Цветок и Дракон

Плювиофил — человек, который находит наслаждение и успокоение души в дождливые дни.

В Питере сезон дождей. Удивительно, правда? Вообще, Вадим к дождю равнодушен. Он просто-напросто перерос тот возраст, когда хотелось эстетично-меланхолично сидеть у открытого окна, печально глядеть на тучи, при этом ещё и задумчиво курить сигарету. Нет, он, конечно, до сих пор курил. Но отнюдь не так красиво, как в фильмах. А Азалия сама была похожа на героиню фильма. Такую загадочную и печальную. Почему-то фильм Вадиму представлялся непременно чёрно-белый и очень старый. Да и от его собственной квартиры тоже веяло винтажным духом 80-90-х. Наверное, все старые пятиэтажки так выглядят. Вадим почему-то ни за что в жизни не поменяет свою однушку даже на самую шикарную новостройку. Как-то привык. Старой закалки — роскошь и простор не для него. Хотя в особняке Дагбаевых тоже по-своему уютно. Бывает иногда. Когда Азалия шагает по нему ровным шагом, и стук её каблуков напоминает стук маятника невидимых часов. Много кто провожает её взглядом. И она знает это, но сама ни на секунду не сводит глаз с цели впереди, не оборачивается и даже не смотрит по сторонам. В этом вся Азалия — целеустремлённая до абсурда. Потому что, когда её изнутри съедало отчаянье и пустота, всё, что оставалось у Ястребовой, — мечты. Глупые, детские, наивные мечты, которые быстро переросли в самые конкретные цели. И бо́льшую половину того, что ставила перед собой, девушка достигла. Но остановиться на секунду, чтобы перевести дыхание, она и не думает. Вечно гонится за жизнью, как будто та просто убежит без неё. Азалия не умеет стоять долго без дела. Всё в ней безостановочно рвётся вперёд. Дракон бы посчитал эту суетливость одним из признаков рассеянности, но до чего же Азалия дисциплинирована! Даже в армии не воспитывают так, как она воспитывает саму себя. Это особо хорошо заметно в её поведении на людях. Когда к Дагбаеву однажды пришли дружки, она держалась почти как особа королевских кровей. Ну, разумеется, с бандитским флёром. Ни одного лишнего слова или жеста, всё идеально и стройно, как по алгоритму. Казалось, что она даже моргает по определённому расписанию. Вадим не понимал, зачем она, в принципе, так сильно напрягается. Вероятно, боится показать себя настоящую даже на секунду. А ещё он чувствовал что-то похожее на восхищение. Но об этом, конечно, не давал ей понять. Много чести. … Азалия дождь любит. Дождь смывает горе, боль, тоску. Дождь может смыть что угодно. У неё иногда случались кратковременные сбои: резкие порывы красиво обниматься, красиво гулять за ручки под дождём и невинно хлопать ресницами, а после легко-легко касаться губами щеки Вадима. Откуда берутся такие странные желания, она понятия не имела. Наверное, не закрытый гештальт. Пока её сверстницы ходили в кино и по кафе с мальчиками, Ястребова избивала боксёрскую грушу, представляя на её месте своего милого дедушку. С Вадимом они не ходили по кафе. Да и вообще редко гуляли вместе днём. Чаще всего ночью. Почему-то ночной Питер нравился им куда больше. Да и легче было скрываться от людей, потому что это казалось необходимым. Всё всегда одинаково: стена дождя, один дырявый зонт на двоих, промокшая насквозь обувь, сбившееся по многим причинам дыхание. Без этого ночные прогулки представить было трудно. Они либо молчали, либо говорили о чём угодно, кроме своих взаимоотношений. От этой темы Вадим каждый раз ловко увиливал, а Азалия и не настаивала. Причём говорили они всегда отчего-то шёпотом. Будто старые здания специально подслушают их разговоры, узнают в них убийц и доложат, куда надо. … Дракон тащит её на крышу по пожарной лестнице. Ночной ветер развевает чёрные пряди волос. Азалии легко. Азалия смеётся. Вадим смотрит на ночной Питер со смешанными чувствами: одновременно сожаление о чём-то и беспечность. Как будто и надо бы что-то менять в текущей жизни, но это кажется таким сложным и лишним, что пока просто проскакивает мимо внимания. Они оба предпочитают не вникать в проблемы (и свои, и чужие). Вадим говорил, что в самую крупную проблему они все влипли, ещё когда решили стать наёмниками. И теперь вся жизнь — это, по сути дела, одно сплошное ожидание наказания, игра на доверие. Никто не может знать наверняка, когда и в какой момент их деяния раскроются. Но оттого лишь увлекательнее становится сама жизнь. Вадиму нравится жить каждый день, не зная, наступит ли для него завтра. В этом есть свой привкус авантюризма и даже какой-то романтики. Азалия, кажется, к такому ещё привыкает. Дракон усмехается, пока в его зубах снова материализуется зубочистка. Он осматривает пустую крышу и негромко произносит: — Это, кстати, противозаконно. Девушка тоже усмехается и закуривает сигарету. — И давно это ты законы соблюдаешь? — Обижаешь, налоги-то я плачу. Кстати, жил Вадим тоже, по сути дела, нелегально. Какой-то мутный тип ему по дешёвке продал квартиру в аварийной пятиэтажке, а та, по документам, уже года три, как снесена. Ну, пока никто не проверяет, это и неважно. Да, небезопасно. Зато соседей почти нет. … Многое в их встречах поменялось из-за одной случайной. Они, совершенно не сговариваясь, пришли к тому же зданию. Правда, намерение забраться на крышу было лишь у Вадима. Но оно испарилось, когда он увидел худую фигуру, прислонившуюся к стене дома. Она стояла в полумраке, обняв себя за плечи, и, кажется, дрожала. Азалия подняла на Дракона удивлённый, но усталый взгляд, без слов говоря о том, что сейчас не ответит ни на один его вопрос. Вадим подошёл ближе, вздохнул и ободряюще улыбнулся. Уголки её губ лишь слабо поднялись наверх. Но в глазах читалась благодарность. У Вадима всё же были какие-то принципы. Своеобразные, но были. Да, он наёмник, умеет убивать с холодной расчётливостью во взгляде и жестах. Но оставлять под дождём девушку в лёгком платье, со сломанным каблуком — это..просто неправильно. Без особых усилий подхватывая Ястребову на руки, он задумывается, с каких это пор вообще делит вещи на «правильные» и «неправильные». Всё же ведь так условно, так относительно. Дождь — это правильно. Он помогает расти деревьям и цветам, он наполняет реки и моря. Но слишком сильный дождь становится причиной наводнений, которые уносят людские жизни. Во время ливня размывает дороги, не видно ничего. Это, пожалуй, не совсем правильно. Азалия, например, внешне правильная до тошноты. И здоровается со всеми, и говорит «будь здоров», когда кто-то чихает. Ну просто очень неуместное поведение для клана головорезов. И только Вадим может видеть, какая она на самом деле. Сплошь неправильная. Нет в ней ничего от девушки, какими их привыкли считать. «Слабый пол» и «нежный пол» — точно не про неё. И нет в ней того хладнокровия, что должно быть у наёмников. Вернее, не до конца. Она убивает людей, но потом, когда никто не видит, рыдает и кричит от отчаяния. И спрашивает саму себя: «Разве об этом она мечтала в свои 17?» В 17 было, конечно, чуть полегче. Но наивное представление о мире уже начинало конкретно так рушиться. Зато у неё тогда была хоть какая-то надежда на светлое будущее. А сейчас что? Только фантомные боли и бесконечные попытки изменить то, что уже никогда не поменяется. Эта боль стала её частью. От неё невозможно избавиться. Но любую боль можно заглушить. Это не единственное сильное чувство. К примеру, смехом. Когда не остаётся сил плакать, Азалия смеётся. Нет. Это не то. … Он тогда поцеловал её совершенно бессовестно и неожиданно. Она ответила на поцелуй, сама не понимая, почему. И не знала, почему после этого стало легче. Даже немного теплее. Потом никто, конечно, об этом не вспоминал. И последующие поцелуи выходили уже совсем естественными и привычными, как что-то ежедневное и необходимое. Азалия обычно старалась решать проблемы по мере их поступления. Вадим — по мере усиления. О чём там говорить, он и шарф себе купил после того, как две недели с простудой провалялся. Ястребова сравнила это с перевязыванием уже давно сросшейся ноги. И только когда ситуация с Азалией потребовала вмешательства, Вадим вспомнил, что у него всё ещё есть некоторые проблемки. Оказывается, стоит говорить о своих намерениях вместо того, чтобы пытаться залечить все душевные раны неоднозначными фразами и жестами. На первый взгляд, это, может быть, и помогает. Но посмотреть чуть пристальнее и глубже на бьющееся из последних сил сердце — сразу видны сплошные ранения, царапины и кривые, неумелые швы. Азалия устала. И хотя в неравной борьбе против жизни Ястребова справлялась более чем отлично и иногда почти побеждала, Вадиму было страшно. Страшно представить, что однажды Азалия сдастся. … После той встречи под дождём Ястребова начала постепенно заражаться его отношением к жизни. Сначала она промокает несколько раз под дождём, а потом вспоминает, что у неё, оказывается, есть зонт. В этом они с Вадимом очень похожи. Сначала сломать саму себя окончательно, несколько раз умереть и воскреснуть, а потом приклеивать пластырь к разодранной от ножевых ранений спине. Почти что стиль жизни. Только Азалии он не очень нравился. … Только спустя неделю оба заметили, что их прогулки всё больше напоминают поведение малолеток (как их любил называть Вадим). Они бегают друг от друга, и неясно, догонялки это или прятки, или всё вместе. Диалоги просто не строятся, Дракон заменяет их долгими поцелуями. Как будто этим можно сказать больше. И Вадим часто говорит об этом вслух. Азалия пропускает мимо ушей, только позже задумываясь над смыслом его слов. Может, он прав? Пора перестать, как подростки, робко прятать взгляды и молча убегать после каждой встречи. Что-то же можно изменить сейчас. И в ней вновь появилось совсем живое стремление к родственной душе. (Если, конечно, у Дракона была душа. Поговаривают, что нет. Но какая ей теперь разница?). И снова это желание доверять. Её всегда передёргивало от такого диссонанса. Доверилась хорошему, милому и доброму парню — получила не один нож в спину. Решила довериться безжалостному наёмнику, на счету которого ножей в спину чуть ли не столько же, сколько зубов — и нашла это отличной идеей. Были, правда, определённые сомнения. Но они рассыпались каждый раз, когда Вадим проявлял что-то свойственное человеку. Да, она тоже сначала удивлялась. Неужели он умеет сочувствовать? Было это крайне редко и нехотя. Во всех его фразах не было «тёплой поддержки», это скорее напоминало армейский приказ: «не плачь», «успокойся», «расслабься», «забудь». И для Ястребовой такие приободрения звучали даже предпочтительнее. Она всё-таки не привыкла к нежности (а может, давно отвыкла). Он обычно говорил всё с равнодушным лицом, пуская изо рта дым, с какой-то снисходительной усмешкой. Сквозь пелену слёз, которым она никогда не позволяла вытечь из глаз, Азалия смутно видела в его взгляде понимание. Наверное, он действительно пытается помочь. Но не умеет. И девушка не обвиняет его. Им вообще не положено помогать друг другу. Ястребова привыкла полагаться на себя. И то, что они являлись вроде как напарниками — её раньше вообще не волновало. А потому были сначала одни провалы. Теперь они оба поняли, что такое напарники. Симбиоз помогает выжить обоим его участникам. Это она хорошо знала. Только звучало не слишком приятно. Получается, что они пытаются извлечь пользу из сотрудничества? Ну нет. Какая ей польза от сорванного голоса и размазанной помады? Какая ему польза от бессмысленных споров с ней и параллельно с самим собой, а после — бессонных ночей? Кажется, они наоборот портят друг другу жизнь. Странно всё получается. Вадим одновременно благодарил и проклинал судьбу в лице Баатара. Вот ведь старый…помер и оставил их самим разбираться. Мог хотя бы уволить Азалию (здесь, правда, обычно не увольняют, а сразу в бессрочный отпуск. По..объективным причинам). Но разве Дракон не искал её специально? Разве не был рад вновь увидеть? Вадим не успевает это понять. Обстоятельства складываются то в его пользу, то в ничью. Он чувствует себя победителем и тут же проигравшим. Это всё равно что потерять зрение и приобрести возможность безгранично путешествовать по миру. Только в данном случае — Вадим потерял голос. Он просто не может подобрать слова, чтобы объясниться перед Азалией. Наконец сказать ей очень важную вещь, прежде чем она снова захочет уйти. А он снова не сможет удержать. Вадим знает, что будет от бездействия. Поэтому его «намёки», весьма неумелые и почти незаметные за плотным панцирем из сарказма и подколов, Ястребова не успевает уловить. Флирт, в понимании Вадима, — это именно то, что он делает. То есть провожает до дома вооружённую до зубов наёмницу, безобидно держит её за руку, а в следующий момент прижимает к стене здания и горячо целует в губы. Не то чтобы она против. Азалию всегда напрягал тот аскетизм, что был в отношениях с Богданом. Они же и вправду уже не подростки. В такие моменты она чувствовала себя наконец свободной. Живой. Но Азалия ждёт слов. Дракон это чувствует. И пока в его голове только уродливые обрывки предложений, он заменяет все слова жестами. Так проще. Не говорить: «Я за тебя волнуюсь», а отнимать третью подряд сигарету и провожать до дома. Не твердить о заботе, а набрасывать на холодные плечи кожаную куртку и перевязывать в кровь разбитые кулаки. Не повторять без толку: «Я тебя люблю», а целовать до помутнения рассудка, сжимать в объятиях до рассвета и заглядывать с жаром в глаза. Вадим привык к этому. Азалия обещает себе привыкнуть. Когда-нибудь важность слов для неё исчезнет. … Каждая прогулка запоминается до мелочей и занимает отдельное место в памяти каждого. Особенно ярко и отчётливо они помнят моменты спонтанных поцелуев. Потому что только в такие моменты и только ради этих моментов они по-настоящему горели желанием жить. В этом всём совершенно естественно кипела страсть и жизнь. Именно этого ей не хватало. Именно этой свободы и раскованности, которую смог подарить ей только Вадим. Возможно, она растворит своё отчаянье в другом чувстве. Или оно само растворится, как только Вадим с Азалией назовут вещи своими именами. Не влюблённость, не мимолётное увлечение, а любовь. Вадим обещает. Он клянется всем, что у него есть: эта любовь не станет болью ни для кого из них. И это чувство никуда не исчезнет. А дождь пройдёт. … Как в лучших традициях советской романтики, они стояли насквозь мокрые и холодные в таком же холодном арочном проходе. Здесь хотя бы можно было укрыться от дождя. Азалия недовольно нахмурила брови и сняла с себя шарф. Вадим даже не успел ничего сказать, как она одним движением накинула шарф ему на шею. Поймав свободные концы, потянула их, вынуждая наёмника наклониться ниже. — Заболеешь снова. Я тебя лечить не собираюсь. Не теряя ни секунды, Дракон усмехнулся и быстро накрыл её приоткрытые губы своими. Ястребова лишь углубила поцелуй, ближе притягивая к себе Вадима за шарф. Ледяные руки девушки создавали резкий контраст с её горячими губами. — Наверное, ты прав. — Знаю. А в чём конкретно? — В том, что хватит вести себя, как малолетки. Азалия смотрит в чужие глаза, и Вадим понимает, чего она хочет, без слов. Он слабо улыбается, выкидывая зубочистку, и подхватывает её на руки, при этом впиваясь в губы требовательным поцелуем. Все фразы себя давно исчерпали. И поэтому пришло время пустить хоть что-то на самотёк. Ястребова так и сделала. И постаралась забыться хотя бы на время, когда кроме неё и Вадима в комнате не будет никого. Только они наедине с собой и своими настоящими чувствами.