Лучший друг

      Приезжай.       Одно короткое слово — и Гермиона уже в пути.       Она опирается плечом о дверной косяк и прижимается к дереву виском, стоя в проёме. Её уставшие глаза следят за Томом и беспорядком в комнате: скромная мебель раскидана по углам, тумба с книгами покоится на полу, и даже отсюда ей видно, какой это ущерб принесло некоторым фолиантам. Том сидит на смятых белых простынях в одних пижамных штанах в окружении нескольких окурков, заканчивая сейчас с последней сигаретой.       Его волосы взлохмачены так сильно, что она сразу понимает — произошло что-то действительно плохое. Она замечает болезненный цвет лица и то, как трясутся его руки, когда он подносит запястье ко рту, чуть не роняя сигарету на пол. Глаза опухшие, налитые кровью и ни на мгновение не покидают её собственное поникшее лицо.       Гермиона опускает взгляд на свои ноги. Вздыхает.       — Том…       — Закрой рот. Хотя бы на несколько минут.       Все слова, которые до этого формировались на её языке, тут же обрываются. Гермиона сжимает губы так сильно, как только может, сдерживая гневные крики внутри. Она молча ждёт несколько минут, как он и приказал ей, всё ещё стоя в дверном проёме, одной рукой сжимая сумку, другой — своё лицо. Ногти вонзаются в щёки, но она глотает всю боль. На вкус как дерьмо.       Том переводит дыхание. Она слышит, как он шипит, всё так же не поднимая глаз, но догадывается: происходящее начинает накатывать на него лавиной. Он тихо смеётся — звук приглушённый, — и в следующую секунду зовёт её к себе.       — Иди ко мне.       Гермиона срывается с места. Она аккуратно обходит все книги и грязь, которые попадаются на её пути, и подходит к нему. Её колени подгибаются, когда он расставляет ноги, заставляя её встать между ними, и обнимает её. Головой прижимается к её животу и закрывает глаза, не произнося больше ни слова.       Её губы начинают дрожать. Она сдерживает слёзы, зарываясь пальцами в его чёрные волосы, и нежными движениями начинает массировать кожу головы. Он тихо мычит, сильнее прижимаясь к ней, и она инстинктивно ставит колено между его ног, пытаясь остаться в равновесии.       В какой момент их жизни стали настолько жалкими, что им потребовалось нечто большее, чем простые объятия, чтобы утешить бурю внутри?       Ну, конечно, она знает. Мягкая улыбка ложится на её губы, когда она продолжает зарываться пальцами в шелковистые чёрные кудри, ставшие ей уже родными.       Друзья с привилегиями — так это называется, да? Порочный круг, в который они вогнали себя самостоятельно и теперь вынуждены барахтаться внутри, не в силах выбраться. Когда возникает проблема дерьмовых отношений, предательства или просто потребность в избавлении от стресса — их дружба мгновенно извращается.       Просто однажды Гермионе стоило связать себя неудачными отношениями. Одна измена, две — и всё сломалось. В тот момент Том просто оказался рядом и всё завертелось как само собой разумеющееся. Она не заметила, как её рыдания сменились стонами, а дрожащие руки больше не цеплялись за бокал, вместо этого сжимая твёрдые мужские плечи.       Когда-то Гермиона действительно тратила своё время и силы на то, чтобы доказать ему всю аморальность этих отношений, однако это ни к чему не привело. Жизнь ударяла их по заднице — они бросались в объятия друг друга. Всё возвращалось на круги своя — и они вновь становились лучшими друзьями, будто и не было всех этих ночей, наполненных печалью и безустанной страстью.       Зависимость. Одержимость в присутствии друг друга как эмоционально, так и физически. И если Гермиона всё ещё делает жалкие попытки разорвать эту удушающую её связь, то Том уже давно это принял.       Она вырывается из своих мыслей, когда чувствует руки Тома под своей кофтой. Она не останавливает его, даже когда он нетерпеливо откидывает вещь в сторону и оставляет Гермиону стоять в одном лифчике. Комната чудовищно сильно пахнет сигаретами, и Том открыл окно ещё до того, как она пришла, и от малейшего ветерка по коже пробегает дрожь.       Губы касаются её правой груди, прослеживая молочную кожу почти невесомыми поцелуями.       — Том… — она выдыхает весь воздух из лёгких от неожиданности, когда он внезапно кусает её, а затем всасывает тонкую кожу. Её пальцы сжимаются в его волосах, оттягивая грязные пряди назад. — Послушай… мы можем сегодня просто поговорить? Просто… ах… всего лишь разговор…       Он делает ещё несколько засосов на её груди, прежде чем останавливается и поднимает взгляд. Она ловит его тёмные глаза, теперь полностью поглощённые похотью. Гермиона сильно краснеет, чувствуя, как тяжелеет её собственный взгляд.       Смотреть на него в такие моменты обычно до смешного неловко — так нелепо с учётом их многолетних отношений. Том дьявольски красив, и каждый взгляд, который она бросает на него во время секса, мгновенно вгоняет её в краску. Обычно он подначивает её из-за реакции, однако сегодня, похоже, он настроен серьёзно.       Его объятия становятся крепче.       — О чём нам говорить? — спрашивает он, даже не скрывая своего скучающего тона.       Гермиона приоткрывает рот, но не сразу находит, что сказать, находясь в плену его глаз. Она кусает губы, сдерживая стон, когда он чуть ослабляет хватку и проводит пальцами по свежему укусу на груди.       — Зачем ты позвал меня?       — Не притворяйся дурой.       — Том, — резко прерывает она, пытаясь отодвинуться от него. Никакой реакции.       Он вздыхает. Раздражённо. Будто она — та, кто сейчас рушит все его планы и вынуждает слушать бесполезную болтовню вместо того, чтобы приступить к чему-то более приятному. Уверена, именно об этом он и думает. Гермиона сдерживает горькую усмешку, когда мысль вспыхивает в голове.       На этот раз Том сам отстраняется, убирая от неё руки. Она облегчённо делает шаг назад и старается не задеть ни одну из разбросанных вещей. Он склоняет голову, сжимая пальцами переносицу. Его брови нахмурены.       — Что ты хочешь услышать, Грейнджер? — холодно спрашивает он.       — У вас с Беллой что-то произошло?       Видя, в каком он сейчас положении, она старается как можно мягче разговаривать с ним, не желая стать новой жертвой его гнева. На мгновение Гермиона косится на опрокинутую тумбу, и дрожь пробегает по её руке.       Даже здесь он беспрестанно показывает свою силу, которую имеет над ней.       — А когда у нас с Беллой что-то не происходило? — язвительно спрашивает он, глядя на неё кинжалами.       Гермиона раздражённо усмехается. Вся дымка возбуждения исчезает, стоит ему показать свою самую нелюбимую ей сторону. Безразличие теперь сквозит в его взгляде — он изо всех сил пытается показать, будто ему всё равно. Ей хочется крикнуть ему: хватит закрываться! Покажи мне настоящего себя! Но Гермиона упорно молчит, зная, что этого — слишком мало, чтобы подействовать на него.       Иногда ей становится действительно жаль, что её влияния для него недостаточно. Он всю жизнь старался загнать себя побыстрее в гроб, пока она сломя голову бежала спасать его, как преданная собачка. И хоть раз он оценил её старания?       — Том, я серьёзно, — её тон тяжёлый, когда она говорит, находясь почти на грани. Она обхватывает себя руками, будто пытаясь спастись от его ледяного взгляда. — Я не думаю, что хочу сегодня… и вообще… когда-либо больше.       Последние слова она произносит тихо, почти шёпотом. Гермиона трусливо опускает взгляд, боясь встретиться с его глазами. Ей смешно от того, что она стоит перед ним как провинившаяся девчонка, смиренно ожидая наказания за свои провинности.       — М-м. Мило.       Она морщится, когда слышит его ответ.       — Прости?       На этот раз ей не страшно посмотреть на него. Она впивается взглядом в пустое выражение его лица. Щёки Гермионы вспыхивают от сдерживаемого гнева, когда она понимает, что её слова в очередной раз пролетели мимо него.       Вот он — Том, — всегда способен вызвать необузданную бурю эмоций внутри неё за считанные секунды.       Ей кажется, будто они меняются на её лице со скоростью света, и каждое выражение он находит до смешного интересным, разглядывая её черты с таким любопытством, которое она никогда у него не видела.       — Не знаю, замечала ли ты или нет, но это часто повторяется. Я говорю тебе очевидные вещи, а ты упираешься в какую-то свою несуществующую правду, с пеной у рта доказывая мне, что ты права. И что прекращать? Секс? Я думал, тебе нравится.       Она краснеет ещё сильнее. Её нижняя губа дрожит.       — Мне всё это уже поперёк горла, Том! — срывается она, разводя руки в стороны. — Ты не видишь, что мы просто используем друг друга? Друзья не должны заниматься сексом, а потом делать вид, будто всё в порядке. Если тебя всё устраивает, то, пожалуйста, найди себе другую подру…       Она прерывается на полуслове, когда он внезапно вскидывает руку и хватает её за запястье, быстро потянув на себя. Весь воздух выбивается из лёгких. Она проклинает его длинные руки, когда падает в крепкие объятия.       — Почему ты никогда не можешь замолчать? — бормочет он, прижимаясь губами к её виску.       Гермиона даже не пытается вырваться. Слёзы обжигают глаза, когда к ней приходит очередное понимание — она не сможет уйти. Ни сейчас, ни завтра, ни когда-либо потом. Как и Том, она слишком сильно погрязла в этом дерьме, из которого теперь не выбраться.       И всё, что остаётся, — молча принимать это как данность, уже не скрывая свои тихие рыдания.       — Ну, ну, — шёпот касается её скулы, когда он собирает губами солёные слёзы, стекающие по её лицу. Она только сильнее начинает дрожать в его объятиях, впиваясь ногтями в его крепкое запястье. — Ш-ш. Не думай об этом. Отпусти ситуацию. Зачем пытаться изменить нас, если мы никогда не были другими?       Она плачет сильнее. Его слова вбиваются в её голову молотом как гвозди, вибрируя в сознании. Печаль затуманивает разум, мешая здраво мыслить, и всё, что ей остаётся, — принять его слова, в очередной раз согласившись с ними.       На самом деле, он чертовски прав. Гермиона всегда противоречит себе, когда дело касается Тома. Он сродни паразиту живёт в её организме, извращая её суть, а она будто и не пытается его вывести, только подпитывая его жизнь внутри неё.       Любовь и ненависть к нему смешиваются воедино, и она понимает, что ничуть не лучше него. Просто если Том научился по-своему справляться с этим, то Гермиона… нет.       — От тебя воняет.       Он на секунду замирает, а затем мычит, поглаживая кругами её спину.       — Прости.       Ему не жаль. Никогда. Даже зная, как сильно она не любит запах сигарет, Том никогда не прекращал курить рядом с ней. И тот жалкий жест в виде приоткрытого окна, чтобы попытаться скрыть запах, будто усмешка ей прямо в лицо.       — Тебе лучше?       Нет, но она справится, как и всегда.       — Да, — лжёт.       Том кивает.       Ей требуется время, чтобы всхлипы перестали сотрясать её тело, полностью прекратившись. Он замечает это и чуть отодвигается назад, заключая её лицо в руки и большими пальцами стирая слёзы под глазами. Гермиона поджимает губы, когда думает о том, как выглядит сейчас: красная, опухшая и уродливая. По сравнению с Томом, который даже в своём самом худшем состоянии выглядит как дьявол, она чувствует себя такой уродиной.       Однако его это, кажется, не волнует. Он не отворачивается от неё и не смеётся, когда пристально смотрит в её глаза. Вместо этого Том медленно, будто прощупывает почву, сокращает расстояние между их лицами и мягко целует. Лёгкая кислинка от сигарет и вкус мятной зубной пасты завязывают её живот узлами, и Гермиона приоткрывает рот, чтобы углубить поцелуй.       Вот оно — то, о чём она говорила. Все дороги приводят к одной, уже годами истоптанной ими. И чёрт бы побрал, какие чувства это вызывает у неё.       Прежнее возбуждение возвращается с удвоенной силой, стоит Тому опустить её на кровать. Смятые простыни принимают её как родную, мягко впиваясь в покрытую мурашками кожу. Ему не требуется много времени, чтобы расстегнуть её лифчик и осторожно стянуть узкую юбку вместе с бельём, оставив их где-то в той куче вещей, о которой она успела забыть.       — Том…       — Ш-ш.       Он проводит взглядом по её обнажённому телу: грудь тяжело вздымается от недавних рыданий и возобновившегося волнения, соски твердеют от холода и его пристального взгляда, а все волоски на теле встают дыбом. Гермиона инстинктивно сводит ноги вместе, когда его взгляд опускается чуть ниже, однако длинные пальцы мгновенно обхватывают её коленные чашечки, насильно разводя ноги в стороны.       Она смущённо стонет и закрывает глаза, отворачивается голову в сторону и чувствуя сейчас себя как никогда уязвимой.       — Ты спрашивала меня, — шепчет Том, водя грубыми подушечками пальцев по её бедру. Гермиона дёргается, когда они зависают над клитором, лишь на мгновение коснувшись его.       — О чём?       Гермиона возмущённо пинает его ногой в живот, когда он так и не продолжает движения. В ответ он обхватывает стопу пальцами и оставляет горячий поцелуй прямо на косточке, ни на секунду не сводя с неё глаз. Лёгкая щетина слегка царапает кожу, и она вновь вздрагивает, когда горячий поток возбуждения закипает под кожей. Ей кажется, что она горит, и это худшая пытка.       — Что случилось с Беллой, — объясняет он.       Блять. Ну да, это было очевидно.       Гермиона чувствует мгновенный укол раздражения, не желая разговаривать о другой женщине, когда они собираются заняться сексом.       — Том, мне кажется, сейчас не подходящий момент…       Её слова срываются на стон, когда он без предупреждения скользит в неё пальцами. Она дёргает головой в сторону, мгновенно чувствуя себя на грани от ощущения грубой и мозолистой кожи, и впивается рукой в подушку с краю. Гермиона почти скулит, когда Том сразу задаёт быстрый темп, нажимая на все точки, которые приносят ей наибольшее удовольствие.       И боль, что так в его стиле.       Том наклоняется к ней ближе, не прекращая движения пальцами, и касается своей грудью её твёрдых сосков. Он игнорирует то, как вздрагивает её тело, вместо этого приблизив лицо к её уху, прикоснувшись губами к мочке.       — Она изменила мне со своим директором, — шепчет он, а затем опускает голову к её шее, опаляя горячим дыханием покрытую потом кожу. Гермиона жмурит глаза, когда её нижняя губа начинает дёргаться от вновь подступающих к горлу рыданий. — Я знаю, что они трахаются уже давно… возможно, с самого начала наших отношений. Белла… если так можно сказать, действительно была первой девушкой, к которой я, наверное, испытывал что-то вроде влюблённости. Можешь поверить в это, дорогая Гермиона? — он усмехается, и звук пробирает её до мурашек. — Когда я сказал ей об этом сегодня днём, она назвала меня больным ублюдком и ушла, забрав все свои вещи.       Гермиона шипит сквозь зубы. Её окутывает греховное удовольствие, скапливающееся в кончиках пальцев и внизу живота, и вместе с этим отрезвляет опаляющая её боль от его садистских слов. Она запрокидывает голову назад и дёргает бёдрами, когда начинает приближаться к оргазму от быстрой стимуляции.       — Хватит, — ноет она. Слёзы затекают в рот и уши.       Острый кончик его носа касается её обнажившегося горла, и Том проводит им по коже, вдыхая запах пота и духов. Гермиона дрожит.       — Что?       — Это, — стонет она. — Пожалуйста, не надо… не говори мне всё это, пока ты… это так больно.       Том слегка дует на её кожу, которая мгновенно покрывается мурашками, а затем опускает лоб под её подбородок. Будто чувствуя, что она уже на грани, он резко убирает пальцы и тихо смеётся, когда слышит громкий стон протеста от неё.       — Кажется, всего несколько минут назад кто-то не хотел этого. А теперь посмотри на себя… — он делает паузу, откидываясь назад и водя большими пальцами круги на её бёдрах, — …дрожишь и буквально умоляешь меня.       Гермиона открывает глаза, смотря на него остекленевшим взглядом. Её мысли мечутся от его слов о Беллатрисе к потерянному чувству удовольствия, призрак которого всё ещё пульсирует внутри неё.       — Замолчи, — голос слабый, дрожащий. Она отводит взгляд от его лица, не в силах наблюдать на нём смесь непривычной ей нежности и самодовольства, и тихо говорит: — Просто… не говори о ней, пожалуйста. Не сейчас.       Том молчит. Она чувствует его пытливый взгляд на своей обнажённой скуле, сминая пальцами мокрые от пота простыни. Лёгкий ветерок касается её наэлектризованного тела, заставляя бёдра вздрагивать от нетерпения.       Она закрывает глаза, когда он без слов опускается на неё сверху. От контакта с обнажённой кожей она кусает нижнюю губу, чувствуя, как поток горячего удовольствия окутывает её, лаская своими невидимыми руками. Она запоздало отмечает, что даже не уловила момент, когда он снял свою одежду, на какое-то мгновение полностью потерявшись в своих мыслях.       Она вновь проиграла. От этого так тошно, что чувство предательства на секунду затмевает возбуждение.       Их хриплые стоны смешиваются воедино, когда Том медленно входит в неё. Её рот приоткрывается в немом крике от ощущения каждого дюйма из-за его неспешных, будто мучительных движений. Она цепляется за его широкие плечи и прячет голову в изгибе шеи, как только слёзы выступают на глаза. Том протяжно стонет — ему нравится, когда она касается его кожи губами. Гермиона впивается зубами в разгорячённую плоть, заглушая свои стоны и рыдания, не позволяя себе доставить ему такое удовольствие.       Сейчас они будто меняются ролями. Гермиона пытается показаться холодной и отстранённой, не издавая ни звука и всем своим видом давая понять, что ей плевать на то, как ускоряются его движения, и сладкая патока растекается по всему её телу. Том наоборот — стонет и мычит, в ответ зарывшись лицом в её шею и оставляя лихорадочные поцелуи. Ей кажется, будто она горит: сердце бешено бьётся в груди, только так выдавая её чувства, а голова гудит от похоти.       Приятная дрожь скользит по бёдрами, когда он чуть отстраняется от неё и меняет их положение: одна её нога мгновенно оказывается закинута на его плечо, невольно заставляя его войти в неё ещё глубже, а другую он крепко обхватывает и отводит в сторону. Гермиона до крови кусает губы, изо всех сил стараясь не застонать от того, как греховно они сейчас выглядят. Становится только сложнее сдерживать своё удовольствие, когда он опускает взгляд и с огненным румянцем на щеках наблюдает за слиянием их тел.       Чёрт. Её голова мечется из стороны в сторону, задевает край подушки. Я не могу… это слишком. Он так пытается наказать меня за то, что я хочу уйти? И… чёрт возьми, ему это хорошо удаётся. Резкий толчок, выходящий из его обычного ритма, наконец срывает громкий стон с её пересохших губ, и она яростно краснеет, когда слышит его смешок.       — Я знал, что это выведет тебя из твоего состояния суки, — усмехается он, почти полностью выходя из неё, чтобы через несколько секунд снова сделать резкий толчок. Её голова отрывается от простыни, когда укол боли пронзает её. — Выглядишь мило.       Дрожащие губы Гермионы складываются в улыбку, полную гнева. Она открывает глаза и видит, как он любовно осматривает её тело, останавливаясь на подпрыгивающей от силы толчков груди. Ей хочется смеяться от этого зрелища, и она бы реализовала своё желание бросить ему насмешку в лицо, если бы не его большой палец на клиторе. Она прикусывает язык, как только начинает ощущать призрак приближающегося оргазма.       — Дорогая Гермиона, — его низкий шёпот остаётся почти незамеченным, когда в ушах начинает бешено реветь пульс. — Может, нам начать встречаться? Только представь, — сильный толчок, посылающий вибрацию по всему телу, — …мы больше не бегали бы друг к другу как грёбаные школьники, скрываясь от других людей. — Её громкий стон. — Мы могли бы… могли бы стать прекрасной парой.       На последнем слове его голос ломается. Кульминация ударяет её, как поезд, и она содрогается всем телом, крепко зажмурив глаза. В порыве оргазма она не замечает, как находит пальцами его руку, царапя кожу короткими ногтями со всей силы, что у неё есть. По прошествии нескольких мгновений приятные ощущения стремительно перерастают в тупую боль. Она открывает глаза, с недоверием глядя на Тома, который не прекращает удары бёдрами о её собственные, потерявшись в удовольствии. Гермиона морщится от нежеланной стимуляции, которая не приносит ничего, кроме саднящего чувства внутри.       — Т-том… хватит, — с мольбой стонет она, уже обеими руками цепляясь за него.       Он нехотя открывает глаза, замедляя движения бёдер. Она чувствует дрожь в его теле, когда он без сил опускается на неё. Гермиона медленно моргает — слёзы отяжеляют даже это лёгкое действие — и нерешительно зарывается пальцами в его взлохмаченные волосы, водя нежными кругами по коже головы. Он почти мурлычет, уткнувшись лицом между её груди.       Сердце понемногу возвращается в прежний ритм.       — Обещай, что никогда не уйдёшь, – его голос дрожит, когда он произносит эти слова, и вскоре она чувствует горячие слёзы на своей коже.       Гермиона на мгновение замирает. Её бёдра болят от того, как сильно он сжимал их ранее, оставив россыпь из новых синяков, глаза горят от пролитых слёзы, а сердце сжимается от боли, которая пронизывает его слова. Осознание того, что он впервые показал свою уязвимую сторону за все эти годы их странной дружбы, болезненно греют её.       Когда он поднимает голову, чтобы взглянуть на неё из-за долгого молчания, она возобновляет движения пальцев и отвечает на его взгляд. Глаза Тома остекленели от слёз и удовольствия, и она в очередной раз ломается, наконец увидев в них любовь.       — Том.       — Просто одно слово, — умоляет он. Лицо искажается от испуга. — Скажи только одно слово… прошу.       Гермиона чувствует, как её взгляд начинает смягчаться. Она смотрит на человека, который обещает дать ей только тонну боли и страданий, на его неряшливый вид и потерянный взгляд. Сердце сжимается сильнее.       — Хорошо.       Одно слово — и она чувствует, как рассыпается на мелкие куски. Том дарит ей самую мягкую улыбку из тех, что она когда-либо видела на его лице, и вновь утыкается в её грудь, крепче сжав в объятиях.       В конце концов, он прав: они всегда были такими, и их уже никогда не поменять.