Черный дрозд

Корабль стоял на пороге моря, запирая горизонт: никакой иной корабль, или лодка, или даже взгляд, брошенный с берега, не миновали бы грозного сторожа, вставшего как кость в драконьей пасти Роменны. Он был так велик, что даже волны не поднимали его веса, а вот лодки, отползающие прочь от борта и вереницей строящиеся к берегу, море перебрасывало из руки в руку, толкало, качало и вертело, будто прицениваясь к грузу, спущенному с корабля. Каплю света от луны бледно развело в штормовых облаках, и пока лодки не добирались до огней Роменны, не было видно, что они везут. Потом одна, за ней вторая шлюпка притиснулась к берегу, и загремели железные гирлянды кандалов, куда руками и ногами были вкованы люди. Иные из них были едва одеты, замотаны в худые тряпки, прочие до сих пор были облечены в шерстяные поддоспешники, толстые и тяжелые как кольчуги. Все мужчины — рослые, с зеленоватой кожей, гладко отражающей желтизну фонарей. Многие сгорбились от страха или неодолимой дурноты после многодневной качки, кто-то на ходу упрямился рывкам цепей и строптиво мешкал, но вся невольничья река неумолимо вытекала на мощеную пристань. Там их загоняли в клети, запряженные каждая парой толстых ломовых лошадей. Клети накрывали парусиной, и со скрипом и дребезгом они катили куда-то вверх по улице. Варна взглянул на Тифанто, сидящего с ним рядом на высоком парапете поодаль от военного причала над сходнями, где теснились мелкие рыбацкие суда. В капюшоне, низко надвинутом на лицо, эльф напоминал лошадь в шорах — от него, с виду спокойного, веяло задумчивой напряженностью, словно он, чуть что, готов был сорваться с места. Варна счел, что это оттого, что Тифанто опасался стражи — но страже сегодня было не до любопытных горожан, вышедших ночью поглазеть на королевскую добычу, и даже прогуляйся эльф среди патрулей, те бы на него и не взглянули. — Говорят, теперь они послужат для благого дела, — сказал Варна. — Будут строить и работать в Арменелосе. Кончик носа эльфа, что только и был виден юноше из-под капюшона, насмешливо вздрогнул: — Говорят, улицы столицы и так вымощены золотом. Зачем же вашему владыке тысячи и тысячи рабов? — Король милосерден, — напомнил Варна. — К мятежникам, и даже ко врагам… — Ты ведь знаешь эту историю, — не слушая, Тифанто поглядел на надменный бушприт военного корабля, острым клинком занесенный над гаванью. — О том, чем год назад завершился поход короля. — Все знают, — подтвердил Варна. — Король привез захватчика в цепях, не пролив и капли крови. Теперь и Саурон в темнице Арменелоса. Тифанто, как показалось юноше, с любопытством замер при звуке имени. Однако имя это, закованное в кандалы и заточенное в далекую темницу, звучало тусклым воем ветра за крепко затворенным по зиме окном. — А земли юга, севера, востока… Да все они: и земли, и вода — а если б в небе были ваши корабли, то и небо объявилось бы свободным от врага и зла. Я тоже знаю эти песни, — улыбнулся Тифанто. — Но я тебе расскажу другую историю, — сказал он и сбросил капюшон с головы: в черных одеждах, с волосами черными как ночь, он выглядел маленькой тенью, отброшенной самим юношей на гранит парапета, но Варна все равно тревожно огляделся, убеждаясь, что тут на них некому смотреть. — Но она случилась давно — так давно, что ты мне не поверишь. Пятнадцать столетий тому назад: не было еще Роменны, и не было вражды меж моим народом и твоим. Много чего не было тогда — но узник, что сейчас томится в подземельях вашего владыки, был. — Пятнадцать столетий? — в глазах Варны чиркнул огонек, поджег искру догадки. — Так он — как ты? Выходит, он из эльфов? — Нет, — ответил Тифанто. — Но он может быть, как я. Или как ты, — добавил он, взглянув на Варну, и тот нахмурился. Мягкое благородство его лица затвердело в суровом выражении — но не упрямства, а будто у судьи, готового внимательно послушать прежде приговора. Но все же одно оставалось неизменным: не то старость, не то сущность эльфа делала его для юноши почти несуществующим — оттого тот и внимал любым его словами довольно-таки беспечно. — Пятнадцать столетий назад, в самом сердце материка, был великий Ост-ин-Эдиль — Город Мастеров. Теперь уже его нет на свете, и время стерло в прах даже его кости — но пятнадцать столетий назад сияли агатовые реки его улиц, а бесчисленные кузни сверкали и гремели дни напролет как гроза над морем. Был Дом Камня — там из белого мрамора творили статуи прозрачные и легкие, как призраки: те, кто не знал, что перед ними статуя, заводили с ними разговоры. Был Дом Кузни — там, где гремели те самые бесчисленные грозы: мифрил, подаренный богатыми соседями — гномами с Мглистых гор — тек рекой, а золота было так много, что годилось оно разве что для игрушек и посуды. Жили там музыканты, лекари, строители — но все-таки главными там были кузнецы: одержимые, как всякие созидатели, горячие, жестокие, как расплавленный металл. Неудивительно, что настал день, когда звон их драгоценных молотков достиг внимательных ушей врага. — Врага? — Не сразу, — поправился Тифанто тоном, говорящим Варне: не торопись. — Много восхищенных сердец прилетели на огни Ост-ин-Эдиль, как мотыльки: перед ними трудно было устоять, потому что они напоминали о временах силы и славы, которые давно минули: когда духи и души дружили и учились друг у друга, и когда каждая песня умела колдовать. Были и те, кому не по душе пришлось величие Эрегиона… Быть может, это слово ты встречал в старых книгах и картах? Но думаю, что нет: все старые слова прилежно вымарали из памяти Эленна-Норэ. Но, я отвлекся… — Тифанто улыбнулся и нарочито весело встряхнул головой, слегка седой от лунной пыли. — Кому-то Город Мастеров был не по сердцу, и в чрезмерном старании достичь старой славы многим мудрым головам виделась опасность. Так наш народ отстранился друг от друга еще прежде, чем в Ост-ин-Эдиль явился Аннатар. В рассеянно блуждающем молчании Тифанто поглядел на корабль. Швертбот-гигант с серым парусом возвышался над водой, как китовый плавник, вместе с якорями удерживая корабль на месте против ветра. Последние две шлюпки с рабами достигли берега, и бряцанье железа сперва усилилось, а после — укатило прочь и стихло в глубоком чреве каменных улиц. Теперь на лодках возили бочки, ящики, тюки — корабль, как бездонный, все исторгал из себя новые грузы. Потом сошли на берег мрачным строем несколько господ в темных шелках, и укатили прочь в закрытых повозках, запряженных черными конями. — Он явился с распахнутым сердцем, изумленный и плененный мастерством владыки Эрегиона и его друзей. Но и сам не с пустыми руками пришел он в Город Мастеров: назвавшись посланником Валар, он принес в Эрегион много богатых даров и знаний — а взамен не попросил ничего, кроме дружбы. Он пришел с распахнутым сердцем — это так; только сердец у него было два. Другое он открыл не сразу, — мрачно улыбнулся Тифанто. — И после его прихода были великие годы, великие века… Он проговорил это с лицом еще более отсутствующим, чем обычно; юноша, укрощенный его голосом, ожидал в молчании, но в глазах его пылало недоверчивое смущение. — И здесь я снова буду говорить о колдовстве, что так волнует тебе разум: Аннатар крепко сдружился с владыкой Ост-ин-Эдиля и его мастерами. И вместе они сотворили кольца — волшебные кольца, но замысел этих творений был раскрыт не сразу. А когда же стало ясно, что по наветам Аннатара ковали они кандалы и петли, которые тот замысливал бросить на шеи друзьям, умно прикормленным с руки, Келебримбор — ты вряд ли встречал в древних описаниях и это имя, но запомни его хорошенько теперь — бросил Аннатару вызов. Сбылось то, о чем предупреждали мои недоверчивые сородичи, разглядевшие в посланце на своем пороге смутный призрак прошлых бед. Так с разгаданных намерений «посланника Валар» началась война. — Из-за колец? — удивился Варна. — И да, и нет, — Тифанто покачал головой. — Но драгоценные творения не в первый раз сослужили своим создателям плохую службу. Духи вроде Аннатара не слишком искусны в созидании: многие секреты, что им известны, лишь плод воровства и тонкого ума… Но когда владыка Эрегиона понял, как жестоко обманулся этой дружбой и сам вложил оружие в руку врага, было уже поздно. За это время Аннатар возвысился, разбогател — в союзниках, в оружии, в неприступных землях, занятых им на востоке — и осадил Ост-ин-Эдиль огромной ратью, намереваясь отобрать свои творения. Сородичи, что прежде упрекали Келебримбора в опасной жадности, забыли обиды и поспешили ему на помощь — и оказались втянуты в войну, которая едва не разорила и их земли, — Тифанто внимательно взглянул на Варну, а после — на корабль, что возвышался над Роменной, закрывая горизонт, и указал на него рукой. — И тогда на помощь эльдар пришли воители Эленна-Норэ. Ваши корабли отправились на материк, и выбили врага из Линдона — уж он-то знаком тебе по картам, ибо этот эльфийский порт существует по сей день. Пали перед войском Нуменора и бесчисленные рати, что осадили Эрегион… но поздно. К тому времени Ост-ин-Эдиль уже был разорен и разрушен, а Келебримбор жестоко убит. Сперва его пытали, вызнавая, где сокрыты кольца, что враг считал своими — и украденными, но владыка Эрегиона не сдался ни боли, ни черной воле Аннатара. Не пытки заставили его заговорить… В конце концов, его казнили, и растерзанное тело пронесли над полем боя будто знамя, распростертое на пиках. Убита оказалась и вся его семья. Все, что спаслось из королевства мастеров — молва о заговоре, да скорбные рассказы о войне. — А что же Аннатар? Он не был убит? — спросил Варна. Мрачный профиль Тифанто казался в темноте бледным кусочком мрамора, не слишком-то живого, чтобы с ним вздумалось заговорить, и даже голубая сеточка вен на остром ухе навевала холод камня. — Нет, — сказал Тифанто, — не был. Он бежал от войска Нуменора, и сперва скрылся во мраке своей земли, исполненный ужаса перед могуществом людей. Но пятнадцать столетий — большой срок. За этот срок он возвратил почти все, чего лишился — и, не отвернувшись от своего замысла, собрал новую рать. Служить ему стали теперь и люди: южане, пустынные кочевники, и дикие племена, и странные чужаки, что пришли издалека, и отщепенцы, изгнанные из Эленна-Норэ — и верные старые твари, что множились во тьме востока: орки, звери… Прошло пятнадцать столетий после первой войны с Сауроном — и год назад твой король снарядил огромную армию и двинулся к югу, чтобы вновь сразиться с ним. На самом деле мне неведомо, знает ли Ар-Фаразон, с кем имел он дело — но отчего-то я уверен: старые легенды известны ему гораздо лучше, чем любому, кто живет на этом острове. — Так значит, Аннатар — это Саурон, — Варна нахмурился. — И он теперь в темнице короля, и никому уже не сможет причинить вреда. — Теперь он в темнице короля, — подтвердил Тифанто. — И этот славный подвиг возвысил Ар-Фаразона более, чем всех прочих королей Нуменора — это так. Но из милосердия ли твой король оставил ему жизнь? — На что ты намекаешь? — хмуро спросил Варна. — Твои сказки — просто сказки. Что было в древние времена, сейчас совсем не важно. Я даже не уверен, что это вовсе было! — В эту игру мы с тобой уже играли, — с мягким упреком отозвался Тифанто. — Я тебе не лгу. — Но тогда зачем ты делаешь это все? Все твои рассказы — какой в них прок тебе и мне? Тифанто легко поднялся и встал на узком парапете взбунтовавшейся тенью. Взглянул на Варну сверху вниз: — Так поступали раньше, когда меж нами была дружба. В этом нет ничего удивительного, или нового. Конечно, так больше не будет. Я — единственный из моих сородичей на этом острове; но и ты — единственный из твоих сородичей на этом острове, кто говорит со мной так, как бывало это пятнадцать столетий назад. — Вранье! — вдруг воскликнул Варна, и слова его подбили Тифанто как птицу на лету: — Есть Творец! — Творец? — переспросил тот рассеянно. — Так ты знаешь о нем! Последний настоящий посланник Валар с Тол Эрессэа, что был отправлен ими в Нуменор, чтобы вразумить отвернувшихся от Эру людей? — Тифанто расхохотался звонко, зло и жутко, как колокол в темноте. — Но не так их ославили на этих землях, не правда ли? И что же стало с ними, тоже тебе известно? — Знаю лишь, что их лживые речи не нашли слушателей! — с вызовом ответил Варна. — Нет, — покачал головой Тифанто. — Ваша жадная смерть пожрала их — вот что с ними стало, — сказал он таким тоном, словно бессмертие вызывало у него не меньшую, нестерпимую тоску. — Откуда тебе о нем известно? — Моя мать… — начал Варна и осекся, как споткнулся. — Моя мать рассказывала о нем. А ей — ее мать. А ей… — Семейная легенда! Сколько смертей вмещается в одну жизнь, — усмешка эльфа скрежетнула, словно ржавая. — А время перевирает все. Творец превратился в призрак, что наводит ужас на людей, и которым матери пугают своих отпрысков! Участь смертных можно принять по-разному, мое милое дитя. Великий Творец сел на мель сотни лет назад, забыв себя, забыв свою цель — как и многие другие… — Тифанто вдруг замолчал, плечи его опустились и уголки губ с горечью изогнулись в доброй усталой полуулыбке. — Но… Прости мне мою вспышку, — тут улыбка его сделалась беспомощной, но равно и беспощадной. — Пойдем-ка. Я еще не все рассказал тебе об Эрегионе: сейчас это поважнее, чем россказни о заблудшем эльфийском корабле. — Куда? — Варна встал на парапете, балансируя руками, и ловко утвердился на камне не хуже эльфа, но тот уже соскочил на мостовую и накинул на голову капюшон. Юноша спрыгнул следом, хоть лицо его до сих пор выражало недовольство и недоумение. Не ответив, Тифанто сбежал по каменной лесенке вниз, где причал разрастался лабиринтом, и стрелы пирсов рассекали море, вонзаясь глубоко в его зеленое тело. И если бы, пройдя мимо десятка небольших суденышек, маленьких корабликов с робкими воробьиными крылышками парусов, эльф сам не указал ему на затертую в общей толчее ладью с высоким острым носом, убранным резьбой и паутинками шелковых канатов, Варна и не заметил бы чужацкий облик двупарусной ладьи, привязанной среди толпы местных лодок. — Тритон, — произнес Тифанто слегка ревнивым тоном и соскочил на светлый борт. Огненные брови юноши насмешливо взметнулись: — Водяная ящерица? — Музыкальный интервал. Полагая это приглашением, Варна спустился вслед за Тифанто на ладью; палуба под его ногами удивленно покачнулась, словно Тритон пожал плечами. — Так вот на чем ты плаваешь, — сказал Варна, прикоснувшись рукой к мачте: та была высокой, тонкой, как иголка, и черной, как обгоревшее дерево. Бесцветный парус, скомканный канатами, глухо поскрипывал, качаясь на верхушке. Тифанто меж тем сел на колени на носу ладьи, и распахнул незаметный маленький люк, ведущий в трюм, похожий на зловещую нору. С любопытством Варна приблизился, взглянул из-за его плеча — и сперва ему померещилось, будто там было тело, отчего он в испуге сделал шаг назад. А эльф и ухом не повел: во тьме тайника было, разумеется, вовсе никакое не тело, но нечто, спутанное ремнями, черное, железное: тусклый агатовый строй лезвий на нагруднике спал бездыханным сном и без следа поглощал льющийся с неба полусвет, измучившись от жажды в темноте. Тифанто сдвинул железо в сторону безразлично, но осторожно, словно и впрямь боялся разбудить, и протянул руку глубже в холодное чрево. Кончики пальцев неприветливо прикусило холодом. Тифанто помедлил — но лишь мгновение, и достал из тайника два клинка. Ножны — сплетение черных корней или телесных жил; лезвия крепкими костями тускнели в их узорчатых прорехах. Не слишком длинные для мечей — а как флейта: рукояти, воедино слитые с лезвием, и на нежных изгибах нисходящих полуулыбок — лишь по одному маленькому острому клыку коротких гард: один кончик улыбки вверх, другой вниз. Под изумленным взглядом Варны Тифанто освободил один клинок от ножен, и на свету усмешка зеркально-черного железа стала поясней, поярче. — Ты любопытен к волшебству, оружию, и, по счастью, к старым историям, хоть и непременно объявляешь их враньем, — сказал Тифанто, и, перекинув клинок лезвием в ладонь, протянул его Варне рукоятью вперед. Тот, помедлив, взял и поднял повыше, разглядывая гладкую, как пролитое молоко, заточку тяжелого клинка. — С галворном и его историей ты уже знаком, и с мастерами из Эрегиона тоже. Теперь — пожалуй убедиться: вот оно, в твоих руках. И если хочешь, свой краткий рассказ о том, что там случилось, я дополню. — Конечно! — Варна взмахнул клинком: приятная уверенная тяжесть черного меча в руке обрадовала юношу, как первый звук веселой песни. Тифанто небрежно бросил второй клинок на сверток парусины, скомканный на палубе. Люк тайника захлопнулся с тяжелым звуком; Тифанто с удобством уселся на борт ладьи, подвернув под себя одну ногу и приглашающе простер руку. Варна огляделся — вокруг одни суда, ночная гладь; гранитная и тесная Роменна довлела над головой корчащимся маревом полночных фонарей, но здесь, на дальнем пирсе, не было кроме них ни одной живой души — только шатающийся ветер среди леса голых мачт. Варна сел там, где полагалось расположиться гребцу, и потрогал пальцем лезвие клинка. И прежде чем заговорить, Тифанто поднял к лицу флейту, и флейта издала протяжный нисходящий вой, соскальзывающий в визг, который разбился неслышными уху ударами нот, подобными судорогам утопленника, вдохнувшего воды, и леденящими, как нежданный грохот в запертую на ночь дверь. Потом на стук поднялось железное трезвучие, вооруженное тонким свирельным сверлом — и следом вновь был стук. Не в дверь, но молотка.