Тактика — это любовь

В дверь постучали. Журавль и Ваш были на парах, так как Шастун решил не уведомлять их о своём самочувствии в силу каких-то предубеждений из кудрявой головушки с порой не очень блестящими мыслями, но как есть. Антон не хотел вставать. Голова болела так, будто сто тысяч мечей одновременно прилетело в голову с сильнейших атак, он не мог говорить, а также глотать из-за невыносимой боли в горле и вдобавок ко всему его ещё и тошнило с чёткой периодичностью в полчаса. А ко всему прочему кто-то стоит у него под дверью, требуя уделить ему внимание. Блять, можно притвориться пледом. Он не хочет ничьей ласки и заботы, можно он тут тихонечко помрёт и всё, ему больше ничего не надо, и даже если это консьержка, и ни о какой заботе и речи идти не может, то он просто не хочет чтобы его видели в этом состоянии, при коем он не отличим от расползшейся биомассы зелено- серого цвета. Настойчивый гость за дверью, тем не менее, не хотел уходить и более того, казалось, что своими ударами он сейчас выбьет её к хуям. Шасту пришлось встать, каких бы усилий это ему не стоило и доплестись до злополучной двери, еле передвигая конечности. Но открывать он не торопился. Ранее упомянутый причесался перед зеркалом в прихожей и привёл себя в более-менее сносный вид, чтобы не было ахов и вздохов, а ещё ему надо избавиться от гостя как можно быстрей, дабы его организм не выдвинул чего лишнего. Шаст несмело открыл дверь. — Привееет, Антося, — Пашка расплылся в широкой улыбке. — Здрасте, — брюнет приподнял кончик губ. — ООО, привет, а вас тут каким ветром? — по-настоящему удивлëнно произнёс Антон. — Да, вот проведать тебя решили, кстати, как ты? Впустишь? — Паша стоял в дверях, держа два шуршащих пакета вкусностей. — Да, конечно проходите. Вроде ничего, думаю уже завтра на тренировку выйду, — он лгал. Ни о какой тренировке и речи не может идти, Шастун! Подумай головой! Ты с кровати еле встал, герой хуев. — Ну, понятненько. А мы тебе тут перекусить принесли. — Спас.. Ну, всё, довыебывался. При виде еды, Шастун, сам того не желая, убежал в туалет. Его жутко мутило и на этом к сожалению приключение не заканчивалось. После окончательного опустошения желудка у него скрутило живот, да с такой силой, что он согнулся в три погибели, но легче не стало. Антон осел на пол. Слезы боли покатились по щекам, абсолютно не подчиняясь юноше, спутанные липкие кудри приклеились ко лбу и застилали глаза, но сил не было на то, чтобы бонально их отодвинуть. Он пытался быстрее хоть чуть-чуть справиться с болью и выйти из душной уборной, чьи стены давили на него, чем только ухудшали самочувствие. Зеленоглазый бил себя в живот, пытаясь заглушить внутреннюю боль наружной, но стало только хуже. Его ещё раз стошнило и на этот раз он не отделался тупой болью. Голова раскалывалась, живот разрывало от нескончаемой боли, в ушах звенело и наконец вишенка на торте, поплыло и помутнело в глазах. Он не знал сколько он сидит в этом ужасном туалете. Он знал, что ему до чёртиков плохо. От осознания Шастуна ещё раз вывернуло, или вовсе не от этого, но всё же. Вспотевший, измотанный парень облокотился на холодный кафель и уже без какой-либо надежды ударил в живот, после чего отключился, почувствовав, или уже и нет удар о плитку. Распахнув глаза, Антон почувствовал себя лучше, чем было, он даже смог встать, обхватывая лапками тощий живот. Студент,без особого труда, распахнул дверь. На него одинаково обеспокоенно уставились две пары глаз. — Всё хорошо, просто проблемы с желудком, немножко, у меня такое часто, — соврал Шастун, — можете идти, ничего серьёзного, а то я небось вас итак уже неплохо задержал, кхм-кхм. Не сильный приступ боли. Ребята встали с кровати. — Ну, если ты уверен.. — Да... конечно.. уф... Боль. Режущая боль. Новый приступ. Глаза, обрамлённые светлыми подрагивающими ресницами закрываются. Арсений делает шаг вперёд и, сам того не понимая в нужный момент, ловит лёгкое тельце, поднимая на руках, как безвольную куклу. — Паш... — в голубых глазах Воля читает страх и потерянность. — Я вызываю скорую, Арсень, не волнуйся, — Воля успокаивал друга, так как понимал, что он нуждается в этом, хотя, по сути, был взволнован не меньше приятеля, но имел в этом больше опыта, капитан как-никак. С холоднокровным спокойствием он достал смартфон и набрал нужный номер. На другом конце ответили практически сразу и Павел чётко объяснил всю ситуацию медицинскому работнику, получив краткое "выезжаем", он сбросил вызов. Его выдавали только безпристанно трясущиеся тонкие руки, но на это никто не обратил внимания. А Попов абсолютно не зная, как быть, стоял посреди комнаты, чуть не плача, со вздрагивающем парнишкой на руках, как с котёнком, которого нашёл под дождём и не понимал, что теперь делать. В голубых глазах стояли слезы, а в горле ком. — Арс, ты можешь уложить его на кровать, — при этом Паша хотел сохранить спокойный тон, но голос предательски дрогнул и прозвучало как-то умоляюще даже. Брюнет осторожно уложил паренька на кровать и накрыл покрывалом, дрожащими руками убрав его чёлку с глаз, сам не понимая, зачем. Обескураженные парни, которых можно было назвать сильными и самоуверенными, сейчас сидели на соседней кровати, дожидаясь скорой и стараясь не издавать ни звука. До приезда врачей в комнате стояла гробовая тишина. Через двадцать минут приехала карета. Доктор осмотрел парнишку, привёл его в чувства и выписав пару таблеток, ушёл. "Ничего страшного не произошло, обычная простуда. Единственное, мальчику есть надо больше и чаще, из-за этого всё проблемы. Я бы советовал придерживаться хотя бы трехразового графика питания. Всего доброго! " Пашка сбегал в аптеку и принёс нужные лекарства. Через два часа начиналась тренеровка, а по сему через час Шаст остался один с горой вкусняшек и наказом от Воли, чтобы он раньше, чем через неделю на парах и на тренировках не появлялся. Пришлось позвонить Позу и сестре, которые дружно обязались следить за питанием Антона. Вот тебе, блять, и погуляли по ночному Петербургу.