Метаирония

Гецати одним своим видом заставлял Диму дрожать и предвкушать. Каждый ёбаный раз во время съемок в готическом зале грязные мысли заполняли голову чернокнижника, а цепкий взгляд запоминал каждую мельчайшую деталь в аланском провидце. Парня до безумия, до цветных пятен бесила выглаженость и идеальность Гецати. Весь из себя такой... Превосходный! Стоя рядом, напротив, далеко, вообще неважно где, с Кости хотелось сорвать эту его рубашку, да так, чтобы пуговицы мелким градом по полу застучали. Рядом с квинтэссенцией личного сорта похоти и разврата держать себя в руках – почти невозможно. Полностью контролировать тело Матвеев не мог. То щеки заалеют после пересечения взглядами, то ладони зазудят от желания провести по чужому щетинистому подбородку, то член начнёт вставать на улыбку, брошеную не ему. Это всё сводило с ума, заставляло днями и ночами думать об одном конкретном мужчине, который старше намного. Одержимость. Ёбаная одержимость. Привязка, приворот, что угодно! Под Гецати хотелось лечь, раздвинуть до неприличного шпагата ноги, было желание быть оттраханным, желательно чтобы слюни по подбородку текли и скулёж вместе с криками удовольствия не прерывались. Дима был уверен – у Кости охуенный член. Он бесстыдно засматривался на чужой пах при первой же возможности, когда мужчина стоял в гот зале, сидел в машине напротив, разваливался на стуле в гримерной. Все мысли были только об одном: подчиниться. Самому подостлаться под сильное тело, как заправская шлюха. Одни только мысли возбуждали, заставляя по вечерам впихивать в себя резиновые игрушки. Но их было мало, пиздецки мало. Матвееву также было мало изображения и голоса с телефона. Хотелось заполучить кота Леопольда в свою кровать, можно даже не в кровать, лишь бы рядом. Горячий, сильный, с ебейшей энергетикой и крепким членом. Мечты четко сформулированы, а желания никому не озвучены вслух. Дима прекрасно помнит с чего все началось. Стоя на самых первых съемках Битвы Сильнейших, он посмотрел на Гецати, на его сдержано-похуистичное ебло и понял: он его хочет. Хочет до ебанной дрожи в коленях, хочет до одури неприлично. Ещё он помнит как в тот же вечер, только зайдя домой, поспешил в душ. И, уже находясь в ванной, быстро и совершено бессовестно дрочил, прокручивая в голове свежий образ аланского провидца. Его идеально ровная, лоснящаяся рубашка, без задоринки и пылинки тёмный пиджак и необычная бляха на ремне в виде черепа. О, как Дима хотел стянуть этот ремень и перебраться к ширинке совершенно не нужных мужчине штанов! Образ Гецати словно был нагло скомунизжен с какого-нибудь нетфликсовского сериала. Ему бы пошла роль молчаливого, строгого босса с кабинетом в огромном стеклянном небоскребе. Или роль змея-искусителя, самого Дьявола, одним только своим видом обнажающего человеческие грехи. У Димы вот был грешок за спиной – похоть, животный инстинкт. И лицо этому греху был Константин Гецати, являясь и именем, и сущностью, и предметом вожделения. Собственные похабные мысли пугали, заставляя лишний раз задумываться и в очередной раз передергивать. Кто ж мог подумать, что молодого, ранее женатого чернокнижника будет доканывать темный образ кавказского гомофоба. Гецати на все сто являлся таковым, иначе быть не может. А это значит, что Диме пора приобретать игрушку побольше и подлиннее, иначе в порыве похоти он рискует оказаться не хорошенько оттраханным, как того желает душа, а до смерти избитым, что тоже впринципе какое-никакое взаимодействие с сильными желанными руками. Матвеев был уверен, что ещё немного и созерцание этого статного образа в готическом зале или где-либо еще станет роковым проступком. Вся сущность стремилась быть покорённой, а губы как никогда ранее желали быть истерзаными. Личный сорт сумасшествия с весьма звучным и величественным именем из трёх слогов. Кон – тихий всхлип и дилдо проскальзывает вовнутрь. Стан – Дима всхлипывает, резче и быстрее двигая рукой. Тин – распирающего изнутри чувства недостаточно, пиздецки мало. Не хватает чужого тепла, чужой крепкой хватки, желательно на запястьях и шее, чужого тяжёлого дыхания и рычания на ухо. Чужой – Константин. Каждый раз, приезжая на место съёмки, Матвеев за себя не ручается, дополнительно выпивая по две, а то и три таблетки успокоительного. Ему кажется, что ещё немного, самую малость и он сорвется, отпуская всех своих демонов с железных цепей. Сорвётся, припадая губами к тонким сжатым губам или падая в колени высокой фигуре. Он ещё не решил, но скорее всего второе, чтоб сразу не отпиздили. Чтобы хоть пару секунд насладиться видом. Чернокнижник ощущает себя бомбой, готовой взорваться из-за малейшего воздействия, а искрой является аланский провидец, что, ничего не подозревая, кидает взгляды и улыбки всем. И ему в том числе. Хотя сейчас, сидя строго напротив на неудобном стуле, да так что ноги пришлось в стороны расставить сильно, Гецати смотрит прямо, не отводя взгляда. Диме сложно, у Димы внутренности расплавились и потекли, у Димы узкие штаны и короткий пиджак, и Дима засёк время. Минута и двадцать четыре секунды – время, что медиум беспрерывно смотрел на него. И время которое чернокнижник смог вынести, не сорвавшись из помещения. Туалет пристанищем становится, но запираться в одной из кабинок и дрочить не вариант. Просто не получится. Он и вчера от дилдо и вибратора не смог, отчаянно забившись в угол душевой кабины после проигрыша своему организму и душе́. Хотя Дима сильно сомневается, что таковая у него осталась, разве что ошмётки. Если тело звериным инстинктам подчиняется, вплетая в свою игру разум, то следовательно в человеке от человечности ничего не осталось. Матвеев уверен, что он зверь. Нет, даже не так – псина, течная сука, но, увы, желающая лечь только под определённого кобеля. Чернокнижник себя ненавидит и за одержимость Гецати, и за слабость, ведь бороться за человечность в себе нет сил и, чего таить, желания. Холодная вода в лицо, как бы грим не смыть и не слушать нотации от визажистов. Температура кожи падает, вроде лучше становится, посвободнее так точно. Жаль ледяная вода во внутрь тела пробраться не сможет, дабы остудить внутренности и раскалённое в груди желание. Хотя есть подозрения, что при соприкосновении от воды лишь пар и шипение появятся, и в пару он этом задохнётся. Чернокнижник даёт себе обещание не смотреть в сторону аланского провидца, иначе живым и целым сегодня не уйдёт, в голове набатом стучит желание. Не любовь, ни коим боком, только желание. Ну, только если любовь к большим членам и сексу. В готическом зале душно, и, кажется, не одному Матвееву. Олег тоже конвертом в перерыве обмахивается, пока чернокнижник бутылку воды осушает в пару глотков. Выставление оценок как в тумане, даже редкие комментарии тяжело даются, надеется, что вырежут из эфира его мутный взгляд и нечёткую речь. Туман спадает с повышением голоса Викторией, Дима даже поворачивается, заинтересовавшись новой ссорой и натыкается на черные, обсидиановые глаза. Твою мать... Его улыбка слепит, нет не блеском клыков, как у Шепса, а своим превосходством и уверенностью. У Димы начинают дрожать колени, даже когда зрительный контакт обрывается. Трость не помогает, по спине мурашки, и пот градом катится. Гецати улыбался ему, и этот факт затыкает любые мысли в голове, заставляя изнывать глубоко внутри от черноты его глаз и волос, и темноты души медиума. Константин выглядит как человек подчинающий и упивающий. А если копнуть чуть глубже, то его энергетика сама расскажет подноготную, позволяя лицезреть тьму. Его энергетика не мягкая аура, не обнимающее облачко. Она остра, как сотни игл, она режет, вырезая собственные узоры, помечая тех, кто отважился нырнуть в обсидиановые глаза, копнуть глубже чем человеческая оболочка. И Дима, как истинный мазохист, лезет дальше, наслаждаясь новыми узорами после уколов и порезов. Доминант – Матвеев окрестил его так ещё при первой встрече на Школе Экстрасенсов, но никогда ранее он не думал что будет так прав в своих словах. Место съёмки покидает, закуривая на улице, домой хочется нестерпимо, но в квартире той нет ни уюта, ни тепла. Только в груди жар и в лёгких дым ядовитый. Один за одним экстрасенсы по домам разъезжаются, а Матвеев уже третью сигарету курит, втаптывая предыдущие в асфальт. Мыслей много, страха много, желаний - дохуя. Дима вновь в прострации, в туманом альбионе-хуионе, он бы с радостью расщепился до атомов, чтобы мысли и тело свои не терпеть. Глаза дымом, но не никотиновым, заволакивает когда хвоей начинает пахнуть и сотня ножей в спину втыкаться. Все бесы и демоны внутри ребра разрывают и в мясо вгрызаются, стоит объекту вожделения рядом появиться, порой достаточно шлейф его энергетики уловить, чтоб полузадушено всхлипнуть. Перед Димой снисходительная улыбка, и Дима не дышит, у Димы перед глазами пелена, мозг отключается мгновенно. Дима перестаёт понимать. Дима абсолютно не понимает как сидит в чужой квартире, на чужой кухне, пьёт дорогой виски из чужого стакана, потому что не терпится пока в его нальют алкоголь. Из тумана на краткий миг вырывает его голос, совсем рядом, в метре. – Наглость – второе счастье? – Сначала наливают гостям – гостеприимность. Стакан Матвеева пустеет после пары глотков, виски обжигает, но этот огонь никак не сравнится с адовым костром, что демоны внутри зажгли. Гецати подливает. – Чернокнижник желает напиться? – Чернокнижник желает отсосать. Константин самодовольно растягивает губы в улыбке, будто и ожидал такого ответа, будто это не виски, а чертова сыворотка правды. – Бойся своих желаний. – Я боюсь, что предложение напиться было фальшивым. Матвеев смотрит Косте чётко в зрачки, хотя в темноте его глаз всё зрачками кажется. Он смотрит, зарываясь ему глубже в голову и открывая двери своей. Диме уже совсем не страшно, да и мыслей своих не стыдится. Образ кавказского сурового гомофоба упал ещё возле особняка, где чернокнижник курил. После хищной улыбки и нездорового блеска в глазах напротив. В тот момент Матвеев открылся как книга, пустив жизнь на самотёк. Он чувствовал острые углы энергетики Гецати, старательно пробирающегося в голову и внимательно изучающего нужное ему – то есть всё без исключения. И чем дольше мужчина рылся в его мозгах, тем шире и страшнее становилась его улыбка. Диму это завело не на шутку, заставив подавиться дымом и выронить сигарету. Костя тогда прочитал всё и с фирменной улыбкой предложил выпить. Конечно же в его квартире. Матвеев был в экстазе. Ведь стоило в очередной раз посмотреть в обсидиановые глаза и он увидел истинный лик Гецати. Дьявол. Это лучший подарок преподнесённый чернокнижнику от господа Бога. И даже сейчас, сидя на его кухне, в метровой близости, Дима не отпускает мысль об этом. Он встречал людей за которыми демоны и бесы стоят сильные, таких сразу видно, они прям сочатся липкой стужей. А Дьявол отличен от них, он кому попало свои глаза не откроет, не каждый удостоен. Если у Матвеева в груди бесовские пляски вокруг костра, то у Гецати все девять кругов Ада. И каждый самым сладким желанием для Димы является. – Твоей похотью за километр разит. Ты даже свой человеческий облик потерял из-за своих желаний. – Каюсь, грешен. И в греху своём сгореть готов. Ведь нет ничего праведнее огня милостивого и кары Божьей, что через сына Божьего до грешников снизойдёт. У Димы мозги плавятся от каждой ухмылки мужчины напротив, что к виски так и не прикасается. От того, как он рукава рубашки закатывает, выставляя свои сильные руки на обзор любопытным глазам, у Матвеева слюноотделение повышается, но продолжает говорить, словно в бреду горячем. – Ведь Дьявол сын Божий, низвергнутый в Ад... – И Дьявол как никто другой знает о желаниях порочных и грехах людских, что сердца и разум терзают человеческий. Гецати подхватывается, со стула вставая и по комнате проходясь. Нет, Дима за ним не следит, взглядом не ведёт, он вновь к стакану прикладывается, желая пьяный разум алкоголем затуманить. Ведь минус на минус – плюс. Дима уверен, что поможет. – Думаю тебе хватит, а то опьянеешь сильно. Константин бутылку и стаканы подальше отодвигает, заставляя Диму замереть, ведь спина не энергетические ножи острые чувствует, а чужое тепло. Дима уже ни в чём не уверен, когда так сильно желанная ладонь на его плечо опускается, ведя к шее. Чернокнижник прямо сидит, не шелохнётся, кажись не дышит даже, вся спесь и уверенность испарились под тяжестью рук чужих. Одна ладонь по шее татуированной проходится, ощутимо сжимая, ровно так, как в грязных фантазиях Матвеева. Пару секунд и один тяжелый выдох сверху и левая рука Гецати вниз по груди ведёт, пробираясь под лацканы пиджака, что на голое тело неизменно надет, а правая, сильнее обвивая шею, на себя давит, заставляя Диму голову откинуть и упереться ею в грудь вздымающуюся. Дима вперед смотрит, то есть в потолок, но вместо белизны – темнота. Обсидиан его глаз. Матвеев думает, что спит, ведь чужая горячая рука на собственной груди, пальцами задевающая сосок, будто не реальна. Не реальны и слова с легкой хрипотцой, что из уст Гецати вырываются. – Ты так жалок в своём желании. Как у суки мысли только об одном. И знаешь что самое интересное? Горло сжимает сильнее, теперь сделать вдох невозможно, а Дима от этого кайф ловит, продолжая в бездну перед собой смотреть. Костя хмыкает, когда видит как Матвеев сильнее стул сжимает, но не сопротивляется вовсе. – Меня это чертовски заводит! Ты лучше любой подстилки или шлюхи будешь, ведь не ляжешь ни под кого кроме меня. Предан как пёс. Пальцы размыкает, и чернокнижник дышит глубоко, сгибаясь пополам. В мышцах по всему телу напряжение скопилось, а желание в каждой клеточке тела ни на йоту не угасло, лишь возросло. И Диме сейчас пусто и холодно без руки горячей, что с груди исчезла в считанные мгновения. И за спиной никого нет. Глаза обсидиановые напротив. Дьяволу только в глаза смотрят, равно как и смерти. – Избавиться от этого не могу. Матвеев выпаливает и губы сухие облизывает, провоцируя. Гецати за подбородок хватает в тот же миг, приближаясь к самому лбу и кривлясь. У Димы на лице улыбка насмешливая, а у Кости – едкие слова. – Рецессив. – Доминант. Короткая перепалка и Гецати впечатывается в губы напротив, сразу намерено прикусывая нижнюю. Он доминант, он ведёт, а Матвеев только рад, млея под грубой лаской. Чернокнижник отчёта не отдаёт, да он и не всрался никому, поэтому ладошка на короткостриженный затылок перемещается, сильнее прижимая голову аланского провидца. Гецати рычит в поцелуй, стискивая чужие губы, а после пробираясь в рот парня языком. Желание завладеть юнцом сносит крышу, вылизать языком его мало, разум требует большего. Давно требует. А Константин Гецати в ладах со своим телом и душой. Дима ближе жмётся, отчаянно нуждаясь в контакте, о котором грезил ночи и дни напролёт. Рука к ширинке чужих брюк тянется, трясясь в предвкушении. Молния с пуговицей легко поддаются, а Гецати поцелуй тотчас разрывает, но подбородок из своей хватки не выпускает, любуясь пухлыми раскрасневшимися губами. – Так не терпится стать на колени? – Я от своих желаний не отказываюсь. Чернокнижник как никогда близок к своей цели, к объекту вожделения и собственной похоти. Медиум не собирается ему мешать, нет, ни в коем случае. Мужчина лишь облокачивается на столешницу, снимая брюки и предоставляя Матвееву поле для действий. – Вау. – Что так нравятся большие члены? Дима уже на коленях и взгляд поднимает от налившегося кровью достоинства к глазам тёмным. Гецати усмехается этой покорности и восхищености, у пацана буквально слюни текут. Он совершенно точно течная сука. – Да. Чернокнижник отвечает и тут же вниз глаза опускает, словно смущаясь, словно не он не одну ночь засовывал в себя резиновые хуи, мечтая об одном весьма настоящем и не резиновом. Словно не он насаживается сразу ртом, не думая прибегать к помощи рук. Диме член Кости нравится, такой как и думал, такой о котором мечтал. Прямой и достаточно длинный, чтобы на середине длины уже корня языка достигал. Увитый тонкими венками, по которым языком проходиться одно удовольствие. Дима руками за бедра мужчины хватается и сосёт с упоением, будто так и должно быть, будто это ёбаная мечта всей его жизни. Отчасти так и есть, он желал этот член во всех своих дырках, не раз пытаясь кончить от обычной стимуляции и влажных фантазий на своей кровати. Выходило хуёво. Зато сейчас, с каждым движением стараясь насадиться глубже, взять максимум, сорвать куш, было пиздец хорошо. Всё внутри Димы так и клокотало от счастья, подсказывало, что все встало на круги своя. Его место в ногах Гецати, и он с этим согласен. – Сосёшь будто от этого зависит твоя жизнь. Константин голову запрокидывает когда член в очередной раз глубже обычного входит и по органу вибрация проходит. Мужчина вниз смотрит, любуясь прекраснейшей картиной, пока Матвеев старательно заглатывает и глаза поднимает. Блядью его язык не поворачивается назвать, эта сука будет верна одному, и это хуёво для неё в первую очередь. В глазах карих эйфория считывается, а глубже залезть – все грязные желания и потаённые фетиши. Костя с удовольствием роется в чернокнижичьей голове и с грубостью хватает Матвеева за волосы, беря всё под свой контроль. – Никогда не видел, чтобы мне отсасывали с таким рвением, в этом тебе равных нет точно. Дима, почувствовав властную руку на своей голове, свои ладони на колени кладёт и горло расслабляет по максимуму, ведь Гецати решительно вбивается, насаживая по самое основание. От его слов, даже похвалы в каком-то смысле, Дима урчит, готовясь вот-вот растечься лужицей. Собственный член давно стоит, кажется с того момента как впервые на Битве Сильнейших глазами встретились, упираясь в ткань трусов, но Матвеев оргазм хочет оттянуть, растянуть удовольствие, насладившись сполна подчинением. Он же рецессив. Гецати же растворяется в ощущениях и собственной власти, обладая мальчишкой полностью, трахая его послушный рот. Вот он – Дмитрий Матвеев, краш тысяч малолеток, насаживается на его член, довольно постанывая. Он готов поклясться, что у чернокнижника бездонная глотка и полное отсутствие рвотного рефлекса, ведь иначе Матвеев не выглядел бы таким довольным и счастливым. Хоть на глазах и присутствует пелена инстинктивных слёз, а по подбородку и щекам размазалась слюна вперемешку с предэкулянтом, энергия парня несет одно безоговорочное счастье. – Тише-тише, иначе веселье не успеет начаться! Аланский провидец за черные патлы оттаскивает от себя безвольную голову с открытым ртом, откуда тут же течёт вязкая пенистая слюна, готовая вот-вот капнуть на пол или впитаться в чёрный пиджак. Пошлое зрелище, даже хорошее порно так не возбуждает, как пухлые, блестящие, красные губы чернокнижника, призывно открытые для него – Константина Гецати. Мужчина лишь по щеке похлопывает, хваля. – Вымажешь пол – языком слизывать будешь. Угроза после которой Дима блядским языком с губ собирает слюну и сглатывает без тени отвращения. Да у пацана конкретно кукуха поехала, раз беспрекословное подчинение с мазохизмом смешались в одном теле. А еще Костя уверен: Дима бы с удовольствием слизал бы с пола даже пыль, стоит только отдать приказ. Матвеев двинут по всем фронтам, ебнут на всю голову и искренне этим наслаждается, ведь, по факту, делать в его незавидном положении больше нечего. Одержимое желание. Это хуже приворота, ведь от любовной магии хотя бы можно сдохнуть. Дима ерзает на коленях, послушно на строгое лицо смотрит, ожидает следующего приказа. Задница ноет, член ноет, душа ликует. Штаны мешают, в пиджаке жарко, а на душе спокойно. Дима скулит тихо, ведь к себе, как хорошая сучка, он не смеет прикасаться, а также хочется наконец-то заполучить этот большой леденец, что он сосал только что, в свою задницу. Скулёж из уст чернокнижника неприлично громкий и по-блядски высокий. – Так и не терпится подставиться? Гецати ухмыляется довольный мучениями парня, ему нравится реакция младшего на ситуацию. Нравится его безбашеность и решимость. Таких сладких и хрупких мальчиков в гей клубах впятером дерут до потери сознания, а сейчас перед ним лучшая гей-мечта, буквально сама приползшая на коленях и умоляющая о грубости и разврате. Ну что за чудо! Медиум жестом указывает раздеться, и мальчишка как можно скорее приказ исполняет с резкостью в движениях. А потом, всё тем же жестом, оказывается на четвереньках с собственным ремнём на татуированной шее. Константин потуже затягивает и тянет за конец, следуя в спальню. Сука должна знать своё место, и Дима с этим полностью согласен, покорно следуя за хозяином на четвереньках. Медиум останавливается, веля Матвееву на кровать забираться, не выходя из своей роли. Медиум внимательно изучает одержимого собственными желаниями. Его привлекает спортивное подкаченное тело, розовый вставший член, забавно поддрагивающий при резких движениях, но никак не тату, коими исполосована и изрисована кожа. Есть и есть, хотя на блядских цифрах чуть ниже шеи медиум бы оставил засосы, да так чтоб чернила за багрянцем спрятались. Присвоить, пометить, показать место. Дима на темных простынях лежит, мордой вниз, как и было приказано. Рядом матрас прогибается, и ремень с шеи исчезает, но тут же затягиваясь на запястьях, что за спину заведены. Диму это возбуждает, хотя казалось бы куда больше. Гецати закрепил хорошо, туго, возможно следы останутся, и Дима молится, чтобы остались. Ноги Матвеева хлопками по внутренней стороне бедер шире разводят, открывая вид на розовую дырочку, призывно открывающуюся. И кто Костя такой чтобы терпеть? Явно не евнух, хотя и тот бы не устоял. Два крупных пальца всё ещё пухлые губы раздвигают, вторгаясь во влажный до неприличия рот. Гецати с садистским наслаждением глубже их пропихивает, как и член пару минут назад, не забывая на язык давить. Костя даёт, а Дима принимает. С ёбнутым удовольствием. Эти же два пальца сразу к дырке возвращаются, размазывая слюну по колечку мышц. – Я растянут. – Я знаю. В твоих бесстыжих глазах всё прочитал, и поверь мой член это не какие-то резиновые игрушки. Сразу два пальца внутрь вторгаются, заставляя Матвеева губу прикусить. Собственные длинные пальцы так не ощущаются как Костины, даже если запихнуть в себя все четыре. Гецати груб, как этого хотят оба, он не церемонится, быстро и резко совершая фрикции. И лишь когда добавляет третий начинает играться, надавливая на внутренние стенки, игнорируя простату, сгибая внутри и вытягивая наружу с громким хлюпом. Цель одна – стоны, вскрики, хрипы, любые звуки истинного наслаждения юнца снизу. Дима слёзы льёт и оказывается заткнутый чужой рукой, когда в него член входит. Одним быстрым движением. Гецати его на колени ставит, и Матвеев плечами и головой в подушку упирается, дышать почти нечем, да и между вскриками некогда. Чернокнижник понимает, что член Константина Гецати лучше любых других членов и многочисленных игрушек из его коллекции. Диме хорошо. Диме пиздец охуенно от каждого движения медиума в собственной заднице, ему голову кружит как сильные руки сжимают его талию и бёдра в порыве войти в тело глубже, резче. Диме до белых пятен перед глазами и рези в горле от постоянных стонов и вскриков нравится его положение. Он – течная сука Константина Гецати, и он этим гордится, сильнее подмахивая бёдрами. Медиум всё сильнее тонет в своём безумии и наслаждении, и имя ему – Дмитрий Матвеев. Мужчина с неким остервенением сжимает розовые ягодицы иногда прикладываясь по ним ладонью. Его сводит с ума отзывчивость этого чернокнижника, его стоны и крики с просьбами о большем, его податливое, красивое тело, его похабные мысли и поступки. Гецати сводит с ума Матвеев, и это нормально. – Даже трахая себя каждый вечер игрушками твоя дырка всё такая же узкая. Очередной пошлый комментарий, больше относящийся к разряду ебанутой похвалы, заставляяет Диму выстанывать имя своего Дьявола. Ему хорошо настолько, что аж плохо. От того как Гецати выходит из него полностью, заставляя сжиматься от пустоты внутри, а после входит до конца, непременно проезжаясь по простате, Дима хрипит, ведь горло болит нещадно от всяческих проявлений удовольствия. От того как сильные руки гладят его тело, отвлекая внимание, а после со звучным хлопком оставляют красный след на его ягодицах, Диме хочется кончить, член буквально жжёт от отсутствия внимания. Чернокнижник позволяет лишь в мыслях прикоснуться к нему, провести пару раз и излиться, но в реальности его руки затекают, будучи связанными за спиной. Аланскому провидцу становится мало происходящего пиздеца и громких пошлых звуков при ударе бедер о бедра, поэтому он грубо перехватывает Матвеева за шею, прижимая к собственной груди. Гецати испытывает себя и мальчишку под собой, почти переставая двигаться в узкой заднице. Зато сильнее сжимает руку на длинной шее, перекрывая кислород. – Ты извращенец, ведь тебе это нравится! Константин рычит на ухо, и Дима клянётся, что это тот самый демон на плече, вот только их два – ангел совершил суицид, увидев Гецати. Диме ебать как хорошо, он даже не старается вдохнуть, инстинкт самосохранения не работает рядом с аланским провидцем, есть только животные инстинкты, и это единственное, что осталось от старого Матвеева. Новый – покорная, течная сука Константина Гецати. – Ты такой же. Чернокнижник хрипит, пуская последний воздух на эти слова. У Гецати срывает и тормоза, и крышу, и всё человеческое. На кровати двое, и у обоих от человека только облик. Костя – яростно вбивается в нижнего, не переставая рычать на ухо, как самый настоящий дикий зверь. А Дима – бьётся в конвульсиях, открыв рот в немом стоне, и чувствуя самый яркий и по-настоящему звериный, опустощающий оргазм. Дима кончил, непременно заляпав простынь под собой, Дима обмяк, повиснув и положившись на держащие его сильные руки, Диме уже всё равно как быстро и сильно Гецати трахает его, Диме охуеть как прекрасно, и Дима уверен, что изливаясь внутрь него Костя чувствует тоже самое. Матвеев с всё еще связанными руками лежит на животе, а где-то рядом тяжело дышит Гецати. Дима приятно опустошён и не менее приятно наполнен, бесы в груди улеглись возле своего адского костра, желание в голове наконец притупилось, а через пару часов на теле непременно расцветут багровые цветы, подаренные ему самим Дьяволом. У Матвеева затекли руки, но просить он не осмелится, он лишь подстилка, крайне послушная подстилка. – Я поставлю тебе десятку. Константин всецело принимает факт, что он "такой же", не отрицая и не оспаривая. Два сапога пара, два диких зверя в человеческом обличье, затесавшиеся в каменных джунглях современности. Одно безумие и желание на двоих. И Костя в который раз поддается им, нависая над изящным телом. Местами красная кожа, блестящие капельки пота, обессиленные мышцы и растраханная розовая дырка, из которой медленно вытекает его же сперма. Костя не будет зверем если не вставит в неё два пальца, вновь ощущая жар и узость вместе с влажностью. Пару движений ему достаточно, вытаскивает с пошлым хлюпом и приставляет к мальчишескому рту. Дима понятливый, Дима сразу облизывает, беря пальцы в рот. Диме по кайфу. – Но эта десятка будет первая и последняя на проекте. Аланский провидец любуется своими чистыми пальцами и всё же ослабляет ремень на тонких запястьях, позволяя обрести рукам свободу. – Ты же выделишь меня таким образом. – Нет, я тебя помечу. Костя кривит губы в хищном оскале, а Дима смотрит в обсидиановые глаза и расплывается в довольной улыбке.