Non plus ultra

      После разрыва с Хелен прошло не так уж много времени, но опустошённость, поселившаяся внутри него, угасала ещё медленнее. Хелен была замечательно-понимающей, а потому с ней редко возникали трудности, но всё же Томас, пускай и не страдал, но ощущал себя абсолютно потерянным, особенно тогда, когда увидел поджатые губы матери и услышал её короткое, недовольно-небрежное «сам виноват».       Возможно, в чём-то мама права, но и Хелен не всегда стремилась переступить черту помолвки, будто чувствуя, что он сам… не готов к семейной жизни. Эндрюс честно признался себе, что думал о работе намного больше, чем обо всём остальном, и за это ему было стыдно. Это было неправильно, ведь он искренне хотел обрести семью — лишь его маленькую семью: с любимой и любящей женой. С ребёнком.       А теперь всё кончено.       Неужто они с Нелли просто привыкли друг к другу настолько, что чувства, некогда вспыхнувшие между ними, стали чем-то… обыденным? Обыденным и просто — приятным.       И когда же Томас начал задумываться о том, что ему с Хелен было просто приятно. Удобно. И ничего более?       Странное дело, он, будучи уверенным, что их с Хелен отношения продлятся до конца жизни, не обращающий никакого внимания на других женщин, вдруг заметил Розу. Вдруг — заинтересовался. Не в том плане, как мужчина интересуется симпатичной женщиной, а в каком-то другом — не поддающемуся описаниям.       Конечно, мисс Дьюитт Бьюкейтер, смотрящая искристыми лазурными глазами — смотрящая так мудро для её юных лет, — красива какой-то, он бы выразился, бархатной красотой. Возможно, её любопытство, обращённое к нему, диктовалась схожими принципами, ведь Томас, всего скорее, предстал перед ней весьма загадочной персоной, хотя, впрочем, ничего, по сути, и не скрывал.       А ещё Эндрюс не мог не поймать себя на мысли, что сочувствовал ей, ведь уже успел распознать, кого именно из себя строит её самонадеянный жених. И что он из себя представляет. Кажется, Хокли-младший поставил себя едва ли не на Олимп, хотя, если бы не его отец, то вряд ли бы он, Каледон, сумел достичь подобных успехов. Да и сейчас, по правде, колоссальных достижений у такового не было.       Томас поправил галстук, накинул пальто и вышел из кабинета.       У лорда Пирри нынче переговоры с некоторыми инвесторами, так что, дядя любезно сообщил, что Эндрюсу на обсуждении «бумажной волокиты — только и всего!» присутствовать вовсе необязательно, потому как необходимые документы будут предоставлены второму следующим днём, а тратить время господина исполнительного директора на обсуждения счетов и финансовых отчётов среди «чопорных зазноб» он, достопочтенный владелец верфи, не счёл нужным. Действительно, что такого может происходить на переговорах, что поистине достойно внимания того самого исполнительного директора верфи? Было и смешно, и даже немного обидно.       Как бы то ни было, настроенный сперва совершенно скептически по поводу решения лорда Пирри, Томас распорядился освободившимся временем с ужасающей для самого себя наглостью.       И ведь чёрт его дёрнул заикнуться про эту прогулку! Он не экскурсовод! Тем более, для этого неприятного Хокли. Но с ним была Роза, которая заинтриговала его ещё больше своими смелыми высказываниями. Да что уж там — вогнала в краску! Кто бы мог подумать… Хотелось бы взглянуть на её взаимодействие с женихом: быть может, несмотря на все её осторожные, но всё же с присутствующей пренебрежительной ноткой высказывания по поводу Каледона, Роза управляется неплохо?       Тогда Томасу, так сперва ей посочувствующему, совершенно не о чем переживать. Но если?..       Заведя мотор своего автомобиля, Эндрюс практически насильно отмёл все думы о неуместности его поспешного приглашения. Законы гостеприимства никто не отменял: он уже был в её доме. Так почему бы по-дружески не показать Розе и мистеру Хокли Белфаст? Тем более, с её нежданным появлением в этом городе Томасу стало будто бы легче. И он даже разозлился на себя за эти весьма неуместные эмоциональные порывы.       Но отчего-то он чувствовал себя благодарным, несмотря на то, что встреча их представила из себя несколько иное — отнюдь не то, что он имел однажды смелость вообразить.       Роза, приравнявшая главное — на данный момент — творение его жизни к тщеславию… И горячо просящая прощения. Восхитившаяся им. Обладающая изумительным навыком смущать его.       Возможно, он тщеславен, но лишь в том, что уверен… уверен: он не так уж плох, чтобы отмести все варианты, в которых Роза взглянула бы на него ещё хоть один раз так каким образом, каким она сделала тогда — подле автомобиля.       «Вы великолепны. А я сегодня особенно небрежен», — он так взболтнул тогда, у её дома.       Сегодня он не будет столь «небрежным». Воистину, это просто смехотворно — обратить внимание на девчонку, которую он, стоит признать, по-хорошему и не знал. А ещё он полностью отдавал себе отчёт в том, что у неё жених. У неё — жених, а у него… а у него?       Остановив автомобиль, Томас ступил на землю, и стук подошвы его обуви показался оглушительней раската грома.       У него — невеста. Сбежавшая от него невеста…       Дверь распахнулась мелькнувшей белоснежной перчаткой швейцара, и несколько мгновений спустя оттуда выпорхнула Роза, и ремешок ридикюля скользнул в сгиб её локтя. Томас возблагодарил небеса, что оставил автомобиль на углу гостиничного дома, иначе она бы заметила его растерянность. А он ведь действительно растерялся. Она показалась ему видением, разгоревшимся в лучах заката, чей призрачный силуэт ласкается летящим подолом платья, атласная ткань которого, сверкая выступающими одной за другой угадывающимися под нею ножками, отсвечивала чистым золотом.       — Добрый вечер, Томас, — раздался её голос совсем близко.       И когда она успела приблизиться? Эндрюс незамедлительно загнал свои неуместные сравнения подальше на задворки сознания и тихо произнёс:       — Добрый вечер, Роза       Она переминалась с ноги на ногу, перехватывала светлое кашемировое пальто из одной руки в другую и делала вид, что рассматривает розовато-фиолетовые облака, лениво плывущие по небу. А Эндрюс, изо всех сил одёргивающий себя, всё же не мог отказать себе в том, чтобы просто наблюдать за тем, какое немыслимое буйство представляют её — пускай и уложенные на затылке — волосы. Не сумел не рассматривать настоящий пожар кудрей, воспламеняющийся всякий раз, стоит лучику угасающего солнца коснуться этих рыжих прядей.       Наваждение закончилось, стоило ей лишь обратить своё внимание на него — неестественно выпрямившегося, сдерживающего себя, чтобы не подхватить эту облачённую в багровую перчатку — столь контрастирующую со светлым платьем ладонь — и не прижаться к ней губами. Вместо этого Томас, прижав к губам собственный кулак, чуть кашлянул и отстранённо полюбопытствовал:       — Где мистер Хокли?       — У него внезапно случились переговоры, — просто ответила Роза. — Он приносит свои извинения, что не сможет присутствовать. Я узнала об этом полчаса назад и решила, что сообщать вам бесполезно. Надеюсь, вас это не смутило?       Это персиково-пурпурное небо, казалось, упало прямо на него, и Томас пожалел, что не носит трость, подобно своему дяде. Реальность буквально придавила его к земле, вынудила ощутить себя тем, кто явился на предложенную им же встречу и, вместе с этим, готовым провалиться под эту самую землю от набежавшей неловкости.       Вынудила ощутить эту встречу ещё более опрометчивой, чем он уже успел таковую расценить…       Заявление Розы о том, что она собралась быть с ним наедине, звучало для Томаса приговором, и, дабы избежать казни, он должен — нет, обязан! — произнесли слова сожаления об отсутствии мистера Хокли и вежливо откланяться, дабы не задерживать его невесту. Слова готовы были слететь с его уст, несмотря на то, что эта самая невеста Хокли, натянув уголки своих губ столь чарующе… столь чарующе, что он вновь потерял связь с действительностью и позабыл обо всяческих приличиях.       — Нет, что вы. Конечно, нет, — проговорил Томас.       А тем временем прикосновения той, которой он однажды писал письмо, где чувственно преподнёс свои переживания; той, которая, будучи невестой столько лет, не отвергала его; той, которая в конце концов ушла к Харланду… прикосновения Хелен ещё ощущались на его теле. Но, неумолимо горящие то чувством вины, то несправедливостью, они вдруг стали холодными.       Томас чуть было рефлекторно не отдёрнул руку, ведь на их месте как бы образовался фантомный ожог в виде неуверенного касания пальцев Розы к его предплечью.       — Простите, — смутившись, Роза попыталась отнять ладонь, но он накрыл ту своей, не давая это сделать.       — Всё в порядке.       Ничего в самом деле не было в порядке. Запах того самого парфюма с нотками ириса, смешавшийся с опускающимся на Белфаст туманом, размывающим фигурные крыши домов, заиграл по-новому. От Розы пахло так, словно она — дриада, которая явилась прямиком из леса. Таинственного густого леса за пределами владений его родителей в Комбере, куда ему всё детство строго-настрого запрещалось ходить. А ведь давным-давно прочитавший многочисленные книги о духах и мифических существах, прячущихся среди корней, ветвей и листвы, он так и не побывал в том самом лесу…       — Почему вы молчите? — пробился в его сознание голосок Розы.       — Я вспоминал о детстве, — признался Томас.       — Что вам вспомнилось?       — Волшебные существа, которые водятся в лесах, — усмехнувшись, пробормотал он.       — Вы же не верите в волшебство, не так ли?       Роза вдруг замерла и, дабы не прерывать её прикосновение к собственному предплечью, Томас тоже остановился, сверху-вниз поглядев на неё. Задумчиво — прямиком в радужку её правого глаза, мерцающую невообразимыми оттенками от чистейшего голубого до практически лилового — подле зрачка. И всё это вместе с платиновыми блёстками, коих этот самый зрачок отображал в отсветах небес.       — Нет, — чуть мотнув головой, отозвался он.       — Почему же? — она, уже не взирая на него, продолжила путь по широкой улице, ведущей прямиком к огневу заката.       — Потому что чудес не бывает. Всё зависит от человека и только.       — Разве человек — не чудо природы? — Роза приподняла бровь.       — К сожалению…       Они, поймавшие неловкую тишину, прошли вдоль распростёршейся перед ними улицы, не обращая внимание на городской шум: многоголосье прохожих, рёв автомобилей, стук колёс трамваев…       Противоположный берег застелила полупрозрачная дымка, делая городской рельеф мистически-размытым, а прикосновение Розы исчезло; она, объяв ладонями лицо, облокотилась о парапет, и её плечи приподнялись в глубоком вздохе. Эндрюс замер рядом, стараясь смотреть лишь вдаль — на угадывающиеся крыши и шпили. Рябь реки Лаган показалась ему абсолютно серой на фоне догорающего последнего лучика солнца, что закрутится мерцающей нитью в её волосах… в локоне, выбившемся из причёски и сию же секунду, будто по его желанию, — стоило Розе повернуться к нему, — упавшему на её перламутровое лицо.       По его желанию… Он не смог пересилить себя и всё же заправил эту прядь — это расплавленное золото — за её ухо. В ответ она лишь отвернулась, и он готов был немедленно извиниться за свою вольность…       — А вы не творите чудеса, мистер Эндрюс? — прошептала она.       — С чего бы?       На сей раз Томасу, едва ли не провалившемуся в бездну её омутов, которые при таком освещении стали оттенка глубокого и беспощадного океана, пришлось отвернуться.       — Вы создаёте чудесные корабли. Это правда.       — А вы владеете гипнозом, — покосившись на неё, невпопад выговорил он.       Раздался её смех. Зеленоватые искорки зрачков заблистали пуще прежнего. Томас, кажется, окончательно лишился ума из-за напряженной работы с «Титаником», из-за случившегося между ними с Хелен…       А как иначе объяснить его реакцию на её присутствие? Чужая невеста, которая почему-то сейчас без жениха и здесь, с ним. И он тоже — здесь, хотя надо бы немедленно запротестовать, за воротник притащить её в гостиницу и вручить жениху, а затем избегать встреч. Иначе всё казалось до ужаса неправильным.       Но она глядела на него своим энигматическим взглядом и смеялась. Зеленоватые искорки и смех, как у дриады. Он положительно свихнулся.       Через полчаса они уже шли по площади Донегал, и Роза внимательно слушала всё то, о чём он рассказывал, и разглядывала зелёные куполы огромной белокаменной ратуши со множеством колонн на фасаде, и старинное здание библиотеки, которую вознамерилась посетить в ближайшие дни — пока они не уехали.       Мысли об отъезде кольнули, ведь Розе, сперва так волнующейся в ожидании этой встречи, внезапно стало так просто… Томас был галантен и, несмотря на его собственную растерянность по причине её появления в одиночестве, так непредвзят, что она уже не могла сдерживать широких, но всё же немного смущённых улыбок. Как не смогла пресекать своё желание обхватить его предплечье…       Конечно, было в определённой степени совестливо, но почему-то мистер Эндрюс показался ей таким лёгким в общении, что Роза отложила все свои переживания и решила в полной мере насладиться прогулкой. Белфаст с его невысокими домами, выкрашенными в разные цвета и украшенными лепнинами, действительно был красив и уютен.       Стоило закату окончательно уступить место тёмной синеве неба — из-за горизонта набежала тонкая пелена туч, которая, сгущаясь, затмевала собою звёзды. Они с Томасом даже немного поспорили, будет ли дождь, и Роза, так отчаянно надеявшаяся, что этого самого дождя не случится, ведь в таком случае ей пришлось бы вернуться в гостиницу, упорно ставила на то, что ни капли не упалёт на землю.       Первая капля упала прямо на кончик её носа, вторая — на скулу. Прохладная небесная вода обрушивалась на землю всё плотнее, и в конце концов превратилась в ливень. Каблуки натыкались на впадинки брусчатки, когда она, на ходу накидывая пальто, следуя за усмехнувшимся Томасом, прибавила шаг. Он подхватил её, когда она в очередной раз споткнулась — на сей раз весьма и весьма заметно. А ливень всё набирал обороты, и Томас внезапно схватил её за руку, завлекая следом за собой… и они побежали.       Щурясь от бьющих в лицо капель и ощущая тёплую ладонь даже сквозь ткань перчатки, Роза засмеялась. С Томасом так легко было смеяться! Так легко и так естественно, как ни с кем другим…       Она бежала по этой блестящей от воды и играющей отблесками от света фонарей брусчатке, сжимала руку жениха милой Хелен и смеялась вместе с ним. А он делал вид, что всё прекрасно и тихо смеялся в ответ. Пусть прекрасно, но это не было естественно. И если перед Хокли ей было стыдно самую малость, — он, по сути, сам заслужил такое поведение с её стороны своим пренебрежением, — то перед Хелен было до головокружения неловко. Возможно, конечно, Томас вёл себя так, потому как являлся просто-напросто джентльменом, но нет… нет…       Вода неумолимо билась о землю, и Роза, притихшая, уже не слышала, что он говорил — настолько шумно стало не только снаружи, но и внутри…       — Роза? — громко позвал он, когда они остановились под крыльцом, но их пальцы всё ещё были переплетены.       Обратившая на него свой рассредоточенный взор, Роза, моргнув, разглядела взволнованность на влажном лице — капли падали с полов его котелка на раскрасневшиеся скулы и скользили во впадинки на щеках, что появились от полуулыбки, всё ещё блуждающей по его устам.       — Миледи, мы совсем вымокли. Вы не против немного согреться?       Роза, уже не понимающая ничего из происходящего, прикрыла веки и коротко мотнула головой, чтобы прийти в себя.       — Как? — спросила она.       — Прошу, — он, взявшись за фигурную ручку, распахнул перед ней дверь.       Тёплый свет этого просторного, изящно декорированного зала на мгновение ослепил. Перезвон посуды, аппетитные ароматы, неспешная мелодия разливались по залу, и Роза, наконец, поняла, что действительно проголодалась. Мистер Эндрюс тем временем помог снять её насквозь промокшее пальто и отдал то швейцару, а к ним подошёл официант и, любезно поздоровавшись, повёл к столику.       И, только сев за стол да дёрнув плечами от дрожи, Роза осознала, что сейчас, — после их пробежки под проливным дождём, — всего скорее, выглядит просто ошеломляюще жалко.       Так и не открыв меню, Роза извинились и, вскочив со стула, буквально побежала в дамскую комнату. Зеркало отражало вьющиеся пуще прежнего высыхающие кудри, чуть размазанную тушь и размытую местами пудру. Ругнувшись под нос от негодования, появившегося из-за того, что Томас видел её в таком состоянии, Роза раскрыла сумочку и вытащила оттуда пудру с помадой, предусмотрительно положенные туда перед выходом. Да, так будет намного лучше.       Подводя губы помадой, Роза размышляла о том, что Томас всё же немного странный. Он загадочный, но не нарочито: задай ему любой вопрос — она уверена, он на таковой ответит. Но вот вопросы, почему Хелен уехала и зачем он обращал на неё, Розу, такое внимание, не стыдно ли ему — потому как ей самой, опять же, очень не по себе от всей сложившейся ситуации — она задать не могла. Это сделало бы ситуацию ещё более несуразной… Да и вообще, он — взрослый, помолвленный мужчина, ему ли взаправду интересоваться такой как она? И дело было не в том, что Роза считала себя непривлекательной — нет, она знала, что природа одарила её приятной наружностью. Дело заключалось в том, что она для него очень юная. И сколько ему? Тридцать три? Тридцать пять?.. Роза не знала. Но знала, что почувствовала себя ещё более глупой по сравнению с ним, когда разъяснила, что Томас — директор на этой громадной верфи. Что Томас создаёт такие внушительные и, на её взгляд, уму непостижимые корабли вроде «Титаника». Какой же он, должно быть, умный…       Следуя к столику, Роза мысленно благодарила его за то, что он никогда не проявлял снобизм по отношению к ней и её словам, множество из которых мог посчитать и вовсе детским лепетом. Он не относился к ней, как к неразумному, но забавному ребёнку.       Завидев её приближение, Томас встал и помог ей устроиться за столом. Зажжённая свеча бросала блик на его лицо, и его полуприкрытые ресницы отбрасывали замысловатые тени, пока он изучал меню.       — Всё в порядке? — отложив меню, поинтересовался он. — Вы выглядите огорчённой. Надеюсь, я ничем вас не обидел?       — Что вы! Разумеется, нет. И я вовсе не огорчена.       — Вам точно не холодно?       — Я уже согрелась, — покраснев как бы в подтверждение своих слов, она уставилась в меню. — А вам?       — Я, как и вы, не замерзаю слишком сильно, — он дёрнул уголком губ, видимо, вспомнив диалог на балконе во время их первой встречи. — Но всё равно предлагаю выпить немного вина, чтобы не слечь с температурой.       Кто бы мог подумать, что он помнит… Тогда он так по-джентельменски уточнил, не продрогла ли она… Роза даже представить себе не могла, что однажды этот джентльмен проведёт ей любопытнейшую экскурсию и после — составит компанию в самом лучшем ресторане Белфаста. Точнее, она предполагала, что в самом лучшем, но позолота классических, но приятно-неброских интерьеров говорила сама за себя.       — Лучше бы ещё взять суп, чтобы согреться наверняка, — продолжил он. — Тут готовят весьма неплохой — с морепродуктами и сливками. А на второе я бы порекомендовал весьма простое, но очень вкусное блюдо: тушеная говядина с овощами. Они что-то такое добавляют в соус, что вкус просто превосходный.       Вещал Томас об этом быстро и стараясь надолго не встречаться с ней взглядом, возможно, тоже пребывая в некотором смятении от их нахождения наедине, несмотря на то, что вокруг них было довольно много других гостей этого ресторана.       — Да будет так, — Роза отложила меню и принялась перебирать под столом пальцами.       Томас, немного раскрасневшийся, кивнул, а затем начал рассказывать ей о винах, но Роза пожелала положиться на его вкус. И только после того, как они сделали заказ, он, кажется, расслабился, потому что вновь завёл беседу о Белфасте и близлежащих графствах.       — А библиотека, — начала Роза, — большая? Я бы действительно хотела её посетить.       — Да, большая. И там вправду много различной литературы. А когда вы уезжаете?       — Примерно через неделю.       — Что же, тогда точно успеете повидать это место. Уверен, мистер Хокли с радостью сопроводит вас, — Эндрюс ободряюще улыбнулся.       — Это вряд ли. Его нельзя назвать чтецом. Но на почве интереса к Артуру Конан Дойлю мы сошлись. Правда, он читал только про Шерлока Холмса… Но у сэра Дойля очень много других достойных произведений, — Роза, воодушевившись, чуть подалась вперёд. — «Белый отряд», к примеру!       — Согласен, мне тоже очень понравился этот роман. В целом, меня всегда интересовала та историческая эпоха. Помнится, в детстве воображал себя рыцарем.       — На белом коне? — Роза, усмехнувшись, приподняла бровь.       — Какой уж там конь. У меня тогда был очень вредный шетлендский пони. И, кстати, серый. Но, стоит отдать ему должное, он кусал всех, кроме меня. И братья его даже побаивались, — чуть заметные ямочки вновь появились недалеко от уголков его губ. — Так что, этот строптивый негодник стал мне настоящим боевым товарищем.       Не удержавшись, Роза засмеялась и, коротко прокашлявшись, полюбопытствовала:       — И в каких сражениях вы участвовали?       — В сражениях с травой в поле по весне, когда она доходила ему до груди, — Эндрюс тоже усмехнулся.       — А мы распродали всех лошадей, — Роза посмотрела на свои руки, перебирающие салфетку, что лежала на коленях. — Я их очень любила. У Кэла есть лошади, но я так и не поездила ни на одной из них, когда была в Питтсбурге…       Умолкнув, Роза принялась покручивать пустой бокал, стоящий на столе, чтобы хоть как-то отвлечь внимание Томаса от её упоминания Америки и заполнить возникшую паузу, ведь ей до жути не хотелось оповещать своего визави о том, что их с Хокли помолвка состоялась официально.       — Мне жаль, — глухо произнёс Томас, и его ладонь чуть дрогнула, словно он хотел потянуться ею и утешающе накрыть её кисть.       Приносились заказанные блюда, разливалось по бокалам вино, и его сладковатый алый нектар курсировал по венам, согревая и приободряя. Беседа потекла расслабленнее, и Роза, когда они уже приступили ко второму блюду, поняла, что не хочет, чтобы это вечер заканчивался. Томас, казалось, знал всё и обо всём, но она с изумлением обнаружила, что взаправду не чувствует себя рядом с ним маленькой глупой девочкой. Он общался с ней, будто они были на равных, и с упоением, даже принявшись сдержанно жестикулировать от нахлынувших эмоций, поведывал о том как в детстве сооружал кораблики и пускал те по ручьям, в одном из которых однажды — стоило ручью, между прочим, только оттаять — ненамеренно искупался. Как его напугали родители за такую неосторожность, но всё же приносили ему любимое вишневое варенье с чаем, когда он заболел. Роза говорила о детстве совсем немного, ведь всё-таки не хотела показаться Томасу совсем юной — по сути, её детство минуло не так уж и давно… Но зато она с энтузиазмом завела беседу об Италии, и мистер Эндрюс обозначил, что был в этой стране лишь однажды — в Венеции, но лишь пару дней. И очень жалеет о том, что обстоятельства не позволили задержаться; что очень хочет вернуться туда и побывать в ещё многих городах.       Их разговоры были так искренни и магически, что Роза в какой-то момент задумалась: а не сон ли это? Вдруг она сейчас проснётся, и Томас — понимающий, добродушный Томас — пропадёт.       А если это не сон — покоя не давала всё не оставляющая мысль о запретности всего происходящего… даже несмотря на её упомянутые помыслы о том, что это самое происходящее — лишь плод её воображения.       Но Томас — вполне настоящий — сидел напротив, и аромат его одеколона доносился до неё невесомо, но всё же ощутимо. Казалось, после дождя он лишь усилился… Длинные пальцы мистера Эндрюса перебирали тонкую ножку бокала, когда возникло уютное безмолвие, когда он вслушивался в звуки музыки…       Когда с десертом было покончено — стрелка на часах стремилась к одиннадцати, и Томас, пресёкший на корню заявление о том, что Роза сама может за себя заплатить, рассчитался.       Дождь кончился, и улица была объята сгустившимся туманом да запахом влажной зелени, коры и камня. Локоть Томас больше не предлагал; он, канув в раздумья, шагал рядом и лишь изредка вставлял тот или иной комментарий по поводу названия проходимой ими улицы или прочих малозначительных для неё вещей. Роза не могла не насторожиться, но всё же была счастлива от того, что всё-таки они провели этот вечер рядом — вместе…       Стоило им подойти к его автомобилю — они замерли и избегали вглядываться друг в друга.       — Как же вас отпустил мистер Хокли? — приглушенно и явно аккуратничая спросил Томас.       Вздрогнув, Роза запаниковала. Вот, вероятно, о чём он думал по пути. Захотелось даже съязвить и вопросить о реакции Хелен на их милейший променад, но Роза не стала. Необходимо сказать правду, потому что нежданно совесть нахлынула умопомрачительной волной и принялась расшатывать всю уверенность Розы. Да, однозначно Томас заслужил знать правду — и пускай это покажется ему неправильным и даже вульгарным с её стороны… она не должна молчать. Слишком он добр к ней. Роза больше не может поступать с ним так, даже учитывая то, что рискует навсегда потерять их общение. Общение с ним, который, вероятно, решит, что она — полоумная лживая авантюристка, а не благородная леди. И он во многом окажется прав. Что ж, чему быть — того не миновать. Она и так уже наломала дров.       — Он не отпускал… — зардевшись, призналась Роза и спрятала взгляд. — Я ему в общем-то ничего и не говорила. Простите… я не хотела обманывать. Тем более — вас.       Повисла тишина, нарушаемая лишь гулом мотора изредка проезжающих мимо автомобилей. Томас, приосанившийся и чуть приподнявший подбородок, отрешённо глядел куда-то вдаль — над её макушкой. Как же он высок…       — Об этом никто не узнает, — заявил он и опустил голову. — Даю слово.       — Спасибо. Спасибо за всё, — приложив ладонь к груди, выдохнула Роза, но вновь впала в неуверенность. — Я, знаете, просто… просто… хотела… так получилось…       — Не стоит оправдываться, Роза. Просто это ещё одна наша с вами тайна, — он сделал шаг к ней, и теперь настал черёд Розы поднимать подбородок. — Договорились?       — Да…       Дыхание перехватило, и Роза отчего-то предчувствовала, что вот сейчас он наклонится и запечатлеет поцелуй на её щеке. Её кожа вновь загорелась в том месте, где фантомно отразилось это выдуманное ею же прикосновение.       Но Томас лишь мельком прижал её руку к губам и, попрощавшись, направился к автомобилю. Пальто натягивалось на его широких плечах с каждым широким шагом, и Роза не могла перестать наблюдать за этим, мысленно прося Эндрюса о том, чтобы он хоть раз оглянулся.       Но он этого не сделал… Сверкнули фары, и спустя несколько мгновений его автомобиль скрылся за поворотом.       Понурив плечи, Роза направилась в свой номер, больше всего на свете желая не думать о Томасе, но просто забыться сном.       Кэл сидел в гостиной отведённых ей комнат, во мраке, разбавляющемся лишь пламенем камина. Оцепенев прямо на пороге, Роза видела спинку кресла, поблёскивающие волосы на макушке Хокли, возвышающейся над ней, и сигару, лениво перебираемую меж пальцами кисти, устроенной на подлокотнике. Роза отложила ридикюль на столик — Кэл услышал это и выглянул из-за спинки, расплываясь в улыбке.       — Вернулась, моя радость, — протянул он.       Она нахмурилась. Его улыбка быстро превратилась в ухмылку, и он встал; во второй руке оказался бокал виски.       — Нагулялась?       — Я думала, ты ещё на встрече.       — Ты просчиталась. Уже давно стемнело, моя Роза.       Действительно, в помещении стало как бы ещё темнее. И, несмотря на разожжённый камин, очень холодно. Лицо Хокли не освещалось — рыжий свет падал лишь на очертания его тела, и это делало его облик до дрожи зловещим.       — Почему ты сидишь в темноте? — стараясь держать тон ровным, спросила Роза.       — Потому что на моей душе темно, — с наигранным сожалением начал он, — из-за того, что моя невеста соизволила гулять… с каким-то строгальщиком.       Роза собрала все силы, чтобы выдать высокомерную усмешку, но получился лишь какой-то жалкий писк. Отрицать то, что он обо всём уже знает, бессмысленно, а потому Роза решила пойти в наступление:       — Снова следил за мной? Между прочим, мы с мистером Эндрюсом встретились случайно.       — И поэтому ты велела Труди оповестить меня, что ты ушла гулять с Хелен Барбур. Вдвоём. Хотя сообщить мне о своих планах ты и вовсе не сочла нужным. Показания, милая моя, разнятся. Но вывод напрашивается сам собой.       Роза промолчала. Он оставил сигару в пепельнице и приблизился к ней. А потом поднял руку, и она содрогнулась, но Каледон лишь дотронулся до её лица. Она почувствовала запах дорогого табака на его пальцах, но сейчас он вызвал лишь рвотные позывы.       — Я забочусь о твоей безопасности… пора бы и тебе начать думать об этом.       Вдруг Хокли отвернулся, и Роза уже было выдохнула с облегчением, как он снова повернулся к ней и с размаху отвесил затрещину. Она, охнув и не удержав равновесие, упала, тотчас же прижав холодную ладонь к пылающему месту.       — Потаскуха, — выплюнул он, нависая над ней, и она отползла. — Я приказываю тебе встать!       Её глаза наполнились горячими слезами, и Кэл перед её взором расплылся. Но она сморгнула их; появилась четкая картинка, особенно тогда, когда он рывком схватил её, вскрикнувшую от боли, словно куклу, за волосы, вынуждая подняться на ноги. Хокли рывком притянул её к себе и выговорил прямо в лицо — вполголоса, но хлёстко:       — Что, уже раздвинула перед ним ноги?       Пол шатался под ней, будто бы Роза оказалась в лодке. Как Хокли мог о таком подумать?! Но он, явно обезумев от ярости, цепко сжимал её запястья, и даже тень, покрывшая его лицо, не могла скрыть горящие каким-то животным гневом глаза.       — Кэл, ты пьян, — голос дрогнул от страха, накатившего к горлу и вызвавшего приступ дурноты. — Оставь меня, прошу…       — Это значит «да»?       Неконтролируемые слёзы без устали катились по щекам, и Роза стала дёргаться, пытаясь вырваться, но его пальцы в ответ лишь сильнее сжали её запястья. Всё потемнело от вспышки боли.       — Нет, нет… Как ты можешь даже помыслить о подобном? — сквозь безысходные всхлипы, прокричала она. — Отпусти меня, пожалуйста…       — Нет! Как смеешь ты?       — Это лишь невинная прогулка… Я клянусь тебе, мне просто интересно было узнать про корабли…       — С каких пор тебя интересуют корабли? — прошипел Хокли. — Или просто тебе нравится этот корабельщик, потому ты цепляешься за каждую возможность приблизиться к нему? Грязная лгунья!       — Нет, я клянусь, что даже не думала об этом… Мне нравишься ты! Отпусти, прошу… — Роза чуть ли не скулила, уже слишком обессиленная, чтобы бороться с ним.       — Признавайся! Что было между вами? Вы трахались?       От грубости, пропитавшей его тон, Роза притихла и судорожно вздохнула.       — Что ты несёшь? Нет, я же сказала, нет!       Наконец, Кэл отпустил её, и она попятилась. Он вдруг стал спокоен, сделал глоток виски и так пронзительно разглядел её, — с ног до головы, — что колючие мурашки пробежали вслед за его взглядом.       — А знаешь что? — допив виски, вдруг проговорил он.       — Ч-что?       Размахнувшись, он швырнул стакан прямиком в неё — она, прикрывшая лицо руками, едва ли успела уклониться. Роза настолько чётко услышала, как стекло достигло ореховой панели на стене, как осколки разлетелись за её спиной, что почти увидела это.       — Мы это проверим.       — П-проверим? — повторила она. — Что?       — Поимел он тебя или нет, — прогремел Кэл и, снова схватив за больную руку, потащил Розу в её же спальню.       Она начала сопротивляться и упала на колени, но он не обратил внимания. Толкнув дверь ногой, он дёрнул её руку вверх.       — Встать! — рявкнул он, и Роза повиновалась, но только для того, чтобы избежать дальнейшей боли, однако, в следующий миг она оказалась на кровати.       Уже лежащую на покрывале и отползающую от него как можно дальше, Кэл рывком поймал её, резко развернул, кладя на живот, и сильно прижал коленом её бёдра, тут же принявшись беспощадно разрывать ткань платья, а после — шнурки корсета. Злости в нём было столько, что ему не потребовался на это ни нож, ни ножницы, а лишь его собственные руки. Роза совсем разрыдалась и пыталась увернуться, извиваясь, словно змея, но он лишь сильнее вдавливал её в кровать и быстрее рвал на ней одежду…       — Пожалуйста, Кэл, скажи, что ты шутишь… Я клянусь, я больше не сделаю ничего, чего ты не одобряешь! Я усвоила урок! Пожалуйста, скажи, — взмолилась она, — что это шутка…       Очевидно, то не было шуткой, ведь Роза всё-таки осталась в исподнем, и он вновь развернул её лицом к себе, а затем нетерпеливо разорвал нижнее платье. Роза, замолкнув от внезапного осознания, прикрыла грудь руками, но Каледон с силой развёл их и, навалившись на неё, начал покрывать грубыми поцелуями её шею, ключицы и грудь. Она взвизгивала от них, переходящих в укусы, пока он, зажав своими ногами её ноги, не приподнялся и вновь не отрезвил её пощёчиной.       — Заткнись уже, дешёвка.       Она отвернулась, рыдания прекратились — Роза лишь горько и очень тихо плакала. И слышала, как он возился с ремнём. Потом вдруг повисла тишина — Роза даже некоторое время была не в состоянии дышать; перестала всхлипывать. И вот — снова ощущение его пальцев на её коже… Он повернул её голову и заставил смотреть на себя. Качая головой, трижды цокнул языком.       — Видела бы ты себя… на кого ты похожа, дорогая?       Стёр слезинки с её лица, и Роза представила, насколько сильно размазалась тушь, насколько сильно она похожа на чудовище — растрёпанное, оказавшееся в ловушке и задыхающееся в предсмертных хрипах. Хотя сейчас настоящим чудовищем был именно Кэл. Роза обмякла и безвольно наблюдала за тем, как он расстегивает ремень, брюки… и зажмурилась. Новые рыдания вязко подкатили к горлу.       — Ну давай, расстегни мою рубашку… — навалившись на неё, обжёг своим шёпотом её ухо, и она дернулась. — Как ты, должно быть, расстегивала его рубашку!       — Я ничего не делала! — неистово замотав головой из стороны в сторону, в отчаянии закричала она, и он сжал её шею так сильно, что она подавилась своим криком.       — Замолчи! Перебудишь всю гостиницу.       — Ты… ты… — прохрипела Роза, и он отпустил горло. — Тебе нравится причинять мне боль?       — Нет, милая… Эта боль — ничто, по сравнению с той, что испытываю я, — он снова погладил её лицо и поцеловал неожиданно нежно… но затем до крови раскусил её губу.       Она поняла это, потому как ощутила что-то солёное, прилипшее к языку. Кровь. Её было намного больше, чем в тот раз, в Питтсбурге.       «Если продолжится в таком темпе — то от моих губ не останется и живого места», — отстранённо подумалось ей.       — Расстегивай мою рубашку! — пророкотал Хокли. — Сейчас!       Роза приподнялась и начала дрожащими пальцами расстёгивать пуговицы — с послушанием смертника, подписывающего себе приговор.       — Прошу тебя, Кэл… не надо… — посмотрев на него полными слёз глазами, едва размыкая губы, прошептала она.       — Я должен знать, что моя невеста никому не принадлежала. Ты это понимаешь?       — Я буду твоей… после свадьбы. Ты знаешь. Только твоей…       Последняя пуговица. Он скинул с себя рубашку, и дальше она зажмурилась, слыша лишь шорох ткани. Роза почувствовала, что он грубо стянул с неё нижнее, и она осталась совершенно обнажённой. Она дрожала и сжимала колени, пока он, чуть ли не пыхтя, бесцеремонно-жёстко гладил её живот и грудь. Затем, коленом раздвинув её ноги, он дотронулся до того самого места. И Роза не почувствовала ничего, кроме вкуса слёз и крови, а ещё отвращения и страха — к Хокли и к себе… И откуда у этих эмоций вдруг взялся вкус?       — Ненавижу тебя, — процедил он.       Каледон ещё сильнее раздвинул её ноги, матрас рядом с её головой прогнулся под его рукой.       — Ненавижу!       Он, качнув бёдрами, резко вошёл в неё, и она запрокинула голову от режущей боли, пронзившей всё её тело. Слёзы полились из глаз безмолвным потоком. Нет, она больше не будет кричать!       Роза чувствовала, как он резко двигался в ней, с каждым разом усиливая и без того невообразимую агонию, шепча одно лишь «ненавижу», увеличивая красновато-жёлтый комок, который всё метался из стороны в сторону под её сомкнутыми веками. Прикусывал её шею, но она, рассматривая этот комок, каким-то фантастическим образом сумела отгородиться от боли. Наконец-то Роза ничего не ощущала.       — Скажи что-нибудь, Роза, — не сдержав стон, на выдохе — низко и прерывисто — пророкотал Кэл. — Скажи…       — Ненавижу тебя.       Чуть сжав её шею, но потом, заглянув в её глаза, Хокли тут же ослабил хватку и наклонился к ней с поцелуем. Она изо всех сил сжала губы, а он всё сминал их своими — уже не требуя, но прося приоткрыть их.       — Ты такая красивая, — оставив попытки добиться ответных действий, прошептал он. — Я так хотел тебя… ненавижу…       И всё шептал что-то подобное — хаотично, а потом вовсе перестал о ненависти… и закончил.       Он лежал на ней, всё ещё был в ней и вдруг начал осыпать поцелуями её кожу, гладить волосы и плечи, но Роза, совершенно не шевелящаяся, никак на это не реагировала.       — Я люблю тебя… — шептал он между поцелуями. — Я люблю… Люблю тебя…       Что есть силы оттолкнув его, она едва поднялась на ноги, пошатнулась и обернулась на него. Он, растрёпанный, сидел на кровати, и, не моргая, внезапно неверяще рассматривал её. Рядом с ним расползлось кровавое пятно, на которое она указала взором.       — Ублюдок, — с удивительным для себя равнодушием сумела бросить Роза. — И не смей говорить, что это по причине особых дней. Они тут не причём.       — Я знаю, — Кэл схватился за голову и потёр лицо. — Я знаю…       Она приосанилась и на негнущихся ногах направилась к двери, но вдруг он вскочил с кровати в попытке заключить её в объятия.       — Не вздумай прикасаться ко мне! — отмахнувшись от его рук, крикнула Роза и, хлопнув дверью, вышла.       Она не знала, что он делал после — Роза лишь направилась в ванную, чтобы смыть с себя его отпечатки. И там уже дала волю так долго сдерживаемым рыданиям. На всхлипы прибежала Труди и, стоит отдать ей должное, не задавала лишних вопросов — всё поняла. Видела синяки по всему её телу.       Роза так и не произнесла ни слова, но постепенно успокоилась…

***

      Роза проснулась на узкой кровати в маленькой комнатке и сперва не поняла, где она находится. Из единственного окна, сквозь простенькие зелёные занавески проникал холодный, сероватый свет. Опустив голову, Роза рядом со своей рукой увидела устроившуюся на согнутых локтях кудрявую тёмненькую макушку.       Точно… Ночью — так как Кэл всё ещё мог быть в спальне Розы — Труди отвела её в свою комнатку и уложила спать.       Уловив шорох одеяла, горничная подняла голову и выпрямилась, часто моргая в попытке прогнать остатки сна.       А Роза взирала на неё, на косвенную виновницу её позора и умопомрачительной боли, до сих пор не покинувшей её тело, и вдруг замахнулась. Труди смиренно прикрыла веки в ожидании удара, но Роза сжала кулак и опустила руку.       — Как ты могла? — почти неслышно отчеканила Роза.       Из груди горничной вырвался всхлип, а из-под сомкнутых ресниц потекли дорожки слёз.       — Я не знала, что всё так получится… я даже и вообразить не могла… — Труди закрыла лицо ладонями и замотала головой. — Простите меня…       — Посмотри на меня, — велела Роза, и Труди послушалась. — Мне не нужны твои извинения. Я спрашиваю: зачем ты рассказала ему?       — Я утверждала, что вы отправились на прогулку с мисс Барбур. Он не верил… начал серьёзно угрожать. Ударил меня по щеке из-за того, что понял, что я вру ему, — Труди потупила взгляд и вновь горько заплакала, но всё же договорила: — Я случайно увидела вас с мистером Эндрюсом… Я стояла у окна и просто хотела поглядеть на закат, клянусь вам… И я была так напугана во время разговора с мистером Хокли, что рассказала ему об этом…       — Ты не скрыла, что мы с Эндрюсом были одни?       — Да… я не сумела скрыть — мне было так страшно, — Труди задрожала. — Простите… простите…       — Дура, — Роза откинулась на подушку и принялась рассматривать потолок.       — Вы правы… конечно же, вы правы. Я — самая несусветная дура…       Значит, Хокли сыпал угрозами, и Труди тоже досталась пощёчина. А, быть может, и не одна…       — Ты здесь при чём? Я про себя. Успокойся, пожалуйста, Труди. Хокли может быть очень жестоким — я в этом из раза в раз убеждаюсь.       — Да, миледи… я думала, что он просто сделает вам выговор… я не ожидала, что он способен на такое.       — Он был пьян и зол, — меланхолично отозвалась Роза. — Вряд ли в трезвом уме он бы сделал это…       — Вы ещё оправдываете его? — возмущённо воскликнула Труди, и новые слёзы полились из-под её и без того опухших век.       — Труди… — Роза села в кровати.       Служанка вдруг обняла её — да так крепко, что Роза едва ли могла вдохнуть.       — Ну что ты… — она погладила служанку по спине.       — Миледи… молю, простите меня, — она отстранилась. — Хотя мне нет прощения… Но просто знайте, что я причинила вам вред, но меньше всего на свете таковой вам желала!       Труди выглядела такой несчастной, что у Розы засосало под ложечкой. А ведь она совсем ничего не знает о собственной горничной… Ни откуда она, ни кто её семья — если она вообще имеется.       — Я тебе верю, Труди…       — Я не должна была вас обнимать… я понимаю, что вы не переносите…       — Не переношу — чего? — потерянно уточнила Роза.       — Жалость, миледи, — тихонько пояснила Труди.       — Ты не жалеешь меня, — чётко произнесла она, и служанка всхлипнула, закрыв лицо ладонями, которые тотчас были отведены Розой. — Ты сочувствуешь. И я тебе благодарна. Ты вправду не виновата в сложившихся обстоятельствах…       — Я виновата… Я продала душу за какие-то деньги! — подбородок её дрожал. — Я следила за вами и вашими письмами. Я всё ему рассказывала… Из-за меня вы пострадали… Справедливо будет уволить меня.       — Я не стану тебя увольнять…       Труди, даже перестав всхлипывать, посмотрела на неё с удивлением, и алые пятна покрыли её скулы.       — Вы мне сразу понравились, леди Роза, — призналась Труди. — Почти сразу… но это из-за того, что сперва я была напугана.       Роза, покачав головой, вымученно улыбнулась.       — Да, в тот вечер я знатно поиздевалась над тобой. И мне почти не стыдно.       — Я это заслужила, — Труди покраснела ещё сильнее. — Я была очарована им, хотя он уже был несвободным…       — Я догадывалась.       — Это я должна стыдиться. И мне стыдно. За всё…       — Уже не очарована? — горестно усмехнулась Роза.       — Давно, миледи! С тех пор как увидела его обращение с вами. Вы такая терпеливая… — Труди шмыгнула носом. — Я клянусь вам, леди Роза, что никогда не стану предпринимать никаких действий против вас. Пожалуйста, скажите, чем я могу загладить вину перед вами… хотя её ничем не загладишь… Но я… я могу помочь вам сбежать и работать на вас бесплатно. Я всё сделаю…       — А что мы будем есть?       — Я устроюсь ещё на какую-нибудь работу.       «Милая девочка…», — мысленно вздохнула Роза, когда Труди вскочила на ноги и принялась, грызя ногти, расхаживать туда-обратно, явно размышляя о чём-то. Но неужели Труди действительно думает, что они смогут сбежать? Где они будут жить? Мама не простит такого, а Кэл… Кэл вообще может пойти на преступление и отправить надоумившую к бегству служанку на тот свет. Роза испугалась и осторожно произнесла:       — Труди… я тронута. Но пока не надо ничего придумывать.       — Мы справимся! Миледи, мы справимся!       — Конечно, — Роза жестом подозвала её к себе и сжала её руку. — Теперь я могу тебе доверять?       — Я всё сделаю ради вас! Умру! И даже убью!       — Труди… убивать и умирать точно не надо…       — Если потребуется — вы меня не остановите! И я непременно сообщу мистеру Хокли, что отказываюсь от дополнительных выплат!       — Нет и ещё раз нет! Он уволит тебя. И на твоё место придёт другая. Ни в коем случае не говори. Просто отныне нам обеим стоит быть осторожней и… постоянно выкручиваться.       Труди дышала прерывисто, и Роза ободряюще сжала её плечико.       — Я так вам благодарна! И ещё вы такая сильная, миледи… Я бы не пережила… — Труди осеклась и ссутулилась. — Простите, я должна вас уведомить… Мистер Хокли вчера упоминал, что сегодня вечером вы едете на приём к лорду Пирри. Я могу передать ему, что вы не сможете… плохо себя чувствуете.       Розе действительно не хотелось никуда ехать, даже несмотря на вероятность повстречать там Томаса. Хотя о чём она думает?! Ей и без того не поздоровилось из-за её глупых чувств к этому человеку. Роза уже хотела было согласиться с Труди, но вдруг поняла: если она сделает это — Кэл поймёт, что сломал её. И то, что он сотворил с ней, вполне себе может повториться. Ей ни в коем случае нельзя показывать слабость, несмотря на удручающую пустоту внутри.       — Я поеду. Я же сильная, верно? — Роза криво ухмыльнулась и встала с кровати, тут же кутаясь в заботливо предоставленный халат.       Её комнаты встретили Розу блаженной тишиной — словно всё, произошедшее накануне, слыло лишь полуночным бредом. Роза, подобравшись, пошла умываться и попросила Труди принести завтрак — для них двоих. Благодарно улыбнувшись, Труди побежала вниз, а Роза остановилась перед зеркалом и, сбросив халат, принялась осматривать своё тело… Синяки — большие и маленькие — россыпью покрывали молочную кожу и были везде: на бёдрах, на запястьях, на шее… Отрывисто наполнив лёгкие воздухом, Роза подняла халат. Стало так гадко, что хотелось бить себе в грудь и рвать волосы на затылке. Она была зла, до безумия зла на себя.       Ведь она виновата. Даже не Кэл, действия которого — следствие, а не причина.       Именно Роза и только Роза одержима больными фантазиями о Томасе, которые сподвигли её пойти на такой поступок, за который, живи она пару веков назад, её бы прилюдно высекли. Она перешла все границы. А Томас отнёсся к этому так, словно в их взаимоотношениях не было ничего предосудительного — даже тогда, когда она во всём призналась.       Может, не так уж он и хорош, раз не отослал её в отель, а предпочёл гулять наедине с ней? Он дал слово, что никто не узнает об их rendez-vous . Не узнает и Хелен? Так, получается, он не меньший обманщик, чем она. Теперь Роза разозлилась на него.       — Да уж, мистер Эндрюс, мы друг друга стоим, — Роза поморщилась и отошла от зеркала более не в состоянии вглядываться в собственное отражение.       Никогда не думать о нём — вот, к чему она стремилась. Ведь, кажется, разочаровалась. Надо же, за одну лишь ночь, перетёкшую в утро, Роза успела окончательно возненавидеть Кэла, разочароваться в Эндрюсе, начать испытывать отвращение к себе и… пропитаться очень тёплыми чувствами к Труди. Это — форменное сумасшествие.       Хвала небесам, Хокли она не встретила до отъезда. Труди всё хлопотала над её платьем — тёмно-синим, с закрытым воротом и кружевными оборками на рукавах, что скрывали всю ладонь, стоило лишь таковую опустить. Синяки скрылись под бархатной тканью, и Роза показалась себе ещё бледнее, чем обычно. Горничная помогла ей нанести румяна, подвести глаза и надеть рубиновые серьги.       В пути Роза на сбивчивые высказывания Кэла даже ухом не повела. Кажется, он стремился попросить прощения, но ей было всё равно: она сидела, отвернувшись и рассматривая пригородные пейзажи, покрытые голубоватой предзакатной дымкой. Солнца не было видно сквозь густые, проплывающие совсем низко над полями и деревьями, облака.       Резиденция лорда Пирри, как обронил Лавджой, располагалась на утёсе, к краю которого можно было пройти через перелесок за особняком. Сам же особняк оказался внушительным строением — белокаменным, с небольшими башенками на крыше и колоннадой на фасаде. Чем-то это напомнило ратушу в Белфасте, которую, как запомнила Роза, достроили лишь пять лет назад. Но, конечно, здесь всё было не столь монументально, а, скорее, по-домашнему.       Их встретил сам Пирри вместе с женой Маргарет — такой же улыбчивой, как он сам, и очень красивой женщиной. Они стояли на крыльце, радостно приветствуя гостей, а дворецкий провожал тех в дом. Роза старательно делала вид, что у неё всё прекрасно; даже натянуто улыбалась тем, с кем здоровался Хокли. Улыбка её исчезла, когда к ним подошёл мистер Эндрюс — такой же доброжелательный, как и всегда. Она не смогла на него смотреть и не проронила ни звука, когда он жал руку её жениху. Живо вообразив отвращение, обязательно промелькнувшее на лице Кэла от этого рукопожатия, Роза, чуть ли не давясь собственным отвращением и к Кэлу, и к Эндрюсу вкупе, извинилась и направилась к столику, где расположился серебряный поднос с фужерами игристого вина. Залпом осушив один, она тотчас схватилась за второй и обессиленно рухнула на банкетку.       И всё же саму себя не обманешь — сердце её заныло, когда к ним подошёл Томас. Но вот сейчас он, покинувший Каледона Хокли, стоял на том конце холла. Внезапно захотелось, чтобы он подошёл к ней, приободрил, чтобы он согрел её продрогшую в этом тёплом помещении руку. Но он просто не обращал на неё никакого внимания. Словно они не знакомы. Словно не было ничего: ни взаимных взглядов, ни его добрых слов, ни вчерашней прогулки.       Когда гости собрались — чета Пирри пригласила всех к ужину, который оказался роскошным, столь роскошным, что от одного лишь вида разнообразных блюд урчал желудок, — что уж говорить о витающих аппетитных запахах, — но кусок никак не лез в горло. Роза, кажется, опробовала все вина, которых предлагал лакей, но никакого опьянения не чувствовала. Хокли искоса поглядывал на неё и один раз сделал замечание, но она полностью проигнорировала его. Томас сидел напротив, чуть по диагонали — по правую руку от лорда Пирри. И тоже особо ничего не ел, однако, с энтузиазмом поддерживал диалог с какими-то дамами.       Она не смогла подавить смешок. Эндрюс делал вид, что её не существует. Возможно, конечно, его тоже замучила совесть, ведь ладно она — юная, взбалмошная девица, надумала себе невесть что, но он — взрослый мужчина, большой начальник, который, тем более, в силу своего положения и ума, не мог позволить себе допустить столь тёплого общения между ними. Но отчего-то допустил же.       Стало обидно. Роза уже никого не замечала и, стоило ужину завершиться, первее всех поднялась со стула, всё же немного пошатнувшись. Впрочем, до другого зала она дошла ровно, без помощи Хокли, который сперва настойчиво предлагал ей локоть.       Там она, старательно вслушиваясь в звуки композиций, которых исполняли искусные музыканты, продолжила безбожно пить и всё же съела небольшую тарталетку. Многие пары начали кружить в вальсе, и Розу даже пригласили потанцевать; кажется, тем джентельменом был сам лорд Пирри, но она вежливо отказалась, сославшись на плохое самочувствие. А ведь не соврала…       Всё происходящее внезапно причудилось ей какой-то театральной постановкой, где мужчины врут женщинам, которых так деликатно ведут в танце, а женщины — мужчинам, над шутками которых они так старательно смеются. А за закрытыми дверями эти самые мужчины могут и надругаться, и ударить. А женщины — обмануть и тихо, лицемерно ненавидеть. Как и она.       Всё нынешнее действо стало настолько омерзительным, что Роза едва ли сумела побороть тошноту.       — Хватит пить, — перед ней материализовался Кэл и легонько перехватил её локоть, заслужив тем самым предупреждающе-гневный взгляд. — Нам нужно обсудить кое-что. Будь так любезна.       То, что она последовала за ним в библиотеку, возможно, стоило списать на утихомирившееся чувство тошноты, которое вновь сменилось тем самым безразличием. Почти таким же, какое она испытала, когда Кэл целовал её и впервые вещал о любви. Впрочем, ей было всё равно.       Дорогу до библиотеки лорда Пирри Хокли знал — видимо, разведал, когда отходил после ужина. Закрыв створчатую дверь, Хокли медленно приблизился к ней.       — Ты ничего не говоришь… Роза?       Она в отрицании покачала головой.       — Прости меня, — заглянув ей в глаза, сказал он. — Я не должен был этого делать.       Молча крутанувшись на каблуках, Роза отошла от него и принялась разглядывать книжные стеллажи по периметру громадного помещения, но от разноцветных переплётов перед взором зарябило, и ей вновь стало дурно.       — Ответь хоть что-нибудь, — уже более требовательно попросил он.       Не смотря на Хокли, Роза всё же выговорила:       — А что ты хочешь услышать? Что я прощаю тебя? Это невозможно простить.       — Я понимаю, что ужасно повёл себя…       — Ты повёл себя, как… нет, даже хуже, чем животное, — протянула она. — У меня нет слов, чтобы выразить, сколь отвратителен ты мне стал.       — О… отвратителен? — моргнув, переспросил Каледон.       — Именно.       — Я извинился! Что тебе ещё надо? Я и так делаю для тебя всё. Да, я поддался эмоциям, но и ты поступила неправильно! Ты…       — Я тоже это прекрасно понимаю, — перебила Роза. — Но как бы гадко я ни поступила — ты не должен был опускаться до такого. Ты меня просто уничтожил.       — Чего ты добиваешься этими высказываниями? Повторюсь, я пойду на всё ради тебя! Я куплю тебе всё, что твоей душе угодно! Мы побываем везде, где ты хочешь, — его голос сорвался и перешёл на хрип. — Только прости меня…       — Мне ничего от тебя не нужно.       — Не упрямься, Роза. Ничего такого не случилось. Рано или поздно мы бы всё равно…       — Рано или поздно? — ахнув, вопросила она. — Что? Ты надругался надо мной! Ты причинил мне такую боль, что я едва могу ходить! Ты просто… просто… Душевнобольной, раз считаешь, что «ничего такого» не случилось!       — Я попросил прощения и прошу ещё раз! Ты всё равно станешь моей женой! И даже сейчас моя жена — тем более!       — Я никогда не стану твоей женой!       Сердце стучало в висках, и Роза подняла подбородок, остро оглядев ошарашенного Хокли. В этом идеальном фраке, с этой безукоризненной причёской, со скрупулёзно выбритым лицом он не вызывал ничего, кроме брезгливости.       — Что ты сказала?       Всепоглощающая злоба и абсолютная бесчувственность — вот, что представляет из себя её так называемый жених. Нынче предложение Труди показалось Розе не столь абсурдным. Лучше бежать с горничной хоть на край света, чем ещё хотя бы один миг провести наедине с этим… Хокли.       — Я разрываю нашу помолвку. Больше ты меня не увидишь. Вот и всё.       — И куда ты пойдёшь?       Насмешка. Он лишь насмехался над ней. Провоцировал, как бы показывая, что никуда она не денется. Роза усмирила обуревающий её гнев и постаралась звучать как можно более отчуждённо:       — Куда угодно — лишь бы подальше от тебя.       Она собиралась уйти — из этой библиотеки, из этого дома, города, страны — лишь бы подальше от него, но Каледон схватил её за руку и притянул к себе.       — Нет!       — Отпусти меня.       — Ты. Никуда. Не. Уйдёшь, — прошипел он прямо в её лицо.       Роза, не помня себя от доселе непосильно сдерживаемого негодования, дала ему пощёчину свободной рукой, — левой, — но столь сильно, что его голова повернулась вбок.       — Лучше умереть, чем быть с тобой! — выплюнула она, освободилась от его хватки и бегом направилась к выходу.       — Только попробуй кому-то рассказать, Роза! Я позабочусь… нет! Я сделаю всё, чтобы твоим единственным пристанищем стал публичный дом! — кричал он ей вслед. — Куда ещё отправить порченную девку?! Стоять!       Обещавшая себе не плакать, она всё же расплакалась. Полутёмная, кажущаяся бесконечной, анфилада расстилалась перед ней местами поскрипывающим паркетом, но Роза безошибочно распознала путь к холлу, к дверям — на улицу.       Нет, он всё равно найдёт её. Всё равно будет использовать её тело вновь и вновь, пока не лишит его души, оставив лишь полумёртвую оболочку.       Ужасная догадка впилась в её сознание, заставив на мгновение замереть. А вдруг она забеременела? Что будет с её ребёнком при столь жестоком отце? Она бы вынесла страдания и спустя время, несомненно, сгорела, но их ребёнок жил бы при деспоте, лишившись её защиты… Она просто не может так поступить с невинным созданием… нет… нет!       Рыдания были столь сильными, что ей до боли в рёбрах не хватало воздуха, когда она вбежала в тот самый перелесок. Она бежала в темноте, равно прерываемой лишь лунным светом; умудрялась перепрыгивать через коряги, торчащие из земли корни деревьев, которых становилось всё больше — как, в общем, и самих деревьев. Она несколько раз споткнулась и, кажется, подвернула ногу, но боль быстро исчезла. Ничего уже не было.       Тусклый лунный свет пробивался сквозь трепещущую на ветру листву, и звук этого надрывного шелеста казался Розе громогласным, усиливающимся с каждым пройденным дюймом, пока не превратился в столь оглушительный, что она закрыла уши ладонями и едва ли не закричала — от тревоги, от отчаяния, что она никому взаправду не нужна: ни матери, ни Каледону, ни Томасу. Она, столь много мнящая о себе, на самом деле — лишь пустое место. Униженное по собственной вине… За всё надо платить.       Грохочущие в почти ураганном буйстве, волны бились о скалы, когда она выбежала из леса к утёсу. Замедлившись, Роза приблизилась почти к самому краю, и увидела белёсый, колышущийся блеск на иссиня-чёрных водах моря, уходящего далеко за горизонт.       Носочки её туфель уже почти были над этой бездной — дальше, кажется, ступать некуда.       А море гудело убийственно-ласково, шумно плескалось, и это всё — вкупе — представилось для Розы голосом, зовущим её. Называющим её имя. Манящим к краю утёса — к своеобразной границе мира. Перешагнуть её и… взлететь. Туда, к этой неспокойной, устрашающей, но такой притягательной воде…       Дальше некуда? Почему же? Роза, рассмеявшись, приподняла ногу и готова была переступить эту черту, чтобы расправить крылья, чтобы забыть обо всём, чтобы слиться с этими трепещущими волнами, которые, казалось, только её и ждут…       — Роза, — прозвучало за её спиной так тихо, практически неслышно из-за всего этого смешавшегося природного гомона.       Это, должно быть, зазывающий её ветер. Или призывающее в свои объятия море. Или нечто ещё, что жаждало навсегда поглотить её. Тем не менее, опустив ножку на твёрдую почву, Роза повернула голову и краем глаза в паре шагов от себя увидела… Томаса. Возможно, он лишь причудился ей, но, всего скорее, она уже умерла и ей лишь мерещится. Призрак. Всего лишь призрак.       Но если она жива, а он пришёл сюда, чтобы пожелать ей удачи, когда она отправится в последний путь? Да, она бы хотела ещё раз взглянуть на него. И пускай он окажется тем самым призраком — она хотя бы удостоверится и со спокойной душой взлетит. Взлетит, оставив позади эту боль, это разъедающее душу одиночество.       — Роза, пожалуйста, — раздалось громче.       Вздрогнув, она порывисто развернулась и…       И поскользнулась на покрывшей траву и землю ночной влаге.       Всё померкло, утёс покачнулся, затем рухнул куда-то вниз, и осталось лишь чувство полёта — спиной в неизвестность. В бездну…