der regen.

Дождь барабанит по земле тяжелыми каплями, звенит колоколом, отпрыгивая от виноградных листьев, журчит по склонам и дорожкам юным ручейком. Гремящие, буйные тучи роняют на земную твердь крупные пресные слезы, а в небе высоко-высоко грохочут их горькие рыдания. Трава прохладная, мокнет под босыми ногами, истоптанными, натертыми в долгих путешествиях по далеким землям. Праздный ветер холодным языком облизывает промокшее тело, пронизывая насквозь дрожью, рассыпаясь мурашками по коже. Дилюк всегда любил дождь. Вспоминается, как он мальчиком, когда душу еще распирал ребяческий задор, залезал на подоконник у распахнутого окна и вытягивал руки навстречу прохладе. Ледяные капли тарабанили по маленьким ручкам, грохот сотрясал небо и улицу, но мальчишка лишь широко улыбался и глубоко вдыхал свежий озоновый воздух. А вот юный Кэйа всегда боялся грозы, прятался от дождя в уюте гостиной их особняка, двигал мягкое кресло поближе к камину. А затем вытягивал ладошки, стремясь к этому теплу, к такому успокаивающему жару раскаленных углей. Наверное, служанки думают, что их господин совсем потерял рассудок: босой прогуливается под ливнем, тянет руки к небу и медленно покруживается среди виноградников. Но эта мысль гуляла где-то на задворках его разума, вытесненная освежающей влагой и юными ветрами. Одежда промокла насквозь; хлопковая рубашка обнажила крепкую грудь и острые плечи, тонкие штаны облепили худые ноги. Трава скользила под подошвой голых ступней, щекотала лодыжки тонкими усиками. Дилюк чувствовал, как из груди наружу рвется ребенок, как он хочет потанцевать с изящными ласками ветра, выстлаться под поцелуи богини водной стихии. Барабанит изнутри в унисон дождю, просит его выпустить, дать поиграть и порезвиться. И Дилюк отпускает. Тянет шелковую ленту, распуская волосы, и кудри виноградными лозами рассыпаются по плечам, липнут к щекам, рубашке и спине. Небо устрашающе грохочет, а по лицу молодого мужчины растекается улыбка. Вдруг под ноги заползает проворная ледяная змейка, и Дилюк, обжегшись, отскакивает в сторону. Оглядывается — облокотившись на дерево стоит ледяной принц, пальцем покручивая, пускает морозные ручейки по мокрой траве. Дилюк шипит, метает недовольный взгляд на рыцаря, спрятавшегося под густой кроной дерева, но подходит поближе. — Ну и зачем это ребячество, Кэйа? — раздраженно спрашивает Дилюк, юркнув в их, теперь общее, укрытие. Зачесывает пальцами волосы назад, чтобы не мешались, вытирает краем рубашки лоб и жамкает руками промокшие кудри. — Кто бы говорил, — говорит Кэйа с ухмылкой, толкая мужчину в плечо. — Это не я тут отплясываю под ливнем в одной поддевке. Хорошо, что лишь грудь просвечивает, а то совсем бы засмущал своих горничных. Дилюк весело стреляет глазами, вздернув уголок рта. — А таких как вы, сэр Альберих, таким уж точно не засмущаешь. — Может быть, лишь прельстишь, — отвечает Кэйа с кошачьей ухмылкой, и Дилюк, тихо хохоча, пихает его в бок острым локтем. Кэйа поворачивается, чтобы внимательнее рассмотреть мужчину: тот стал лишь изящнее в полупрозрачном белье; длинные волосы волнами рассыпались по плечам и спине, капли стекали по точеному лицу, словно пытаясь смыть россыпь тонких солнечных крапинок. Сквозь рубашку обнажились веснушки, расплескавшиеся по груди, локтям, предплечьям. Он уже давно его прельстил, приятными мурашками под кожу его забрался. — А помнишь как ты мальчишкой ужасно боялся ливня и грозы? — вопрошает Дилюк, — Неужели больше не страшно? — Маленькому Кэйе до сих пор, наверное, страшно. Но я всегда готов его защитить, не зря же я рыцарь, в конце концов. Но дождь, — молодой мужчина глубоко вздыхает, — дождь все равно приносит печальные чувства. Рагнвиндр ласково гладит его по плечу, на мгновение во взгляде мелькает сочувствие. — Может быть, чтобы развеять эти грустные воспоминания, нужно их заменить чем-то хорошим? — говорит Дилюк, и губы его растягиваются в заговорщической улыбке. — Например, чем? — недоумевает Кэйа. В ответ Дилюк хватает его ладонь в свою и тянет за руку навстречу разбушевавшейся водной стихии. Альберих смеется, больше из-за нелепости ситуации: двое взрослых мужчин идут скакать под дождем, но следует за Рагнвиндром преданно. Дилюк кружится, раскинув руки, весело сверкает багряными глазами, приглашая к нему присоединиться. Кэйа вздыхает, но вытягивает руки к небу, словно вымаливая что-то у высших богов. Может быть благословение, может, прощение, а может, наконец свободу от внутреннего долга, пожирающего душу. Горячие капли катятся вниз, щекочат шею и грудь, проскальзывая под широкий вырез рубашки. Нутро омывает очищающим ливнем, и маленький Кэйя закутывается в теплое шерстяное одеяло. Дилюк вдохновенно смотрит на Альбериха, удивленно распахнув глаза — на лице Кэйи наконец расцвело умиротворение. Улыбка опала, брови расслабились, а лицо запрокинулось навстречу благословленным океанидами каплям. Дождь катится вниз по его острым скулам, будто бы за мужчину сами водные духи проливают слезы. Дилюк подходит, обнимая тонкую талию, носом утыкается в широкую спину. Голову на плечо роняет, и Кэйа вздрагивает от щекочущего поцелуя огненных волос. Альберих тихо раскачивается из стороны в сторону, будто бы шепотом танцуя, накрывает своими чужие ладони. Гремящие, буйные тучи роняют на земную твердь крупные пресные слезы, а в небе высоко-высоко грохочут их горькие рыдания. Но больше не страшно, не печально. Кэйа сжимает вожделенные тонкие пальцы, устремляясь к родному теплу, к такому успокаивающему жару раскаленных углей.