Призрачная орхидея

             Аси нервничает — это заметно по тому, как неравномерными клубами выходят сигаретные пары из её ярко накрашенного рта. Лакированный табако-бон блестит в свете матовых ламп под потолком, являясь самым ярким пятном в комнате, и Мичи упрямо пялится именно на этот предмет, игнорируя странный жар, поднимающийся изнутри. Он отказывается смотреть на присутствующих, даже на Рэна, потому что стоящая позади него широкоплечая фигура его мужа напрочь отбивает любое желание смотреть в их сторону. Сенатор Накамуро чужд для Мичи, оставаясь мутным человеком, чьи намерения он так и не разгадал. Прав был Ичиро, называя Такеши «карьеристом до мозга костей»… Ичиро во многом был прав и многое предугадал, но собственную смерть не смог обмануть. — Мичи? — Рэн окликает его мягким голосом — старшему омеге доверили начать этот важный разговор, который откладывать более невозможно. — Нам всем нужно принять решение. Последние новости не столь утешительны для нас, и твоё слово тоже имеет весомое значение. Таканэки… — Таканэки победил на выборах, — перебивает своего супруга Такеши слегка раздражённым нетерпящим тоном: для альфы все эти заискивания перед младшим непонятны. — Это было очевидно, потому как мы всеми силами подталкивали господина Масахито к этому. Теперь пора действовать, и я не понимаю, почему всё должно сводиться… — Мичи, — возмущённые слова сенатора остались недосказанными. — Мы отправляемся в Токио, — Юдзуру выступает вперёд сенатора, хоть во взгляде его чёрных глаз нет решительности. — Таканэки пускает корни в столице, забыв, что Йокогама — его родная вотчина. Это очень необдуманно с его стороны. Этим мы и воспользуемся. — Мы отвлечём моего братца, — хриплым тихим голосом вступает Аси, становясь рядом с сыном. — Большинство наших людей останутся в городе, Минги возглавит их. Мой маленький омега, вот увидишь, не пройдёт и полугода — Йокогама вновь станет нашей! И ты сможешь вернуть утраченное — вновь возглавить клан… — Кто вам сказал, что я хочу этого?! — не выдерживает омега, глазами, полными злых слёз, смотря на каждого. — Если вы забыли, для чего я здесь, то я напомню: мне нужна смерть Таканэки! Только его кровь и его голова! Ничто другое меня не интересует: ни ваша политика, ни ваши клановые разборки, ни вы сами! — Мичи… — Рэн начинает робко, видя гнев младшего, но не успевает договорить: Мичи обрывает его с нарастающей яростью. — Не смей мне говорить, что всё это для моего же блага! — Но так и есть, мой хороший. Каждый из нас в первую очередь думает о тебе, — Рэн всё же перечит другу, чуть повышая свой голос. — В этой войне у каждого из нас свои потери. — Никакие ваши потери несоизмеримы с той, что пережил я! — Мичи вскакивает, раскрасневшийся от гнева, пылая жаром ярости, и сам не осознавая, каким густым и горьким становится его аромат. — Ваших родных не расстреливали у вас на глазах, не сжигали ваши дома! Никто из вас не переживал той боли, что видел я! И ваши уверения о том, что правосудие — это и есть справедливость, не убедят меня никогда! Справедливость — это смерть Таканэки! Я сожгу его так же, как он сжёг тела моих родителей и братьев! — Мичи! Нет! — Рэн в ужасе подбегает стремительно, крепко обхватывая трясущееся тело, чувствуя, что он буквально горит. — Пожалуйста… Пожалуйста, мой родной, мне страшно за тебя. — Рэн, — юноша выдыхает судорожно, сникая в момент, едва его коснулись руки старшего омеги. — Мне плохо, хочу уйти. — Ты весь горишь, Мичи, — ладони старшего прижимаются к пылающим щекам и ко лбу. Рэн понимает, что у младшего самый настоящий жар, и, кажется, он еле стоит на ногах. — Мичи? — Юдзуру тут же оказывается рядом, смотря чёрным взволнованным взглядом. — Что с ним?       Рэн не успевает ответить, как юное тело в его руках мягко оседает, теряя сознание. Он лишь охает от испуга, пока Юдзуру смело и крепко подхватывает бессознательного омегу на руки.       Сан неосознанно тянется вперёд, пытаясь дотянуться до младшего, но тихий, достаточно ощутимый рык Юдзуру пригвождает его на месте. — Отнесите его в мою комнату. Немедленно позовите врача, — Аси нетерпеливо приказывает своим людям, не скрывая своего волнения. — Что с ним, сынок? — Не знаю, но он весь горит, — мужчина поспешно уносит свою драгоценную ношу в смежную комнату, краем глаза замечая подоспевшего врача.       Юдзуру чувствует, как дрожат его ноги, а руки словно деревянные. Он глубоко вдыхает, пытаясь не обронить любимого и не упасть самому. Но с первым же вздохом внутри альфы начинает твориться что-то невообразимое — каждая его клеточка словно оживает ото сна, приходя в неконтролируемое хаотичное движение, разнося в его крови огонь. Он дрожит, когда укладывает горячего и бессознательного омегу на постель.       Лицо юноши красное, а ресницы подрагивают, выдавая внутреннее беспокойство. Жар тела стал ещё сильнее и ощущается даже на расстоянии.       Доктор просит отойти альфу. У Юдзуру это не получается — покинуть сейчас омегу равносильно смерти. Он слышит голос матери как сквозь толщу воды, которая, кажется, понимает, что происходит. Врач лишь подтверждает её опасения. — У омеги течка. Скорее всего, первая в его жизни.       Слова доктора как волны ледяной воды — окатывают альфу с головы до ног. Юдзуру вдыхает ещё раз, глубоко и судорожно, и отползает от пылающего жаром омеги. Его ещё незатуманенное сознание понимает, как он может быть опасен для омеги, и потому мужчина сопротивляется внутреннему альфе. Мичи не первый течный омега в его жизни, он знает их потребности и повадки в этот сложный, но яркий период и не раз использовал в своё удовольствие мечущихся в горячке похоти омег. Но то другие, а сейчас перед ним его омега в полном и самом глубоком понимании «его».       Мичи приходит в сознание, и сразу же его взгляд натыкается на Юдзуру. Он вдыхает глубоко и судорожно, чувствуя нарастающую боль в теле, а альфа, кажется, дышит в унисон с ним. И ему жарко, невероятно жарко и больно. В какой-то момент захотелось, чтобы его кто-нибудь пожалел и утешил, как маленького ребёнка. Захотелось папиных рук и его улыбки. Но вместо папы его гладят руки Рэна, и именно его голос тихо шепчет слова утешения.       Рэн смотрит на Юдзуру, что внешне сейчас выглядит довольно спокойным, и лишь тёмный, лихорадочно блестевший взгляд говорит о внутренней тревоге и борьбе. Старший понимает, насколько опасно прогонять сейчас альфу, но он всё же решается. — Уходи, Юдзуру, — и, к его невероятному изумлению, мужчина без слов и даже пронизывающего яростного взгляда медленно уходит из комнаты, но не из дома.       Мужчина прислоняется к стене у входа, находясь в полной прострации: голова кружится, и ноги дрожат, а все звуки и запахи, кроме тихого скуления и сладкого аромата омеги, исчезают. Но кровь вскипает в жилах, когда он видит Сана, что так и не покинул дом, в то время как все остальные, включая его мать, ушли. Все понимают, что рядом с течным омегой находится его альфа, и только он имеет право быть рядом с ним. Но Сан, кажется, так не думает, стоя в ощутимом напряжении, словно перед прыжком, напротив Юдзуру.       Юдзуру медленно достаёт пистолет, снимает с предохранителя и направляет прямо в голову Сана. Тот знает: Юдзуру выстрелит без раздумий. Сан медленно опускает голову, показывая, что подчиняется, но взгляда не отводит, буравя мужчину своим чёрным хищным взглядом. Он в ярости — это чувствует даже Юдзуру. Но он не знает истинной причины этого гнева, путая его с ревностью.       Сан подчиняется, он уходит, пятясь назад, не смея повернуться спиной, и закрывает перед собой двери.       Сколько они так сидят, Юдзуру не знает. Он пускал к изнывающему от температуры омеге только Рэна и доктора. Мичи ставят несколько уколов, сбивших на время жар. Его слабое поскуливание и совсем тихие стоны будоражат альфу, но Юдзуру изо всех сил проявляет выдержку.       К вечеру весь дом накрывает невероятным густым ароматом омеги. Это происходит резко и быстро, и альфу буквально валит с ног. Юдзуру распластался на полу, чувствуя, как и его всего сладко ломает, словно после крепкой дозы. Никогда в жизни он не испытывал ничего подобного, никакая эйфория не сравнится с тем, что творится в нём сейчас. Его разрывает, скручивает, но так хорошо и так сладко, что позорно хочется заплакать.       И он начинает чувствовать омегу. Не просто слышать и видеть, а чувствовать: его жар и желание, его боль и страх, его поднимающуюся из глубин разбуженную страсть. Кажется, он даже слышит, как влажно слипаются бёдра омеги от текущего по ним сладкого сока, а пальцы подрагивают от фантомного ощущения густой смазки на них. Но как долго он это выдержит?       Юдзуру слышит тихий голос Рэна, шепчущего молодому омеге слова утешения, и, кажется, он плачет, прося прощения. Но через несколько длинных секунд Юдзуру видит перед собой старшего омегу. Мужчина приподнимается, опираясь на руки, пока Рэн садится перед ним на колени. Он видит на щеках омеги невысохшие дорожки слёз и его дрожащие руки.       Рэн тянется вперёд, смотря прямо в глаза альфе, и выдыхает с новым потоком слёз: — Я прошу лишь об одном — не ломай его. Сохрани его маленькое и такое хрупкое сердце. Хватит с него боли и страданий. Просто люби его. А лучше сделай так, чтобы он ничего не вспомнил утром. — Последнего не обещаю. Мой омега — только мой, и я всегда буду в его жизни, хочет он этого или нет… — Ты обещал дать ему выбор! — Это было до сегодняшнего дня. До того, как в нём проснулось …. — Не ставь ему метку, умоляю! — Рэн в отчаянии сжимает ткань кимоно и не знает, как убедить альфу пощадить его единственного дорогого человека. — Знаешь же, что он не выдержит этого — носить клеймо убийцы своей семьи! — в яростном бессилии шипит омега.       Повисла тишина, в которой раздаются лишь тихий плач и глухие болезненные стоны. Рэн не выдерживает красноречивого молчания мужчины и плачет сильнее. — Уходи, Рэн, — глухо произносит мужчина те же слова, что ранее слышал от него же.       Рэн подчиняется, как и все до него. Он медленно отползает, вставая на дрожащие ноги, и его сникшая фигура исчезает за дверями.       Юдзуру сидит ещё с час, не шелохнувшись, не предпринимая даже попытки войти в комнату к омеге. Он ждёт и знает — омега позовёт его сам, и тогда все цепи сорвутся, и ничто не сможет удержать его. Альфа прислушивается к каждому шороху, ярко видя в сознании, как омега елозит по постели, как комкает своими пальчиками покрывало, как сжимает колени, а после широко разводит ноги.       На самом пределе выдержки Юдзуру слышит тонкое и жалобное: — Альфа…

***

      Рэн места себе не находит. Он уже попрощался с мужем, проводив его до вертолётной площадки, — дольше находиться сенатору Накамуро на острове невозможно. Сейчас же омега один, сидит в темноте комнаты, и все его тревожные мысли только о Мичи. Он знал, что рано или поздно это наступит, но молил всех богов, чтобы первая в жизни его драгоценного мальчика течка началась как можно дальше от одного конкретного альфы. Не сбылось. И тот, кого он считал и до сих пор считает худшим решением для Мичи, сейчас рядом с ним, так близко, что ближе невозможно.       Мороз струится по коже омеги. Он чувствует присутствие альфы. Раньше чистый озон Сана Рэн воспринимал как чистый глоток воздуха, а теперь он дарит только страшный холод и отчуждение — Сан из друга медленно, но верно превращается в недруга. — Ты оставил его с Айкава. Как ты мог? — Это ведь никак не связано с чувствами, так ведь, Сан? — Какие к чёрту чувства! — зло оскаливается альфа, выходя из темноты на лунный свет, падающий из окна. — Это меняет все наши планы! — Это меняет твои планы, Сан. Скажи прямо, — Рэн и сам тянется вперёд, пытаясь заглянуть в глаза мужчине. Да только чернота ночи теряется в чёрном взгляде альфы — в ней та же пугающая непроглядность и пустота. — Как же ты быстро забыл своё обещание. Или ты ещё тогда, на острове, знал, что не собираешься его выполнять?       Сан тихо рычит недовольно. Но злится скорее на себя, чем на старшего. — Слишком многое поменялось, — выпаливает альфа. — И ты тоже, — звучит с укоризной. — Нет, я всегда был таким. И не скрывал от тебя своих опасений и того, что я желаю для Мичи. — Я помню, и потому не могу поверить, что ты оставил его Айкава. Почему? Как ты мог ему его отдать?! — Я не мог поступить по-другому! Мичи рядом с предназначенным альфой, пусть даже тот и самый ненавистный для него человек. Здесь не то что я — сама природа за него. Течка началась не просто так, и именно в это время, когда Юдзуру рядом. — Не неси при мне этой чуши про истинность. Я в это не верю, — как-то глухо звучит в ответ. — Мне придётся поменять многое. Я думаю, нам нужно уходить… — Нам? — Рэн не сдерживает своего изумления. — Мне и Мичи. Будь готов к тому, что в один день мы оба исчезнем. — Мичи согласен на это?! Согласен покинуть… — Кого? Что же ты недоговариваешь? Кого не сможет покинуть Мичи? Кто его держит? К кому он привязан? — в ответ лишь ожидаемая тишина. — Вот видишь, сам прекрасно понимаешь, нет у него никого, за кого можно было бы цепляться, чтобы жить. А после сегодняшней ночи это желание может исчезнуть напрочь. — Я надеюсь на лучшее, — сказано без веры. — Оставь. Всё, что случится потом, — только худшее, что может случиться. Только подумай: он проснётся в объятиях Айкава — человека, погубившего его семью. Что может быть хуже?       «Только узнать, что он убил ещё и его альфу» — слова так и остались неозвученными.       Сан медленно поднимается с колен, обозначая свой уход. В какой-то момент, когда мужчина отдалился, Рэн окликает его. — Я давно хотел спросить. Почему у тебя нет пары, Сан? Где твой омега? Ты всегда один, и даже омежьего аромата на тебе нет никогда.       Тишина длится слишком долго. Рэн подумал бы, что мужчина ушёл, не чувствуй он мороза по комнате. — Просто его нет в этой жизни.       От голоса альфы бегут леденящие мурашки по коже. Рэн чувствует самую настоящую глубинную боль. И хорошо, что он не видит лица Сана — такая боль делает человека чудовищем.

***

      Юдзуру стоит на коленях между разведённых ног омеги. И смотрит. Дышит. Даже в своих самых тайных желаниях он не мог представить себе этой картины — совершенной, идеальной картины лежащего перед ним бесстыдно раскрывшегося омеги. Его омеги.       Шёлковый халат распахнут на груди, лишь кусок края едва прикрывает пах. Округлые колени согнуты и поджаты к животу, так что взору альфы открыто то самое заветное, истекающее соком нутро. Омега слегка дрожит, мышцы живота заметно сокращаются, и альфа сходит с ума, видя, как прозрачными сгустками идёт смазка. Это ломает похлеще любого наркотика. Юдзуру и сам дрожит, чувствуя, как трясутся его руки.       Он медленно стягивает одежду, обнажая свои татуировки, раскрывая перед омегой свою «душу». От него самого исходит жар не меньший, чем от текущего омеги. Мичи неосознанно захватывает его в плен своих ног, слегка сжимая каменные бёдра альфы. Первое соприкосновение голой кожи к коже прошибает током. Он с рыком обхватывает ноги омеги, тянет его ближе к себе.       Пальцы подрагивают, когда Юдзуру стягивает кусок ткани, открывая пылающий и крепко стоящий член омеги. Он мягко проводит по подрагивающему животу, медленно наклоняется и целует складку между пахом и бедром. Руки гладко и медленно скатываются с согнутых коленей и плавно тянутся к талии, проводя по рёбрам, касаясь тёмно-розовых сосков. Большие пальцы ласкают горошины, выбивая приглушённые стоны омеги, а губы альфы прокладывают влажную дорожку от бедра до живота. — Альфа.       Вновь тихий голос пускает мурашки по коже, а руки неконтролируемо сжимают мягкие бока, отзываясь крепкой собственнической хваткой на этот зов.       Юдзуру тянется вперёд, нависая над изнывающим омегой. Омега под ним елозит по шёлковому халату, комкает края и слегка приподнимается, пытаясь вытянуть руки из широких рукавов. Он чуть не плачет, когда у него ничего не получается.       Юдзуру мягко освобождает тонкие руки из рукавов, нежно проводит по пылающей коже тела, гладит лицо, касается каждого пальчика. Юдзуру разворачивает запястье омеги и подносит к лицу. Сходит с ума несколько секунд, вдыхая сладкий густой аромат, чувствуя, что вновь готов упасть в такое же глубокое беспамятство, что и омега, но не даёт себе шанса — протыкает клыками железу, чувствуя, как под зубами лопаются капилляры, выпускает свой секрет вместе со слюной и падает в эйфорию. Это почти как обладание, почти оргазм, но вместо неги и беспамятства наступает осознанность, как резкое отрезвление. Юдзуру знает одно: его укус приведёт в сознание омегу. Течка не прекратится, но Мичи будет понимать, что происходит. Мичи будет видеть его.       Юдзуру ложится рядом, не касаясь, но смотря прямо в лицо, ловя каждое изменение в чертах, во взгляде.       Мичи глубоко выдыхает. Он всё также пылает, и желание в нём только разгорается, но с глаз словно туман спадает. Осознанный взгляд начинает блуждать по тёмному потолку, опускается на своё обнажённое возбуждённое тело… И поворачивается к Юдзуру.       Тот факт, что Мичи перестаёт дышать, не сулит альфе ничего хорошего. Он сам замирает под этим взглядом, видя, как непонимание сменяется шоком, плавно перетекающим в ярость. Ненавистью в глазах омеги можно было захлебнуться.       Мичи подскакивает, забывая о слабости, тут же падая обратно на постель. Он отползает, опираясь на локти, пока Юдзуру медленно приподнимается, протягивая к нему руки. — Не прикасайся! — Мичи сам не узнаёт своего голоса — низкого и хриплого. — Сейчас вряд ли это возможно, — взгляд альфы прожигает огнём. — Ты сам меня позвал. — Нет! — омега непонимающе смотрит на свои ноги и как-то неверяще тянет руку к паху. Касается себя между ног, пальцами цепляя текущую смазку. — Я…       Юдзуру мягко, но требовательно обхватывает его запястье и тянет к своему лицу, завороженно смотря на мерцающую влагу на тонких пальчиках. Слова застревают в горле омеги, когда альфа жадно заглатывает его пальцы, облизывая их. От увиденного внизу живота словно что-то взрывается, вызывая новый поток горячей, как лава, порции смазки. Мичи обессиленно падает на покрывало, распластавшись на нём, выдыхая судорожно.       Язык альфы самозабвенно вылизывает каждый пальчик, коленом касаясь внутренней стороны бедра омеги. Мичи раздвигает ноги шире в ожидании большего прикосновения, понимая, что его сознание во власти внутреннего омеги и все его позывы продиктованы именно ею. — Ненавижу! — вырывается сдавленным стоном, когда губы альфы жадно вбирают возбуждённый сосок. От кружения языка вокруг соска бегут мурашки по телу юноши, и он макушкой упирается в постель, приподнимая грудь. — Почему ты? — Мичи не ждёт ответа на свой вопрос, но распахивает глаза, обжигаясь огнём чёрных омутов, когда слышит: — Потому что никто и никогда не будет любить тебя так, как я. Потому что мы с тобой предназначенные, и я не хочу с этим спорить.       Альфа склоняется ниже и ниже, неотвратимо приближаясь к губам любимого. На крохотные доли мгновения в сознании мужчины мелькает мысль, что этих губ касались губы другого альфы. Но он тут же забывает об этом — то было в прошлом, тогда как сейчас эти губы, глаза, руки, всё восхитительное тело целиком принадлежат ему.       Мичи хочет расцарапать лицо мужчине, когтями пройтись по бледному лицу. Но всё, что у него получается, — это слабо провести по щеке рукой. К его ладони тут же ластятся, целуя горячую серединку, спускаются к тонкому запястью, мажут по округлому плечу и целуют под самой линией челюсти. Омега вытягивает шею, отводит губы от неизбежного, дрожит, когда его целуют в самый уголок. — Нет!       Слово оседает на самых губах альфы, вот только почему глаза говорят обратное?       Юдзуру верит глазам.       И он целует. Сминает сладость пухлых губ, кусает легко нижнюю, оттягивает, мажет языком и снова целует глубоко. Медленно направляет рукой твёрдый как камень член и трётся между влажных ягодиц, ведя головкой вокруг нутра. Мичи дрожит сильнее, пытаясь свести колени, но лишь крепче сжимает бёдра альфы. Пальцы мужчины соскальзывают с члена, тут же проталкивая указательный в анус. Мичи мычит в поцелуй, выгибаясь в спине. — Тебе не будет больно, обещаю, — хрипит альфа, оторвавшись от губ. — Будет только хорошо. — Больнее, чем ты мне уже сделал, не будет. Я сотру эту ночь из памяти. — Попробуй, — звучит одновременно и дерзко, и угрожающе.       Внутри омеги поднимается что-то дремучее, первобытное. То, что старо, как мир, и непреложно, как истина — повиновение омеги перед своим альфой, подчинение инстинктам, повелевающим распластаться перед альфой и вытянуть шею для метки. Альфа и сам весь в их власти, и сопротивляться инстинктам и слушать голос разума не собирается — нет ни воли, ни желания.       Мичи протягивает руку к горлу Юдзуру, мутным от страсти взглядом смотря на белый цветок между ключиц мужчины, кончиками пальцев проводя по нему, чувствуя, как внутри него движется длинный палец с выступающими фалангами. Он знает, что это татуировка его и для него. — Да, малыш, это твой цветок, — шепчет Юдзуру. — Коснись его. И здесь тоже, у сердца, — мужчина медленно тянет руку юноши к груди, туда, где яблоневым цветом распустилась ветка, «обнимающая» его сердце.       Теперь под пальцами омеги пылают розовые нежные цветы, как и в сердце его расцветает незнакомое чувство — трепет. Он тихо охает и дышит глубоко, чувствуя второй палец мужчины в себе, так ритмично и мягко растягивавший его. Даже сквозь дурман течки омегу донельзя смущают звуки влажного хлюпанья. Он видит, как рука альфы тянется к его напряжённому члену, начиная медленно, но крепко надрачивать. Омега стонет — несдержанно и высоко. Он впервые слышит свой собственный стон, впервые горит в огне страсти… Всё впервые. И то, что рядом сейчас ненавистный для него альфа целует и ласкает его тело, в какой-то миг перестаёт иметь значение.       Его мягко переворачивают на бок, лишая ставшего уже столь необходимым чувства наполненности. Пальцы мужчины выскальзывают осторожно, обхватывая юное тело поперёк туловища, пачкая в его собственной смазке. Юдзуру размазывает его на своём болезненно и требовательно ноющем члене, после проводя широкой ладонью меж ягодиц несколько раз. — Ты восхитительно течёшь, мой сладкий омега, — хрипло шепчет альфа, пристраивая член к растянутому нутру.       Он выбрал позу на боку неслучайно — это самый безболезненный способ проникновения, особенно когда это происходит в первый раз. Мужчина медленно приподнимает бедро юноши, укладывая на своё, и крепко удерживает его, не позволяя соскальзывать. Второй рукой прижимает омегу к своей груди, лицом утыкаясь в изгиб тонкой шеи, безостановочно шепча слова то нежные, то пошлые.       Головка проходит медленно, натягивая девственное кольцо мышц, а омега хватает руку альфы, прокусывая зубами ребро ладони, мстя за боль. Кажется, мужчина лишь заводится сильнее, рыча в пылающее ухо омеги, и толкается сильнее. Мичи выдыхает, разжимая челюсть и чувствуя привкус крови на языке. Внутри него словно что-то кольнуло остро и одновременно сладко, так что всё нутро дрожит. Мужчина выдыхает долго и глубоко — ему тоже больно, но больше хорошо. Так хорошо, что он готов сойти с ума от того, что сейчас происходит между ними.       Юдзуру повторяет движение бёдер, вновь толкаясь мягко, снова заставляя дрожать омегу рядом, с губ которого срывается ещё один высокий стон. Потом ещё и ещё — мягко, плавно, глубоко. Он чуть не срывается, когда омега размашисто лижет горячим языком его ладонь на месте укуса, крепче сжимая его запястье.       Юдзуру вновь обхватывает стоящий колом член омеги, на этот раз лаская крепко, водя кулаком быстро. Омеге хватает лишь нескольких обоюдных движений от рук и члена альфы, чтобы кончить с хриплым криком, дрожа всем телом. Это первый оргазм в его жизни.       Мичи проваливается в небытие сна мгновенно, затихая в руках альфы. Юдзуру из последних сил сдерживает себя от сцепки — он знает, насколько это больно для омеги. Он вонзается зубами в округлое плечо омеги, когда медленно выходит из жаркого нутра, рукой доводя себя до разрядки.       Альфе точно не до сна — мозг лихорадит от осознания того, что только что произошло. Он занимался любовью со своим омегой. Его семя на влажном от испарины теле медленно высыхало, выделяя тот самый терпкий аромат, от которого член снова призывно дёргается.       Омега стонет тихо, едва ощутимо потираясь телом. Юдзуру понимает, так быстро перейти ко второй схватке лишит сил юного омегу. — Маленький, потерпи немного. Давай я приласкаю тебя. Будет хорошо, очень хорошо.       Мужчина тянет тугую подушку, аккуратно укладывая её под поясницу омеги, и сам опускается вниз между его ног. Сквозь пелену течки омеги видит копошение темноволосой макушки между своих разведённых ног. Пальцы неконтролируемо зарываются в жёсткие волосы, тянут лицо альфы ближе.       Горячий язык широким мазком проходит по шву мошонки, выбивая судорожный стон омеги. В расширенное нутро проскальзывает палец на две фаланги, мягко оглаживая его изнутри. Юдзуру давит безошибочно на набухшую железу. Альфа симулирует простату и изнутри, и снаружи, массируя пальцем в анусе и зализывая языком тонкую кожу под яичками.       Омега давится воздухом от крышесносного удовольствия, распахивая губы в немом стоне. От сверхсимуляции темнеет в глазах, и тихий скулёж переходит в завывание от нового сильного потока наслаждения. Мичи кончает бурно и долго, сотрясаясь в сладостных судорогах, сжимая плечи альфы своими бёдрами. Юдзуру выцеловывает их: от паховой складки до округлых коленок. Горящим от удовольствия взглядом наблюдает, как кончает его омега, и от самого этого вида хочется излиться самому. Он крепко обхватывает свой каменный стояк, проводит по нему лишь пару раз, выплёскивая белёсое семя на бёдра омеги, тянется к искажённому оргазмом лицу и впивается поцелуем в припухшие губы. Этой ночью они не будут спать.

*

      Солнце бьёт в глаза розовыми нестройными лучами. Так бывает только на закате. Мичи проспал весь день, проснувшись лишь к вечеру.       Тело ломило нещадно, но то была какая-то странная приятная ломота, с тёплыми мурашками по коже, с фантомными порхающими ощущениями чужих прикосновений. Он с тихим стоном переворачивается на спину, раскидывая руки по сторонам, и боится даже думать, как он выглядит. Под пальцами «гнездо» из спутанных волос, на коже высохшие капли спермы, грудь распухла, соски саднят, а меж бёдер влажно и липко…       Альфа нависает над ним. Мичи испуганно замирает, смотря на Юдзуру широко распахнутыми глазами. Мужчина улыбается лениво-сладко. — Доброе… эм… вечер?       Мичи трясётся в хохоте под ним — лицо мужчины столь умилительно. — Никогда бы не подумал, что скажу тебе такое, но… Привет.       Мичи видит, как зрачки альфы меняют цвет, становясь светлее, до переливов мягкого молочного шоколада. Наверное, именно так действует счастье, делая самого человека светлее, заставляя весь организм трепетать, чувствовать, как внутри оживает что-то до этого момента неизведанное, не пережитое. Омега понимает это, потому что у него самого внутри творится чёрт-те что: он слышит, как бешено бьётся собственное сердце, как кровь бежит быстрее, горячо разливаясь по венам, и молится всем богам, чтобы глаза не выдали его.       Но, кажется, поздно взывать к небожителям, потому как альфа над ним улыбается широко и глаза щурит счастливо. — Привет.       Юдзуру всё видит и всё чувствует, и знает, как это всё взаимно. С этой ночи их чувства почти что одно целое. И он точно чувствует желание омеги. Это желание тоже взаимно. — Я поцелую тебя… сейчас? — тихо шепчет альфа, медленно склоняясь над юношей. — Вчера ты ни о чём не спрашивал, — в глазах усмешка, но губы распахиваются призывно, и ресницы дрожат в ожидании. — Я не сделаю ничего, чего не хотелось бы тебе. — А то, что хочу — сделаешь? — Да! Без сомнений. — Тогда целуй. Сейчас. А потом ещё раз, — и сам тянется за желанной лаской.       Он подумает обо всём завтра… Может, послезавтра. Потом. Но сейчас он горит… Хочет гореть в руках альфы.       Юдзуру берёт его на руки — обнажённого, восхитительно пахнущего им, горячего и непривычно ласкового. Несёт в душ, ставя под тёплые струи, купает, смывая остатки вчерашней ночи. Сердце альфы взрывается громче бомб, когда замечает, с какой неохотой Мичи стирает с кожи засохшее семя, поджимая свои пухлые губы недовольно, немного обиженно.       В сознании альфы всё же звенит противным молоточком, что это не Мичи так ласков и непривычно послушен — это его внутренний омега во власти течки. Это именно омега трётся об него призывно, закинув руки ему на плечи. Именно омега упирается спиной о холодный кафель и приподнимает одну ногу… Омега позволяет подхватить его под бёдрами и упереться ему меж влажных ягодиц каменным стояком. — Альфа!.. — срывается с губ юноши, едва головка проскальзывает в нутро, и сам опускается с глубоким выдохом.       Он прижимается к груди мужчины, прогибает спину, дышит шумно и часто, срываясь на стон. Губу прикусывает в попытке сдержать себя, но ничего не получается. Взглядом томным, полным желания прожигает альфу, тянется к губам, шепчет снова: «Мой альфа» и целует, прикрыв глаза под тёплыми потоками воды.       Юдзуру не жалеет ни себя, ни омегу — залюбливает до темноты в глазах, до взрывающихся звёзд под веками, до хриплых криков. И пусть его пылкое «Я люблю тебя» осталось без ответа, он готов шептать эти слова снова и снова, готов кричать об этом на весь мир… Готов ждать хоть вечность.

*

      Юдзуру просыпается один. Половина постели ещё тёплая, и аромат густым флёром стоит в воздухе. Сердце не успевает сжаться от разочарования, как взбудораженное отсутствием омеги сознание тут же ловит его облик. — Уже проснулся? — голос, заставивший снова забиться сердце, доносится со спины.       Мичи застывает в проёме двери, почему-то не решаясь пройти в комнату. В руках у него стакан воды. На нём накинутое шёлковое кимоно до пят, ничем не стиснутое, свободно струящееся по обнажённому телу. Светлые волосы чуть влажные, скорее всего, Мичи после душа.       Омега смотрит пронзительно, и по его взгляду невозможно понять его мысли. Тонкие черты лица не искажены ненавистью или презрением. В них какой-то… интерес. — Как ты себя чувствуешь? — Юдзуру первым нарушает тишину между ними. Он также не отрывает взгляда от омеги, приподнявшись на постели, опирается на локти.       Вместо ответа омега идёт к нему медленными, плавными шагами. Ставит стакан с водой прямо на пол. Карабкается по постели, гибкой кошкой залезая на мужчину, седлая его бёдра. Кончиками пальцев он толкает его и чуть склоняется над ним. Кимоно сползает с округлого плеча, открывая гладкую сияющую кожу. Глаза омеги горят, и руки подрагивают, когда он проводит по обнажённой груди альфы, снова касаясь татуировки. Он замирает, заставляя и альфу под собой не дышать от волнения. — Это очень больно? — хрипло раздаётся в утренней тишине. — Ставить татуировку — это больно? — Мне не было больно, — в сознании альфы проскальзывает шальная мысль, только он не спешит озвучить её. Мичи сам говорит об этом. — Я бы хотел… Тоже. Хотел попробовать, — Мичи нерешительно смотрит на альфу, ждёт его эмоций. — Я хочу татуировку… В память о моей семье.       Юдзуру снова не дышит, но его глаза сами говорят за себя. В них горечь переплетается с невыразимым счастьем: омега выбрал его! Именно с ним он заговорил об этом! — Что именно ты бы хотел?       Руки омеги скользят дальше, зарываются в тёмные спутанные волосы альфы, а ноги крепче обхватывают бёдра альфы. — Папины цветы, символ моего отца и имена моих братьев.       Юдзуру ластится к рукам омеги, принимает игру, которую тот затеял. Легко отодвигает край шёлкового одеяния, ладонями скользя под кимоно. Мужчина лениво оглаживает бедро омеги, другой рукой крепко сжимая ягодицу. — Думаю, это правильно. Ты подобрал гармоничные символы. Где именно ты бы хотел поставить их?       Мичи молчит несколько долгих секунд, словно решается на что-то, медленно пропуская чёрные пряди альфы сквозь тонкие пальцы. И также молча берёт руку мужчины, касаясь им нежной кожи вокруг пупка. — Хочу здесь цветы османтуса. Это аромат моего папы. Он очень шёл ему и делился им с нами: со всеми своими детьми. — Я помню этот аромат на тебе, — Юдзуру кончиками пальцев проводит по коже, чувствуя лёгкую дрожь в теле омеги. — Он был прекрасным дополнением к твоему. Где ещё бы ты хотел?       Мичи плавно спускает один рукав кимоно, грациозно высвобождая руку, сгибая его в локте. — На предплечьях будут имена моих братьев, — взгляд омеги темнеет. — И когда моя катана будет разить их убийц, они будут держать её вместе со мной!       Омега склоняется над мужчиной, опираясь рукой на постель, и второй рукав кимоно падает с плеча, гладко скользя по спине, волнами складываясь вокруг его бёдер. Мичи берёт обе ладони мужчины и прижимает к солнечному сплетению. — Тут будет символ моего клана, символ моего отца, — Мичи замирает, пристально смотря в глаза альфе: — Мне нужен мастер. Самый лучший. И я хочу сделать это как можно раньше.       Руки мужчины скользят от солнечного сплетения к тонкой талии, оглаживая её. — Если позволишь, мой мастер подготовит эскизы. Он лучший в Йокогаме и один из лучших в стране. — Позволю. Но я хочу ещё кое-что. Не буду говорить, что именно. Попробуй сам догадаться.       Омега соскальзывает ниже к паху альфы, улыбается хитро, и Юдзуру весь покрывается мурашками, когда видит смущённо закушенную сладкую губу.       Без слов альфа скользит рукой по гладкой коже омеги. Обхватывает колом стоящий член, пристраивая к анусу. Приподнимается, проскальзывая головкой в нутро, и Мичи сам опускается с глубоким выдохом. Они замирают на несколько долгих секунд, прикрыв глаза, крепко сцепившись пальцами. — Я, вообще-то, хотел мотоцикл, — омега выдыхает, медленно начиная двигаться. — Но… не против поездить и на тебе верхом.       Хрип альфы под ним должен был быть хохотом, но Юдзуру кривит губы в дикой смеси страсти и смеха. — Какой захочешь… Выбирай любой. Привезут тебе сегодня же.       Мичи упирается руками в грудь альфы и наклоняется к нему, не переставая двигаться. Набирает темп, не отводя тёмного взгляда, и у самых губ шепчет. — Yamaha YZF.       Краем сознания Юдзуру понимает, что не просто так омега назвал именно эту марку, но прямо сейчас явно не до размышлений. Мичи движется на нём размашисто, с шумом выдыхает, переходя на высокий жалобный стон. Альфа ногами упирается в постель, движется навстречу. В крепкой хватке рук держит талию омеги. Стоны переходят в сладостные крики, и Мичи откидывается назад, насаживаясь жёстко и быстро. Кожа покрывается испариной, а влажные волосы липнут к шее и плечам. Омега прекрасен… восхитителен в своей страсти. Он кончает с высоким коротким стоном, вцепившись ногтями в предплечья альфы.       Мичи приходит в себя, понимая, что распластался на груди мужчины, и чувствует, как внутри него пульсирует член в готовности к сцепке. Юдзуру смотрит ему в глаза неуверенно, гладя по взмокшим волосам. Он словно ждёт разрешения. — Мичи, — севшим от страсти голосом зовёт его альфа. — Тебе будет больно, но, если хочешь… мы можем попробовать.       Омега с ощутимым разочарованным вздохом слезает с бёдер мужчины, ложась под его бок. — Даже не думай об этом, Юдзуру.       А Юдзуру весь обмирает, почти не дышит — омега впервые за все три дня течки назвал его по имени. Это означало только одно: течка миновала, и Мичи осознаёт все свои действия. И то, что только что было между ними, тоже осознанно: желания, с которыми делился омега, и последующий жаркий секс — вовсе не феромоны. Это заставляет альфу зажмурить глаза, притягивая омегу к себе. Тот сразу оплетает его конечностями, укладывая голову на плечо. — Я никогда не перестану думать об этом, — тихо шепчет альфа, лицом зарываясь в длинные светлые волосы. — И я думаю об этом с первого дня, как увидел тебя. Вначале это было неосознанно, на уровне инстинкта, а потом осознал… Просто представил себе тебя в моём доме и наших детей, бегающих по комнате.       Мичи перестаёт дышать после слов альфы. Юдзуру чувствует, как каменеют руки омеги на его груди, но он обнимает его нежно, целуя в висок и в скулу. — Я хочу семью с тобой, мой омега. И ничего не пожалею для этого. — Даже жизни?       Голос омеги глухой и низкий, словно из-под толщи воды. Юдзуру понимает: Мичи едва сдерживает слёзы. Мужчина нависает над ним — медленно, осторожно. Смотрит в глаза, сияющие от подступившей влаги, и шепчет проникновенно. — Даже жизни! — И я не пожалею! Ради своей семьи я пойду на любые жертвы. И на смерть!

***

      Рэн путается в ногах и подоле шёлкового кимоно, когда видит выходящего из минка омегу. Все эти дни он сидел на террасе своего домика, не в силах успокоить своё сердце. Он ожидал Мичи со страхом и нетерпением. А вот теперь стоит, не смея сделать и шагу больше, с дико бьющимся сердцем, огромными глазами, полными тревоги, смотря на молодого омегу.       Мичи тоже смотрит, не в силах сделать оставшиеся несколько шагов, разделяющих их. Но в его взгляде спокойствие и какая-то отрешённость, словно он понял и принял что-то неизбежное, то, чего ему не миновать. — Мичи, мой мальчик, — Рэн выдыхает со слезами на глазах, робко протягивает руки.       Юноша медленно подходит, мягко падает в протянутые объятия и сам обнимает поперёк спины.       Они стоят так долгую минуту. Рэн чувствует изменившийся аромат молодого омеги, но не настолько сильный, понимая, что метки на нём нет. Это заставляет выдохнуть его облегчённо и прижать юношу к себе крепче со слабой улыбкой на губах. — Пойдём к источникам, Рэнни, — Мичи улыбается, спрятав пунцовое лицо на его груди. — Всё тело ломит. Хочу полежать в воде горячей. — Пойдём, малыш. Сразу легче станет.

*

      Вода расслабляет ноющие мышцы, ласкает кожу и вводит в некую дремоту. И так хорошо молодому омеге, так покойно, что никакие мысли — тревожные, ненужные — не лезут в голову. Он не хочет думать сейчас ни о чём. Может, позже… А может, никогда. И даже та мысль, что он обнажённый сидит рядом со старшим омегой после четырёх дней страстного секса с альфой, не кажется ему ничуть смущающей. — С тобой ведь всё хорошо?       Лишь после этих слов ушедший в свои мысли юноша осознаёт невысказанную тревогу старшего и чувствует себя неблагодарным дрянным мальчишкой. — Да, всё хорошо. Тебе правда не о чем волноваться — со мной всё в порядке. — Х-хорошо. Я… я рад, что ты в порядке, — голос старшего сквозит какой-то обидой, но Рэн ничем не выдаёт себя. — Прости, Рэнни, — Мичи подплывает ближе, садится на подводный камень рядом, укладывая голову на широкое плечо друга. — Но мне правда было хорошо с ним. Я не буду этого скрывать. Это не имеет смысла. — В глубине сердца я понимаю: Юдзуру никогда не будет… просто не сможет быть с тобой груб или жесток. Но я хорошо знаю, каким он бывает по отношению к другим… безжалостным, порой беспринципным. И мне всё равно тревожно за тебя. — Я провёл рядом с ним несколько дней и ночей, о которых вряд ли забуду. Юдзуру сделал для этого всё: он не давал мне забыться в дурмане течки, звал меня. Он был со мной не просто как альфа со своим омегой. Он был как мужчина рядом со своим любимым. Я это чувствовал. Я это знаю. — Мичи, не думал, что когда-нибудь такое скажу, но Юдзуру любит тебя. Отрицать это уже не имеет смысла, как и то, что ты его не любишь. — Рэн чувствует, как странно замер юноша в его руках, услышав эти слова. Это настораживает, и он умолкает. — Я знаю, — выдыхает омега. — Он говорил мне это сотни раз за эти дни. Даже отсюда я чувствую его, ощущаю на себе его взгляд сейчас и, кажется, слышу его мысли. — Он рядом с нами? — Рэн непонимающе озирается по сторонам, действительно замечая силуэт альфы среди бамбуковых ветвей. — О, боги! Он следит за тобой!.. — Не следит. Оберегает, — юноша глубоко и облегчённо выдыхает, вытягивая стройные ноги под водой. — Юдзуру обещал отвести к своему тату-мастеру и купить мне байк. — Что?! — Рэн смотрит на юношу в полном изумлении, не понимая, о чём он говорит. Мичи почти что засыпает, прикрыв глаза блаженно, обхватив плечи старшего. — Тату-мастер? Ты поставишь себе татуировки? Когда ты принял такое решение? — Рэнни, я тебе потом всё-всё расскажу. Давай немного поспим? — Хорошо, малыш. Идём в дом, там поспишь спокойно.       Он тормошит юношу, заставляя того одеться, и под руку отводит к минка. Теперь и Рэн чувствует присутствие альфы — Юдзуру идёт параллельно ним другой тропой, не отрывая от юноши взгляда.       Рэн в полной растерянности. Он в недоумении. Все его опасения оказались ошибочными, а ожидания абсолютно противоположными. Рэн готовил себя к тому, что будет утешать разбитого, сломленного, рыдающего в отчаянии младшего, но сегодня он видит спокойного, умиротворённого и даже в какой-то степени счастливого молодого омегу. Как воспринимать всё это, он ещё не знает. Ему понадобится время и терпение, и этого у них предостаточно. Только вот как понять то, что прямо сейчас Мичи медленно бредёт в тот самый домик, где провёл дни течки рядом с альфой? Чем объяснить этот факт, что омега вновь идёт туда, возможно неосознанно, возможно, ещё под воздействием инстинктов, но идёт! — Спокойной ночи, Рэнни.       Рэн замирает в смятении, не в силах ни окликнуть, ни остановить юношу, беспомощно наблюдая, как исчезает его тонкая фигура за дверями.

***

      В комнате густой сумрак. В темноте не различить глаз, но омега чувствует, как смотрит на него альфа. Чувствует, как он дышит глубоко и расслабленно. Ощущает его шаги в темноте. Улавливает вибрацию довольства, исходящего от альфы.       Постель прогибается позади. Тяжесть чужого тела, казалось, должна напрягать, но Мичи чувствует невероятное спокойствие и даже некое удовлетворение.       Рука альфы мягко, но уверенно скользит вдоль тела. Мужчина тянет омегу ближе, прижимает к своей груди властно и в то же время трепетно, губами касаясь затылка.       Мичи выдыхает. Накрывает руку Юдзуру на своей талии и блаженно прикрывает глаза, готовый провалиться в спокойный глубокий сон. На самом краю дрёмы он вспоминает о чём-то, встрепенувшись в руках мужчины. — Когда мы выезжаем?       Юдзуру замирает. Буквально каменеет, не дыша. За доли секунды в его мозгу проносятся лихорадочные мысли, и одна из них мигает красным цветом: «Мичи согласился». Несмотря на прошедшие дни и ночи, полные обоюдной страсти, Юдзуру не был уверен. Он и сейчас не уверен, хоть слышал вопрос, в котором «мы» прозвучало невероятно желанно. — К концу недели всё будет готово. Мы поедем в Токио, как только сенатор Накамуро даст отмашку. — Хорошо. Мои татуировки должны быть готовы как можно раньше. — Да. Я позабочусь обо всём. — Спокойной ночи, Юдзуру. — Спокойной ночи, мой призрачный цветок.       Под широкими ладонями мерно вздымается грудь, и слух улавливает размеренное дыхание спящего рядом омеги, а альфа глаз не может сомкнуть: смотрит через приоткрытую дверь террасы на блик луны и утопает в своих мыслях. Впервые за долгое время он осознаёт, насколько всё неправильно: он обманывает своего омегу, лжёт, смотря ему в глаза; раскрывается перед ним весь, а за спиной прячет самое страшное.       И когда настигнет его разоблачение, будет ли он готов к этому?       Будет ли готов Мичи?       Так малодушно хочется забыть, умолкнуть, заставить замолчать всех тех, кто знает. Но как заставить замолчать совесть? Как приказать умолкнуть сердцу?       Никак.