Рояль

— Так ты разложишь меня на этом рояле? Чертов Чхве Бомгю, чертова его блядская улыбка, чертов его язык. Хотя нет, от енджунового языка бывает приятно, даже очень, до дрожи в бедрах, до крышесносного оргазма… Вот нужно было ляпнуть это при первом знакомстве, когда нового скрипача представляли коллективу, а после, как дурачок, извиняться и предлагать начать знакомство заново. А Бомгю не дурак, у него феноменальная память и такие же навыки игры на скрипке, ибо не стали бы его ставить за такое короткое время в оркестре в первую скрипку. Бомгю помнит все, и это сыграло с ним злую шутку сегодня же. Может и не злую, смотря с какой стороны посмотреть, а может и почувствовать. Сегодня Бомгю просто согласился помочь Енджуну, подыгрывая на скрипке, надеясь, что продлиться это не так долго, ибо им еще за кормом для их кота идти. Но сейчас, когда он провокационно напомнил Енджуну о неудачном подкате при их первом знакомстве, лежит на этом же рояле, смотря затуманенным взглядом вниз; смотрит на то, как Енджун проводит горячим и влажным языком по ткани черных брюк, делая ткань мокрой от слюны. Черт. Енджун смотрит хищно и самодовольно, ощущая языком и шариком штанги полу вставший член — о, Енджун умел возбуждать. За мокрое от слюны пятно Чхве-старший получит позже, а сейчас — не время, тем более, когда где-то сверху звучит хриплый ангельский стон, нужно было лишь сильнее надавить на член языком. — Блядь, — шипит, как кот, чувствуя зубы Енджуна через ткань, что слегка прикусывают твердеющий член, — ты меня убить решил или отсосать? — Последнее слово прервалось скулящим стоном. Енджун лишь хмыкнул, вновь проводя языком по всей доступной длине, отстраняется. Хочется больше, намного. Даже если это произойдет в зале театра на этом долбанном черном лакированном рояле. Приспуская к коленям брюки вместе с нижним бельем, он смотрит на колом стоящую плоть, облизывает губы; играется зубами с серебряным шариком на языке. Енджун рассматривает податливое тело: растрепанный Бомгю, что слегка дрожит от контраста жара в члене и прохладного воздуха, сходящие пятна-засосы и укусы на бедрах — Енджун любит эту часть тела и сам процесс особенно сильно; подрагивающие приоткрытые ресницы, припухлые губы. Полу стоны, что лучше любого величайшего произведения классиков. — Ты либо займись делом, либо со мной сегодня спит безбубенцовый. — Тише, — от такого нетерпеливого Бомгю Енджуна ведет, и он не выдерживает, впивается в губы, сцеловывает стон, когда проводит холодными пальцами руки по раскаленному члену, надавливая на головку и уретру отросшим ногтем большого пальца. Улыбается в поцелуй, когда изящные ладони овивают его шею. Бомгю любит кусаться, а кусаться в поцелуе — сильнее. Эту битву он бы выиграл, но у Енджуна выигрышная позиция. Стоило ему сжать свободной рукой мошонку, а влажным от природной смазки пальцем провести возле колечка мышц, активно надрачивая — Бомгю выгнулся, приглушенно вскрикивая в поцелуй, а на енджуновы махинации бомгюнов член в руках отзывчиво дернулся, будто прося большего. И почему, черт возьми, ему нравится смотреть на заплаканное лицо и молящий о большем взгляд? Он же не садист. Но видя, как еще одна слеза скатывается с уголка красивых и любимых глаз, Енджун возбуждается сильнее, а большой палец надавливает на головку сильнее, водя им по кругу. Он чувствует на затылке ослабевшую и дрожащую руку, такую изящную… А когда эта рука с силой сжимает на затылке волосы, Енджун выдыхает горячий воздух прям на горящую плоть, что истекает предэякулятом. Оставляет поцелуй на головке, отстраняется и, смотря в глаза Бомгю, облизывает испачканные губы в смазке. Бомгю смотрит завороженным взглядом, будто видит самого Бога, в которого не верит еще с самого детства. Енджун отходит недалеко, Бомгю лишь слышит какое-то копошение, пока сам видит перед глазами тот момент, будто под гипнозом. А когда чувствует тесный и горячий рот вокруг своего члена, замирает в немом стоне, выгибается. Слегка насаживаясь ртом на член младшего, Енджун водит шариком пирсинга по плоти. А шарик холодный, не горячий от теплоты языка, как раньше. Все это сводило с ума: Бомгю — контраст температур, активные и глубокие движения, сжимающие до боли бедра руки, опаляющее лобок глубокое дыхание Енджуна, твердая поверхность крышки рояля; Енджуна — тихие и глухие стоны и поскуливания от его действий, дергающийся пульсирующий член у него во рту, чужая рука на его затылке, с каждой секундой сильнее сжимающая крашеные черные волосы. Енджун брал глубоко, не испытывая рвотного рефлекса, когда член проникал в глотку, а нос упирался в редкие лобковые волосы. А Бомгю не мог сдерживаться, сильнее давил на затылок Енджуна, желая быть одним целым. — Сдохну, — вдох, — сейчас, — выдох. Слыша голос Бомгю, Енджун отстранился, выпуская член изо рта, видя, как он ударяется о живот, а нитка из слюны и природной смазки рвется. Младший скулит, выгибаясь, просит больше, а Чхве-старший улыбается по-блядски, смотря на молящие поскуливания, редкие слезы в уголках глаз. Издевается? Да, Енджуну определенно это нравится. Нравится наблюдать за этим плачущим, открытым и таким слабым в этот момент младшим. Ну, может где-то внутри он немного и садист. — Черт, я тебя убью когда-то. — По другому не интересно. — В следующий раз я тебя тоже оборву. — О, ты меня тоже на этом рояле разложишь? Я не против. Лукаво ухмыляясь и смотря прямо в глаза напротив, Енджун наклоняется к розоватому и пульсирующему члену и дует на головку холодным воздухом. Бомгю начинает немного трясти, а сам, в попытке сжать бедра, прислоняет вплотную Енджуна, чувствуя задницей впирающееся в себя возбуждение старшего. Тот лишь содрогается, тяжело вздыхая и, последний раз проводя шершавым языком по члену, отстраняется, с серьезным выражением лица смотря на Бомгю. — Пошли, я не могу себе позволить трахнуть тебя на этом рояле. Бомгю закрывает свое лицо предплечьем, обреченно вздыхая. А его даже не довели до конца, хотя он вот-вот был готов кончить, чертов Чхве Енджун! И в кого он умудрился влюбиться? — Я тебя ненавижу. — Пусть это тебе скажет безбубенцовый.