Последний раз

      Любимая комната Жени — ванная. Это то место, в котором она проводила бы большую часть времени, если бы она не училась, не работала, и не было бы прочей жизненной рутины.       Её любимое время суток — утро и вечер. Ванны при свечах по вечерам и горячий душ по утрам.       Её любимый звук — это то, как закрывается и открывается шторка в ванной, как скрипят ржавые петли открывающихся тумбочек, как мелодично капает кран, капли которого разбивались о горячую воду. Все эти звуки были для Жени наслаждением.       Когда она забиралась в воду, от жара которой так и хотелось одëрнуть ногу, она чувствовала себя в какой-то степени защищённой от всех проблем.       Свежие порезы на бёдрах пощипывали. Ранки открывались и иногда кровоточили. А старые шрамы будто бы затягивались, оставляя после себя ноющую боль.       Раньше, когда-то, тело било тревогу, пыталось остановить её от очередной «пытки». Но Жене было плевать. Набирая полную до краёв ванну кипятка, она ложилась и слушала звуки дождя. Если становилось совсем больно, она закусывала язык, губы и щеки и тихо шипела, но всегда доводила дело до конца.       Женя понимала, что, возможно, когда-нибудь пожалеет о всех этих шрамах, о вечерах проведенных в душной от пара ванной и, конечно, о том, что далеко не один раз её находили в отключке от передоза таблеток. Она всё прекрасно понимала. Понимала. Но не могла остановиться. Каждый раз, берясь за лезвие, говорила, что это будет последний раз, но также понимала, что он явно таким не будет.       На бёдрах уже не было живого места, шрам на шраме. Она тщательно прятала порезы, так, чтобы никто не узнал. Ведь раскрытие этой «тайны» – крах всему. Иногда ходила показательно в шортах, но аккуратно, следя за каждым своим движением.       Сколько раз Макс находил её в отключке? Сколько раз он её спасал? Два? Три? Быть может, и больше. Она не знала. Каждый раз, просыпаясь в теплой кровати, она видела спящего рядом на полу Макса. По лицу, которого было видно, что он волновался, места себе не находил. И всё из-за Жени. «Дура, какая же я дура» — каждый раз думала она, перебирая волосы друга. Ей всегда было ужасно стыдно от того, что её, наглотавшуюся таблетками, находил Макс, и всегда вовремя. Она его любила. Он всегда её спасал, как и обещал. Он держит своё слово, в отличие от Жени. От чего совесть грызла ещё сильнее, и Женя влюблялась в него каждый раз с новой силой.       Макс отчитывал её, в заплаканных глазах были ужас и волнение, а Женя лишь кивала и обещала, что такого не повторится. Она врала. Ради Макса. Ради того, кого любила. А он верил. Верил. Так думала Женя, но в последний раз у него случилась истерика. Он целовал ей руки, плакал, и слёзы скатывались на её запястья. Он знал, знал, что она не остановится. Но надеялся на то, что сможет как-то повлиять, Женя даже не замечала, что с каждым разом он опекал её все больше. И с каждым разом приходил всё раньше и раньше. В последний раз он пришёл что ни наесть вовремя – когда она только собиралась подняться за аптечкой. Он ругал её, снова и снова, повторяя, что это может плохо закончиться, а Женя кивала, кивала и плакала. Она его любила. Почему она его так сильно любила? От любви к нему хотелось перестать всё это делать, главное, чтобы он не волновался, но от любви к нему она и начала резать бедра. Потому что он никогда ее не полюбит так, как она любит его. Он был её личным наркотиком, от которого она зависела.       Передозировка за передозировкой. Женя глотала снотворное в надежде поскорее умереть. Не существовать больше в этом жестоком мире, где ей совсем не место.       Родители бы обрадовались, что её больше нет, что больше нет той ужасно мешающей мозоли в их жизни. Расстроились бы, наверное, только потому что за похороны нужно будет выложить кругленькую сумму, ведь «Что же скажут соседи?» — единственное что их волновало. Если бы не их зависимость от общественного мнения, то они давно бы поспособствовали гниению в какой-нибудь канаве. Но если она наложит на себя руки, то родители будут просто в бешенстве. Будут рвать и метать. «Что же скажут люди?». «Ты хоть думаешь о своем будущем? Нет? А о будущем сестры ты подумала? Кто ей обучение оплатит? Эгоистка!» — твердили они из раза в раз.       Приходя домой со школы, она запиралась в своей комнате, а в её спину уже летели оскорбления. Она ненавидела этот дом. Она ненавидела эту жизнь.       И в один день все разрушилось. Вся её жизнь сдвинулась с мертвой точки. Случилась первая передозировка, и именно это стало точкой невозврата. Женю забрали на скорой помощи спустя несколько часов и, благо, еë удалось спасти.       Мама кричала, отчитывала за то, как она сильно её опозорила. Папа стоял в дверном проеме палаты и молчал. Но так молчал, что двинуться было страшно. Он смотрел леденяще, властно, от такого взгляда коленки подкашивались, и сердце почти останавливалось. Вот, в чем была суперсила «супергероя», в которого так сильно верила Женя в детстве.       Макс не сразу узнал об этом. Она ему даже говорить не хотела. Отсиживалась дома из-за домашнего ареста и никуда не выходила. Дверей в комнате у неё больше не было, телефона и ноутбука тоже. Поэтому, даже если бы и хотела… не сказала бы.       Он пришел сам. Позвонил в домофон и спросил, нет ли дома «Женьки». Его голос, который она услышала мельком, когда мама стояла у входной двери, показался таким нежным, таким волнительным, что у Женьки сердце сжалось. Он волновался за неё. Он пришел за ней.       Женя была готова кинуться ему на шею, как только его увидит, но реальность была намного печальнее. Мама, недолго поговорив с Максимом, повесила трубку домофона и злая вошла в комнату Жени.       — Ну и как это понимать? — Мама стояла в дверном проеме, опираясь о косяк, в её руках было полотенце, которое она то и дело перебирала в руках. — Я-то думала, ты учебой занимаешься, к экзаменам готовишься. А тут «это»! — она выдохнула, показывая на входную дверь. — Может, ты уже и не девочка? Мне записать тебя к врачу? — Женя молчала, ей было нечего сказать. Перечить матери сейчас то же самое, что подписать самой себе смертный приговор. Она понимала, что не сможет сейчас ничего доказать, и поэтому ей было очень обидно и больно, ведь она даже не может защитить самого дорогого для неё человека. — Чего ты молчишь? Отвечай, живо! — мать схватила дочь за руки и подняла со стула.       — Ты все не так поняла…— промямлила Женя, она не смотрела в глаза матери, ведь боялась увидеть то, что сейчас было в них. — Он прост…       — Я не так поняла! Что я тут могу не так понять? Какой-то парень приходит к моей шестнадцатилетней дочери и называет её «Женечкой», — имя дочери она выплюнула, словно это был яд, — прибежал к ней, расспрашивает о ней. Что я тут могла не так понять? Он буквально ломился к тебе!!! Я совсем опешила. Ну разве об этом ты должна сейчас думать об этом?..       — Ты всё не так поняла! — завопила Женька, — Ты всё не так поняла. Он просто друг, — Женя выставила руки перед собой будто бы защищаясь, — Между нами ничего нет. У него есть любимый человек.       — Будто бы меня это интересует! — Мама схватила дочь на подбородок и осмотрела её лицо: глаза впали, под глазами синяки, и без того бледная кожа выглядела серой, и веснушки по всему лицу делали его грязным. — Сходи и приведи себя в порядок, — напоследок выплюнула мать, выходя из комнаты. — Завтра пойдем всей семьей в кино.       Мать вышла из комнаты, а Женя даже не могла её закрыть. Больно. Страшно. Ей не хотелось завтра никуда идти, не хотелось куда-либо идти с родителями. Ей хотелось сбежать. К Максу, к Крис… Да к кому угодно. Главное не находится здесь, где ты каждую секунду чувствуешь себя в опасности…       Женя нервно стала копошиться в своих вещах. «Надо расслабиться» — мелькнуло в ее голове, дрожащими руками Женя схватила полотенце и сменную одежду и на негнущихся ногах прошла к ванной комнате.       — Я в душ, — оповестила она родителей и тут же заскочила в ванную. Родители стали параноиками, везде её контролировали. В комнате, на улице и даже ванной. Женя должна была отчитываться о каждом её шаге, о том, куда и с кем она пошла. У матери начинается истерика, если она не знает о времяпровождении её дочери, начинает ломиться в ванну, обзванивать, она грозилась кучу раз, что установит ей приложение, которое отслеживает местонахождение. У Жени кровь начинала из-за такого кипеть. Они её слишком опекали. Отец говорил, что мама так проявляется свою заботу, но Женя совсем не понимала еë такой. Эта «забота» душила её, прижимала к стене, перекрывая весь воздух.       Чтобы отделаться от этого липкого ощущения, Женя быстро скинула одежду и залезла в ванную, которая была очень холодной. Кожа, уже давно привыкшая к воде намного горячее, воспротивилась, и по телу пробежали мурашки. Женя тут же выкрутила горячую воду и направила на себя потоки воды. Комнатка уже наполнилась паром, а зеркало запотело.

Блаженство.

      Женя любила это чувство. Ей становилось лучше каждый раз, когда обжигающее чувство заполняло её всю, а все мысли выходили из неё в одночасье. И только в этот миг она переставала себя ненавидеть. Только в этот миг она не думала ни о чем.       И сейчас. Она сидела в квартире Макса, жила в его квартире, наконец вырвавшись на свободу. Это то, о чём она всегда мечтала. Женя должна была чувствовать себя счастливой, но этого не было. Она считала, что была не достойна любви и счастья, которые она получала, и ненавидела себя еще сильней, ведь не могла отказаться от этого. Не могла отказаться от любви, которую ей дарил Макс, ведь это было единственной её причиной жить.