Можно я тебя обниму?

В комнате стало так темно, что на секунду Василиса подумала, что ослепла. Она смотрела на погасший экран телефона, ощущая, как липкий страх разливается по всему телу и щиплет кончики пальцев. Жужжащим роем мысли атаковали голову. Что я скажу? Зачем я написала ему? Как он отреагирует? Я справлюсь сама. Я снова ною. Завтра утром я возненавижу себя за это. Но мне так хочется его увидеть…ощутить, что я не одна. Она терпеть не могла себя за то, что на эмоциях могла написать человеку то, о чём пожалеет уже через несколько мгновений. Ночной осенний ветер игрался с занавеской, то приподнимая её, то уволакивая за собой в открытое окно. Василиса отвлеклась от рассуждений и прикрыла глаза, наслаждаясь прохладным дуновением ветра и тихим пением просыпающихся птиц. Что-то неприятно покалывало в районе груди: люди привыкли называть это волнением. Василиса шумно втянула носом свежий воздух и посильнее укуталась в растянутый отцовский свитер с джинсовыми заплатками. Она впервые увидела отца в этом свитере, когда на его плече висел огромный походный рюкзак, а в руках он держал рыболовные снасти и спиннинг. Василиса ужаснулась и, хмурясь, уточнила: – Ты собираешься идти на рыбалку в этом свитере? Евгений, видимо не понимая вопроса, мельком осмотрел свой внешний вид в зеркало и взъерошил тёмные волосы: – А зачем мне красоваться на рыбалке? Василиса зыркнула на отца так, будто он умалишённый. В смысле, «зачем красоваться»? Он надел на себя великолепный винтажный свитер, а теперь утверждает, что не планировал наряжаться? – Пап, этот свитер явно не для рыбалки. – строго отметила Василиса, складывая руки на груди. Её заявление можно было рассчитывать как заявление свитерного циника, ведь в её шерстяной коллекции их было около двадцати, причём самых различных моделей. Василиса обернулась на звук закрывающейся двери. Вошедшая Алёна держала в руке два пакета – по видимости – с продуктами. Она стёрла со лба капельки пота и, наспех поправляя свободной рукой разваливающийся пучок, озадаченно осмотрела домочадцев: – Что за шум, а драки нет? – Мама, почему ты позволила папе надеть этот свитер на рыбалку? Он же такой хороший, а рыбой провоняется… К тому же, зная папу, он его испачкает в чём-нибудь! – Василиса перехватила у матери пакет, чтобы помочь. Её негодующий вопрос вызвал негодование и у её отца, отчего незамедлительно послышалось обиженное «Эй!». Василиса обернулась и пожала плечами, мол, говорит исключительно правду. Алёна мазнула взглядом по своему мужу и растерянно хмыкнула: – Так я сама ему этот свитер дала… А то он пылится лежит в шкафу, толку от него ноль. Так хоть наденет разок. Василиса охнула и раздосадованная этим, покачала головой. В тот день Алёна и Евгений уехали на рыбалку полностью одетые в ту одежду, в которой и собирались ехать, – заставить папу переодеться у Василисы не получилось. После этого случая Евгений начал носить свитер, когда уходил чинить машину или когда ездил на рыбалку и охоту. Но однажды ему пришлось уехать на заработки на неопределённое количество времени. Попрощавшись с ним, печальная Василиса вернулась в свою комнату, где увидела на кровати бежевый свёрток с джинсовыми заплатками, а сверху записку, на которой было написано: «Уже 19». Подпись означала, что отец, дабы его дочь не так сильно тосковала, подарил ей тот самый свитер. Он стал девятнадцатым в её коллекции, и самым любимым. Сейчас, спустя три года, она натягивала рукава любимого свитера на озябшие пальцы. Запах солярового масла и рыбы перемешались, потупились и превратились в запах нестерпимой тоски по воспоминаниям. Три года назад всё было так по-другому. Василиса поверить не могла, что в жизни всё может перевернуться с ног на голову буквально за несколько недель…что люди могут так быстро меняться. Звук уведомления выдернул девушку из пучины воспоминаний. На экране телефона высветилось заветное: «я у подъезда». Василиса взвешивала все за и против этой встречи, но отступать было поздно. Киса пришёл, и это нужно ценить. Она поджала губы и тяжело вздохнула, собираясь с мыслями. Холодные пальцы заскользили по лицу - Василиса надеялась, что это поможет ей прийти в чувство. Нужно создать свою иллюзорную копию на случай, если Алёна проснётся и решит проверить, спит ли её дочь, иначе она начнёт бить тревогу и трезвонить во все больницы и морги, а в худшем для Василисы исходе – выглянет в окно и вовсе запрёт её в комнате до утра. Впрочем, заставлять переживать и без того стрессующую маму не хотелось, поэтому Василиса тихонько слезла с кровати и отдёрнула одеяло. Как и все сбегающие из дома подростки, она положила две подушки на простыни и накрыла их одеялом. Она понятия не имела, почему все так делают, ведь подушки под одеялом уж точно не напоминали спящего человека. Но ничего другого не оставалось, и поэтому Василиса положила под краешек одеяла телефон, прежде воткнув в него наушники: один спрятала вместе с телефоном, а второй устроила так, будто заснула с наушниками, и один во время сна выпал из уха. Она осмотрела всю эту картину, убеждаясь, что для реалистичности добавить больше нечего. Надеялась ли она, что этот план сработает? Нет. Она надеялась, что мама не проснётся хотя бы до момента её возвращения. Как можно тише она вынырнула из квартиры и, оказавшись в подъезде, вдохнула влажный запах свежей побелки. Василиса съёжилась – то ли от холода, то ли от нервного озноба. Её шаги отражались от стен эхом. С каждой ступенью в голове возникали всё новые и новые вопросы, ответа на которые у девушки не было. Когда он увидит меня, что почувствует? Обнимет ли меня? Я бы так хотела почувствовать его тепло сейчас… Или пошутит, чтобы сгладить такую напряжённую атмосферу? Может быть, я увижу в его глазах безразличие? Может, он удивится? Это же Киса. Вряд ли он начнёт вести глубокие беседы насчёт моих проблем. Тогда зачем я иду? Чтобы его увидеть? Но почему не Хэнк, Мел или Гена? Ответ уже был. Почему я так нестерпимо нуждаюсь в жалости? Я не хочу ныть! Не хочу! Но мне так хочется почувствовать поддержку сейчас… Нет, я бы справилась сама. Зачем напрягать кого-то? У всех, а тем более у Кисы своих проблем по горло, а тут я… Пока не поздно, нужно написать ему, что меня не выпустила мама… Внутренняя борьба Василисы безрезультатно прекратилась только тогда, когда писк открывающейся двери вернул её из мира горьких рассуждений в не менее горькую реальность. Поздно. Оставалась лишь ноющая надежда на то, что встреча с Кисой излечит хотя бы свежие, совсем неглубокие раны. Лицо Кисы было слабо освещено огоньком тлеющей в его зубах сигареты. Он в ожидании топтался на месте, изредка пиная несчастные камешки. Услышав, что дверь открывается, Киса поднял взгляд на вышедшую из подъезда подругу. Он быстро осмотрел Василису и нахмурился, избавляясь от окурка щелчком. Тлеющий фильтр приземлился куда-то в кусты, но они оба даже носом не повели в ту сторону. Их взгляды столкнулись тогда, когда Василиса сделала шаг навстречу своему другу. Теперь Киса мог разглядеть её. Мог разглядеть её опухшие от слёз глаза и тёмные круги под ними. Мог разглядеть её печальный взгляд и дрожащие руки, обхватывающие плечи. Он видел её слёзы всего раз. За пять лет учёбы в одном классе, из которых полтора года они являлись близкими друзьями, Киса всего раз видел Василису в подобном состоянии. Тогда она была на вечеринке Анжелы, очень пьяна и плакала потому, что они с Ритой отдалились и скоро, по её мнению, их общение могло бы закончиться. Тогда Киса не был сильно заинтересован в проблемах одноклассницы, а от того успокаивал Василису Мел. Мел справился с этим прекрасно, а Киса занялся поднятием её настроения. С этого началась их дружба, которая с каждым днём становилась лишь крепче. После того случая Василиса вела себя как ни в чём не бывало и если грустила, то изредка, да и другим старалась не давать этого делать. Никто бы и подумать не мог, что на неё столько навалилось. Хоть ребята и замечали, что в последнее время их подруга ведёт себя несколько отстранённее, чем обычно, хоть и обсуждали это в моменты её отсутствия, но Киса мог бы поклясться, никто из них не мог бы подумать, что всё так серьёзно. Он видел её в слезах всего раз, и предпочёл бы, чтобы он остался последним. – Привет. – хриплый девичий голос нарушил тишину. Василиса спрятала руки в объёмных рукавах свитера, ковыряя от нервов заусенцы на пальцах. Она разглядывала Кису. Чёрная футболка выглядывала из полюбившейся всеми расстёгнутой дутой куртки. Сам он замер, а глаза безостановочно блуждали по лицу и телу Василисы. Ей захотелось сжаться в комочек, дабы перестать ощущать такое пристальное внимание. Вдруг Киса подался вперед, а в следующее мгновение уже сжимал девушку в крепких объятиях. Василиса рвано выдохнула от неожиданности и застыла на месте, не решаясь пошевелиться, – боясь, что одним движением может разрушить этот момент. Но осмелившись, она коснулась кончиками пальцев его куртки, скользя по ней вниз. Её ладони уютно устроились под ней, обхватив торс. – Куда ручонки то побрели? – Киса попытался усмехнуться, но вышло не очень правдоподобно. Василисе даже этого было достаточно, чтобы слабая улыбка сама собой появилась на её губах. Она шумно выдохнула и уткнулась носом куда-то между воротом его куртки и его ухом, отчего напускная игривость Кисы вмиг улетучилась, а с губ слетел неуверенный вопрос: – Ты…может, выговориться хочешь, не? Вопрос застал Василису врасплох. Все слова разом испарились из головы, оставляя ту пустоту, о которой она просила всё это время. Очень вовремя. Хотела ли она высказываться сейчас, когда тепло чужих объятий согревало лучше одеяла или горячего душа? Хотела ли высказываться сейчас, когда некоторое время назад клялась себе в том, что не хочет и не будет «ныть»? Василиса начала воспринимать свою потребность в поддержке за нытьё тогда, когда на её слова о проблеме окружающие переводили тему или говорили шаблонное «всё будет хорошо», и ни один из сказанных разов не оказывался правдой. Полтора года назад она дала себе установку – «справляешься со всем сама, никому ничего не рассказываешь, ты – то единственное, что тебе поможет», а теперь, похоже, установка трещала по швам. Искренние интерес и переживание побуждали девушку рассказать всё, что её тревожит, но слова будто застревали в горле. – Я... – она тихонько кашлянула, пробуя достать все желаемые слова наружу, но ничего не получилось. – Я рассказала тебе всё, что могла рассказать. – Есть то, чего не… – он осёкся, не договорив. – Как давно всё началось? – он едва ощутимо поглаживал пальцами её спину, рассматривая тёмные окна серой панельки. Ответ послышался не сразу. – Что именно? – Василиса говорила тихо и медленно. – Он стал выпивать тогда, когда мама ушла от Бабичей и в салон устроилась, а… потом с каждым годом всё чаще, чаще, чаще. Он где-то в мае прошлого года уволился окончательно, и тогда началась дикость. – она замолчала на несколько мгновений, и когда Киса уже хотел заговорить, то продолжила: – Стал в запои уходить, дома не появлялся неделями. В июле такой скандал закатил, мол мама сама виновата, что он таким стал, так как это из-за мамы мы сюда переехали, и у него жизнь по пизде пошла. Ну и тогда он впервые маму ударил. – Василиса вновь замолчала, но ненадолго, собиралась с мыслями: – Мы тогда с Геной как раз за палаткой до меня ездили, помнишь? Он меня сорок минут ждал. Киса безмолвно кивнул, боясь, что если заговорит, то спугнёт настрой Василисы. Она зажмурилась, крепче прижимаясь к другу, чтобы не расплакаться. Плакать сейчас не хотелось совсем. Какое-то время они молчали. Кислов не мешал подруге, давая возможность обдумать дальнейшие слова. Василиса, переборов себя, продолжила говорить: – А потом такие скандалы стали регулярным явлением. – она шептала. Видимо, для психики так было легче переносить откровения. – И удары тоже стали не исключением, а правилом. Киса вспыхнул. Какого хуя?! Он муж и отец, а позволяет себе такое. Киса неосознанно провёл параллель со своим незнакомым отцом и точно заверил себя, что тот так бы не поступал. – Может, Гендоса вызвать, да пару раз ему по башке ебануть? – Киса не выдержал, чуть отстраняясь, чтобы видеть лицо подруги. Василиса живо подняла голову с плеча Кисы и уставилась на него с мрачным выражением лица. – Не, Вась, ты сама посуди, он матери твоей жить спокойно не даёт, да и тебе из-за этого нервы треплет. – Кис, какой бы он ни был – это мой отец, я не хочу насилия по отношению к нему. – угрюмо пробормотала Василиса, отводя взгляд куда-то в сторону. Руки её соскользнули с мужского торса и повисли в воздухе, Василиса отступила на шаг назад. – Да и мама его любит. – Блять, я не понимаю, как у вас сука мозги так устроены? Он же тварь конченная, и вам обеим это ясно! Киса резко всплеснул руками и пнул пустую жестяную банку так, что та с дребезжанием врезалась в стоящую рядом урну. Василиса тихонько зашипела, морщась от громкого звука. Она всё ещё удивлялась, что Кису так легко вывести из себя. – Кис, тише. – девушка с опаской поглядела на окна родительской спальни, которые, к несчастью, выходили прямо во двор. Василиса приземлилась на скамейку и притянула колени к груди, а после натянула на них свитер, согреваясь. Киса обернулся к подруге и фыркнул, не церемонясь: – Он тебя трогал? Василиса провела ладонью по лицу, не желая отвечать. Однажды её отец будто озверел – начал раскидывать вещи и мебель, бил посуду и кричал во всё горло о несправедливости жизни. Алёна, побоявшись, что соседи вызовут полицию, вышла из их с дочерью укрытия – комнаты Василисы – и попросила мужа прекратить. В следующее мгновение послышался звонкий удар, а за ним повисла тревожная тишина. Василиса выбежала из комнаты, попутно набирая на телефоне номер полиции, хоть мама и просила этого не делать. Сердце клокотало где-то в горле. Перед входом в родительскую спальню она замерла, но пересилила страх и вошла, держа телефон так, чтобы одним нажатием можно было вызвать полицию. Алёна забилась в угол перед их кроватью, а Евгений, сидя на корточках, что-то объяснял ей сквозь зубы. Василиса замерла, глядя на то, как струйка алой жидкости стекает по губам матери. Алёна беззвучно плакала, держась за ушибленную щёку, а глаза её бегали от мужа к вошедшей в комнату дочери. Она всем видом показывала дочери, чтобы та вышла. Но Василиса не послушалась, делая шаг вперёд. Василиса ловким движением пальца нажала на вызов и заблокировала телефон, привлекая внимание отца: – Я вызвала полицию. Если ты не прекратишь, тебя просто посадят, папа! – она старалась говорить чётко и холодно, но вышло совсем наоборот. Глаза наполнялись горячими слезами от разочарования и гнева, а всхлипы матери били по ушам крепким молотом. Евгений вскочил одновременно с Алёной и подался вперёд, к дочери. Василиса смотрела на то, как он приближается, будто заворожённая. От стресса в голове не оставалось ни инстинкта самосохранения, ни страха. Она была в ступоре, глядя на то, как отец твердит ей что-то прямо в лицо: глаза пьяные, а в уголках рта собиралась пена. Уши заложило, голоса не было, двигаться она не могла. Только запах. Запах перегара, яркий, специфичный запах водки. Алёна, содрогаясь то ли от рыдания, то ли от крика, пыталась оттащить мужа от дочери. Василиса пришла в себя только тогда, когда почувствовала слабые вибрации в руке. Полициейский давным-давно уже пытался заговорить с звонящим. Василиса отступила на шаг назад и быстро приложила телефон к уху, неразборчиво и живо диктуя им адрес. Она не успела. Уже в следующее мгновение послышался грохот. На полу позади Василисы лежал расколотый на две части телефон, засохшие гипсофилы и груда осколков – то, что осталось от любимой маминой вазы. – На родного отца ментов решила вызывать, бесстыжая? Василиса до сих пор не могла бы ни с чем сравнить те звуки, которые издавал её отец в ту ночь. Рычание или шипение… что-то между. Алёна панически втянула воздух ртом и подалась вперёд, чтобы прикрыть дочь от будущего удара. Она тоже не успела. Евгений замахнулся, оставляя на щеке дочери красный след. Василиса зажала рот рукой, на секунду чувствуя, будто под ногами пропадает пол. Крик матери вернул её к реальности. Василиса, не глядя, схватила деревянную статуэтку, смотря лишь на отца. Следующий удар пришёлся по груди Алёны. – Неблагодарные! – гремел Евгений, вновь замахиваясь. Медлить было нельзя. Забыв про боль, про страх и всё остальное, Василиса вцепилась в руку матери и притянула её к себе, отступая на шаг, чтобы мама была позади. Василиса пятилась, не давая маме возможности не делать того же. – Отойди, или я запущу её тебе в голову… – прошипела Василиса, и только через время поняла, что в этот момент была копией своего отца. Евгений взревел от злобы и подался вперёд, но в этот момент Василиса захлопнула дверь прямо перед его лицом. Алёна трясущимися руками пыталась справиться с замком на входной двери, пока Василиса, что есть силы, пыталась удержать рвущегося наружу монстра. Мама открыла дверь, и они тотчас же скрылись за ней. В ту ночь они остались у соседской бабушки. Василиса не спала всю ночь, проклиная себя за то, что она пыталась оправдать отца алкоголем, безработицей и всем прочим. Она ненавидела себя за безграничную любовь к нему. Её ненависть неприятно пульсировала растекающимся синяком на щеке. – Бил. – вырвавшись из лавины воспоминаний, сипло призналась Василиса. Киса с шипением пнул ближайший камешек и, зажмурившись, ладонями надавил на свои глаза, будто пытался выдавить из своей головы услышанное. В следующий миг он опустился на корточки перед подругой и положил свои ладони на её голые лодыжки. – Вась, с этим надо делать чё-то, по-любому, – это было сказано почти ласково. Киса пытался поймать взгляд подруги, но та упрямо его отводила, – или ты всю жизнь побои терпеть хочешь? – Кис, да ему просто пить нельзя… – шепнула Василиса, но через секунду удивлённо раскрыла глаза и коснулась своих губ кончиками пальцев, будто проверяя, она ли это сказала. – Ебать оправдание, Рыбкина, я хуею! Киса вскочил на ноги и снова начал наворачивать круги, нервно запустив пальцы в свои волосы. Василиса положила голову на свои колени и тяжело вздохнула. Киса прав, она не могла такое оправдывать. Но не делать этого она не могла. – Давай на худой конец к Хенкину сходим, не знаю… Блять, да что-то же надо делать, Вась! – лепетал Киса, активно жестикулируя. Василиса мысленно предположила, что, если бы они были на базе, боксёрской груше не поздоровилось бы. – Тише, Кис, пожалуйста. У мамы окно открыто. – попросила Василиса, поднимая голову. Их взгляды столкнулись. Киса что-то неразборчиво пробормотал и опустился на скамейку рядом с подругой. Подождав, пока Киса хотя бы начнет ровно дышать, Василиса сказала: – Я не могу его не оправдывать, Кис. Я четырнадцать лет жила с адекватным и любящим человеком. Я очень сильно люблю его, поэтому и не могу согласиться на твоё предложение с Геной. Я предложу маме сходить к Хенкину, но думаю, моё предложение останется проигнорированным. Мама собирает документы для развода, хочет отсудить у папы эту квартиру, чтобы мы тут остались, так как ипотека на маме. Но у них давным-давно какой-то брачный контракт был подписан… В общем, понятия не имею, – она вздохнула и перевела дыхание. – Папа развод давать не хочет, поэтому надеюсь, мы отсудим квартиру и останемся здесь. Мысли о переезде, разводе, драках и отце вызывали в груди ноющую боль. Они сдавливали голову тисками, давили на горло и высасывали всю радость, как только та появлялась. Они замолчали. Василиса искоса взглянула на Кису: он положил голову на спинку скамейки и прикрыл глаза. Ей нестерпимо захотелось поправить его волнистую прядь, убрать её с его глаз. Она внезапно заметила, как он красив. Нет, она безусловно всегда считала его красивым, но сейчас он будто изменился. Или изменения произошли как рак-таки в ней? Робким движением пальцев она убрала пряди с его глаз и хотела было провести рукой по волосам, но Киса открыл глаза и, не поднимая головы, взглянул на Василису. Она нахмурилась и отвела взгляд, явно смутившись. Пока довольная улыбка расползалась по лицу Кисы, Василиса ретировалась: – Спать хочешь? По домам? Киса покачал головой, внимательно разглядывая подругу. – Не хочу, – хмыкнул он. – Вдруг уедешь. Надо ценить моменты с такой дамой. Василиса невесело улыбнулась и кивнула, опуская подбородок себе на колени. Киса поглядел на неё ещё несколько секунд, а потом его голова плавно сползла со спинки скамейки на плечо подруги. Она, недолго думая, опустила свою голову на его. – Ты это, Вась, – он хмурился, подбирая правильные слова. Василиса тихонько угукнула, мол, продолжай. Киса обычно говорил всё, что думает, не выбирая слов и выражений, а здесь замялся, и Василиса нахмурилась в ожидании. – Поговори с мамой лучше, чем себя терзать. Слова и у неё в головушке останутся, да и ты помнить будешь, а то на ляжки свои потом со слезами будешь смотреть. Тем более ты говоришь, она тоже этого ублюдка любит, поймёт тебя, я уверен. Вам обеим же щас нелегко, а ты всю ответственность на себя переложила, да сидишь довольная. И в себе всё хранишь, Вась. Зачем? Мы ж друзья, всё-таки. Так и лопнуть недолго, если в себе всё держать. – Киса говорил медленно, тщательно подбирая слова, чтобы не отпугнуть Василису. Это было как раз то, что Василиса твердила себе перед сном, но никогда не прислушивалась. А сейчас это сказал Киса… в своей манере, но так мягко и искренне, что сдержать выступающие слёзы было практически невозможно. Василиса сдёрнула с колен свитер и опустила ноги на землю, утирая рукавом намокшие глаза. Киса немедленно убрал голову с её плеча и с опасением рассматривал подругу, уже мысленно ругая себя за то, что сделал только хуже. – Можно я тебя... – вдруг Василиса поняла, что не знает, чего именно хочет попросить у друга. Она мельком взглянула на его губы, но быстро заставила себя отвести взгляд. Нет, нельзя. Друзья о таком не просят. – Можно я тебя обниму? От внимания Кисы не укрылось то, как соблазнительно Вася мазнула взором по его губам. Ему вдруг стало нестерпимо интересно узнать, каким бы был их поцелуй. Быстрый или медленный, нежный или жадный... Стоп. Нельзя. Друзья о таком не думают. Избавившись от наваждения, Киса широко улыбнулся и потянул Василису к себе в объятия, придерживая её при этом за руку. Она уткнулась лицом к нему в грудь и шумно выдохнула, отчего кожа на плечах Кисы покрылась мурашками. Он заметно расслабился и откинул голову назад, укладываясь на уютной скамейке поудобнее – насколько это было возможно. Его узловатые пальцы начали вырисовывать на спине Василисы незамысловатые узоры, на что девушка вяло отвечала взаимностью. Это стало их привычкой с началом близкого общения. Мел и Василиса выступали в роли успокоительного в случаях ссор между Хэнком и Кисой, поэтому, как только происходила ссора, Василиса забиралась на диван к Кисе и раскрывала руки для объятий, и если он принимал предложение, то начинала ласково поглаживать его спину, приговаривая что-то лелющее, а впоследствии поглаживания превращались в неведанные рисунки. Киса сначала не понимал этого прикола, шутил, а потом и сам не заметил, как начал делать так же при любых объятиях с Василисой, которые длились больше десяти секунд. – Думаешь, лопну? – послышался глухой вопрос, прерывающий лёгкое молчание. – Лопнешь, – кивнул Киса, усмехаясь. Он недолго помолчал и задумчиво хмыкнул, произнося уже более серьёзно: - Ты у нас, Рыбкина, такая ебанутая. Не притворяйся больше, ок? И ничего не утаивай. А то помрёшь, мы с пацанами и не узнаем, пока моя мамка у твоей не спросит, как у тебя дела. Василиса тихонько усмехнулась и кивнула, соглашаясь: – Спасибо, Вань. Киса даже опешил. По имени его называли крайне редко, за исключением учителей и матери. Все остальные уже привыкли к Кисе, некоторые даже имени его не знали – только прозвище. Кислов оторвал затылок от изголовья скамейки и тупо уставился на девичью макушку на своей груди. Нечто горячее и большое спешно билось в его груди, отчего Киса поморщился. Совладав с собой, юноша чуть наклонился и оставил на волосах Василисы несколько долгих поцелуев, которые говорили больше всех произнесённых слов. Рассвет медленно окутывал город тëплым светом, а вместе с ним заворковали просыпающиеся птицы. Через какое-то время, расслабившись, Василиса тихонько засопела на груди своего друга. Киса глаз сомкнуть не смог – оглаживал плечи и перебирал длинные русые волосы, отгонял от себя одну настойчивую мысль. – Не за что, Вась. – послышался запоздалый ответ. Жаль, что я тебе лишь друг. ...