Дверь захлопнулась несколько минут назад.
Как же тяжело дышать. Хочется тупо смеяться, но получается только скулить, как псина побитая.
Дыхание никак не привести в норму.
Глаза привыкли к темноте, мигающий экран смартфона кажется нестерпимо ярким. На полу валяется и мигает, сука.
Хотя… Да, он и сам на полу, сил никаких нет. Натягивает простыни на себя, ибо холодно пиздец как, а этот ублюдок не удосужился даже закрыть окно. Возможно, он уже умер в тот день и сейчас, как гребаный суицидник, рая не достоин.
Персональный ад, а?
Как бы он не храбрился, с каждым разом все сложнее брать себя в руки. Когда тебя ломают, буквально, и мозгами и телом, все труднее успеть зацепиться хоть за что-то хорошее, чтобы не унесло, не накрыло.
Как же сложно, собирать себя по частям, когда не знаешь, какой круг ада придется пройти следующим. От его личности будто каждый раз отламывают по кусочку, пережевывают, выплевывают, глухо и зло смеясь.
«Ты знаешь, что будет, правда? Будь послушным мальчиком…»
Знает. Знает, что
будет хуже, но разве может быть хуже того, что есть сейчас? Его воображение под
хуже может представить только пытки калёным железом, снятие кожи наживую. А может, пытка не будет физической? У его личного дьявола потрясающая способность уничтожать чужую психику, он видел, как это происходит с другими. Он знает, как это происходит с ним.
***
Активное сопротивление прекратилось, наверно, когда он заканчивал старшую школу. Двадцатого марта ему исполнилось девятнадцать. Он закончил обучение и больше за него некому беспокоиться. Пойдет учиться дальше? Пойдет работать? Всем плевать. Давление, сначала на психику, пробило трещину в начале выпускного класса.
Планомерно, методично.
Он стал хуже спать, повысилось беспокойство, стал дерганным и замкнутым. Любимая яркая одежда все больше сменялась на темную, закрывающую тело насколько это возможно, чтобы синяки, ссадины, порезы и…
cледы не было видно даже ему самому. Хотя бы в течение дня.
Он боролся, честное слово.
Экзамены были сданы на средний балл, что было удивительно в его состоянии.
Выпускной – отправная точка. Начало конца.
Первая попытка бегства не увенчалась успехом. Всё усложнялось тем, что они с этим грёбаным демоном жили в одном доме. Незаметно собрать вещи, чтобы жить некоторое время комфортно, не представлялось возможным. Получилось взять только деньги и небольшой рюкзак, который носил каждый день.
Одна неделя.
Его вернули домой через одну неделю. Если честно, шокирован он был знатно. Теперь знает, что денег у этого ублюдка дохрена, видимо. И не только деньгами он крутит.
Картинка за тонированным стеклом – сплошное грязное пятно. Упрямство бурлит в его сердце, но… Взгляд не поднимается от сцепленных в замок рук на своих коленях. Автомобиль, в котором его зажали с двух сторон и везли домой, был дорогим, а запах кожаного салона забивал легкие. Его внутреннее состояние было сопоставимо человеку, боявшемуся высоты, которого засунули на самый высокий аттракцион в парке развлечений личных кошмаров.
Он почти не дышал, когда дверь его комнаты закрылась за ним и его оставили одного.
Он отказывался считать эту комнату своей, с тех пор как… Случилось
это.
***
Он задыхается, когда воспоминания окутывают его. В ушах звучит собственный крик, он не понимает, почему это происходит. Чем он заслужил такое? Страшно, больно. Мерзко… Забыть реально хочется, но забудешь тут. Кадры нехронологическим порядком мельтешат перед глазами. Вдохнуть кажется нереальной задачей.
Руки, руки, руки.
Везде.
Больно.
Так разрывающе, так, что голос срывается.
Воздуха в легких нет.
Запястья, кажется, хрустят от сильной хватки.
И голос, такой вкрадчивый и густой, плотный, который такие страшные исходы обрисовывает, что кровь стынет.
Бога ради, ему ведь всего восемнадцать. Совершеннолетний всего как несколько часов, но… Ребенок же.
Блядь, но ведь как-то пережил. Пока без тупых мыслей в голове.
***
Вторая попытка сбежать оказалась куда более провальной. Он не может выйти за порог собственного дома. Страх удавкой на шее, не сдвинуться с места. На него повесили ошейник из обещаний, прикосновений и защелкнули замок, накрепко.
Он закрывает входную дверь. Два шага назад, разворачивается слишком резко. С комода что-то падает с глухим стуком. Но ему все равно, он не почувствовал, не услышал. Сосредотачивается на дыхании.
Вдох.
Раз-два-три.
Выдох.
Раз-два-три.
Вдох.
Немного легче. Совсем немного. Его не трогали несколько дней, но все равно. Стоит ему на секунду задуматься о руках, что держат его. Глазах цепких, темных. Каждый шрам ощущается острее, фантомные боли поселяются в уже заживших.
Возможно, он упустил момент, когда можно было спастись.
А этот самый момент вообще был когда-нибудь?
Снаружи в сознание пробирается смешок. Он даже не заметил, как расползлись его губы в кривой улыбке обреченного.
В зеркало смотреть не может. Да и нет в доме зеркал уже который месяц.
Вспышка света режет глаза. В отражении оконного стекла он видит
его. Горло сжимается в спазме. Секунда, и осознание приходит.
Всего лишь отражение.
Он ненавидит. Ненавидит то, что они почти как две капли воды.
Не понимает, как смог родной человек поступить так. Почему он продолжает поступать так. Бессильная ярость и обида душат.
Звон разбившегося стекла доносится, как сквозь толщу воды. Он отворачивается от разбитого окна, гасит свет. Поднимается к себе. Каждый шаг такой сложный, словно сквозь болотные топи пробирается.
Комната стала привычно пустой. Нет, это не дом. Это клетка. Он давно выбросил почти все вещи, которые делали эту комнату его. Взгляд скользит по голым стенам, почти пустому столу. Пустые полки. Только принадлежности для учебы.
Вдох.
Выдох.
К ножу тянется. Простой, канцелярский. Подушечкой на лезвие надавливает, и кровь росой красной сочится и… Да.
Да. Да. Да.
Хоть что-то, верно? Он может выбрать хотя бы это.
***
Белое, белое, белое.
Такое яркое, что приступ эпилепсии схватить недолго.
Мельтешат вокруг, как ангелы.
- …Нужен покой…
- …Мы подберем психолога…
- …Подпишите тут…
- …Вы так заботитесь о младшем брате…
Смех пробирается сквозь сонное сознание. Блин, так это же он и смеется.
Интересная ситуация.
Говорить сложно, а вот смеяться – пожалуйста. Только тихо как-то стало.
- …Не в себе немного…
- …Скоро будет мыслить более ясно…
Черт, да сколько можно моргать. Фокусируйся уже.
А лучше не надо. Потому что…
Потому что.
Розоватые волосы, темные глаза. Стоит, сука, смотрит.
Оскал такой, словно сам дьявол из преисподней поднялся.
Успел, значит.
Чуйка у него, что ли?
А потолок такой белый, как облачный покров, наверно.
Как там дед, интересно? Хотел бы увидеть… Хоть на секунду, блятьбоже, хоть на секунду.
- Не сбежишь от меня так просто.
«Просто.»
Ха.
Так близко. Парфюм дорогой, но до чего ж тошнотворный.
- …Мы введем ему небольшую дозу снотворного…
Да, блин, отличная идея. Видеть его уже не могу.
***
Подушечками пальцев - по зажившим шрамам. Они его, он сам оставил их – косые росчерки поперек вен.
Возможно, он жалеет о том, что сделал.
Возможно, он жалеет о том, что его спасли.
Спасли только для того, чтоб во тьму свою затягивать. Доламывать. Заезженной пластинкой по нервам ездить. Сколько он еще вытерпит?
У дедовского алтаря прощения вымаливал, наверно, несколько часов кряду, пока внутри совсем пусто не стало.
Глаза щиплет. Руками трет до белых пятен под веками и красноты вокруг.
Калачиком сворачивается на кровати, в надежде получить хоть каплю покоя.
Нет, не может быть.
Болезненная вязь за грудной клеткой распускается ярко-алыми цветами.
Вдох, как перед шагом в пропасть.
Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас.
Руки сжимают его плечи, нежным шепотом можно обмануться.
- Я скучал по тебе, Юджи.
Он продолжает падать в темноту.
