***
Всю неделю она замечает, что Драко отсутствует на совещаниях и больше не приносит бумаги с отчетами. Это повод обеспокоиться, и она плюет на свою гордость, которой прежде желала заручиться. Она перемещается в Мэнор поздно вечером, когда густые сумерки накрывают его поместье. От него веет ночной тревожностью ранней весны. В сумраке виднеется подтаявший снег и проглядывает островками чернеющая земля, шелестят постепенно оживающие голые ветви деревьев и едва теплеющий свежий ветер пробуждает новые надежды, возможно, напрасные. Драко стоит и рассматривает немое серое небо стеклянными глазами. Гермиона окликает его силуэт, не смея приблизиться. Тишина и смятение. Ожидание ответа, ясности или рассвета. Обернется или нет? Она столько раз обещала себе больше не быть столь опрометчивой… Но всё же… — Драко, — во второй раз его имя делает надрез на ее таком исполосованном сердце, что она не выдерживает и приближается к мужчине ровно на один шаг. Липкое молчание встревает между ними. — Я ни черта по ней не скучаю, Грейнджер. Эта правда может оказаться решающей, но Гермиона сглатывает, понимая, что этот мужчина никогда по-настоящему не сможет быть с ней. Она зря пришла сюда. Это унизительно и неправильно. Но его холодные пальцы удерживают ее на месте в тот момент, когда она разворачивается, чтобы уйти. — Постой, — голос сквозит чем-то неприкаянным, и еще одна трещина вписывается в стройный ряд нанесенных ею самой себе шрамов. Они перемещаются быстро с громким хлопком. У них слишком мало времени. Ее пальто сырое, а она сама неуклюже прячет ладони в его волосах, пока Драко целует ее, припирая к стене библиотеки. Неправильно. Господи, как же неправильно. Мысли заглушает стон. Ее собственный. Такой сладкий, потому что иначе и быть не может. Убей ее сейчас Авадой, и последнее, что отразится на сетчатке ее глаз, будет его полный похоти и нужды взгляд. Вся одежда падает вниз. Его руки жадно скользят по телу, бессовестно изучая изгибы и ее влагу между ног. Бесстыдно Гермиона прижимается к его паху, потираясь о член. Звонко падает на пол пряжка брюк, и Драко позволяет Гермионе блуждать по своему телу руками. Пальцы впиваются в его плечи до сжигающей боли, но он терпит. Ее поясница упирается в сухое дерево стены, а в лоно проникает его член. Большой твердый член. И его по-зверски голодные движения внутри нее окатывают жаром. Она кончает раз, затем второй, и он затыкает ей рот ладонью, в которую она продолжает громко стонать. О боже. Гермиона обмякает вместе с ним в третий, когда он выскальзывает из нее, а по ногам стекает горячая сперма. Что же они натворили? Снова. Опять. Ничего не меняется. Стыд окрашивает ее щеки новой порцией краски. Шум ткани выводит ее из транса и она замечает как он надевает брюки и затем поправляет ее одежду. Драко придерживает ее в сильных руках, пока она еще дезориентирована. Зал библиотеки покрыт вуалью вечера. Как хорошо, что он не видит ее стыда. Он уносит ее в свою спальню и шелковая простынь касается кожи. Они снова наедине и становится неуютно от тишины между ними. А что, если слова не нужны? Что, если просто быть в вечном молчании и не испытывать страха за невысказанные слова? Гермиона тихо дышит, так, чтобы грудь незаметно вздымалась под его рукой, которой он обхватывает ее и зарывается носом куда-то ей в шею. Комната холодная и неуютная, наполнена запахом бордовых, почти черных бархатных роз. Ей страшно признаться, что его рука теперь греет, а не удушает. Она озирается, и Драко прижимает ее ближе к себе, сплетая ее тело со своим. Они одеты, но… обнажены душой. Ранены собственным отчаянием и умирают каждый в своей тюрьме. Мэнор пуст как театр после занавеса. Актеров нет, маски сброшены. Гермиона протягивает руку и гладит его красивое лицо в бликах вечерних сумерек. Драко охватывает мелкая дрожь, которая проступает мурашками по его предплечьям. — Я обрекаю всех на страдания, Грейнджер, — хриплый голос Драко разрывает тишину, которая их так приятно окутывает. Гермиона знает, о чем он сожалеет. Он винит себя. Он напуган смертью, которая отбирает у него всё. Война отобрала у него отца, а проклятие — его невесту. — Ты не виноват, — шепчет она, успокаивая его дрожь, что передалась и ей. Его рука скользит вниз по ее ладони, и находит фалангу, которую сжимает как тиски обручальное кольцо. Сердце бешено колотится. Гермиона пытается вырвать руку, но он держит ее за безымянный палец и притягивает его к своему лицу. — Это неправильно, — озвучивает он то, что она не выразила накануне, и это самое честное, что он может предложить, но она всё равно уточняет: — Может, мне остаться? — эта просьба в ее голосе приглушается в нем мыслями о холодной земле. — Нет, — совсем откровенно отказывает он ей, накрывая ее ладонь своей. — Уходи, Грейнджер. Ещё один откровенный взгляд, и он поймёт, как был слеп. Ещё один поцелуй, и он не сможет отпустить её домой к мужу. Ещё одна встреча, и он бесповоротно признается, что не может без неё. И снова ему нужно отпустить ее и освободить пространство для кого-то другого, кто посмеет ее обнять так же крепко, как и он сам. Кто заберет остатки ее аромата, обнажит и дотронется до самого сердца. Всполохи любовных иллюзий исчезают с первыми лучами солнца. Он в своем поместье совершенно один. Гложущая тишина забавляется над ним, подбрасывая отзвуки прошлого. Звон несуществующих бокалов, чей-то смех в танцевальном зале и тени возле зеркала в спальне…***
Возвращение домой нежеланное. Лавка лакомств Сьюзи закрыта и Гермиона злится на саму себя, идя вдоль Косого переулка. Неизвестные ей ведьмы проносятся мимо, будто бы не замечая. С каких пор на нее перестали обращать внимание, как на умнейшую ведьму столетия, с орденом Мерлина? Наверное, с тех же пор, как Гарри стал зачаровывать свой шрам на лбу, чтобы все невольно не пялились на него. Вечерний полумрак давно растворился между сухими ветками. Слишком поздно. Она спешит. Нервозность изнутри дерет горло, пока она поднимается на крыльцо. Тишина этого дома теперь пугает, и Гермиона осматривается по сторонам, прежде чем войти внутрь. То дурацкое состояние, которое накатывает, когда не можешь спокойно выдохнуть, даже находясь в собственном уголке. Неужели она начала думать о Роне как о незнакомце, что вторгся в ее дом? Но они женаты почти два года, и она даже привыкла к его разгильдяйству, легкомысленности и лени. Такого человека невозможно назвать чужим, но ощущения подталкивают ее думать иначе. Шагов наверху не слышно, телевизор выключен, и Гермиона с облегчение втискивается в проем кухонной двери, чтобы поставить пакеты с продуктами. Она левитирует всё по шкафчикам и оборачивается, чтобы найти кота, но Живоглота нет. Он издает тихое «мяу», когда она заглядывает в гостиную и обнаруживает его на кресле. Кот потягивается и, довольно замурлыкав, спрыгивает и бежит к миске. Она не успела купить корм, и ей приходится наложить ему остатки тушеного мяса из холодильника. Кот не привык к такой еде, но выхода у нее нет. Приготовив с помощью простых заклинаний, Гермиона расставляет тарелки и слышит, как Рон спускается. На нем вытянутый свитер красного оттенка, шорты и носки с изображением снитча. Кивнув, она подталкивает ему тарелку с овощами и стейком. Он разваливается на стуле, для начала опустошив стакан холодной воды. — Без четверти девять, — его брови хмурятся и Гермиона поджимает губы. Что бы он ни сказал, она будет стойко отбрасывать воображаемый воланчик, направленный в ее сторону. — Отчет, — сухо отвечает она и разворачивается, чтобы переложить остатки пищи в миску. — Ну да, гребаный отчет. Министерство держит тебя как собачонку, Гермиона, — Рон хватает вилку и вонзает ее в мясо. — Может, хватит быть на побегушках? — Ты что-то можешь предложить? — ее начатый язвительный вопрос будит в нем недовольство, и он засовывает кусок мяса в рот, рьяно пережевывая. Ему нечего сказать, потому что он недоволен тем, что бездействует до матча. — Ты мог бы наведаться к Молли пока… — начинает она, но он отбрасывает приборы и откидывается на стуле, глядя на нее в упор предвзятым взглядом. — Думаешь, я должен слушать ее трескотню про прибавление в семье Джорджа или о том, как Гарри удачно обрюхатил мою сестру? — выплевывает он одно за другим, и Гермиона не смеет садиться напротив него. — Поговаривают, что у нее будет двойня, все об этом треплются. Она одна думает, что держит это в секрете, но, похоже, все уже и так знают. Гермиона опускает ресницы и всё-таки садится за стол. Стейк явно не полезет ей в горло, поэтому она принимается за овощи. — И еще, — продолжает он, сжав кулак на столе. — Я устал слушать то дерьмо о том, что у нас до сих пор никого нет, — спустя пару минут он уже не ест, а лишь следит за ней глазами. Каждая занесенная ею вилка под его прицелом. — Потому что проблема в тебе, Гермиона. Он заканчивает свою речь, сверля ее взглядом, но ей уже не по себе. Рон встает и обходит стол, наклоняясь к ее уху. — Раз всё бесполезно, тебе ведь всё равно, в какую дырку я тебя буду трахать, верно? — Гермиона давится едой, и он, улучив момент, хватает ее за копну волос, спуская на колени. — Это всего лишь минет, дорогая. Не смей показывать зубы. Ее трясет пока он одним движением расстегивает ширинку на шортах. Гермиона всё еще закашливается куском, который не успела нормально проглотить. — Я хочу доесть, а потом мы могли бы… — А я хочу трахнуть твой рот, поняла? — Я не… Он не слушает ее вопли о не желании взять его член в свой рот, и делает это сам, несколько раз ударив ее по щекам. — Бери его целиком, сучка! Давай, — Рон кряхтит и вжимает ее затылок рукой, так, чтобы она полностью приняла его в рот, и не могла вдохнуть. Ее ощущения о вечере с Малфоем свежи как никогда: его ласка и нежность, да даже его грубость была опьяняющей. Происходящее же сейчас бросает Гермиону в панику, словно ее толкают лицом в трясину болота, а она не может даже пикнуть от безысходности. Она царапает его бедра и увиливает, но проход между столом и кухонным гарнитуром слишком узок для маневра. Рон просто сношает ее в рот, заставляя глотать горячую сперму, которая вливается в ее горло спустя пару движений. Гермиону тут же рвет прямо на пол, рядом с его ногами, а он лишь отталкивает ее, утирает нос кулаком и застегивает ширинку. — Убери за собой эту парашу, — Рон брезгливо перешагивает через скользкую лужу на полу и оставляет Гермиону в одиночестве. Она сначала вжимается в стол позади себя, закрывая лицо ладонями, а затем беззвучно ревет, скрючившись от остаточных спазмов в желудке. Чувствуя себя виноватой, она отползает, и со смешанными чувствами смотрит в черный проход в гостиную, в углу которой виднеется лестница наверх. Она сидит так несколько часов, пока не проваливается в дремоту прямо в таком положении. Когда Гермиона открывает глаза, за окном уже ночь. Беспробудная давящая ночь. Гермиона подтягивает к себе колени и ищет палочку. Та падает со стола прямо ей в руки, когда она шарит по столешнице. Магией она очищает себя и пол от рвотных масс и неуверенно поднимается. Что-то рыжее мелькает в проеме и Гермиона чертыхается, но быстро понимает, что это Живоглот. Взяв его на руки, она ложится на диван в гостиной и натягивает на себя плед. Колючий, но достаточно сносный, чтобы выспаться. Живоглот готов согреть ее, улегшись сверху с мягким урчанием. Она засыпает с мыслью, что покинет дом раньше, чем Рон проснется завтра. Скорее всего, лучше, чтобы он не проснулся вообще.***
Драко наблюдает за Гермионой на совещании, но она не выдает эмоций и занимается исключительно работой, даже не поднимая на него глаз. Он видит ее заплаканные и неумело зачарованные глаза. Причиной этих слез мог, вероятно, быть он сам. Он не позволил ей остаться и теперь считает это грубой ошибкой, которой поломал любую возможность бывать с ней наедине. Когда пачка бумаг соскальзывает со стола, он быстрым движением ловит листы у самого пола, опускаясь на одно колено. Гермиона садится рядом, чтобы забрать бумаги, но Драко резко притягивает ее за подбородок, пока еще несколько человек не обращают на них внимания. Его пальцы знакомо обжигают, а в голове нарастает напряжение, и она дергается от него, будто увидела своего Боггарта. Гермиона, судя по всему, в курсе, какой он хороший легилимент, но не позволит считать ему и унции своих мыслей. Драко играет желваками и хмурится. Она прячется в работу как в ракушку, решив, что это единственное, что может отвлечь.***
Она не ищет встреч с Драко. Конечно же нет. Гермиона думает о том, что может быть еще не поздно всё наладить с Роном и съездить в Мунго. Ведь поэтому он и злится на нее. Гермиона и вправду мечтает о детях, и то, что она не может забеременеть от него уже который год, естественно, валит на себя. Неподъемная ноша этих отношений давит на ее плечи и скалой нависает прямо над ее головой. Но в эту пятницу, в которую она хотела уйти пораньше, Драко врывается в ее кабинет, не реагируя на сопротивления Райны, секретаря Гермионы, и запирает дверь на всевозможные заклинания. Сумочка выпадывает из рук Гермионы, как только он опускается на колени возле ее ног. Ладони пожаром задевают ее бедра и он шепчет: — Грейнджер, — чтобы слышать всё, что он говорит, она опускается рядом с ним и берет его лицо в свои руки. Она впервые замечает чистый цвет его глаз, который подтеняется глубоким серо-голубым в лучах закатного солнца. — Я не хотел, чтобы ты ушла, — его руки обвивают ее в плотное кольцо и она охает. Дома ее ждет Рон, а она на коленях рядом с Малфоем. Это так постыдно, но он затыкает ее мысли, обрушиваясь своим поцелуем на ее губы. Его язык скользит по небу, сталкиваясь с ее, и вытягивает из нее стон. От внезапности его действий Гермиона вырывается, но стоит ему лишь прошептать о том, как он ждал этого всю неделю, она пропадает в сдавленном дыхании и совместных стонах. То, чего она так давно не испытывала, вновь подводит ее к границе разумного. Но она не в силах остановиться, дрожа в его крепких объятиях. Он не хотел этих встреч, но ноги сами вели его в предательское ложе, которое вскоре стало спасением. Драко каждый раз твердил себе, что это не навсегда. Что, так или иначе, это закончится, и он прекратит это. Он порвет связь с ней, оставив ее в покое, но обещание, данное самому себе, растворялось с каждым новым звуком ее голоса. Ее губы и руки были теплыми, как и цвет ее глаз, что казался растопленным шоколадом с карамелью. Тепло было и в ее парфюме, что она всегда незаметно наносила на шею под волосами. Прижимая ее к себе, он жадно, до потери обоняния, вдыхает этот сливовый джем, что растекается по локонам ее волос. — Я приду к тебе завтра, — выдыхает он сбивчиво от неспешных фрикций, — жди меня, если ничего не изменилось. Гермиона не может сказать да или нет. Она мотает головой, силясь забыть. Будто бы не она вновь рассыпается от оргазма. — Я не забыла о тебе, — она заглядывает в его глаза, которые теперь еле разборчивы по оттенку от застилающей неги. — Увидев тебя днем, я подумал, ты… — Хочу. Я правда хочу, Драко, — говорит она и становится немного легче от правды. — Хорошо. С ним хорошо, без него больно. Кратковременное удовольствие, которое она готова собирать по крупицам. Его движения в ней четкие, ритмичные, и он отдает ей всего себя, доставляя несказанное удовольствие. Губы Драко обдувают горячим дыханием ее щеку, пальцы вжимаются в кожу бедер. Звук соития близок к шедевру. Повторяя имена друг друга, они взмывают до небес и крушатся дождем на землю. Она на секунду думает о Роне, но правосудие в ее голове рассыпается прахом, когда Драко сдавленно выдыхает с приглушенным стоном возле ее уха и, кончая, заполняет ее. Кудряшки прилипают к его скуле и он сдувает их, а сам целует ее в шею, осторожно опуская Гермиону со своих бедер. Они вновь на пепелище собственной похоти. Драко прижимает ее к себе, погружаясь руками в волосы. Он пропускает их сквозь пальцы и шепчет то, что она не может разобрать. Пол становится твердым, кабинет — душным, влага между ног — липкой.***
— Как на работе? — кидает ей Рон из гостиной, и она слышит, как переключаются каналы телевизора, который однажды им притащил Джордж. Гермиона запинается о снятые туфли и босиком скользит в кухню, заполненную дымом от подгоревшего жаркого. Гермиона спешит распахнуть окна, но Рон ловит ее и прижимает к колючему свитеру. Она не знает как реагировать, поэтому глупо улыбается и поджимает губы. — Ты задержалась, — брошено с обидой, и она опускает голову, повинная во всем сразу. Господи. Ложь ядом оскверняет ее душу, что давно горит в Адском пламени. Ложь, которой, увы, нечего спасать. — Позднее заседание, — врет она и всё-таки высвобождается из его рук. Внизу живота предательски тянет. Кожа всё еще помнит касания Драко, и рядом с Роном по привычке хочется отмыться, что она и делает сразу, как сквозняк врывается в комнату. — Живоглот орет, есть что? — Рон уже уходит на кухню и стучит дверками шкафчиков. Черт, она забыла купить ему корм в лавке Сьюзи. — Лавка была закрыта, я что-нибудь придумаю, — дверь ванной запирается за ней и она в страхе опускается на кафель. Что же она делает? Капкан сильнее сжимается на ее шее и страх заполняет ее разум. — Эй, — стучит Рон и она подпрыгивает хватаясь за край ванны. — Ты там надолго? Он выжидает и уходит через несколько ударов ее сердца. Он же ушел? Или просто слишком тихо дышит за дверью? Грохот на кухне говорит ей о том, что он действительно ушел, и она стягивает белье. Оно всё еще влажное, со следами спермы Драко. Открыв шкафчик, она снимает дезиллюминационные чары с флакона из-под духов и залпом глотает зелье. Морщится от непривычного вкуса и уничтожает склянку одним взмахом. Гермиона сует всё белье под мыльную воду, накладывая чары и влазит под душ. Опустившись на дно ванны, ее рука сама скользит по половым губам трогая разбухший клитор, и она пальцами входит во влагалище, вспоминая, насколько широким был член Драко. Горячая вода хлещет из-под крана, когда она давит на переднюю стенку внутри себя и кончает, хватая ртом воздух. Ее бьет конвульсия от оргазма и веки прикрываются сами собой. Нега быстро рассеивается от стука кулака в хлипкую дверь ванной. — Гермиона? Твой драный кот достал орать, — перемена его настроения вызывает в ней новую тревогу, и она падает с корточек. Убавляет напор воды и сует лицо под струю. Пытаясь сполоснуть лицо, она взвизгивает, когда холодный воздух касается ее тела. Рон вышибает дверь и отдергивает шторку душа. — Вылазь и приготовь пожрать, а потом топись в своей ванне сколько влезет! — грубо произносит он, и Гермиона прикрывается от собственного мужа. Может она ошибается, пытаясь в глубине души дать им шанс? После произнесенного, Рон уходит обратно в гостиную. Щелчки каналов жужжат в голове. Гермиона не двигается. Впервые у нее появляется мысль исчезнуть из дома.