жизнь? Так ли ценна она лично для меня, безумной девятой — пардон, десятой? В чём ценность жизни и так уже мёртвой бомжихи? «Ты труп, цветочек», — как-то сказал мне Димка, когда я умыкнула немножко весьма ценных боеприпасов с военного склада. А я лишь рассмеялась в ответ: «Ты знаешь, сколько лет я уже труп?»
Уже десять. Почти что.