***
Только моя рука приблизилась к входной ручке, дверь отварилось прямо перед мой любопытным носом. На пороге стоял Бяша. Чё это с ним? В тёмных глаза отчётливо читались страх и тревожность. Игорь, схватив меня за локоть, затащил в дом, где во всю истерила Полина. Пройдя в её комнату, я вижу такую картину: бьющаяся в истерике девушка и прыгающий вокруг неё Антон, весь в попытках успокоить скрипачку. — Да его уже по-любому убили! Пропал братик, пропал! — рыдала девушка закрывая оледеневшими руками горящие от слёз щёки. Я в свою очередь стоял столбом, переваривая слова. Глядя в пустоту, я выдавил: — Как… п-пропал?.. — старался не заикаться — не вышло. Губы предательски задрожали, а глаза забегали по всей комнате. Начало приходить сильное чувство вины, пожирающее изнутри. Что, если Виктор пропал по моей вине? Слишком сильно ударил его что ли. Антон пытался успокоить Полину всеми способами, так что Игорёк вывел меня из комнаты и принялся объяснять. — Вчера Витёк в ночь пошёл гулять, на. Ну и не вернулся. А Полина винит себя за то, что заснула и не обнаружила пропажи. — В ментовку брякнули уже? — Мы то брякнули… да вот, этот, как его, Тихонов сказал, что парень, может, загулялся и тип вернётся ещё. Вот так как-то, на. — Он бы не шароебился так долго,этот старикан как обычно всё на херню списывает. Значит, сами идём искать, — заключил я. По непонятной причине я горел тем, чтобы найти его. То ли из вежливости, то ли из-за прежней любви к Морозовой я мог перерыть весь лес, лишь бы найти этого патлатого. Хотелось снова увидеть Полину счастливой, ведь она счастлива только когда Виктор рядом. Все счастливы.***
Всей сворой мы решили, что Тоха останется с Полиной, а мы с Бяшей отправимся на поиски. Не зря же мы лучше всех знаем этот лес. Думали, что знаем. Летом лес выглядел как-то по-доброму, не так как зимой. Зима придаёт деревьям некой сказочности, засыпая весь ужас серебристым снегом. Летом же выглядело всё обычно, ясно и зелено. Я понимаю, что ночью можно заблудиться, но если он ещё жив, то мог найти выход с приходом солнца, что уже во всю палило. Да, я до сих пор надеялся, что лохматый просто заблудился, поддаваясь своей ебучей невнимательности. Блуждая по безграничным тропинкам, мы пытались выявить следы или же улики, словно настоящие детективы. Однако Холмсы из нас такие себе, дедукция не помогала, так что мы просто бродили сквозь деревья, надеясь увидеть ту самую высокую фигуру… лишь бы не его труп или же чёрный гараж. Мы уже и позабыли об этой истории шестого класса и о тех пропавших детях. Как же не хотелось, чтобы Виктор числился в списках «ненайденных», от которых и косточки не осталось. Так мы и прошарахались почти по всему лесу весь день, иногда уходя на обед, будто мы работники какие-то. Солнце готовилось садиться, становилось всё темнее и темнее. Мы стали чаще оборачиваться, не скрывая свой испуг от каждого шороха каждого ебучего листика. И всё же даже летом эта чёртова ботаника кажется такой же жуткой. Такой же жуткой, как и злоебучий чёрный гараж, который нам так посчастливилось встретить среди густых деревьев. Я сразу же зыркнул на своего компаньона, ожидая, что тот уже вовсю дрожит и блеет от воспоминаний о чёртовом гараже. Вместо этого я увидел спокойный, даже пустой, взгляд своего одноклассника. Он больше не боится. — Ладно, пойдём уже. Я не удивлюсь, если его туда затащили. Хотел я пошевелиться, да испуг не давал. Тело словно сковало, и уже думал, что не в силах сдвинуться. Сделав глубокий вдох я сделал первый шаг, остальные уже шли один за другим. Остановившись перед скрипучей ржавой дверью, я подметил, что Игоря не было рядом. Зассал всё-таки. Быстрый рывок и я отварил дверь в гараж дьявола. На потолке висела шатающаяся, держащаяся на соплях лампочка, что горела тусклым светом. Стены украшали различные орудия труда. Посреди помещения стоял одинокий стул, испорченный засохшей кровью. Делаю шаг и слышу противный скрежет закрывающейся двери. Повернувшись, никого не вижу. Бяша в себя поверил что ли?! Подбегаю к куску металла, что служит для двери и начинаю безбашенно барабанить по противному гаражу в криках и ругательствах. В теле закипает кровь и дыхание становиться учащённым. Я не оставляю попыток выбраться, хоть и не вижу результатов, даже Бяша не отвечает. Сбежал, ссыкун. — Чем ты занимаешься? Этот притворный голосок, появившийся из неоткуда, пробирает до мурашей и проходиться по всем извилинам мозга, задавая быстрый темп сердцу. — Витя! Лучше бы я не оборачивался. Блять, вся его рожа в чёртовой крови! Руки и вся одежда испоганены в густой жидкости. — Что… что с тобой? Он осматривает себя будто ни в чём не бывало. Затем зеленоглазый демонстративно окунает кровавый палец в свою пасть, жадно облизывая. — Ты про это? Это меня угостили. Попробуешь? — с ебанутой улыбкой он смотрит на меня и протягивает свою ладонь, с которой обильно стекают багровые капли. Патлатый с катушек слетел! Надо ноги делать, срочно! Оборачиваюсь к выходу, готовясь всем своим телом выбить чёртову дверь. Не успеваю я и шагу сделать, как когтистая рука сошедшего с ума Виктора хватает меня за глотку и притягивает к себе, со всей силой сжимая моё горло. — Снова ты отвергаешь меня? Я так тебе противен?! Это из-за тебя я стал таким, это ты виноват! — нечеловеческие крики резали уши, пронзали мозг. С новой силой длинные когти впивались в мою шею, пуская кровь. В то время как из новых ран, что оставлял Витя на моём теле, сочилась кровь, из глаз лились солёные слёзы. — Дай мне немного крови! Дай мне, дай! дай же мне! Дикий вопль, и я раскрываю глаза, сразу же жмурясь от яркого света. Я что, в раю? Привыкая к свету, я осматриваю помещение, где нахожусь. Ох, это моя комната. Какое счастье. И тело в порядке, никаких ран. Блять, как же хорошо, что это был сон. Но легче от этого не стало. Однако меня посетило сильное чувство тревоги. Вдруг сон-то вещий? Бред какой, но проверить следовало. Я, забыв про спортивки, поплёлся по светлому дому, чуть ли не вприпрыжку. Подбежав к всё такой же пыльной трубке, я судорожно набираю заветный номер дома Морозовых. Тяжёлые гудки давят на и без того больную голову. Однако все мышцы тела тут же расслабляются, когда я слышу: — Слушаю. — Вить, это ты? — Ну а кто ж ещё, а это кто? Неловкое молчание, я пытаюсь подобрать хоть какие-то слова. Единственное, что я хочу сказать сейчас, это слова извинения. — прости меня, пожалуйста. Голос дрожал, я пытался сдержать слёзы, задевающие мою гордость. — Так это ты, Рома.