Сначала я тебя возненавидела

Сначала я тебя возненавидела. Ты появилась, нарушая рутину дня, в своем пальто персикового цвета и такой же дурацкой шляпке. Твои волосы были уложены так, словно ты пришла на одну из своих богатых вечеринок, а не в пахнущий сыростью и совсем не благородной древностью приют, из которого ты ни за что не смогла бы выйти так же, как зашла. В котором негде носить дорогие шикарные наряды с видом скучающей аристократки. А ты была именно такой. Каждое движение, наклон головы, поворот запястья были строго выверены. Ты словно привыкла, что весь мир подчинен твоим прихотям, и твое надменно-удивленное лицо, когда я указала тебе на то, что правила для всех здесь одинаковы, не оставило мне выбора, кроме как жестко начать указывать тебе на твое место. Может, мир и вращался вокруг твоей высокой грациозной фигурки раньше, но теперь тебе нужно учиться жить заново. В приюте нет разделения по статусу или размеру кошелька родителей и нечего ждать особенного отношения из-за своих королевских замашек. Она настоящая принцесса. Это было произнесено с искренним восхищением, потому что ты действительно была настоящей принцессой среди нас. Но что знают маленькие девочки? Быть принцессой в мире, в котором ты оказалась, теперь было бы просто стыдно. Тебе должно было быть стыдно за все свои выходки, за свою язвительность, за пренебрежение, за даже секундное предположение о том, что ты можешь быть выше остальных. Но главная причина моей ненависти к тебе была не в твоем дрянном характере. Ты могла быть сукой сколько угодно, но тебе было этого мало. Ты забрала у меня мисс Джи. Я чувствовала, как женщина ускользала прямо из моих рук. В той ночи, когда мы вышли искупаться, я ощутила, словно воды озера окончательно смывают с меня ее присутствие, ее взгляды, ее мысли, оставляя только голую влажную кожу и продрогшее тело. Теперь она видела только тебя. Была тихая ночь и черное небо, которое заволокло тучами, не оставляя ни капли света хоть от одной звезды; только Луна освещала воду, вычерчивая твою фигуру, чтобы показать тебя перед мисс Джи в лучшем виде. Вокруг меня тем временем носились тени, плясали ведьмы и черти. Я ждала, когда они утянут меня под воду, но они лишь плескались в ней и смеялись беззвучно. Я смотрела на их открытые рты, на откинутые назад шеи и не слышала ничего. Но то, что я считала благословением, роскошным подарком, ты отвергала беспощадно и открыто. Я искренне не понимала, как ты можешь так относиться к дару, что послал тебе сам бог: мисс Джи была глотком воздуха, ярким пятном среди тусклых приютских стен, ощущением свободы меж пальцев, летним жарким днем, вкусом историй и любовных романов. Только позже я поняла, что эту женщину послал не бог, а дьявол. Ты сказала, что все ее истории уже были описаны в книгах, что ее слова были ложью, скрывающей зияющую пустоту, мрачную пропасть, черную дыру, поглощающую все частицы живого лучезарного настоящего. Она не была ни свободой, ни воздухом, ни любовным романом. Я не хотела верить тебе, но однажды стащила одну из твоих книг, пока ты спала. Одну из тех, на которую ты так бестактно указала мисс Джи, когда стала заканчивать за нее предложения. И я увидела каждое слово, которое слышала на протяжении всех этих лет по нескольку раз, снова и снова. Я захотела сжечь эту книгу — все книги, которые ты читала, и тебя вместе с ними. Я хотела разбудить тебя и ударить этой книгой прямо по твоему надменному лицу. Ты разрушила мой идеальный образ, мою икону, мое божество. Ты начала разрушать меня вместе с ней. Но такая малая вещь, как уличение во лжи, заставила меня смотреть дальше ее серых кошачьих глаз и пестрых головных повязок. В явном покровительстве тебе мисс Джи, которое я считала украденным у себя, я начала замечать то, что никогда не было моим. Она любила меня, она предпочитала мое общество любому другому, она давала мне книги и делила одну сигарету на двоих; но она никогда не пресмыкалась передо мной. Она не ходила вокруг меня на цыпочках, не бегала по всему двору, спотыкаясь о длинную юбку. Это звук конца света, сказала ты в самую первую нашу встречу. Ты была права. Мой мир был сломан, опален дьявольским огнем, перевернут с ног на голову. Однако это случилось не в тот момент, когда я увидела разительную разницу между отношением мисс Джи ко мне и к тебе. Это случилось, когда ты... поделилась со мной духами. Частичкой своего дома, своего прошлого, своего запаха. Ты поделилась со мной частью себя. Думала ли ты, что это поможет вернуть мне расположение мисс Джи? Если я хоть немного буду похожа на тебя, то она будет добрее ко мне? Светлячки надежды в моем сердце еще трепыхались. Часть меня думала, что если расположение мисс Джи вернется ко мне, то все просто окажется сном. Снова будем мы — я и она. И никакая принцесса-аристократка не изменит этого. И когда я подумала, что у меня есть шанс вернуть то, что у меня забрали, ты сказала, что я могу оставить духи себе. Ты не просто поделилась. Ты отдала мне часть себя. Тогда, кажется, мои мысли в последний раз были заняты мисс Джи. После — ты, только ты. И я смотрела на дверь, в которую ты вышла. Я смотрела так, словно ты все еще стояла там, немного сонная, немного несобранная, но великолепная. Как и полагается быть принцессам. Я смотрела, и в моей груди разгоралось чувство более сильное, чем благодарность и надежда. Я была сбита с ног. А потом праздник, который ты устроила нам с девочками. Мы наряжались в лучшие наряды и надевали на головы венки из всех возможных цветов, что росли в приютском саду; мы раскидали их по всей спальне, и это казалось лучшим их применением, чем составление букетов на занятиях по флористике. Ты была так близко ко мне, когда я наносила тени на твои веки, и мне впервые было так спокойно находиться рядом с тобой. Из бушующего и непокорного родника ты стала для меня озером, каким оно было в ту беззвездную ночь; но вокруг меня больше не было ни ведьм, ни чертей, только девочки, взбудораженные праздником, и их веселые голоса. Я могла поселиться под твоей кожей и не пожалела бы об этом. Желание, сказала я когда-то мисс Джи. Тогда я думала, что прекрасно знала, что это такое. Но ты открыла глаза и посмотрела на меня — тогда я поняла, как же мало я раньше знала о желании. — Как я выгляжу? — Изумительно. Затем мы были пьяны, и твои глаза сверкали так ярко. Это был не шоколад, не янтарь и не золото. Это была кора дерева, что пережило многие мрачные зимы; это был песок Индии, по которому ступали твои ноги; это было печенье, которым ты поделилась с девочками за одним из завтраков. Я не взяла его тогда; но ты смотрела на меня сейчас, только на меня, и я знала, что теперь я заберу себе все. Поэтому, когда пришла мисс Джи, я не позволила ей увести тебя. Я никогда не перечила ей. Но в ту ночь я готова была на все. В моих глазах была сталь, в моем голосе – рык. Я сказала, что мы присмотрим за тобой. Я пообещала, что подниму шум, если мисс Джи не уйдет. Она не могла подвести своих девочек, и она не могла поставить себя в неловкое положение перед старшими смотрительницами. Мисс Джи ушла. Я, вместе с Поппи, отнесла тебя на кровать. Я вспомнила, как однажды ты сказала мне, что хочешь домой; ты верила, что скоро уедешь. Но это не было поводом вести себя претенциозно и высокомерно; как же мне хотелось задушить тебя в тот момент. Но вместо этого меня задушили слезы, которые я старалась никогда никому не показывать. Мне кажется, это маленькое ночное столкновение поменяло не только тебя, но и меня тоже. Ты поняла, что стала частью нас, хотела того или нет. Ты поняла, что все мы были на одной стороне. Мы все хотели домой. Я же увидела все твоими большими карими глазами. Твое нежелание принимать действительность и прятки за маской недоступности и исключительности были не более, чем защита. Потому что в глубине души ты знала, так же, как и я — ничего как раньше уже не будет. Боже, ты была такая пьяная. Девочки давно привели комнату в порядок, выкинули осколки бутылки, разбитой тобой — такой неуклюжей, какой ты никогда не была. Собрали цветы. Одна за одной они легли в свои постели и уснули. Я же не могла насмотреться на тебя. Мы лежали друг напротив друга. Ты — распластавшись на спине, со стершейся помадой и осыпавшейся тушью на щеках. Я — лежа на боку, в порванной рубашке и со спутанными волосами. Ты спала, а я смотрела на тебя, не смыкая глаз. Я могла бы провести так всю жизнь. Но сон сморил меня ближе к утру. Сквозь окна в спальню начали пробиваться первые лучи солнца, и я, как бы ни хотела, не могла больше не смыкать веки. Я сжала твою ладонь напротив моего лица, чтобы не терять с тобой связь. И ты сжала мою в ответ. А потом мы уплыли. Просто взяли и уплыли. В конце лета мы стали совершеннолетними. Ты спросила меня, чего я хотела бы больше всего. Я ответила, что хочу увидеть мир. А ты поцеловала меня так, словно делала это всегда, словно это не было нашим первым поцелуем. Ты сделала это так легко, что, мне кажется, я еще долго не могла понять, что произошло. Ты поцеловала меня и сказала, что покажешь мне мир. И ты сдержала свое обещание. — Фиамма, — шепчу я в твою кожу, пока мы лежим на одноместной кровати в богом забытой ночлежке где-то в Париже. — Да? — твои глаза закрыты, когда ты поворачиваешься ко мне и прижимаешь к своей груди. Ты почти спишь, а я снова не могу сомкнуть глаз, никак не насмотрюсь на тебя. Я вплетаю пальцы в твои черные волосы, отросшие ниже плеч. Мне легко и свободно. Мое желание привело меня к раю, к солнцу, к миру. За мое желание наконец-то не нужно молить о прощении. Я вздыхаю и все-таки закрываю глаза, пряча свое лицо в разрезе твоей ночной рубашки. За окном медленно падает снег. — Я так тебя люблю.