В этих руках

— Это безумие. Очевидно, приятное для населения, но безумие. Орион отвернулся от файлов, которые он заполнял, и посмотрел на своего товарища-курсанта. Вирл был сам по себе интересным мехом, буйным в своих патрулях и сценариях добровольной службы, но его прямолинейные мнения более чем волновали его сокурсника, поскольку он говорил то, что Орион предпочитал замалчивать. И сейчас Орион не мог понять, о чем он говорит. — Капитан наконец уступил давлению и начал маячить в комнате отдыха? — Орион усмехнулся над продолжающимся подначиванием. Вирл, казалось, тоже оживился от этой идеи. — Эта битва еще не закончена, — указал он на себя, прежде чем скрестить руки. — Нет, я говорю об отзыве. Разве ты не слышал об этом? — Орион недоуменно посмотрел на него. Вирл снова сделал движение. — Ну, знаешь, о судебных процессах. Совет и Сенат приняли закон, и теперь судебные инстанции рассматривают все эти дела. Это как один гигантский повторный процесс для всех, кто был вовлечен в судебные дела с прошлого ворна. Это что-то вроде «второго шанса», чтобы показать себя хорошими парнями. Да, конечно. Из-за этого судебный отдел в хаосе, как и детективный. Ха-ха, им это на руку. Это заставит эти ублюдков поработать, но, знаешь, в конце концов, это будут боты вроде нас с тобой, на которых они будут сваливать свою работу с данными. — Подожди… — Вирл с любопытством посмотрел на Ориона. Он мог видеть, что его процессор набирает обороты. — Ты сказал, что они открывают дела еще с прошлого ворна? Вирл кивнул. — Мы скоро будем по уши в разбирательствах. А я-то думал, что ты будешь так же раздражен, как и весь отдел, — Орион снова замолчал, его оптика ярко вспыхнула, обрабатывая мысли, прежде чем снова направиться к Вирлу. — У вас есть список дел, которые будут рассматриваться повторно? Вирл пожал плечами, а затем кивнул. — Конечно. Хочешь получить начало домашней работы или что-то в этом роде? Как только список оказался в руках Ориона, мех пролистал его, просматривая номера и темы, переходя прямо к именам ботов. Он прокрутил список так далеко назад, что Вирл подумал, что он просто собирается перейти к разделу «Дело А», но вместо этого он выбрал конкретное дело и открыл его. В этот момент он замер. — По закону эти боты должны предстать перед судьей и присяжными в своем секторе, — хотя Орион Пакс и сказал это, Вирл не думал, что он говорил ему об этом, скорее просто напоминал. Тем не менее, Вирл кивнул. — И это будет процессорная боль тюремщика, — Вирл даже не успел пожаловаться дальше своему коллеге. В следующее мгновение Орион покинул свой стол, покинул офис, здание и отдел вместе взятые. Вирл не видел, как шок, неверие и испуг охватили молодого меха, и ему пришлось уйти, чтобы побежать к своим друзьям, к тем, кто, он был уверен, разделит с ним то же расстройство, которое сейчас охватило его. Он встретил их в центре. Тандерклэш узнал первым и поделился своей истерикой с Фармой, который, в свою очередь, связался с Джазом, который в это время приводил в чувство Ориона, появившегося только перед собравшимися. Не задерживаясь, все они помчались к камерам, где содержались приговоренные до назначенного повторного суда. И именно там они увидели корпус меха, которого они так отчаянно пытались вернуть в город. По иронии судьбы, Проул оказался охранником, и он без проблем позволил группе войти в камеру и обнять приговоренного. — Рэтчет! — если Орион Пакс, Джазз и даже Проул имели честь воссоединиться со своим старым другом, то Тандерклэшу и Фарме еще не удалось как следует обняться с ним. Именно эти двое в тот момент едва не зажали его до смерти. — Праймус, ты вернулся! — Джаз едва не подпрыгивал, его ухмылка была настолько широкой, что его визор слегка мерцал. — Ты действительно вернулся в Иакон! Даже несмотря на всё, что произошло, Рэтчет улыбался вместе со своими друзьями, вися у них на руках и рыдая в своем поле не меньше, чем они. И какими же они были счастливыми. — Шлак, ты должен позволить мне проверить тебя. Фарма отошел назад, запустив свои сканеры на максимальную мощность, а его руки зашарили по корпусу Рэтчета, внимательно изучая даже самые мелкие вмятины. — Фарма, пожалуйста, — Рэтчет попытался отстраниться от осмотра своего друга, но каждый рывок только усиливал хватку летуна. Фарма оскалился и убедился, что те несколько рывков, которые он предпринял, достаточно вразумили его старого друга. — Я в порядке, — снова продолжал настаивать Рэтчет. — Тебя не было… дольше, чем мне хотелось бы. Не подсчитать, — сказал Фарма с яркой оптикой. — Подуровни, и особенно Каон? Ты никак не сможешь убедить меня, что ушел от всего этого незапятнанным. Благодаря тщательному сканированию Фармы он заметил едва заметные повреждения, особенно согнутые шестерни в запястьях. — Что это? — он посмотрел на Рэтчета, зная не понаслышке, насколько тот ухожен, особенно его руки. — Они притащили тебя сюда? В этот момент лицо Рэтчета изменилось. Черты любви и счастья от того, что он находится в тесном кругу старых друзей, поблекли и обнажили скрытое горе. Он склонил свой шлем и стал тереть поврежденные шестеренки. — Я был вынужден покинуть свою клинику. Они даже ранили моего помощника и тех, кто был там, чтобы помочь мне… — Рэтчет посмотрел на Проула, на эмблему на его шасси. — Они не оставили мне другого выбора. — Мегатрон знает? — оптика повернулась к Ориону, который задал этот вопрос, зная всю его серьезность. Рэтчет посмотрел на него с болью, клубящейся в его оптике, болью более глубокого рода, которую Орион знал лучше, чем справшивать о ней прямо сейчас. Покачав шлемом, Рэтчет ответил на вопрос. — Мы не были вместе, когда это случилось, — что-то еще промелькнуло в чертах лица Рэтчета, что-то, что можно было почувствовать даже через его ЭМ-поле. — Я не знаю, что он будет делать, если… Праймус, что происходит? — он подчеркнул, посмотрев в сторону Проула, который мог знать больше, чем остальные. — Повторный суд? Почему? Они нашли какие-то другие улики? Неужели этот чертов судья наконец-то открыл свой мутный процессор и осознал неправоту? Почему я снова в Иаконе? — Ты не единственный, — когда группа повернулась на другой голос, они увидели сенатора Дая Атласа. — Сенатор? — Орион сделал шаг вперед, настороженно следя оптикой за двумя охранниками по бокам сенатора, но по мере его приближения они держались на расстоянии. Он подошел, пока не оказался лицом к лицу с Рэтчетом. С минуту он смотрел на него, сканируя и оценивая его и все, что с ним связано. Затем он протянул руку в знак приветствия. — Наконец-то мы встретились, — Дай Атлас вежливо наклонил свой шлем. — Я сожалею, что так долго откладывал это знакомство. Настороженный, но привыкший к вежливости, Рэтчет взял руку сенатора. — Я не соглашался на приговор, выдвинутые Вам на суде, — уточнил Дай Атлас, пытаясь смыть беспокойство, заметное в оптике Рэтчета. — Однако я всего лишь один голос против слишком многих. Ваши друзья побудили меня следить за Вашей участью, которую я хочу видеть искупленной, однако, учитывая эти обстоятельства, я хотел бы лично прийти и пояснить, что это, скорее всего, не дело доброй воли. — Что происходит? — спросил Орион. — Почему эти дела открываются вновь? — Чтобы скрыть более темные намерения, — ответил Дай Атлас. — Я не вижу другой причины, кроме как приобрести тех, кто слишком далеко, чтобы приблизиться, — он с беспокойством посмотрел на Рэтчета. — Друг мой, я бы попридержал это беспокойство, — он оглядел остальных. — Как и вам всем. Даже я не уверен в том, что этот закон будет исполнен. — Как Вы думаете, Рэтчет здесь, чтобы получить тот же приговор? — спросил Тандерклэш. — Или еще хуже, — с ужасом предположил Фарма. — Нет, нет, мы не можем этого допустить, — настаивал Джазз. — Должно же быть хоть что-то. Другие судебные процессы привлекают не меньше внимания, а на предыдущих были оправдания. Здесь должна быть какой-то шанс. В конце концов, Рэтчет невиновен. Дай Атлас задумался, но лишь на мгновение. — Он будет невиновен, если этого хотят чиновники, — он окинул их всех жалобным взглядом, который, к стыду своему, понял. — Я слышал, что в доказательствах по этому делу были обнаружены различия, а также другие несостыковки. Более подробной информации мне не предоставили. Но знайте, что дело закончится любой из крайностей. Я не сомневаюсь в этом ни на секунду. Наступила тишина. Оптики смотрели вдаль, погрузившись в размышления о возможном будущем. В конце концов, каждая повернулась к Рэтчету, тому, кто больше всех терял. Снова. — Рэтчет? — голос Тандерклэша был нежным, как и прикосновение его руки, которая легла на плечо его друга. — Все в порядке, — его ответ эхом отразился от стен только потому, что его друзья молчали в своем беспокойстве, беспокойстве, навалившемся на Рэтчета, как его собственное. — Я делал это раньше, и я могу сделать это снова. Поля сдвинулись друг к другу, беспокойство усилилось. — Я не смогу жить, если с тобой что-то случится, — Джаз говорил не только за себя. — Я не смогу видеть, как ты снова проходишь через все это. — И я не думаю, что Рэтчету особенно понравится проходить через это еще раз, — сказал Тандерклэш, прижимаясь к Джазу. Он выглядел таким же опечаленным, но его собственное горе не могло сравниться с тем, что он чувствовал внутри своего старого друга. — Рэтчет, я… — он вздохнул. Он ничего не мог сказать. Что можно было сказать? Как он мог? Ведь на кону стояла не его жизнь, не так ли? — Если меня снова приговорят, знаете ли вы, что со мной будет? — Рэтчет стоял прямо, ни на кого конкретно не глядя, ни с кем конкретно не разговаривая, кроме одного бота, который мог дать ему лучший ответ. Это был Дай Атлас, который ответил. — Отключение. Чтобы совпадать с законом, — хотя все это знали, правда все еще давила на искры. Но Рэтчет все еще стоял; прямой, внешне спокойный и сдержанный. Орион был впечатлен, но он не отрицал, что чувствует страх, овевающий его поле. Кивнув, Рэтчет затих. Руки сжались, лицо скривилось. Он был встревожен, но не только по этой причине. Повернувшись, Орион посмотрел на Дай Атласа. — Тогда это будет наш шанс быть услышанными. Есть ли способ гарантировать, что защита Рэтчета будет услышана и проанализирована? Скрестив руки, Дай Атлас кивнул. — У меня есть знакомый, он адвокат, хороший адвокат. Но я все равно не могу гарантировать честный бой. Как я уже говорил: его судьба уже решена. — Мы должны попытаться, — надавил Орион. Он обернулся к Рэтчету. Их оптика встретилась, и даже когда Рэтчет вздрогнул, Орион устоял. Он должен был. — Если ты этого хочешь. Дай Атлас наклонился и попрощался с ними, прежде чем уйти. Полностью повернувшись, Орион Пакс взял руки Рэтчета в свои. Он ничего не сказал о слабой дрожи, которую поначалу ощущал в красных пальцах. Но он был рад, что голубая оптика смотрела на него. — Как и раньше, мы здесь ради тебя, — заверил он. Рэтчету удалось улыбнуться, но его шлем повис. Орион, по крайней мере, почувствовал, как мех сжал его руки в ответ. — Это и облегчает, и пугает меня до смерти, — наконец он снова посмотрел на них. В его оптике светилось что-то похожее на уверенность. — В прошлый раз, несмотря на то, что я был выбит из колеи, я был рад. Рад, потому что это был только я. Вы все — мои лучшие друзья, я люблю вас за все, чем вы были для меня и что сделали ради меня, но, пожалуйста, если дело дойдет до конца, как мы думаем, пожалуйста, не сопротивляйтесь. Пусть это буду только я. Тогда Орион отвлек Рэтчета от этих мыслей, еще раз сжав его руки. Медбот снова поднял на него глаза. — За кого ты нас принимаешь, Рэтчет? Мы так долго сопротивлялись? Мы еще не закончили. Никто из нас, и особенно ты, — он притянул Рэтчета в свои объятия, позволяя ему скрыть дрожь за своей более крупном корпусом. — Мы будем противостоять этому вместе. Ты не сможешь избавиться от нас так просто. Орион Пакс почувствовал, как Рэтчет обхватил его руками и прижал к себе. На короткое мгновение истерика исчезла с полей. . . . Потребовалось некоторые просьбы и умелое руководство, чтобы боты, окружающие поврежденный корпус Дамуса, оказали ему надлежащую помощь. Как только оранжевый мех окреп достаточно, чтобы стоять, не дрожа, он поднес свои ноющие конечности к двум миниботам, лежащим снаружи. Благодаря тому, что он так долго помогал Рэтчету, он смог выполнить ремонт этих двоих, достаточный для их загрузки. После дальнейших незначительных исправлений все трое отправились сообщить Мегатрону обо всем, что произошло. Когда положение антифункционалистского движения стало неустойчивым — из-за средств массовой информации и их сторонников, — основная часть наиболее преданных перебралась на окраины территории Каона. Достаточно близко к городу, но достаточно далеко, чтобы быть изолированным от властей, которые их ограничивали. Там были возведены временные дома, и боты проживали под руководством лидера движения, пока он планировал дальнейшие действия. Именно в этом лагере Дамус, Рамбл и Френзи нашли меха, которого они искали. — Мегатрон! Мегатрон! Дамус даже не успел вскрикнуть в промежутке между двумя миниботами, которые размахивали руками и кричали достаточно громко, чтобы разбудить лагерь. На их истерию тут же обратили внимание. — Мегатрон! — наконец им удалось протолкаться сквозь толпу и бота, охранявшего место, где Мегатрон стоял, сгорбившись над столами с развернутыми картами города и стопками как неофициальных, так и официальных сообщений. Когда его красные линзы повернулись к ним, Дамус понял, что он был не единственным, кто заметил раздражение, светящееся в его позе. — Это Рэтчет! — пискнул Френзи. Они все услышали, как Мегатрон вздохнул. — И что он хочет сказать на этот раз? Дамус, Рамбл и Френзи покачали своими шлемами. — Он ушел! Рэтчет ушел! В одно мгновение раздражение исчезло, и оптика осветилась оттенками темнее, чем Дамус когда-либо видел. — Ушел? — серебристый мех сурово уставился на них, особенно на ботов поменьше, и как только он подошел на шаг ближе, то спросил: — Что значит, он ушел? — Гвардия! — заговорил Рамбл. — Они пришли и просто забрали его! Взгляд Мегатрона быстро метнулся к Дамусу, требуя подтверждения. Дамус осознал, насколько может быть ужасно находиться под пристальным взглядом бывшего гладиатора. Он не мог унять дрожь. — Э-это правда, все это. Элитгвардейцы просто вошли и сказали, что Рэтчету приказали вернуться в Иакон для пересмотра дела. Они сказали, что он должен был уйти. На краткий миг Дамус уловил вспышку ужаса во взгляде Мегатрона. Он отшатнулся назад, словно пораженный каким-то невидимым ударом. Но дрогнул он всего на мгновение, прежде чем на его лице отразилось глубочайшее огорчение. Затем он встряхнул шлемом, расправил плечи и свирепо посмотрел на миниконов. — И что же вы ничего не сделали?! — он смотрел конкретно на Рамбла и Френзи, но громкость его голоса все равно поразила Дамуса не меньше. — Ты хочешь сказать, что Элитные гвардейцы без проблем зашли в клинику и забрали Рэтчета? — Нет, мы… мы пытались остановить их, — заверил Рамбл. — Но они одолели нас. Мы сделали все, что могли. В их мольбе Дамус видел, как меняется выражение лица Мегатрона, превращаясь в огненную ярость, которая, казалось, была готова вырваться наружу. — Бесполезные! — Мегатрон повернулся, его корпус напрягся и дернулся, словно в порыве нанести удар. Дамус был поражен его яростью, но даже в этом изумлении те, кто был ближе всего, не стали тратить больше времени на то, чтобы отойти на всякий случай. — Я должен был заставить его прийти. Черт возьми, я должен был заставить его остаться рядом со мной! — Мегатрон согнулся, наклонившись и положив сжатые в кулаки руки на стол. Горячие взгляды продолжали впиваться в Рамбла и Френзи, и миниботы дрожали от их интенсивности. Дамус знал, что эти двое винили себя больше всего на свете, но собственное неодобрение Мегатрона было тяжелым и пугающим. — Повторный суд? — Дамус повернулся, чтобы посмотреть на любопытное лицо Баррикейда. — Ты сказал, что у него будет повторный судебный процесс? Дамус кивнул. Мегатрон тоже смотрел на него. — Это то, что сказал гвардеец, и что он был вызван в Иакон по закону. Они даже не позволили нам закрыть клинику. Они просто… они просто… — они просто забрали его. Баррикейд и остальные выглядели расстроенными, далеко не так, как Мегатрон, но Дамус понимал глубину их беспокойства. Многие в лагере любили Рэтчета, несмотря на его положение, и, Праймус, Дамус с радостью встал бы рядом с ними, если бы они так нуждались в нем, чтобы вернуть Рэтчета в безопасное место. — Соедините меня с сенатором Старскримом, — приказ Мегатрона не подвергся обсуждению и был выполнен настолько быстро, насколько это было возможно. В тот момент, когда сикер принял вызов, все вокруг затихли и стали прислушиваться. — Личный звонок? Чему я обязан таким удовольствием? — голографическое лицо Старскрима изменилось, он резко улыбнулся, даже когда Мегатрон не произнес никакого приветствия. — Что это за повторные слушания? — тон Мегатрона был настойчивым, требовательным, чего он никогда раньше не применял к таким, как восианец. Старскрим на мгновение замолчал, его улыбка исчезла, когда он покопался в своих воспоминаниях. Через мгновение его оптика засветилась пониманием. — Ты имеешь в виду текущую волну повторных слушаний? Сенат и Совет приняли этот закон только в прошлом декацикле. Он вступил в силу мегацикл назад. — Это правда, что у вызванных нет другого выбора, кроме как вернуться в сектор, в котором они были приговорены? Старскрим кивнул. — Значит, закон все еще в силе. Мегатрон опустил свой шлем и потряс им, осознав правду и серьезность ситуации. — Что тебя так встревожило? Если только у тебя не было никаких стычек в прошлом ворне, тебе не стоит беспокоиться. — Рэтчета вызвали обратно в Иакон для повторного слушания, — Мегатрон снова посмотрел в лицо сенатору. Несмотря на такие новости, Старскрим открыто не выказал шока. — Что ж, теперь это наверняка привлечет много внимания. — Есть ли какой-нибудь способ, которым я могу помочь ему выпутаться из этого? — Мегатрон ждал ответов, надеясь, что сикер даст ему те, которые ему нужно было услышать. — Незаконный. Это был не тот ответ, которого хотел Мегатрон, и это было заметно. Дамус и другие могли чувствовать его разочарование, его крайнее беспокойство, просачивающееся в его поле, и это было настолько подавляющим и мощным, что почти физически отталкивало от серебристого меха. — На твоем месте я бы держался от этого подальше. Вспыхнувший гнев сотряс несколько ботов вокруг, и когда Мегатрон откинул шлем назад и оскалил зубы, Дамус мог поклясться, что уловил рычание в его голосе. — Он мой conjunx! Ты не можешь ожидать, что я ничего не буду делать! — От тебя, Мегатрон, я ничего не ожидаю. Однако, учитывая, что я — достаточно разумный бот, с твоей стороны было бы разумно прислушаться к моему совету. Иакон — гнездовье правительства, и в последний раз, когда вы с ним встречались, вы оставили плохое впечатление, так что тащиться в город, чтобы помочь одному медику, должно быть наименьшей из ваших забот. Независимо от того, кем является для вас медбот, он всего лишь малая часть в более грандиозном плане. Сейчас у тебя есть долг перед движением. Оно уже шатается, и, если ты перестанешь поддерживать опору, что ж, я не строитель, но я уверен, что мне не нужно объяснять тебе, что произойдет. На лице Мегатрона появилось выражение сопротивления, но он был спокоен. Не сказал ни слова. Это дало возможность Старскриму улыбнуться в ответ и сказать: — Я буду держать тебя в курсе, если хочешь. Просто постарайся не делать ничего слишком компрометирующего. На этом разговор закончился, и мгновение спустя Мегатрон швырнул стол, к которому прислонялся, через всю комнату. Никто не произнес ни слова, и поэтому было нетрудно уловить помехи в голосе Мегатрона и жужжание его вентиляции в попытке охладить его нагревающиеся системы. . . . У Рэтчета было не так уж много времени на ожидание, пока его представят в суде. Здесь были те же лица; тот же судья, те же присяжные, те же свидетели и адвокат. Толпа тоже, вероятно, была, черт возьми, такой же, и это действовало Рэтчету на нервы точно так же, как и раньше. Праймус, даже после того, как прошло столько времени и сколько Рэтчет преодолел, приняв судьбу, врученную ему в тот день, он почувствовал, как подкрадывающийся ностальгический ужас просачивается в его искру, в его системы. Медбот попытался убедить себя, что на этот раз есть вероятность иного исхода. Он попытался уверить себя, что в отличие от предыдущих случаев к доказательствам и полномочиям свидетелей будет проявлено больше внимания. Даже его друзья старались придерживаться этой надежды. Оптимизм длился недолго. Перспектива ускользала сама собой, исчезая, когда Рэтчет почувствовал, как лучи знакомой оптики омывают его напряженный корпус. Каким бы независимым и жизнерадостным ни стал Рэтчет, он все еще изо всех сил старался спрятать оптику, чтобы не встретиться взглядом с сенатором Протеусом. Бот сидел со своей свитой и двумя другими присутствующими сенаторами, одним из которых был Дай Атлас, а другим Децимус. Просто во взгляде этого бота было что-то такое, что заставило Рэтчета почувствовать себя таким же напуганным, как и в первый раз, когда его судили, — чувство, очень похожее на тот решающий момент в кабинете сенатора Протеуса. Вот тогда-то Рэтчет и понял. Именно тогда он понял, что оказался там из-за него. Протеус поклялся вернуться в его жизнь, и вот он здесь, с выражением крайнего удовлетворения на лице, особенно когда появились новые доказательства в виде личного врача сенатора. Он взял на себя полную ответственность за отключение Гринлайт и ее спарклингов. Неверие и шок потрясли зал суда. Камеработы сосредоточились, отслеживая каждое слово, каждую реакцию. Им было хорошо видно даже ошеломленное лицо Рэтчета. Глядя на медбота, Рэтчет мог ясно видеть, как дрожал бот, когда он объявил перед всем залом о своем участии, даже дошел до того, что подробно описал презрительное заявление в адрес семьи и свое тяжелое положение, чтобы покончить с наложницей сенатора и их отпрысками. Он утверждал, что его намерением было причинить боль Протеусу и его приближенным, а также возложить вину на другого, которого, как он убедился, звали Рэтчет. И все же, даже после всего этого, Рэтчет мог видеть испуг, он мог видеть абсолютное горе, охватившее личного врача, и он знал, что это было не из-за его нынешнего признания. Внезапно все и встало на свои места, и нет: улики, свидетели, которые сходились во мнениях, недобросовестные сотрудники отдела судебно-медицинской экспертизы и, наконец, виновный. Процессор Рэтчета натужно работал вместе с другими присутствующими мехами и фем, и теперь оглашался вердикт. — В свете всего, что было получено в ходе этого слушания, под присягой и по закону настоящим отдается приказ о полном восстановлении полномочий и титулов меха Рэтчета, а также гражданства. Полное возмещение будет предложено и продлено до тех пор, пока обвиняемый не сочтет это необходимым. Переходя к осужденному, настоящим Вы несете ответственность за преступления, которые Вы признаете, наказанием является отключение, если только приговор не будет изменен посредником контролирующей третьей стороны. И вот так просто все закончилось. Раздались одобрительные возгласы, разговоры стали такими громкими, что Рэтчет не слышал собственных мыслей. Он почувствовал на себе чьи-то руки. Они были его друзей. Они улыбались, смеялись, протягивали к нему руки и обнимали его. Именно в этом хаосе Рэтчет хотел присоединиться к их крикам, но когда он увидел того, кто занял его место, он почувствовал, как что-то холодное скользнуло по его искре. Закованного в наручники медбота вывели из зала суда в сопровождении охраны. Они тянули его за собой, резко дергали и насмехались. Они обращались с ним так же, как с Рэтчетом, когда ему вынесли приговор. Внезапно он почувствовал, как его искра болезненно затрепетала, сжимаясь в своей камере, когда он посмотрел на убитого горем и сломленного бота, вынужденного подчиниться приговору, потому что кто-то должен был это сделать. Он продолжал беспокоиться, даже когда пресс-боты настаивали на интервью с ним, а меха, с которыми он никогда не был знаком, пришли передать свои извинения и наилучшие пожелания. Его друзья хорошо поработали, оградив его от чрезмерного внимания и сочувствующей публики, но никто из них не смог защитить его от растущего чувства абсолютного страха, к которому он отнесся очень серьезно в связи с этой внезапной переменой обстоятельств. . . . Все они столпились вокруг голоэкрана, наблюдая с широкой оптикой и открытыми полями. Любопытный и скептический ропот поднялся, когда были представлены новые доказательства, и недоверчивые смешки раздались, когда медбот признался в преступлениях, и тишина вернулась, когда были рассмотрены детали. Как только прозвучал окончательный вердикт и зал суда взорвался от удивления, то же самое сделали и зрители здесь. Раздались радостные возгласы и поздравительные восклицания. Слишком многие были рады приветствовать правосудие после того, как оно было уничтожено ранее. — Он этого не делал! Я так и знал! Они наконец-то выяснили это. Рэтчет, он наконец-то может вернуться в свой дом в Иако… — возбуждение Баррикейда быстро угасло, когда он повернулся к таким, как Мегатрон. Он оставался неподвижным, стоическим, но холодок на его поле выдавали его истинное мнение по этому вопросу. — Он больше не изгнан, — оценил Рамбл, и его собственный тон звучал изобличающе разочарованно. — Значит ли это, что он собирается уйти навсегда? — Если он свободен, то разве он не сможет вернуться? — спросил Френзи своего брата. — Он врач, не так ли? Они собираются вернуть ему его титул и, я не знаю, вернуть его туда, где он раньше работал, верно? — Рамбл был не единственным, кто размышлял о подобных вещах. Несмотря на облегчение от невиновности медика, они понимали, чего теперь ожидают от вернувшегося медбота. Даже в наступившей тишине осознания раздался голос, который не принадлежал никому из присутствующих. Голос сенатора Иакона. — Я не могу быть первым, кто скажет вам, насколько я встревожен, узнав наконец о том, что творилось в моем собственном доме. Недовольство, жадность, зависть? Я бот, я совершаю ошибки, но я никогда не думал, что это будет стоить мне кого-то, кого я люблю, — было видно, как сенатор Протеус положил руку на свой корпус в знак утраченной привязанности. Он даже выглядел раскаивающимся. Несмотря на это, присутствующие боты не смогли уловить этого в его голосе. — Что касается вердикта, я надеюсь, что этот ублюдок получит по заслугам за все горе, которое он причинил мне и моей семье… и Рэтчету. Я не могу выразить достаточно раскаяния за то, как я обошелся с ним после того, как поверил, что он… — Сенатор Протеус, что подтолкнуло Вас и других к изданию этого закона? Репортеры прижались вплотную, вопрос зазвенел даже в лагере. — Ну… — улыбка Протеуса, хоть и была дружелюбной, на самом деле таковой не выглядела. — Хотите верьте, хотите нет, но это были волнения, охватившие нашу планету. Презрение к составу общества и ботам, стоящим за этим всплеском. Верьте во что хотите, но я слушал их и того, кто говорил от их имени. Именно это и те слова вдохновили меня оглянуться на нашу судебную структуру и взглянуть на нее как бы с их точки зрения. Я надеюсь, что этим вторым шансом я смогу почтить память тех, кто подвергся неверным вердиктами. Сенатор остался, чтобы ответить еще на несколько вопросов, но его слова были заглушены другими голосами. Мехи переговаривались что-то, недоверчиво фыркали и откровенно ругались. Их лидер смотрел на это неодобрительно, и без его веры в правительственный шаг им тоже не хватало этого в одобренном законопроекте. Внезапно Мегатрон повернулся и двинулся с места. Те, кто был ближе всего, с любопытством проследили за ним оптикой, пока не поняли, что он собирается покинуть лагерь. — Куда ты пошел? — в голосе Оверлорда прозвучало обвинение, и он повернулся, перемещаясь так, словно собирался догнать бота. Его вопрос насторожил остальных, и теперь каждый следил за следующим ходом Мегатрона. Мегатрон не смотрел ни на что и ни на кого конкретно, его поле было нестабильным, полным слишком большого количества эмоций, чтобы выделить их и понять. Это само по себе побудило самых близких создать вокруг него пространство, беспокойство усиливалось из-за продолжительного молчания Мегатрона. — Мы все слышали, что сказал Старскрим, — Оверлорд скрестил руки на груди, те, кто был ближе всего, могли почувствовать его несогласие. — И большинство из нас согласны с ним. — Да, — Баррикейд шагнул вперед, вызвав взгляды Лагната и Дамуса, стоявших неподалеку. — Послушай, с Рэтчетом все в порядке. По крайней мере, сейчас это так. Я не думаю, что Иакон захочет видеть нас в ближайшее время тебя, меня или это движение. Мегатрон повернулся к ним, к тем, кто высказался. Они были честными и правдивыми и хранили верность почти с самого начала. Он не имел в виду ничего дурного по отношению к ним, но в том же смысле он не мог отделаться от ощущения, что они были препятствиями на его пути, и им было нетрудно это понять. — Я не могу просто оставаться здесь, — наконец заговорил Мегатрон. Он посмотрел на остальных, все еще протягивая к ним руки, как будто они были его братьями. — Я ожидаю, что ты поймешь это лучше всех. Последовало короткое молчание, прежде чем Баррикейд пошевелился и осмелился снова высказать свое мнение. — Но это было бы неправильно, не прямо сейчас, — он выглядел нервным, идя наперекор очевидным желаниям Мегатрона, и посмотрел на таких, как Лагнат и Саундвейв, которые были более преданными каждому выбору, который делал Мегатрон. — Во время беспорядков в Нионе, когда Гримстейн и другие были арестованы, они, черт возьми, вполне заслужили то, что получили, — пристальный взгляд Мегатрона был прикован к окружающим его мехам. — Но разве мы бросили их? — он покачал шлемом. — Разве мы не братья? Разве не держимся за руки в этой борьбе за равенство? Если так, то где же ваша преданность? Если не ко мне, то к Рэтчету. Без него я бы никогда не зашел в этом движении так далеко. Он заслуживает такого же большого уважения как основатель, как и я. — Но в какой опасности он находится? — подчеркнул Оверлорд. — Он в опасности оков Иакона, — подчеркнул Мегатрон в ответ. — Я знаю, что многие, если не все из вас, были осведомлены о преступлениях, за которые он был осужден. Иакон — не тот город, который забывает, и слишком многие скрываются в его тени с недобрыми намерениями. Он знал, что Рэтчет в опасности, он знал это в глубине искры. Его вышвырнули только для того, чтобы вернуть обратно. Причины, без сомнения, были более зловещими, чем кто-либо мог себе представить. Вздохнув, Мегатрон взял себя в руки, расправляя плечи перед волной сопротивления. — Я должен быть уверен, что город будет держать свою тень подальше от него. В его глазах был извиняющийся огонек, когда он заставлял остальных нервничать и не знать, как справиться с тем, что может из этого получиться. . . . Это действительно было похоже на выпускной день, когда его приняли на медицинскую службу; он получил свои звания и почетные грамоты, а также медицинский шеврон и знаки отличия. Получение стандартной краски тоже было приятным, не то чтобы Рэтчет особенно нуждался в ней. Но выглядеть как медик и являться медиком — это было то, что заставило системы Рэтчета довольно гудеть, а на его лице надолго зависла улыбка. Там он стоял, оглядывая себя после официального восстановления в должности. Было немного неловко из-за того, сколько времени он сейчас проводит, разглядывая свое отражение, но он ничего не мог с собой поделать. Теперь он был официальным врачом с лицензией и соответствующими символами. Несмотря на охватившее его головокружение, Рэтчет был доволен произошедшим. Даже после тревог последних дней, в этот момент он не мог успокоиться. Выражение лица Ремеди, когда он застегивал его шеврон, заставило Рэтчета захотеть разрыдаться прямо там, и он знал, что его старый учитель чувствовал то же самое после того непрофессионального крепкого объятия, которое он ему подарил после всего этого. И были другие; коллеги, которые пришли выразить ему соболезнования и извинения, а также поздравления. Конечно, всегда найдутся те, кто не одобрит его присутствие, даже после того, как суд его оправдал, но Рэтчет был готов смириться с этим. Красные пальцы пробежались по укрепленному шеврону в сто восемнадцатый раз. Все это казалось сюрреалистичным, и Рэтчету не раз приходилось поправлять себя, напоминая, что все это было очень реально и происходило очень часто. — Я очень рад, что они вернули их тебе. Ты в них хорошо выглядишь. Рэтчет застыл. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кому принадлежит этот голос, но он обернулся, потому что ему не нравилось стоять спиной к сенатору Протеусу. Открыв рот, Рэтчет был готов что-то сказать, что угодно, но что-то остановило его, точно так же, как это что-то удерживало его конечности напряженными и неподвижными. Страх, охвативший его, был таким же, как всегда, и все потому, что он знал, что этот бот мог сделать и уже сделал. Протеус поднял руки, словно в знак того, что он не хотел причинить вреда. — Я понимаю, почему ты так на меня смотришь. Ты, должно быть, считаешь меня монстром после всего, через что я заставил тебя пройти. Рэтчет настороженно наблюдал за ним. Он взглянул в сторону дверей, чтобы знать пути отступления, и с таким мехом, как Протеус, медик ощущал сильную необходимость в этом. — Монстр — самое мягкое, как я мог бы назвать Вас, — Рэтчет наконец заговорил, потому, что знал, что его нельзя застать врасплох, как это было раньше. — И как бы ты меня назвал? — от улыбки Протеуса медботу стало плохо. Его поле заметалось, пытаясь отстраниться. Медику было неприятно видеть сенатора, и он хотел убедиться, что тот прекрасно осознает это. Молчание заставило Протеуса кивнуть. — Я признаю, что был опрометчив в своих суждениях. Просто Гринлайт была для меня всем, и потеря ее и наших детей создала дыру внутри меня. Он активно жестикулировал и постоянно менял свою позу, как будто хотел заверить Рэтчета, что эти слова были честными и искренними. Что это был поступок, который он никогда не забудет. Но, черт возьми, у Протеуса не получалось. Когда Рэтчет не сдвинулся с места, стоя молча и оставаясь равнодушным, сенатор, наконец, отодвинулся назад, отведя свое расширенное поле в сторону, как бы из уважения к позиции Рэтчета. — Я понимаю тебя. Я был несправедлив к тебе и слишком поторопился осудить тебя. У тебя есть все основания обижаться, если хочешь. Я бы не согласился на меньшее после всего, через что ты прошел. Но я действительно надеюсь, что однажды мы сможем оставить все это позади. Процессор Рэтчета был охвачен смятением. Сенатор Протеус говорил так, как будто это было всего лишь какое-то простое недоразумение. Он ни разу не упомянул ни об одной опасности, с которой медботу приходилось сталкиваться, как внутри города, так и за его пределами. Неужели сенатор просто собирался притвориться, что этого никогда не происходило? — Доктор Рэтчет? Отвлекшись от своей внутренней борьбы, Рэтчет заметил, что Протеус стоит неподвижно, протянув руку в жесте доброй воли. Медик уставился на его ладонь. Он не хотел пожимать ее, от мысли о прикосновении к Протеусу у него мурашки побежали по броне, но Рэтчет был близок к отчаянию, желая исчезновения бота из комнаты, и поэтому, если этикет — это все, чего он хотел, то Рэтчет дал бы ему и это. Шагнув вперед, медбот протянул руку меху. Готовый убрать ее менее чем через клик, Рэтчет так и не успел этого сделать, поскольку пальцы обвились вокруг его запястья, и сильная рука потянула его вперед. Пораженный и напуганный, Рэтчет был готов вырваться из хватки сенатора, если бы другая рука не обхватила его, прижимаясь к его спине и удерживая на месте. — Интересно, на что это было похоже, — пробормотал Протеус, его голос был тихим, чтобы никто посторонний не мог случайно подслушать их разговор. — Находиться на подуровнях. Каон — город без морали, поэтому мне любопытно, что ты делал, чтобы продержаться так долго. Помогал обездоленным? — его смешок был оскорбительным. — Сомневаюсь. Рэтчет задергался, но Протеус не отпускал его руку и не снимал другую со спины медбота. Во всяком случае, медик чувствовал угрожающее сжатие по мере того, как продолжал бороться. В тот момент, когда пальцы коснулись его шеврона и нагрудных пластин, Рэтчет встряхнул шлемом, отвергая прикосновение. — Ну же, ты должен поделиться своим секретом. Я был терпелив достаточно долго и даже оказал тебе услугу, организовав способ вернуть тебя в город под прикрытием этого идиотского закона, — рука Протеуса обхватила челюсть Рэтчета, заставляя его посмотреть на сенатора. Продолжающееся молчание медика только заставило бота усмехнуться. — Нет? Наконец он отпустил шлем Рэтчета, который медик, воспользовавшись возможностью, отвернул, сам вид сенатора вызывал у него сильнейшую боль. Он снова попытался вырвать свою руку из хватки Протеуса, но это закончилось еще одним поражением. — Это было из-за него? — Рэтчет почувствовал, как напряглись его системы. Интонации в голосе Протеуса были легкими и дразнящими. — Этот революционер. Ты предложил ему себя, чтобы он защитил тебя от темных уголков города? Рэтчет оглянулся, встретившись взглядом с оптикой сенатора. Откуда он мог знать? Как он мог…? — Какого это было, а? Был ли он хорош, заставил ли он почувствовать тебя частью его бесполезного движения? — Рэтчету показалось, что он почувствовал прикосновение пальца к своей нижней губе, но он не мог быть уверен, не тогда, когда его внимание полностью занимала горящая оптика Протеуса. — Я уверен, ты понимаешь, насколько компрометирующим является все это. Если другие узнают о твоем участии… — Мне все равно, — Рэтчет обнаружил, что наклоняется вперед, раскрывая свое поле. — Мне все равно, что они подумают или даже сделают со мной. Оставь движение в покое. Они не сделали ничего, чтобы получить этот ярлык. — Это находится на рассмотрении, — ответил Протеус. — На собрании, вроде бы, городских чиновников, чтобы обсудить будущее этих антифункционалистов. Знаешь, я думаю, что у них есть шанс исправить свои ошибки, но мне кажется, есть и шанс, что они могут потерпеть крах, особенно если кто-то из их последователей случайно прикрепит взрывчатку к своему корпусу и взорвет себя, чтобы привлечь внимание. Оптика Рэтчета замерцала. Его искра опасно остыла, и когти охватившего его страха вонзились внутрь, проникая в само его нутро. В тот момент Рэтчет не сомневался в возможностях сенатора. Он знал, что всегда найдется кто-нибудь, какой-нибудь несчастный бот, настолько запуганный или извращенный им, что поддастся любой прихоти или сценарию, даже такому ужасному. И он был прав, Протеус был прав в том, что, если бы это произошло, подстроенное или нет, чиновники не стали бы терять ни минуты, чтобы заклеймить движение Мегатрона как террористическое и начать аресты и остракизм. После этого обвиняемые окажутся во власти тех, кто контролирует жизнь. Рэтчет прекрасно понимал, что значит быть на той стороне, и это было совсем не то, чего он хотел для своих друзей и тех, кого любил. Ему хотелось плакать. Рэтчету захотелось вырваться из хватки сенатора, спрятаться где-нибудь и разреветься. Он должен был знать, что этот второй шанс был не чем иным, как уловкой, слишком хорошо продуманной. — Конечно, ты знаешь, что я милосердный бот, — Рэтчет посмотрел на Протеуса, по-настоящему посмотрел на него. За этой улыбкой и приятными чертами лица на него смотрел сам Юникрон. — Когда другие хотели казнить тебя, я был единственным, кто умолял сохранить тебе жизнь. Когда они решились на эмпурату, я был категорически против этого, — словно напоминая Рэтчету о том, что могло произойти, он поднял руку, ту, которую сжимал все это время, рассматривая ее. Они могли быть потеряны после суда, но на самом деле эти руки и его собственный шлем существовали благодаря Протеусу. Рэтчета пощадили для дальнейших пыток. Это он знал наверняка. Все это — наказание за то, что он ранее отверг сенатора. — С твоей стороны было бы мудро проявить ко мне хоть какую-то благодарность, после всего, что я для тебя сделал, — Рэтчет почувствовал, как у него заныла челюсть при этих словах, которые он слышал раньше и понимал так же ясно. — Я не думал, что мне пришлось бы так долго ждать какой-то формы взаимности, но, знай, я готов подождать еще немного. Совсем чуть-чуть, — поднеся красную руку ко рту, сенатор прижал губы к костяшкам пальцев Рэтчета, а затем с улыбкой отпустил ее. Он сохранял улыбку даже тогда, когда медик, спотыкаясь, вырвался из его объятий, быстро увеличив дистанцию. — Ты знаешь, даже после твоего чудесного и исторического пересмотра дела я не могу ожидать, что город готов добровольно принять тебя. Мне будет любопытно, сможешь ли ты вообще занять какую-нибудь должность, — пожав плечами, сенатор повернулся, направившись обратно к двери. Однако он остановился, оставив последнее замечание. — Хотя, если мы сможем договориться, а ты — выжить, то мне и самому сейчас нужен личный врач. Когда Протеус ушел, когда Рэтчет остался в комнате один, коленные шарниры медбота подогнулись, и он шагнул назад, прислонившись к стене и дрожа, прежде чем соскользнуть на пол. Он чувствовал себя пойманным в ловушку, запертым в клетке. Страх наполнил его так глубоко, достигнув тех участков его искры, которые не были затронуты даже во время его изгнания. Иакон, город, в котором он вырос, любимый дом, которым он дорожил, теперь стал его склепом. Рэтчет некоторое время размышлял над этим осознанием в окружающей его тишине. В конце концов, он решил, что если это неизбежно, то он примет это. Чего он не хотел, так это позволить надвигающемуся концу настичь тех, кого он любил больше всего. . . . Планы Ориона Пакса на этот день состояли в том, чтобы закончить патрулирование, отправить файлы, отметиться об уходе и отправиться домой, чтобы быстро перекусить, а затем поехать в медицинское учреждение, чтобы встретиться с Фармой, Тандерклэшем, Джазом и Рэтчетом, чтобы вместе потом сходить в кино. Проул был приглашен, но вечерние обязанности не позволили ему прийти. Несмотря на это, Орион все еще был в восторге от предстоящего. Это будет совсем как в старые добрые времена, и он не мог не почувствовать, как его искра запела при мысли о том, что они наконец-то снова будут целой группой. Однако в планы Ориона не входило встречаться с главой антифункционалистского движения в нерабочее время, особенно в его собственной кварте. — Прошу прощения. Я не хотел тебя пугать, — Мегатрон вежливо поднял руки, но Орион просто стоял в дверях, сверкая оптикой. — Хотел или нет, но это определенно произошло, — Орион повернулся, чтобы закрыть дверь, убедившись, что та надежно заперта. Это был бы уже второй раз, когда он принимал бывшего гладиатора в своем доме, но первый раз, когда он укрывал потенциального преступника, учитывая то, как шли дела. — Я не ожидал, что у тебя хватит духу явиться в Иакон после всего, что произошло. — Ты имеешь в виду беспорядки или отъезд Рэтчета? — поле Мегатрона отдавало защитой, даже после того, как он вошел в чужой дом. По этому ответу Орион понял, где он перегнул палку. — Я… — Орион на мгновение замолчал, приходя в себя, чтобы подобрать слова получше. — Я не хотел, чтобы все так вышло, — он сделал несколько шагов к своему хранилищу. — Тебе что-нибудь нужно? Я могу принести тебе что-нибудь поесть или выпить. — Мне ничего не нужно, — Мегатрон выглядел усталым. Даже если бы он отрицал это, Орион мог видеть, что он не заботился о себе. Стресс в его поле, без сомнения, был объяснением такой неопрятности. — Тогда что тебе нужно? — можно уже перейти к делу. Когда Мегатрон направил на него поблекшую алую оптику, Орион мог видеть в ней беспокойство, страх и мольбу. Тогда он понял. — Я наблюдал за всем этим, но после окончания суда я потерял его след, — даже в своем изменчивом поле Мегатрон, великий оратор, испытывал трудности с извлечением слов из своей искры. — С ним все в порядке? Орион кивнул. — Он все еще интегрируется обратно в общество, но у него все хорошо. Мегатрон кивнул и снова замолчал. Орион чувствовал его вопросы, те, что касались того, почему Рэтчет до сих пор не пришел к нему, почему он даже не попытался установить с ним связь. Орион задавался тем же вопросом, но остановился на своих текущих предположениях. — Он был занят, — сказал Орион, ради них обоих. — На днях он должен был встретиться с управляющим недвижимостью в связи с тем, что город разрешил ему получить новую кварту, и всего четыре дня назад Ремеди вернул ему титулы и звание. Иногда требуется время, чтобы все устаканилось. Я уверен, он свяжется с тобой, когда весь этот хаос уляжется. — Ты уверен? — в поле Мегатрона чувствовалось недоверие, который был виден по тому, как менялось выражение его лица. — Тебе не показалось бы противоречивым, если бы новоиспеченный доктор связал себя с мятежником? Орион знал, что злость была просто маской, скрывающей беспокойство более крупного меха. — Разве это не было большим скандалом для лучшего гладиатора Кибертрона — вступить в интимные отношения с убийцей? Мегатрон хмыкнул. — Как поменялись роли, не так ли? — он потряс своим шлемом. Мягкая печаль пронизывала его черты и просачивалась в его поле. Без сомнения, в те времена он лелеял Рэтчета. — Если хочешь, я могу дать тебе новый адрес Рэтчета. — Нет, — Мегатрон посмотрел на него, черты его лица ожесточились. — Я пришел сюда, к тебе, чтобы понять, где он, — а, не обязательно местоположение, но и состояние. Орион понимал осторожность Мегатрона, но он мог видеть его желание, и это выглядело на нем не очень хорошо. — Я не хочу его беспокоить. — Я не думаю, что ты бы это сделал, — Орион был свидетелем того, как они говорят друг о друге, и не раз наблюдал за их взаимодействием. Он не верил, что кто-то из них может потревожить другого. Мегатрон вздохнул. Его поле ослабло, и в комнате стало тяжело. — В последний раз я видел Рэтчета в клинике. Я ушел, даже не попрощавшись. Мы и раньше ссорились, и я сожалею, что сделал это, особенно если это будет последний разговор, который у меня с ним будет, — его руки переместились, почти как пожатие плечами. — Я могу понять, если он останется в этом городе, ведь раньше это был его дом. Орион сделал шаг вперед, его поле вытянулось, соприкоснувшись с полем Мегатрона. — Знаешь, он волновался, когда его привезли сюда. Он рассказал нам, что гвардеец просто вывел его из клиники, от его пациентов, прежде чем он успел что-либо сделать. Но знаешь, о ком он больше всего беспокоился? О тебе. Мегатрон оживился от этой информации, а еще больше от реакции Рэтчета. — Он сказал тебе это? — Орион кивнул. — Он беспокоится, что ты сделаешь что-нибудь опрометчивое. Улыбка мятежника медленно возвращалась. — Он хорошо меня знает. Орион указал жестом на него. — Верно. Он все еще любит тебя, Мегатрон. Я никогда не переставал ощущать это в нем. Эти слова немного облегчили поле Мегатрона. — Я просто надеюсь, что он знает, что я чувствую то же самое. — Почему бы тебе самому ему об этом не сказать? — Мегатрон настороженно посмотрел на Ориона. — Я собираюсь встретиться с ним и другими позже этим вечером. Мы могли бы выбрать уединенное место, где будет безопасно воссоединиться. Мегатрон молчал, переваривая все это. Через мгновение он выпрямился и кивнул. — Ты бы помог мне? — Конечно, — заверил Орион. — Рэтчет постоянно ругал меня и говорил, что беспокойная искра вредна для здоровья, поэтому я думаю, будет справедливо убедиться, что он последует своему собственному совету. — Я не знаю, как тебя отблагодарить, Орион. Ты хороший бот, — Мегатрон склонил свой шлем в знак уважения, и Орион сделал то же в ответ. Видя, что Мегатрон готов так многим рисковать ради тех, о ком он заботился больше всего, Орион поддержал его и поверил в то, что он действительно тот самый бот, который возглавит грядущие перемены. Он просто надеялся, что искра Мегатрона никогда не изменится. Установив координаты, Орион позволил Мегатрону оставаться в его доме до назначенного времени. Выйдя, он быстрее поехал к месту встречи, горя желанием рассказать остальным, особенно Рэтчету, об изменении планов. Он встретил Джаза во внутреннем дворе и рассказал о событиях и планах как раз в тот момент, когда они отправились на встречу с остальными. Однако именно в офисе Фармы произошло то, что помешало всем планам. Тандерклэш пытался отобрать у медика коммлинк только для того, чтобы тот схватил устройство и швырнул его об стену, разбив вдребезги. — Черт бы его побрал! У фраггера вышел из строя его шлаков процессор! Тандерклэш, выглядевший столь же рассерженным, направил оптику в сторону Фармы. — О, да? И уничтожение твоего коммлинка поможет? — Что за шлак? — Джаз подобрался к ним, пытаясь втиснуться между ними, чтобы создать что-то вроде стены. — Что вас обоих так взбесило? Горячий взгляд Фармы встретился со взглядом Ориона. — Рэтчет собирается вернуться на работу к сенатору Протеусу! — Снова? — Джаз казался таким же встревоженным. Тандерклэш кивнул. — Я пытался поговорить с ним, но он не сдвинулся с места. Даже не открыл мне свой офис, — он указал на медика. — Итак, мы попытались позвонить ему, но он прервал связь, как только узнал, что это Фарма. — Глюк, он абсолютный глюк! — Фарма наклонился, его корпус напрягся. — Агх! Зачем он это делает? — Он не может, — сказал Джаз. — Он просто не может. Не после всего, что тот гад с ним сделал. Я имею в виду, неужели он просто забыл все это, когда был вне города? — Нет, — все повернулись к Ориону. — Нет, это еще не все. Так должно быть. Мы просто… Мы просто должны выяснить, что именно. — Удачи, — Тандерклэш потряс шлемом, поле было пронизано всепоглощающим беспокойством. — Он не хочет нас видеть. Орион понимал, но все же. — Дайте мне попробовать. Единственная причина, по которой Ориону удалось встретиться с Рэтчетом, заключалась в том, что медбот как раз выходил из своего офиса. С аптечкой в руке он быстро запирал комнату, как Орион выскочил из-за угла. — Рэтчет! — их взгляды на мгновение встретились, и в этот момент Орион мог поклясться, что увидел выражение агонии, клубящееся в голубой оптике. Это ударило по его искре, особенно когда Рэтчет отвел взгляд и повернулся, чтобы уйти. Орион последовал за ним, пока не догнал медика. — Они сказали тебе, не так ли? — голос Рэтчета звучал так, словно он говорил сквозь денты, и Орион не мог сказать, было ли это из-за его выбора или из-за того, что Тандерклэш и Фарма раскрыли его решение. — Даже если так, Рэтчет, что ты делаешь? — Орион двигался, чтобы не отставать от меньшего, чей шаг был торопливым, как будто он пытался покинуть помещение как можно быстрее, или, может быть, быстрее сбежать от тех, кто ждал внутри. — Это мое дело, а не твое, — Рэтчет коснулся панели управления, вызывая лифт. В тот момент, когда он прибыл, Орион только присоединился к медботу внутри. — Нет, это наше дело, — настаивал Орион. — Мы не работали так усердно, как боролись за твою невиновность, только для того, чтобы ты вернулся в город и просто вернулся к нему. — Еще раз: это мое дело, — Рэтчет не смотрел на него. Он уставился прямо на двери, в его поле ощущалось желание их открытия. — Тогда почему? — двери открылись, и Рэтчет снова выскочил наружу, намереваясь оставить Ориона позади, но он последовал за ним. — Неужели все, что у тебя сейчас есть, настолько плохо, что ты хочешь вернуться к нему? Теперь они были во дворе, всего в нескольких шагах от дороги. Но Рэтчет остановился. Он остановился. В следующее мгновение Рэтчет повернулся. Он посмотрел на Ориона. Выражение в его оптике напомнило ему о… — Нет, — сказал Рэтчет. — Это прекрасно, и так, так хорошо. Но, видишь ли, в этом-то все и дело, — он потряс своим шлемом. В его поле было сожаление, но оно никуда не делось, как и этот взгляд в его оптике, взгляд ожидающей гибели. — Ты думаешь, все это делалось ради нас? Для тех, кого судебная система избила, не задумываясь о правде? Нет, даже это добро имеет цену. Которую я должен заплатить. Орион не был уверен, что он полностью понимает своего друга, но то, что он слышал, ему не нравилось. — Рэтчет, что… он тебе сказал? Медик потряс своим шлемом, его поле наполнилось раздражением, горечью и грустью. Он повернулся, снова глядя на дорогу. Орион знал, что он готов сбежать. — Мегатрон пришел ко мне, — медбот замер. Он медленно повернул шлем и посмотрел на Ориона. — Несколько циклов назад. Он приехал в этот город и встретился со мной, чтобы спросить о тебе, — оптика медика замерцала. Орион мог видеть тоску, такой же взгляд был и в оптике Мегатрона. — Он сказал мне, что беспокоится; ты не связался с ним и даже не попытался. Я никогда не видел его таким расстроенным, и он обеспокоен, Рэтчет, расстроен своим последним разговором с тобой, — Орион увидел воспоминание в оптике Рэтчета. Он мог видеть, как меняется лицо медика, видел, как тот все глубже погружается в растущее сожаление. — Что мне ему сказать, Рэтчет? Что ты хочешь, чтобы я ему сказал? — он указал на белого бота, а затем на дорогу, ту, которая вела его к месту, куда он пытался его не пустить. — Я не могу ему этого сказать. Не заставляй меня. Они стояли, глядя друг на друга, позволяя времени течь мимо. Орион мог видеть Рэтчета, мог видеть саму его искру. Он мог видеть тревогу, агонию, отчаяние, абсолютную борьбу. И все, что Орион хотел сделать, это дать другу понять, что ему не нужно бороться с этим в одиночку. Вместо этого он сказал: — Рэтчет, не уходи. Орион наблюдал за окончанием борьбы. Медбот повернулся, спрятал свое поле и уставился на дорогу. — Я должен сделать это ради тебя и Мегатрона. Скажи ему, чтобы он уезжал из этого города. Скажи ему, чтобы держался подальше. А потом трансформировался и уехал. Орион не находил слов. Слов, которые он не смог передать остальным, когда вернулся к ним, ни Мегатрону, когда бот стоял в назначенном месте, надеясь увидеть определенного меха рядом с Орионом, когда тот придет к нему. — А Рэтчет не мог прийти? — Мегатрон выглядел разочарованным. Орион почувствовал, как энергон внутри его баков вспенился, а искра остыла почти до экстремальных температур. — Он… он не… Тяжелый вздох сотряс тело Ориона, когда он сел на ближайшую скамейку. Парк располагался в менее посещаемом районе города. Несмотря на его безмятежность, слишком много гражданских ботов обходили это место стороной, предпочитая мчаться по шоссе; именно по этой причине Орион счел его идеальным местом, чтобы скрыть присутствие Мегатрона. — Что не так? — тон Мегатрона стал более глубоким, словно побуждая Ориона заговорить. Обернувшись, он встретился с обвиняющим взглядом Мегатрона. Тот стоял рядом и ждал. — Рэтчет не придет. От Мегатрона исходило беспокойство. — Почему? — Он устроился на работу к сенатору Протеусу, — Орион ожидал реакции Мегатрона, ожидал испуга, смещения и сильного давления его поля, когда оно вспыхнет в расстройстве. — Не откроешь ли ты свой рот и не скажешь ли мне почему? — голос Мегатрона был резким и требовательным. — Я бы хотел, Мегатрон, я действительно хотел бы, но даже я не понимаю, почему он это сделал, — его ответ не устроил Мегатрона. Он не устроил даже самого Ориона. — Ты хочешь сказать, что тот фраггер, который забрал все у Рэтчета, потому что не смог нагнуть его, теперь попросил, чтобы Рэтчет вернулся к нему? Мегатрон стиснул денты, в его голосе слышалось тяжелое рычание. Его оптика была яркой и пугающей. Орион мог полностью понять, почему многим из его прошлых противников не нравилось смотреть в оптику бота. — Я не знаю, хочет ли он этого, — Орион не мог поверить, что это так. Он просто не мог. — Конечно, нет! — Орион обернулся и увидел, как Мегатрон уходит прочь. Встав, Орион последовал за ним. — Куда ты? — в расправленных плечах и сжатых кулаках он мог видеть напряжение, а также чувствовать его. — Я никогда с ним не встречался, но сегодняшняя ночь, кажется, отлично для этого подходит, — рычание только еще больше встревожило Ориона до такой степени, что ему пришлось протянуть руку, схватив Мегатрона за плечо, чтобы остановить его движение. — Ты не можешь! — Орион надавил, но заметил взгляд, который бросил на него Мегатрон, как будто ему было противно, что такой, как он, прикоснулся к нему, осмелился попытаться остановить его. Выдернув свою руку из крепкой хватки Ориона, Мегатрон наклонился вперед. Его поле угрожающее и более чем внушительное, даже по отношению к другу. — Если это твоя лучшая попытка против меня, тогда я понимаю, почему ты не смог остановить Рэтчета. Орион выглядел безмерно оскорбленным. — По крайней мере, я пытался! А ты просто ушел. Ты бросил Рэтчета, хотя поклялся защищать его, и теперь он здесь, он здесь, и он у Протеуса, и это из-за тебя. И теперь ты хочешь пойти — и сделать что? — убить его? И как это поможет, кроме как убьет тебя и сделает твоих последователей и Рэтчета мишенями? Суровая и неприятная, но правда. Орион Пакс понял, что мог бы держать себя лучше и сформулировать слова по-другому, но эффект был бы тот же самый. Мегатрон был спокоен, осужден, и Орион знал это. Революционер неловко заерзал. Беспокойство спадало с него волнами, так же как гнев и разочарование, и больше всего на свете он испытывал глубочайшее сожаление. — Ты прав. Во всем. Ты абсолютно прав, Орион. Я сожалею об этом. Но если и есть что-то, о чем я не пожалею, так это о том, что у меня появился шанс убить этого ублюдка, — кулаки снова были сжаты, потребность использовать сильные руки была преобладающей, и все, что мешало Мегатрону поддаться этой потребности, был молодой мех, стоящий перед ним. — Как будто он даст тебе шанс, — Орион ненавидел себя за то, что был так впечатлен, но он должен был признать это; Протеус был тактиком. — Я не раз недооценивал его. Я не хочу, чтобы ты делал то же самое. — Тогда что я должен делать?! — голос Мегатрона отозвался эхом, и последовавшая за этим тишина давила на них обоих. — Я что, должен просто отдать ему Рэтчета? Ты не можешь просить меня об этом. Ты. Не можешь. Орион знал всего несколько пар conjunx в своей жизни, ни одна из них не была настолько близка по статусу отношений, чтобы наблюдать за ним так близко, но, увидев Мегатрона тогда и то состояние, в котором он находился сейчас, он смог понять, как это изменило бота. Серебристый мех всегда был прямолинейной и сильной фигурой, но перед Орионом он выглядел сломленным, отчаявшимся и готовым выступить против всей планеты. Орион не мог себе представить, что он чувствовал внутри своей искры. С другой стороны, не было никаких сомнений, что Рэтчет чувствовал то же самое. — Оставайся сильным, — Мегатрон посмотрел на Ориона. — Сохрани свой шлем, свою искру. Я не могу говорить за вашу связь, но я знаю, что все еще чувствовал любовь Рэтчета к тебе, даже когда он уходил. Но… Здесь ты никому не принесешь пользы. Оставь Иакон, пока он тебя не увидел. Точно так же, как я доверял тебе, поверь мне, нам. Мы позаботимся о Рэтчете, и я обещаю тебе вот что: если Протеус причинит ему еще какой-нибудь вред, я буду тем, кто уничтожит ублюдка. Даже после слов Ориона внутри поля Мегатрона возникло недовольство. Однако он кивнул. — Не думай, что я уйду с миром. Нет. Я буду в ярости до тех пор, пока Рэтчет снова не окажется в безопасности в моих объятиях. Но знай, что я ухожу для реорганизации. Я вернусь в этот город раньше, если ты не справишься со своей ролью. И когда я приду, Орион, я приду с армией, — он не стал вдаваться в подробности, оставив истинный смысл на усмотрение интерпретации, в которую Ориону Паксу не нужно было вдаваться дальше. Теперь его долгом было позаботиться о том, чтобы у наступающей армии не было причин сражаться. . . . Уход от Ориона и остальных был одним из самых трудных поступков, которые Рэтчет когда-либо совершал за всю свою жизнь. Оставить Мегатрона было труднее всего. Рэтчет был морально разбит вдребезги, когда подъехал к поместью сенатора Протеуса. Он сидел на дорожке перед воротами, безуспешно пытаясь унять дрожь и рыдания, сотрясающие его изнутри. Потребовалось больше, чем несколько минут споров с собой, чтобы собраться и сделать то, для чего он был здесь. Внутренняя борьба измотала его только больше, чем ему было нужно в данный момент, и, поскольку его силы физически ослабевали, Рэтчет беспокоился о том, как может выглядеть. — Лорд Протеус сказал, что ожидает Вас, — глава администрации сенатора неодобрительно посмотрел на Рэтчета, как только тот вошел в фойе, но его собственное мнение было придушено, чтобы выполнить свой долг перед хозяином. Махнув рукой, он пригласил Рэтчета в свой кабинет, чтобы тот зарегистрировался и скрепил подписи печатями для гарантированного трудоустройства. Сидеть там, заполняя все эти требования, казалось вечностью, но, возможно, не так долго, как при входе в главную гостиную. Воспоминания обрушились на Рэтчета подобно кислотному дождю. Хотя эта секция не была частью крыла для сожительств, он занимал эту комнату несколько раз раньше, давным-давно, с Гринлайт на поздний завтрак или два. Воспоминания о ней сопровождали его, и он подавлял боль, чтобы скрыть ее от того, кто ответственен за ее создание. Сенатор Протеус сидел в большом кресле, казалось, наблюдая за городом из окон. Он повернулся, когда они вошли, и на его лице появилась улыбка. — А, ты здесь, — он встал, подходя к своему управляющему и Рэтчету. Он кивнул другому боту и сказал: — Кажется, прошла четверть часа с момента моей последней заправки, попроси кухню приготовить мне что-нибудь и убедись, что порции две, я хочу произвести хорошее впечатление на свою компанию, — оптика метнулась в сторону Рэтчета как раз в тот момент, когда управляющий Протеуса поклонился и ушел. Последовавшая тишина нервировала, по крайней мере, Рэтчета. — Итак, я подумал, что ты начнешь с моих запястных шарниров, — Протеус переместился на раскладной диван, подняв ноги, а корпус расслабился так, как не смог бы Рэтчет. — Момус приятен в общении, но у этого фрагова сына отвратительное рукопожатие, — Протеус хихикал, тряся рукой, как будто чувствовал какую-то боль. Рэтчет сильно сомневался, что этот бот вообще что-то чувствовать способен. Последовало еще одно короткое молчание, пока Рэтчет не пришел в себя. Положив свои инструменты на специальный столик, он принялся просматривать их. — Есть ли какие-либо процедуры или ограничения, которые соблюдал ваш прошлый врач, о которых я должен знать? — Рэтчет старался оставаться спокойным и заниматься своей работой. Он хотел, чтобы это было как можно более профессионально, несмотря на то, что знал, что так не получится. Достав пинцет с иглой, он взял сенатора за вытянутое запястье. — Ничего такого, что я мог бы вспомнить, — голос Протея сохранял улыбку, его поле колебалось от веселья. — Конечно, учитывая затруднительное положение, мы всегда можем создать новые. Рэтчет не ответил. Ему это было не нужно. Он сосредоточил свое внимание на шестеренках, которые просто нуждались в очистке и смазке. После этого он нетерпеливо объявил о своем завершении. — Вау, это было быстро, — Протеус ухмыльнулся, двигая запястьями, сжимая и разжимая ладони для проверки. — Скажи, как ты думаешь, ты смог бы вылечить старую ссадину на ребре, которую я ношу с собой уже тысячу лет? Мои прежние врачи не стали бы этим заниматься, потому что на самом деле это не причиняет мне никакой боли, но штука неприятная. Рэтчет сдержал вздох и просто кивнул. — Я здесь, чтобы быть полезным. — Отлично. Старую рану действительно было несложно вылечить, но Рэтчет понимал колебания предыдущих медиков. Даже он посоветовал бы оставить ее в покое, но в данный момент он был не в том положении, чтобы отказывать сенатору в чем-либо. Шлифовальный станок и полоска кибернита — вот и все, что потребовалось, чтобы заделать вмятину, расположенную на боку синего меха. Пара капель цвета помогли еще больше скрыть любой намек на то, что она когда-то была там. Как только он закончил, Рэтчет отстранился, испытывая отвращение каждый раз, когда его заставляли прикасаться к меху без всякой угрозы. — Ну, будь я проклят, — Протеус сел, изогнув корпус и взглянув вниз на залатанную броню. — Теперь я чувствую себя свеженьким, — затем он направил свою синюю оптику на Рэтчета. — У тебя определенно нет недостатка в навыках. Мне стыдно, что я раньше не назначил тебя главным домашним врачом, — он только пожал плечами. — Эх, упущенные возможности, о которых я не буду плакать. Сейчас ты здесь, и это все, что имеет значение. Затем вошли слуги, неся подносы с изысканно приготовленными блюдами. Они накрыли стол, а затем расставили все тарелки по местам. — Да! Топливо, — Протеус подошел к столу и начал накладывать себе. Он махнул в сторону Рэтчета. — Иди, возьми порцию. Я обещаю, что мои повара — одни из лучших на планете. Рэтчет держался на расстоянии, намереваясь удержать его. — Мне не нужно заправляться. Протеус пожал плечами. — Как хочешь. Рэтчет ненавидел ждать бота. Он ненавидел стоять там, наблюдая, как объект его мучений наслаждается роскошью планеты, частично оплаченной ценой искр, которые ничего не значили для сенатора. Разочарование дошло до такой степени, что Рэтчет больше не мог этого выносить. — Я больше не нужен? — Протеус оторвался от куба и перевел взгляд на медика. Рэтчет заставил себя заговорить снова. — Нужны ли еще мои услуги? — он хотел уйти, вернуться в свою кварту, запереться изнутри и просто погрузиться в себя. Улыбка Протеуса стала резче, когда он допил свой куб, его оптические огни сосредоточенно сузились, когда он приблизился к Рэтчету. — К чему такая спешка? Не может быть, чтобы другие пациенты ждали твоего возвращения в больницу. — Но у меня действительно есть обязанности, которые я должен выполнять, — извинился Рэтчет, говоря все, что могло бы дать ему уйти пораньше. — И ты не можешь отказаться от них только для того, чтобы провести со мной еще немного времени? — Протеус потянулся и взял Рэтчета за руки. Он улыбнулся, намекая на что-то, а затем поднес красные пальцы ко рту и прижался к ним губами. Рэтчет попытался подавить дрожь, но не смог и забеспокоился о реакции Протеуса. Если сенатор и был каким-либо образом оскорблен очевидным отвращением Рэтчета, он не показал этого. Вместо этого он снова поцеловал руки медика и ткнулся в них носом. — Вот так, вот так. Это не так уж плохо, а? — Протеус хмыкнул, подтягивая медика к себе. Рэтчет постарался сохранить дистанцию и не прислоняться к более крупному корпусу. Его усилия не остались незамеченными. Протеус просто дернул еще раз и Рэтчет съежился, когда их грудные пластины соприкоснулись. Когда Рэтчет услышал движение, то вздрогнул. Он повернул голову, глядя на работников, которые убирали принесенное топлива. Они даже глазом не моргнули в его сторону. Никого это совершенно не волновало. Палец, прижатый к его подбородку, повернул шлем Рэтчета назад. Он один раз взглянул на Протеуса, а затем отвел взгляд, когда почувствовал, как руки блуждают по броне, которую они ранее не трогали. — Не волнуйся, они просто делают свою работу, — сказал Протеус, заметив беспокойство Рэтчета из-за присутствия персонала. Затем его рука легла на белые бедра, пальцы дразняще погрузились в швы. — Как и ты. Рэтчет почувствовал себя так, словно кто-то выстрелил из звуковой пушки в него. То, что сенатор сказал это, только подкрепило опасения медика. Во имя Всеискры! Рэтчет хотел уже просто уйти! После того, как медбот был облапан последним мехом на Кибертроне, которого он хотел, а затем слушал, как персонал снует вокруг, чтобы очистить комнату, он был более чем немного напряжен. И Протеус мог это сказать. — Расслабься, Рэтчет. Я не собираюсь причинять тебе боль, — голос сенатора звучал уверенно, но это было бесполезно для бота, который уже пострадал от него. Избыточный неуместный комфорт. Когда Рэтчет отказался касаться Протеуса, тот отреагировал смехом. — Ты не собираешься облегчить мне задачу, не так ли? Без предупреждения Рэтчет почувствовал губы на своем шлеме. Первоначальная реакция была отпрянуть, но он не смог далеко уйти, когда руки обвились вокруг него, удерживая его неподвижно для еще одного поцелуя, который пришелся ему на шею. Поцелуй был достаточно нежным, но это все равно не помешало Рэтчету задрожать. — Это было не так уж трудно, не так ли? — понизив голос, Протеус переместил свой рот вниз по шее Рэтчета. Вслед за этим был запечатлен поцелуй на его воротнике. — И это тоже, — еще один поцелуй опустился на его плечо. — Или это. Затем его цепляющиеся руки шевельнулись, и Рэтчет почувствовал, как они обхватили его лицо, поворачивая к пристававшего к нему боту. Наклонившись, Протеус прижался губами к губам Рэтчета. Несмотря на теплые губы и толкающуюся глоссу, медик попытался отказаться, но когда руки чуть-чуть сжались, он очень хорошо понял угрозу. Сенатор Протеус на вкус напоминал хайгрейд и энджекс. Слишком насыщенный для Рэтчета, но тот, который он был вынужден проглотить, когда бот переместился, углубляя поцелуй и удерживая медбота так долго, как он хотел. — Ммм, я еще заставлю тебя ответить, — Протеус отстранился, облизнувшись, а затем потянул Рэтчета, сдвигая их обоих, прежде чем обхватил медбота и толкнул. Рэтчет отшатнулся, его ноги ударились о диван в гостиной, прежде чем он потерял равновесие и упал на него. Яркая оптика наблюдала, как Протеус надвигался на него, налегая и препятствуя любой возможности вернуться к своим обязанностям. Сенатор опустился в очередном поцелуе, и как только он навалился всем своим весом, Рэтчет поднял руки, изо всех сил стараясь сохранить хоть какое-то подобие дистанции между ними. Это было полезно только на мгновение, но вскоре Протеус раздвинул бедра Рэтчета и устроился между ними, его руки схватили красные ладони и подтолкнули их к нему, когда сенатор поцеловал пересохшие губы. Нежелание Рэтчета участвовать, вероятно, было причиной его дискомфорта, но ему было чрезвычайно трудно даже попытаться выгнуться под Протеусом или издать какой-нибудь приятный звук в ответ на его действия. Для бота, у которого было достаточно времени и материала для практики, он знал, как доставить партнеру удовольствие, но Рэтчет не находил ни привлекательности в руках, поглаживающих его бедра, ни влечения к умелым губам, которые покусывали его биолайты и нежные провода. Не было желания открывать пластины, Рэтчет просто вручную распахнул их, а после активировал цикл смазки. В то время как Протеус выглядел безмерно довольным подчинением Рэтчета, медбот знал, что у него нет возможности по-настоящему отдаться ему, по крайней мере, так, как он делал это раньше. — Нхм, — Рэтчет прикусил губу. Ощущение, что Протеус вонзил в него сразу три больших пальца, застало его врасплох, но он воздержался от каких-либо возражений. — Хм? — Протеус посмотрел на него сверху вниз, словно раздумывая. — Это было больно? Я думал, ты привык к такой растяжке, учитывая твоего предыдущего партнера, — его улыбка была насмешливой, но все равно добавился четвертый палец. — Это просто прекрасно. Я намерен не торопиться с тобой и наслаждаться каждой мелочью. Рэтчет нервничал из-за этого заявления. Он не хотел, чтобы это продолжалось дольше, чем необходимо. Нисколько. Потому он потянулся, дернул Протеуса за руку, вытаскивая из себя его пальцы, а затем обхватил ногами его бедра, прижимаясь и потираясь горячим портом о прикрывающие коннектор пластины. Протеус просто наблюдал за ним мгновение, прежде чем действия медика заставили его хмыкнуть. Наклонившись, сенатор прижал белый корпус к дивану, ближе, чем хотел Рэтчет, но это было необходимо. Все это. — Хорошо, мы можем делать это быстро. Протеус не причинил вреда Рэтчету, но шлак, у этого меха было хорошее либидо. Рэтчет пережил три незначительные перегрузки еще до того, как сенатор достиг своей первой. Казалось, он был полон решимости пройтись коннектором по каждому миллиметру порта Рэтчета, пока не убедился, что сама форма его отростка не будет выдавлена в медботе. И даже после этого Протеус настаивал на дальнейшем удовольствии. Рэтчет пытался. Он изо всех сил старался отстраниться. Пытался забиться в угол своего процессора, но Протеус всегда прикасался к нему, всегда целовал его, когда он этого не хотел, всегда просовывал пальцы в швы, что только приводило к нежелательной перегрузке. А позы, Праймус, Протеус был требовательным и хотел менять их после каждого раунда. На самом деле Рэтчет не мог — или даже не хотел — делать так уж много на диване в гостиной. В их последнем раунде Протеус переместился так, что Рэтчет оказался у него на коленях. Он вдавился в мокрый порт, уже наполненный трансфлюидом, и ожидал, пока медик оседлает его. К тому времени Рэтчет ненавидел себя, и после того, как понял, что Протеус больше не будет тем, кто будет двигаться, он впал в еще более глубокую безысходность. Найдя хоть какую-то опору на согнутых коленях, Рэтчет двинулся, скользя вверх и вниз. Ему не нравился тот факт, что он сидел лицом к сенатору, и поэтому в основном смотрел на стену перед собой, но ласкающие пальцы заставили медбота взглянуть на его лицо, то самое, которое было ответственно за то, где он сейчас находился. А потом Рэтчета притянули ближе, и тот решил, что лучше поцеловать его, чем пялиться на него. Руки легли ему на бедра, удерживая его там, пока он двигался, и они оставались там даже тогда, когда перегрузка Протеуса выплеснулась в Рэтчета. На его дисплее вспыхнули признаки низкого уровня энергии, и медик наклонился к меху, на котором он все еще сидел верхом. Он ненавидел то, что Протеус не вышел сразу же, вместо этого он держал его, его коннектор все еще находился внутри его порта в течение длительного времени. Он что-то говорил, слова похвалы, слова, которые Рэтчет не помнил, потому что не хотел помнить. Что он запомнил, так это то, когда сенатор отстранился от него и отпустил его, когда он уехал из поместья быстрее, чем когда город Иакон изгнал его. Только вернувшись в свою кварту, он понял, что оставил свой набор инструментов. Не то чтобы это имело значение, он неизбежно вернется. Он был официальным личным медботом сенатора Протеуса. Такая честь. Первым пунктом назначения Рэтчета после того, как он вошел в свою кварту, была мойка. Именно там он пробыл всю ночь, пытаясь привести себя в порядок, но, сколько бы он ни старался, ему не удавалось смыть прикосновения сенатора с себя. И это разозлило его до такой степени, что он начал откалывать краску, вдавливая руки в распылитель душа, обвиняя его в том, что он не выполнял желаемого. Как только он отбросил насадку, сжатые кулаки Рэтчета распрямились, чтобы прижаться к его губам, когда с них сорвались ужасные и жалкие звуки. Звуки, которые эхом отражались от стен даже среди брызг очистителя. Следующим эхом было то, как корпус Рэтчета соскользнул на пол после того, как он содрогнулся от осознания того, что он сделал, того, что он выбрал для себя. Он был готов смириться с этим, но, в конце концов, Рэтчет оказался не готов жить с этим. . . . Когда Рэтчет вернулся в Иакон, его друзья надеялись, что он там останется. Он остался. Тогда они надеялись продолжить с того места, на котором остановились, и сохранить свои отношения с ним такими, какими они были всегда, но эти мечты рухнули, когда медик получил эту противоречивую работу у сенатора Протеуса. Более того, Рэтчет дистанцировался от своих друзей, прекращая любые споры относительно его профессии, если они проводили вечер вместе. Каждый из них: Орион Пакс, Тандерклэш, Джаз, Фарма и даже Проул пытались непринужденно побеседовать в разное время, но их прогоняли. В конце концов, Рэтчет изолировал себя, и никакое принуждение или мольба не смогли бы вытащить медика даже на послеобеденный перерыв. Его друзьям было трудно справиться с этим. — Он был намного разумнее, когда его изгнали, — Тандерклэш откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди и уставившись оптикой в потолок столовой. Несмотря на его грубый комментарий, никто не стал его оспаривать. — Ты думаешь, этот чертов сенатор приказал ему сделать это? — Джаз повернул свой шлем в сторону Ориона. Когда бот не ответил, он подтолкнул его локтем. — Что скажешь ты? Ты разговаривал с Мегатроном, верно? Как он со всем этим справляется? — Вероятно, так же хорошо, как и мы, — Фарма жалобно вздохнул. Он пялился на свой энергон с тех пор, как они все собрались вместе и ссутулились за столом. Все слишком встревожены, чтобы сосредоточиться на мелочах. Ожидающая оптика осветила лицо Ориона. Выпрямившись, Пакс обдумал его слова. — Ты знаешь… Мегатрон возглавляет целое движение, состоящее из тысяч, если не сотен тысяч верных последователей. Я не думаю, что работа у сенатора и затворничество Рэтчета — случайность. Я верю, что у этого есть своя цель, которая только начинает действовать. Я не уверен, что многие из вас в курсе, но Рэтчет поставил свою подпись под многими работами Мегатрона. Кто-нибудь из вас читал его последние публикации? Остальные хранили молчание, но именно Проул пошевелился и нарушил его. — Я читал. Определенно, есть разница. Орион кивнул. Конечно. Было ясно, что Мегатрон безупречно выражал себя с помощью своих слов, и те последнее время рассказывали о его грусти, о его душевной боли и разочаровании. Бессвязные высказывания о несправедливости изводили его абзацы, а обвинения в воровстве были более чем резкими, голос был менее добр к тем, кто живет на том же уровне, что и он когда-то. И волнения, которые сопровождали эти записи, были тревожными. Наклонившись вперед, Орион сцепил руки, уперев локти в бедра. — Мне не нужно быть тем, кто напомнит всем о Рэтчете и его интимных отношениях. Фарма поморщился, а Джаз издал расстроенный звук, но в остальном они кивнули, подтверждая свои прежние подозрения. — Тогда я буду тем, кто скажет вам, что они были связаны. — Связаны? — Тандерклэш сел прямо. — Когда? — Когда-то до того, как движение приобрело плохой оттенок, — передал Орион. — Учитывая, что вы понимаете, что связь делает с ботом. — Ты имеешь в виду бота, чей conjunx находится за тысячи миль отсюда, — прокомментировал далее Тандерклэш. Он был третьим, кто поморщился. — Что ж, это просто блестяще. Если все это чертово движение сосредоточено вокруг Мегатрона, то в недалеком будущем у нас, скорее всего, возникнет еще одна серьезная проблема. В точности мысли Ориона. — Тогда что мы будем делать? — Джаз взмахнул руками, в нем вспыхнуло разочарование. — Может, нам просто схватить Рэтчета и вывезти его из города? Сейчас это просто звучит странно, особенно после того, как мы так долго пытались вернуть его. — Все напрасно, — протянул Фарма. На них повисло молчание, неловкое и слишком уродливое, чтобы его принять. — Вы знаете… — Тадерклэш посмотрел на остальных. — Даже учитывая, в какой ситации мы сейчас находимся, я не могу сказать, что сожалею о том, что потратил все силы на достижение этой цели. Джаз кивнул следующим. — Я поддерживаю. Проул фыркнул: — И я. Фарма закатил оптику. В конце концов он ограничился легкой, напоминающей о прошлом, но гордой улыбкой. Он кивнул. — Да, и я ни о чем не жалею. Орион Пакс улыбнулся шире, чем кто-либо из них, абсолютно гордый и польщенный тем, что может назвать всех этих мехов своими хорошими друзьями. — Вы правы. Так что, я думаю, будет справедливо, если мы не сдадимся; ради самих себя, ради Мегатрона, особенно ради Рэтчета, только не тогда, когда у нас этого раньше не было. Встав, Орион собрался уходить. — Куда ты? — спросил Проул, тоже вставая на ноги. — Чтобы встретиться со своим источником и, возможно, разобраться в том, с чем мы столкнулись. После ухода Ориона он поехал на встречу с сенатором. — Это был его план с самого начала? — Пакс не хотел, чтобы он звучал так обвиняюще, но Дай Атлас никогда раньше не возражал против его честных эмоций. — Сенатор Протеус делает это потому, что знает, на что он способен? Дай Атлас сидел, обдумывая всю собранную им информацию и предположения группы Ориона. Умоляющий взгляд оптики обратился к старшему за подтвержденной причиной, ответом и объяснением. Чем-нибудь, что уладит его внутреннее беспокойство. — Рэтчет никогда не был так отстранен от нас, как сейчас, и я знаю… — Орион на мгновение взял себя в руки. — Я знаю, что он делает это, потому что должен. — Мне было приятно познакомиться с вами, кадет Пакс, — Дай Атлас говорил медленным, задумчивым тоном, каждый его ответ был благонамеренным и ровным. — В эти времена беспокойства и пренебрежения я имею честь обнаружить, что моя вера восстановлена в столь молодом мехе, — Дай Атлас улыбнулся, кивнул, но это выражение исчезло так же быстро, как и появилось. — Но если бы Вам когда-нибудь представился шанс поближе познакомиться с Протеусом и хотя бы отдаленно понять его, Вы могли бы узнать, насколько он восприимчив. Орион стоял рядом, слишком напряженный, чтобы занять предложенное место рядом с Даем Атласом. Но от самого поля сенатора было легко заметить, что он тоже боролся как с настоящими, так и с будущими разочарованиями. — Все это началось как незначительное правонарушение, к которому Протеус отнесся самым предосудительным образом. Вы и ваши друзья, особенно Рэтчет, научились избегать повторной встречи с ним, ожидали от него похожих действий. Я полагаю, что его дальнейшие попытки копнуть глубже, нанести личный ущерб были как намеренными, так и непреднамеренными. Орион приподнял свой шлем. — Как же так? — Протеус никак не мог предвидеть, какие отношения сложатся у Рэтчета. Он ожидал травм, опустошения и мучений, но не нового начала или возможностей, — Дай Атлас заерзал на своем сиденье, наклонившись вперед. Он выглядел усталым, главным образом из-за того, что так долго имел дело со своим коллегой-сенатором. Орион мог бы сказать, что испытывал к нему симпатию, хотя и не имел желания занимать подобное место для проведения эмпатических мероприятий. — Протеус придерживается своих планов, следит за их выполнением, но он так хорошо умеет приспосабливаться к переменам. А еще лучше, он может отвести их, — покачав шлемом, Дай Атлас вздохнул. — Действительно жаль, что Ваш друг так близко подошел к искре этого движения. Его позиция была открыта больше, чем следовало бы, и, к сожалению, Протеус увидел этот рычаг воздействия. Орион понимал точку зрения Дая Атласа на движение против функционализма. У бота были свои опасения по этому поводу, но он никогда прямо не осуждал это в его присутствии, однако и по-доброму об этом никогда не отзывался. Но теперь даже Дай Атлас осознавал, насколько опасным это может стать. — Это прискорбно, это действительно так, куда привела вас всех судьба, — Дай Атлас на мгновение замолчал, задумчиво перемещая оптику. — Как будто это может быть необходимым для того, чтобы погрузиться в хаос, который мы сами создали. Встряхнув шлемом, Орион подошел на шаг ближе, взмахнув руками, словно отгоняя негатив, хлынувший в комнату. — Не должно быть никакой необходимости, только дополнение. Мы с друзьями подумывали о том, чтобы вывезти Рэтчета из города. — Я не хочу никого обидеть, Орион, но я не верю в Ваши планы, — жесткая оптика смотрела в сторону младшего. — Да, это рискованно, учитывая наше положение, но мы не боимся сражаться, чтобы наши народы не перегрызли друг другу глотки, — Орион много говорил сам за себя, но он знал, что его друзья чувствовали то же самое. — И если Рэтчет — это та середина, то разве мы не должны хотя бы попытаться? Дай Атлас обдумал это, но взгляд в его оптику подсказал Ориону, что сенатор не совсем в восторге от его преданности. — После того, как он вернулся в Иакон, произошел быстрый разрыв. Даже по прошествии всего этого времени Вы верите, что он еще имеет какое-то влияние на беспорядки, которые набирают силу? — Дай Атлас покачал головой в знак несогласия. — У тебя больше шансов стать предвестником, чем освободителем. Вы уже раздвинули границы дозволенного, Орион. Я бы посоветовал Вам больше так не делать, тем более что твой друг не в том положении, чтобы протянуть руку помощи и сделать то же самое. — Но Рэтчет сделает это, я уверен, — сказал Орион. — Если бы мы могли помочь, вывезти его из города, тогда я знаю, что он смог бы снова обрести свой голос. Вы сами так сказали; Протеус приложил свои руки ко всему, даже к словам Рэтчета. И я не могу просто стоять в стороне и позволять Рэтчету использовать себя в качестве щита просто чтобы мы могли жить в мире. Потому что, если жить в мире означает жить без Рэтчета, то для меня это не мир. Дай Атлас наблюдал за ним, слушал его ответы и наблюдал за тем, как его поле раскрывалось от правды и страсти. Орион Пакс, такой молодой и по праву благородный. — Возможно, Вы и имели удовольствие познакомиться со мной, лорд Дай Атлас, но Вам так и не довелось узнать Рэтчета или даже Мегатрона. Там, где Ваша вера колеблется, моя процветает в том, что это еще не конец, который нужно принять. Даже если это означает, что город, сама планета отвернутся от меня и моих друзей, я бы предпочел, чтобы они сделали это, а потом разорвали себя на части со всем этим недовольством. И нравится Вам это или нет, но Рэтчет способен сыграть важную роль в этой стабильности, учитывая, что Мегатрон является ее опорой. Он либо сорвется и позволит нашему обществу развалиться на части, либо сохранит его устойчивым, в то время как рядом с ним вырастут новые столпы. Дай Атлас улыбнулся. Пронизанной гордостью, но заканчивающейся утешением улыбкой. — Я восхищаюсь твоей решимостью, Орион, правда, но, несмотря на правильные цели, я не вижу никаких средств для их достижения, учитывая нынешнее затруднительное положение Рэтчета. Широкие плечи опустились. Орион выглядел раздраженным, готовый и дальше отстаивать свое мнение. — Неважно, где Рэтчет сейчас, всегда есть способ бороться с оковами. И я знаю, что если мы потянем за эти цепи, то и он тоже. Дай Атлас все еще не выглядел убежденным, и это встревожило Ориона. — Даже несмотря на то, что сейчас он вынашивает спарклинга Протеуса? Орион сделал паузу, пытаясь переварить то, что ему сказали. — Что?