Его история: от безобидного человека до порочного существа

      На улице, на слякотных дорогах в пропахшем отвратной сыростью воздухе, среди едва ползущих из-за грязи толп недовольных людей витала весьма посредственная атмосфера. Лишь Джейсону в тёплых стенах его чудесного магазинчика с мягким жёлтым светом было уютно.       Но несмотря на отрешённость к проблемам других и нынешний комфорт, настроение Майерса всё равно скатилось до метки «паршиво» из-за людей с их этим умением передавать плохую ауру. В такое явление, как аура, он, собственно, всё равно не верил. Однако настроение было повально испорчено.       Ещё и Амелия может вновь не приехать из-за большого количества дел.       Джейсон смотрел в окно на людей, которые сливались в одну большую серую массу и двигались по перекрёсткам подобно одной длинной мерзкой бактерии; на людей неприметных, маленьких и жалких, которые все были похожи на лицо; на людей разных пропорций, телосложений, внешности, роста, в коих он старался найти некую индивидуальность, уникальность, но всё равно лицезрел чисто однотипных существ; на людей, в чьи души он был бы не прочь заглянуть.       Майерс ввиду отсутствия как таковой деятельности в разгар рабочего дня, когда магазинчик тускло пустел, привык смотреть на улицу, привык наблюдать за другими. Не сказать, что это доставляло ему удовольствие: однотонная суета, неизменная какофония разного рода звуков…       Люди… всё такие же — они не меняются.       Внезапный звон дверного колокольчика вывел Джейсона из транса, в котором он пребывал последние десять минут, глядя, как уличный фонарь по ту сторону стекла периодически тухнет. В магазин зашла девочка лет семи-восьми.       Она как-то недоверчиво огляделась по сторонам, заострив внимание на скучающем мужчине с длинными рыжими волосами за кассой, и прошла внутрь. — «Ну только не опять…»       Невзирая на свою профессию, где в качестве основной клиентуры выступали дети, мастер относился к ним несколько негативно. Эти шумные и жутко противные, такие маленькие, мельтешащие под ногами существа только и делают, что портят ко всему, к чему прикасаются!       Своими выходками некоторые особи его настолько выводили из себя, что после закрытия магазина он выкуривал две, мать твою, сигареты за раз! Отличавшись титаническим терпением раньше, он сейчас давал неимоверную слабину тем, кто даже не старался! Сколько было попорченных игрушек, «нечаянно» опрокинутых стендов, частично обчищенных полок…       Впрочем, такое происходило не часто. Обычно Джейсон предпочитал падать лицом в диванные подушки в немом крике о помощи, не обращая внимания на головную боль и терзающее его сердце желание взять один из резаков и… припугнуть. Всего-то конструктивно показать, услужливо намекнув, что может случиться. Сам по себе Майерс не был против детей, но только в тех случаях, когда они находились в недосягаемости от него и его дорогих творений.       И вот сейчас эта вороватая девочка, с очевидно наигранной задумчивостью обходившая стенды с товаром, отличалась своей подозрительностью. За год работы он научился тонко отличать реально заинтересовавшихся от делающих вид. Вдобавок девочка в руках несла достаточно большую, полупустую то ли сумку, то ли пакет. Мастер чувствовал, как что-то назревает.       Девочка, точно почувствовав чужое наблюдение, шмыгнула за самый дальний прилавок от кассы, где её макушку еле можно было разглядеть. Джейсон подождал секунду, две, три и уже было хотел проверить, всё ли в порядке с его обворожительными куколками, как девочка вновь выпрыгнула из-за стенда, бодрым шагом подошла к мужчине и ослепительно улыбнулась тому: — Извините, мистер, — начала она достаточно дружелюбно, — но я хотела бы вернуть деньги.       Джейсон искренне опешил: «в смысле?». — Можешь, пожалуйста, объяснить поподробнее, — на её же приветливый лад попросил он, — за что и почему. — Эта кукла, — она достала из теперь пустого пакета несколько потрёпанную куклу с отломанной рукой и дерзко всучила ему под нос: — она была куплена у вас в магазине. Видите, какая она!       Джейсон не сказать, что был удивлён… он был обескуражен! Это была самая наглая, самая отвратительная ложь, которую он слышал. Его пытались так неумело и так дерзко провести, аж в груди вскипело. Он сморщился от негодования, стараясь сохранить доброжелательный тон и наставить обманщицу на путь истинный, пока он сам нечто другое на неё не наставил: — Если бы рука отпала сама, то крепления выглядели бы совсем иначе, — терпеливо пояснял он, — а здесь явно намерено оторвали. Увы, ничего не могу поделать. — Но это брак! — продолжала настаивать девочка, по-детски требовательно топнув ножкой. Она смотрела прямо в глаза Джейсону и лгала. У негодницы решительности было не занимать. — Вы обманываете! Вы должны дать мне другую куклу и забрать сломанную! — Но я же объяснил.       У самого Майерса потихоньку зрело желание так же топнуть ногой. И жажда прогнать дерзкое дитё сильным пинком. Он смотрел на неё, прожигая осуждающе-холодным взором. Внешне мужчина старался оставаться терпеливым, сложив руки на груди в безапелляционной позе, но гнев потихоньку копился, нарастал. Он физически чувствовал, как зреет ёмкое презрение к этой малолетней негоднице. — Нет, вЫ ОБМАНЫВАЕТЕ! — девочка дёрнулась вперёд, активно махая куклой перед лицом Джейсона. — Вы ДОЛЖНЫ датЬ мне нОвую КУКЛУ или всЕ узнают, ЧТО Вы ОБМАНщик!!!       Она ещё кричала, говорила об обмане и требовала обмена. У Джейсона резко и очень сильно заболела голова. А девчушка и вовсе не думала отступать: всё требовала и требовала, повышая голос, и угрожала. Он не вытерпел её возмущённых писков. — Хватит!       Он ненавистно схватил куклу и резким движением вырвал из рук девочки. Та по инерции попятилась и, не удержавшись на ногах, полетела назад.       Секунда… Полминуты… Две с половиной минуты… Три минуты и одиннадцать секунд… Пять минут и девятнадцать секунд… Семь минут и шесть секунд…       Джейсон чувствовал отвратный стальной запах, разлетевшийся по практически всему помещению. Джейсон чувствовал, что должен сделать что-нибудь, дабы ярко-красная кровь (цвета его волос) не продолжала расплываться по бедному паркету. Джейсон чувствовал, что остальным игрушкам немного неудобно находиться рядом с мёртвой девочкой.       Маленькое ослабленное тельце испустило последний вымученный вздох где-то одну минуту и четырнадцать секунд назад. Джейсон честно не считал.       Мужчина схватился за голову.

ЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТЧЁРТ

      Кровь в голове постепенно начала циркулировать (и на полу тоже). Майерс моргнул несколько раз, закрыл глаза, сосчитал до десяти, вдохнул и выдохнул и снова посмотрел на мир. Картина не изменилась! — «М-меня посадят… меня посадят! — кричал здравый смысл в голове. — Но это же нелепая случайность! Это просто ужасное недоразумение, в котором я не виноват! Она сама пыталась меня обмануть! Её настигла Карма!»       Он, затаив дыхание, вновь постарался проделать этот же фокус. Ничего, совсем ничего не работает! Руки трясутся, в сознании лихорадочно вертятся самые разные мысли, тело, кажется, отказывает.       Джейсон осмотрелся по сторонам, встречаясь перепуганным взором с безмятежными взглядами кукол. В магазине только он и труп. Только труп и он. Труп. Он. Они вместе. И куклы. Куклы, которые безмятежны. — О нет…       Мастер бросился к двери, запер её и, чуть не уронив табличку из-за нервной дрожи, судорожно поменял «открыто» на «закрыто». Приглушил свет. Посмотрел на труп.       Тело проделало всё механически: незамедлительно схватило мёртвую девчушку, перетащило в скрытую от чужих глаз мастерскую, расположило на столе посередине.

ЧТО ДЕЛАТЬ?!

      Джейсон судорожно бегал глазами по тёмным углам мастерской, стараясь найти ответ. Паук, притаившийся в одном из них, красноречиво молчал. Игрушечные заводные мышки под его ногами лежали подобно мёртвым. На диване покоилась змея. Большая змея. Размерами почти с маленького человека.       В голову пришло решение с характерным щелчком, как в какой-то телепередачи. Под рукой нашлась и ручная пила, использовавшаяся для разрезки дерева.

СУЩЕЕБЕЗУМИЕСУЩЕЕБЕЗУМИЕСУЩЕЕБЕЗУМИЕСУЩЕЕБЕЗУМИЕСУЩЕЕБЕЗУМИЕСУЩЕЕБЕЗУМИЕСУЩЕЕБЕЗУМИЕСУЩЕЕ

      Дрожь в руках продолжалась. Ручная пила обманчиво блеснула в свете потолочной лампы. Змея оставалась безразлична. Нечто очень дискомфортное сжирало его изнутри. Мерзкое отторжение, гнетущая тревога. Ему чересчур страшно. По-настоящему страшно.       Джейсон замер, посмотрел на змею, а потом на покойную: — «Если я не избавлюсь от неё… если не избавлюсь… если не…»       Если он не избавится от мёртвого тела, то его упекут за решётку. Если его упекут за решётку, то магазинчик тоже закроют. Если магазинчик закроют, то этот великолепный мир его изумительных творений перестанет существовать. Если он перестанет существовать, то жизнь не будет прежней. Если жизнь не будет прежней, то нет смысла жить. Нет смысла жить без своих созданий, которых утилизируют. От них избавятся, выкинут, оставят. Нет-нет-нет!       Джейсон нечитаемым взглядом поглядел на девчушку, поднял пилу…       Разделить человеческое тело на части было очень сложно. Было очень сложно терпеть гнилостный запах, исходящий от кишок. Было очень сложно прикасаться к вываливающимся внутренностям из криво ампутированных конечностей. Было очень мерзко запихивать их в игрушку. Было очень дискомфортно смотреть на свои руки, на некогда белоснежную рубашку, на своё лицо, которые окрасились в отталкивающий кровавый цвет.       Змее, наверное, тоже было неприятно.       Джейсон упал на колени перед ней, перед столом, который теперь можно было назвать полноправно разделочным. Дрожь в руках только усилилась. Мужчина вновь глядел на теперь упитанную змею с кровавыми пятнами поверх нарисованных разноцветных. — «Б-блять…»       Следующие несколько минут он вновь провёл в гипнотическом трансе, прокручивая случившееся вдоль и поперёк. Девочка пришла. Девочка решилась. Девочка бессовестно обманывала, громко кричала, нелепо угрожала. Девочка сама неудачно упала. Сама. Всё сама.       Из непрерывного потока параноидных мыслей его вывел громкий звук, донёсшийся откуда-то с улицы. Майерс вздрогнул, отмер, боязливо помотал головой и с трудом привстал. От трупа, считай, он избавился, однако… красная дорожка тянулась от центра магазина до сердца мастерской. Стоял тошнотворный запах крови. Сам он был весь в крови. Кровь осталась на пиле. Кровь была повсюду. Даже в его голове. — Я не убийца… — голос предательски дрожал. Джейсон кончиками пальцев приглаживал волосы. — Не убийца. Малолетняя дура сама виновата. Сама. Да. Не я врал, не я обманывал. Не я кричал и угрожал. Она. Да.       Джейсон огляделся по сторонам, потому что понимал — нужно срочно начать основательную уборку. И как можно скорее. День же близится к вечеру…       Джейсон собрал всю свою педантичность в кулак: с непомерной внимательностью обошёл все углы в магазине и на несколько раз отмыл каждый из них чистой холодной водой, а после в ход вступили все моющие средства, какими он располагал. Позже, когда весь магазинчик был старательно вымыт и вычищен, он переоделся и без сожалений сжёг в раковине свою испорченную одежду. — Это может меня выдать. Я не хочу, чтобы меня забирали отсюда, — говорил он заворожённо, не моргая, словно читал молитвенную мантру. А потом чрезвычайно серьёзно обратился к куклам: — от вас, мои дорогие. Я хочу быть здесь, именно с вами.       К близившемуся седьмому часу мужчина абсолютно бессознательно проходился тряпочкой, истребляя каждую частичку пыли, по всем полкам и стендам, чтобы как-то не думать, забыть, отвлечься от трупа в змее. То есть от змеи. Да, трупа ведь теперь больше нет. И гадкой обманщицы тоже. Она же получила, что заслужила. Да, так оно и есть.       Магазин он так и не открыл.       К восьмому часу он потушил везде свет, оставив лишь тускло-зеленоватое освещение от любимой настольной лампы, взял змею и отнёс её в искусственно ограждённую подсобку, где он хранил своих наиболее ценных кукол. Оставил змею с ними и совершенно потеряно, механическим голосом произнёс: — Играйте вместе.       А потом вернулся в мастерскую, сел в кресло и думал, может быть, поработать… доделать эскиз одной новой куклы, которая обязана стать сногсшибательной… дошить платье для другой, уже готовой… или накидать новый эскиз… или… Думал долго, но ничего не выбрал. Отвлёк его достаточно требовательный стук в дверь и Джейсон несколько непонятливо посмотрел на выход из мастерской. Потом закрыл глаза, сосчитал до десяти, вдохнул, выдохнул и открыл глаза. В памяти было по-прежнему пусто. В мыслях — запутано и туманно. А стук опять повторился.       А… Амелия. Да, точно.       Джейсон поднялся и замер, пытаясь понять, что ему делать.       Открыть дверь? Да, надо бы. Иначе проигнорировать и не впустить, не придумав правдоподобное объяснение, станет подозрительным ходом. И даже такая дурочка, как она, надумает себе чего.       Не впускать? Надумает и перестанет думать. Джейсон всю жизнь был нерадивым по отношению к другим человеком. У него часто бывали, как Амелия выражалась, «сдвиги по фазе». И может быть, сделать вид, что этот случай — один из таких? Это и есть сдвиг по фазе, Джейсон.       Стук стал громче и требовательнее. У Майерса снова заболела голова. Нужно… избавиться от назойливого звука.       Когда он, двигаясь крайне неестественно, подобный безвольному роботу, нежели живому человеку, открыл, та с явственным волнением кинулась к нему: — Ты в порядке? Ты не отвечал на звонки и закрылся, кажется, даже раньше обычного!.. — перестав сжимать мужчину в крепких дружеских объятиях, та отстранилась, заглянула ему в лицо и на мгновение Амелии стало слишком… «не по себе». Джейсон выглядел просто… просто… лишённым эмоций, неживым. — Джей? Что-то случилось? — Всё в порядке. Устал. Проходи, — он отодвинулся от прохода, открывая Амелии путь в глубину практически непроглядной тьмы.       И Амелия прошла. На их головы опустилась болезненное напряжение: Амелия чувствовала, что произошло нечто из ряда вон выходящее, что-то очень и очень плохое, пока Джейсон всё с такими же механическими движениями молчаливо заваривал чай, похоже, мыслями находясь абсолютно в другой прострации. Девушке было тягостно на душе, но она не понимала, почему. Джей был нем как рыба. — Джейсон, я ж чувствую, что что-то произошло… — начала она твёрдо, но негромко.       Джейсон довольно резко повернулся. Прочитать по глазам, что у него там в голове творилось, было просто невозможно. Половина лица мастера была скрыта в угрожающей полутьме, которая отнюдь не казалась успокаивающей, комфортной. — Всё в порядке. — Ты переливаешь кипяток. Майерс резонно посмотрел вниз, на образовавшуюся под миниатюрной чашкой лужу, и хмыкнул. — Если тебя что-то тревожит, то поделись со мной, — начала она, объясняя до черта простые правила такого замысловатого явления, как дружба. Почему-то девушке казалось, что аккурат сейчас она вновь должна их повторить: — Мы ж с тобой это проходили, Джей. Я, как твоя лучшая подруга, не могу игнорировать явную проблему, связанную с тобой. И, кажется, слишком серьёзную проблему, раз ты так отрешён от меня и окружающего. — Ты говоришь о нас, как о лучших друзьях, да… — словно в подтверждение существования этих правил и их неоспоримой, верной дружбы говорил он, безучастно смотря на растёкшийся кипяток. Амелии начало мерещиться, что перед ней вовсе не Майерс. — А что делают лучшие друзья? — Уважают друг друга, помогают, защищают? Джей, я тебя не понимаю от слова совсем. — Да. Да, — мужчина странно поёрзал и поднял мутный, как будто чужой, неодушевлённый взор на неё. Выглядел он то ли чрезвычайно забито, как будто вернулся в те детские годы, когда над ним издевались сверстники, то ли бесповоротно жалко, — а ты помнишь «розовое письмо»? — Конечно, как такое забудешь! Но причём здесь оно?       Розовое письмо… гаденькая история с гаденьким концом.       Простодушная Амелия, окрылённая таким непростым явлением, как подростковый возраст, по уши влюбилась в мальчика из параллельного класса. Долго вынашивала эту симпатию, заглядывалась на него в столовой, представляя свою счастливую семейную жизнь вместе с ним, и в итоге, когда уже стало не в мочь держать это в себе, рассказала Джейсону. Тот встретил это привычным неодобрением с ноткой непонимания: — «Чем он тебя так зацепил — я не пойму, но, — говорил он крайне серьёзно, даже поучительно: — я сомневаюсь, что будет хорошей идеей признаваться ему. Если другие узнают о твоей влюблённости, то это будет плохо. Подобное — слабость. Нельзя других людей посвящать в собственные слабости».       Лучшая подруга Амелии, имя которой она запамятовала, сказала совершенно обратное: — «Чушь всё это! Нашла ещё, кого спрашивать!»       И подсказала идею об анонимном признании в любви: рассказать о симпатии стоило в письме, не называя своего имени. Амелия сделала подобное признание, что представляло собой красиво оформленный листок с кучей поэтичных строк и мило описанных романтических моментов. Она была вдохновлена как никогда!       Но позже что-то пошло не так. Письмо внезапно исчезло из её рюкзака и оказалось прикреплено к классной доске кабинета того парня на всеобщее обозрение. А с этим письмом шла фотография якобы отправителя… которым выступила не Амелия, а та самая подруга.       Мальчишки откровенно смеялись с девчачьих любовных страстей, передавая письмо из рук в руки. Они безобразно издевались над той, кто его написал: беспощадно шутили и подкалывали бедную девушку весь следующий год, не упуская ни одного удобного момента. Лицо той подруги стало локальным, очень жестоким приколом этого класса. Даже тот парень, являющийся объектом страсти, смеялся.       И подруга по окончанию того учебного года незамедлительно перевелась в другую школу, оборвав все связи. Амелия много раз винила себя в произошедшем, пару раз даже собираясь признаться в авторстве достоянного шедевра, и каждый раз себя трусливо одёргивала. Ей до сих пор было стыдно за этот случай. — Тебе никогда не было любопытно: кто украл то письмо? — Ты так говоришь, словно это сделал ты, — хмуро усмехнулась она, а затем… — Джей, это отвратная шутка, знаешь ли. — Я не шучу. — Джей, да что с тобой происходит, чёрт тебя возьми?!       Амелия хотела было подойти, как Джейсон, истуканом стоявший за кухонной панелью, сам подошёл к ней на опасно близкое расстояние; навис грозно, что Амелия в безотчётном страхе попятилась назад. Его взгляд не выражал абсолютно ничего, кроме равнодушия. И чего-то ещё. Злого, жестокого.       Девушке стало уже точно не «не по себе». Ей стало до ужаса тревожно. Даже страшно. — Ты шутишь, да? Это просто неумелый, глупый розыгрыш, да? — Ты сказала, что друзья должны помогать, защищать, уважать друг друга, — говорил он всё так же, механически. Внезапно он схватил её за запястье и до лёгкой пульсирующей боли сжал. — Я защищал тебя тогда. Я защищал тебя всегда, защищаю и буду защищать. И я бы хотел…       Закончить ему не дали: Амелия молниеносным движением вырвалась из его хватки и отклонилась назад, едва удержав равновесие. Выглядела она крайне взволнованной, запуганной, готовой вот-вот дать дёру, точно вырвавшаяся жертва неудачливого маньяка.       Джейсон не моргал, с глубочайшей внимательностью наблюдая за её финтом. И почему-то думал: «Она чуть не упала. Чуть не ударилась головой. Могла бы и разбить свою глупую голову». — И это твоя защита?! — буквально выплюнула она. Джейсон нахмурился — её тон ему очень не понравился. Она сказала это громко, недоброжелательно. — Как ты вообще мог так поступить?! Так чёрство… так… так жестоко! Да как у тебя вообще рука поднялась?! Ты просто взял и опозорил ту девочку на полшколы! А на её месте могла быть я! Она терпела смешки и выкрикивания вслед целый год из-за того, что ты хотел меня защитить?! Зачем? Зачем ты так поступил с ней, со мной? — С тобой я ничего не делал, — по-настоящему презренно заявил он. — Я помогал тебе, наоборот. Эта безнадёжная пустышка подала эту идиотскую идею как что-то хорошее. Ты могла пострадать из-за неё. Я это предотвратил. Ты же видишь, к чему привело то письмо. Сколько раз ты могла пострадать, ведясь на идеи своих безмозглых друзей-кретинов, как наивная дурочка. И мне сколько раз приходилось тебе помогать. — О… чём т-ты… г-говоришь? О какой помощи? — О том, что никто, кроме меня, никогда не желал тебе лучшего. Ни Джонатан, ни Люси, ни Кэтрин, ни Лукас, ни Анна. Я защищал тебя от их гнилых поступков. От них. Ты должна быть благодарна. Мне всегда приходилось тебя выруча… — Видеть. Тебя. Не. Хочу.       Амелия, еле сдерживая уже выступившие слёзы, схватил сумку с кресла и рванула к выходу. Завершением стал крайне громкий хлопок дверью, от которого внутри двери затряслось стекло. Голова, до этого терпимо побаливающая, закружилась. Джейсон развернулся в сторону выхода, придерживаясь за подлокотник кресла. — Она что, злиться? — спросил он пустоту.       И пустота ответила молчанием.