Здравствуй, Виктор

— Возможно, это было ошибкой, — взгляд, устремленный к горизонту, лениво скользил по серому тусклому небу. Весь остров накрыла туманная мгла осени. — Меня разрывает от вины и злости, — Линда вздохнула, прикоснулась к серому камню надгробия. — Сколько это будет продолжаться? Мы топчемся на месте, никаких подвижек. — Вдали громыхнуло, Уорен вскинула голову и лишь на мгновение уловила белую вспышку. — Скоро встреча с человеком Эзопа. Я не переживаю на счет этого, — руки затряслись, и она сжала их в кулаки, чтобы хоть немного сдержать чувства, рвущиеся наружу, — мне страшно от предстоящей встречи с… — слова встали поперек горла, — с семьей. Сегодня вечером. *** На фоне абсолютно серого темнеющего неба особняк сливался со сбросившими листья скелетами деревьев за собой. Моросил мелкий дождь, от чего мраморные стены с вычурной безвкусной лепниной чуть блестели и облезали уродливыми подтеками накопившейся за короткую осень грязи. Огромный приветственный сад с кустами в форме геометрических фигур выглядел уныло и угнетающе, так же, как и лес за домом, нелепо и излишне. Жухлая трава и мелкие ветки утопали в лужах и кашей въедались в мелкий гравий дорожек. Остальное графство, даже в слякотную погоду, выглядело всегда словно сошедшим со страниц сказок, в то время как имение Уоренов, на половину утопающее в лесу, привлекало внимание своей мрачностью. В солнце, бурю, метель и дождь оно воплощало в себе все потаенные страхи и, если бы не расхаживающая по территории прислуга, поместье давно окрестили бы «домом с призраками». Вот только нечто неуловимое отличало нынешний вид от того, что помнила Линда. Три года не прошли незамеченными, многое казалось теперь не таким, другим и чужим. Она прищурилась сквозь прорези маски и еще раз внимательно осмотрела особняк. Приземистый двухэтажный дом с высокими окнами, которые всегда ассоциировались с неким французским шиком или теплицей. Пристройка, выходящая на южную сторону стеклянными стенами, приобрела коричневатый цвет, хотя когда-то утопала в зелени. На черепичной крыше не хватало элементов, а массивные трубы от каминов внутри здания сплошь покрылись трещинами на отделочной штукатурке. — Только не говори, что ты тут жила, — прохрипел через изогнутый длинный клюв Себастьян, подойдя ближе. За спиной послышались хлопки аппарации и высокая фигура молчаливым стражем выросла за спиной. — Разруха тут похуже, чем у нас в Фелдкрофте была. — Ну, это место не всегда было таким, — руки в карманах непроизвольно сжались в кулаки в попытке унять дрожь в пальцах, и отнюдь не от холода. Она клацнула зубами, кивнула на высокие кованные ворота, заросшие высохшим плющом. — Когда-то этот дом был центром притяжения местной аристократии. Себастьян фыркнул, подхватывая недовольный тон Линды и побрел за ней следом, стараясь перепрыгивать мутную воду в лужах. Этан тенью скользил чуть в отдалении. Он крутил головой больше интуитивно, нежели действительно чувствовал опасность поблизости. Пронзительный скрип ржавых петель перекрыл новый глухой звук аппарации. Вскинув палочки, и Уорен, и Сэлллоу, и О’Хейли резко обернулись, а Глен в отвратительной ярко-синей мантии с вышитыми золотом звездами поднял руки. В одной он зажимал маску ястреба, в другой — скрученные в тубу бумаги. — Тихо-тихо, — он махнул документами и напряженно улыбнулся, когда его сняли с прицела. — Не такого приема я ожидал после долгой разлуки. — Пугать тогда так не надо, — хрипло буркнул Себастьян и приподнял за кончик клюва свою маску. Он быстро преодолел все расстояние между ними и сгреб в охапку Ховарда, искренне улыбаясь его появлению. Быстрые разговоры, сбивающиеся на взаимные подтрунивания, вызывали только закатывание глаз. Линда вздохнула и снова повернулась к поместью. Темнело быстро, и это играло на руку. Сумерки сгущались, постепенно скрывая всех от посторонних глаз. Мелкая морось зависла в воздухе и щекотала незащищенные участки кожи, вызывала ледяные зябкие мурашки. Налитые свинцом ноги отказывались делать даже шаг в сторону дома. Они вросли в землю, пока Этан перебирал документы, которые принес Глен. О’Хейли молча протянул их Уорен, лишь мельком, непроизвольно заглянув той в глаза, и тут же уставился на особняк и поджал губы. За последние несколько дней он не проронил ни слова, кроме как о насущных делах, явно игнорируя любое взаимодействие, кроме положенного, и такое поведение скальпелем вскрывало сердце. Наверняка, дворецкий увидел их еще стоящих по ту сторону ограды и не торопился выходить встречать, тем более посылать кого-то для помощи в укрытии от надвигающегося дождя. Линда видела его сухую вытянутую фигуру за шифоновой занавеской и только усмехнулась. Глубокий вдох и медленный выдох. Под маской лицо покрылось тонкой коркой безразличия, учтивости и ледяного спокойствия, хотя внутри все стыло от того, насколько омерзительным ощущалось это место. Глен с хлопком исчез, Себастьян подбежал ближе, натягивая Стервятника на лицо и принимая более серьезное настроение, нежели за минуту до этого. От того, что он увидел в прорезях маски Вороны, его прошиб холодный пот. Даже на встрече со Стоуном подобного не было. Тогда Уорен просто казалась ему жуткой в своем спокойствии, сейчас она стала воплощением шаткого безразличия со всполохами безумия в самой глубине глаз. Взмах палочки, и дверь сама раскрылась. Линду затрясло так, что пришлось снова выдохнуть, резко, сжав зубы и с огромным трудом выдавив из себя подобие оскала. Даже Этан сделал полшага в сторону от нее, когда темный взгляд с нескрываемым, настолько жгучим презрением уперся в дворецкого. Вокруг нее трепетал воздух от ярости, клокочущей внутри, он раскалился до предела, будто готовый выжечь весь кислород в холле. — Мистер Парсонс, — хрипло протянула Уорен нараспев, от чего Сэллоу с полным непониманием посмотрел на Этана, получив в ответ только движение головой, чтобы тот просто был рядом. — Вы еще живы? — Мисс Уорен, — в голосе дворецкого сквозило пренебрежение, звучащее шипяще, сквозь зубы, выдавлено. — Весьма неожиданно увидеть вас тут, а не в борделе. — Ваш возраст еще позволяет посещать подобные места? — Линда стянула с себя мантию и закинула ее на плечо Парсонса, пройдя в сторону широкой многоуровневой лестницы. — Интересно, а ваша благоверная в курсе? — она улыбнулась, хищно, неприятно, явно перестав сдерживаться в своем настроении. — Ах, точно… — громко ударились каблуки о мраморный пол, зашуршала ткань мужской рубашки, когда Уорен начала закатывать рукава, оголяя не только шрам от ожога на правой руке, но и едва заметные полосы на запястье левой. — Вы же ее до смерти забили палкой за холодный чай. — Ах ты маленькая дря… Договорить он не смог. В висок уперся кончик палочки Себастьяна. Парсонс вздрогнул от гнева в глазах спутника Уорен. Сама же она развернулась и пошла по лестнице на второй этаж, сжимая в руках собственную палочку, которая приятно вибрировала в кулаке. Следом едва поспевали Этан и Себастьян. Сэллоу рассказал О’Хейли о произошедшем в пабе во всех подробностях, с восхищением и гордостью за подругу, и примерное представление об отношениях внутри этой семьи у Орлана сложилось. Проблема заключалась в том, что Линда никогда не рассказывала о родителях — даже о том, что у нее был брат, Этан узнал только от Себастьяна. Когда же Уорен попросила составить ей компанию, он согласился и, судя по приветствию и поведению дворецкого, не зря. Какие-то обиды и ревность отошли на второй план, затерялись и стали несущественными, тут же вылетели из головы, заставив мысли работать в другом направлении. Линда летела по коридору, подгоняемая гневом, который ощущался даже на таком расстоянии. Все, что они с Себастьяном видели: напряженные плечи, натянутую, словно струна, спину и сжатые до побелевших костяшек кулаки. Ворона бесилась на грани безумия. Вокруг трещали разряды электричества до ярких голубых искр вокруг взлохмаченных черных коротких волос. Она не замечала ничего вокруг. Ни одинаковых портретов прошлых поколений, ни облупленной краски на стенах, ни трещин в темном паркете, ни разрухи, начинающейся в некогда богатом доме. Это все замечал Этан, представляя отдаленно, зачем именно семья искала потерянную дочь, обредшую богатство. Ни прислуги, как это принято в подобных больших имениях, — только дворецкий, которому определенно через год-другой сказали бы уйти на покой. Порядок едва ли номинальный, заключающий в себе уборку пыли и проветривание. Пустые тумбы без безделушек и признаков достатка в мелочах. Даже напольные массивные часы не тикали, застыв навечно в половине третьего дня или ночи. Среди такого упадка Линда, хоть и в мужской одежде, выглядела тут лишней, ненужной и инородной. Чистый китайский шелк рубашки с серебряными пуговицами, тяжелые кожаные сапоги с металлическими вставками под каблуком, узкие брюки из дорогого кашемира на подтяжках с теми же серебряными застежками. Да даже такое количество оникса на лице уже окупало стоимость всего поместья в его нынешнем состоянии. — Все, что произойдет в этом доме, все, что вы оба услышите, без моего позволения не рассказывать никому, — она остановилась у двойной двери. Голос прозвучал глухо, натянуто, словно каждое слово давалось с огромным трудом. Линда посмотрела сначала на Себастьяна, и Этан слышал, как тот сглотнул, кивнув в знак согласия, а потом на О’Хейли. И в этом взгляде он увидел то, чего никогда не видел в глазах Уорен до этого момента. Страх. И снова глубокий вдох и медленный выдох. Линда толкнула дверь и зашла в тускло освещенную комнату, уставленную полупустыми книжными шкафами, стульями вокруг массивного потертого овального стола. Чуть дальше стоял еще один, широкий с резными вставками на ножках в виде раскинувших крылья голубей под столешницей. Себастьян усмехнулся, а Этан только нахмурился, глядя, как Уорен стянула с себя маску и повесила ее на пояс. Он не видел ее лица, лишь спину, распрямленную и напряженную. — Ну, здравствуй, отец, — Линда стояла напротив того самого стола с голубями, за которым сидел совершенно седой мужчина. Гладко выбритый, с темными глазами, точь-в-точь такими же, как у нее — глубокими, почти сливающимися со зрачком. Если бы не морщины, узкое лицо можно было бы назвать красивым в своей отстраненности и холодности, надменности и возвышенном чувстве превосходства. — Как всегда, невоспитанно, — размашистый жест рукой, и один из листов лег в ящик стола, и только тогда мужчина исподлобья глянул на дочь. — Ужасная прическа. Никакой элегантности. Линду затрясло. От обиды и ярости, от несправедливости такого отношения. Они не виделись три года, и он мог хотя бы сделать вид, что рад видеть собственного ребенка. Но, нет, этот человек даже не соизволил поздороваться, начав сразу же критиковать. Так было всегда, сколько Линда себя помнила. Постоянные упреки, холодный взгляд, отчитывания за такие мелочи. Невозможность расслабиться нигде, потому что гувернантки и прислуга за лишнее слово и «не то» выражение лица либо наказывали сами, либо докладывали этому мужчине — и тогда наказание получалось жестче. От резкого взмаха палочки любимое кресло Джеймса отлеветировало ближе к столу хозяина кабинета. Тугое упрямство и злость толкали сжечь его прямо на глазах отца, но вместо этого Линда со вздохом наслаждения опустилась в него и сладко улыбнулась. Ей запрещалось даже подходить к нему, а сейчас горячее удовольствие от удивления главы дома разливалось по телу, как ручей по иссохшей пустыне. Этан и Себастьян встали по обе стороны от своей Госпожи, сложили руки за спинами, уподобившись молчаливым стражам ее персоны. — Джеймс будет недоволен, — снова углубившись в документы, заявил отец. — О, он будет в бешенстве, когда я сожгу это кресло на его глазах, — и Уильям Уорен верил, что именно так она и сделает. — Зачем ты меня звал? — Она закинула ногу на ногу и раскинула руки по подлокотникам в притворно расслабленной безразличной манере. — Да еще так настойчиво, даже Скотланд Ярд натравил на мой паб. — Насколько мне известно, он уже не твой, — отец откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди, испытующе глядя на дочь и тут же переместив взгляд на Этана. — Паб его. — Лишь по документам, — решился вставить свое слово О’Хейли, взмахнул бумагами, которые ранее передал ему Глен, и отправил их по воздуху к мистеру Уорену. — Временно. Лишь мельком взглянув на договоры и накладные, мужчина усмехнулся и пренебрежительно отодвинул документы подальше от себя. Паб снова переходил во владения Линды через месяц, в конце октября. — У вас слишком оптимистичные расчеты, — Уильям прищурился. — Нет, это с запасом времени, — Линда склонила голову и улыбнулась, чувствуя, как отец напрягается. Ему было некомфортно, о чем говорила и закрытая поза, и постоянное желание смотреть на часы за ее спиной. Она наклонилась чуть вперед, уперлась локтями в колени и положила голову на раскрытую ладонь, ту самую, обожженную. — Так зачем я тебе спустя столько времени? Молчание, растянутое, глухое и сладкое от того, что Уорен прекрасно понимала, зачем она понадобилась отцу. Об их положении в поместье ей доносили почти каждый месяц, вместе с суммами, которые проигрывал Джеймс, о сокращении прислуги и пустом банковском счете. Удовольствие от того, что эта семья сама закапывает себя все глубже и глубже, разливалось по телу жаром. За три года их избалованный сынок спустил все свое наследство, благодаря разгульной жизни и вседозволенности. От того, что родители не смогли вбить в его тупую голову понимание ведения дел, финансовую, экономическую и политическую грамотность, что так легко потакали его нежеланию учиться, весь род проваливался в такую бездну, что без посторонней помощи выбраться не получалось. — Ты знаешь, зачем, — Уильям стиснул зубы, сжал кулаки, все еще пытаясь сохранить остатки зачатка гордости, которая на самом деле являлась высокомерием. — Понятия не имею, — Уорен упивалась этим безысходным упрямством от отца, откинулась на спинку стула, зеркаля его позу. — Что тебе нужно, отец? Он дернулся от этого слова, которое раньше срывалось с губ дочери благоговейным трепетом, а теперь с таким пренебрежением, отвращением и ненавистью. А Линда оскалилась еще шире от звука ломающихся принципов, которые раньше не позволяли ему даже подумать о том, чтобы обратиться к ребенку, которого не любил, и растил, как товар для дальнейшей продажи. То, как громко Уильям сглотнул, слышали даже Этан с Себастьяном. Ненависть, причины которой они оба не понимали, передалась и им. Наслаждение от унижения этого мужчины так же захлестнуло обоих и сдерживать улыбки удавалось с трудом. — Не издевайся, — прохрипел старик, все еще держа себя в узде, но начинал злиться. — Ты видела в каком виде дом… — Вполне под стать обитателям, — перебила его Линда. Она встала, осмотрела кабинет. — Линда… — Что? — Шаг в сторону рабочего стола. Звон металла под каблуками. — Ты хочешь денег. Да, я знаю. — Ради матери, — прошептал Уильям, от чего уже Уорен вздрогнула. Он знал, на что давить, ведь Миранда Уорен являлась единственным хоть немного теплым лучиком света в жизни. Едва ощутимая наигранная и неискренняя нежность исходила только от матери, только она изредка разрешала Линде плакать и еще реже сухо гладила по голове, в то время как больше никто не даже не смотрел в сторону обиженного нелюбимого ребенка. Линда кивнула, давая разрешение продолжить. — Нам нужна лишь небольшая инвестиция, чтобы встать на ноги, а дальше все это окупится процентами. — Какое дело? — Еще шаг в сторону отца. — Джеймс хочет открыть клуб… Словно пощечина, горькая, отрезвляющая. Отец рассказывал подробности, называл суммы, приводил доводы, но Уорен просто ничего не слышала. Она зашла за кресло, встала между Этаном и Себастьяном и вцепилась в кожаную обивку спинки, царапая ее ногтями. В ушах барабаном отзывалась ненависть, ярость, растущая стремительно. Перед глазами красная пелена, подрагивающая от чужих эмоций, манящая и шепчущая о силе. — Снова Джеймс, — смех ледяным звоном отразился от стен, запутался в хрустальной люстре переливом прозрачных капель, заставив заткнуться отца на полуслове. Она посмотрела на него, отметив, что он поднялся на ноги и держал в руках белоснежные листы бумаги — документы и расчеты. — Твоя главная ошибка в том, что ты снова его упомянул, — треск электричества шуршал в волосах. Красные и синие искры расчерчивали воздух вокруг головы. — Давай, я тебе кое-что расскажу, отец. Маленькую сказку о предательстве и разочаровании, — Линда оттолкнулась от кресла и отошла к овальному столу, предназначенному для переговоров. Под пальцами чувствовались мелкие царапинки. Себастьян следил за Уорен, а Этан внимательно следил за Уильямом. Он поджал губы, наблюдая за дочерью с таким видом, будто не хотел слушать ее рассказ. — Жила была девочка, — Линда ловко запрыгнула на большой стол, как на сцену. — О, ей повезло родиться в достаточно богатой семье, получить образование, знания, манеры. Спасибо за это ее родителям, — она театрально поклонилась отцу и выпрямилась, начав расхаживать от одного края столешницы к другому. — У нее так же был старший брат и старшая сестра. Сама девочка была самой младшей в семействе. И она могла получить все за хорошее поведение, учтивость и уважение к старшим. Все, — Уорен резко остановилась, — все, кроме любви, — пауза, взгляд равнодушный. Искренне равнодушный, а не тот наигранный, какой знал Этан. Сердце сдавило тисками. — Даже когда у девочки обнаружился редкий дар, когда ее пригласили в волшебную школу, хоть возраст поступления давно прошел, никто не обрадовался. Все начали подсчитывать возможную выгоду, — короткая пауза, Линда хмуро осмотрела отца, поджатые губы, приподнятые плечи и сжатые в кулаки руки. — Ее не любили так, как любили старшего брата. Ругали и шпыняли, никто ей никогда не говорил доброго слова. А ей так хотелось маленького лучика тепла от родных, но тем даже идеальный результат не нравился, — так же театрально она опустила руки на бедра с громким хлопком и обернулась к Уильяму. — Представляешь, какая несправедливость! — тихий утробный смех снова сдавил горло. Этан чувствовал, что добром эта «сказка» не кончится и пытался не задерживать дыхание, а, наоборот, медленно глотать кислород и снова выпускать его из легких. Дверь с грохотом распахнулась. В кабинет ввалился мужчина с черными глазами и угольными волосами в полном беспорядке. От шока и гнева тонкие закрученные усы подрагивали. — Мелкая сучка, — он не успел запрыгнуть на стол. О’Хейли взмахнул палочкой, и Джемс застыл. Его глазые яблоки под опухшими красными веками крутились из стороны в сторону, в шоке пытаясь понять, что происходит. Над ним в полумраке стояла сестра. Она даже не шелохнулась. В мужской одежде, с зажатой в руках палочкой, Линда смотрела на брата, как на грязь под ногами, возвышалась над ним, а глаза мерцали голубым и красным светом попеременно. — Ты как раз вовремя, братец, — такая подавляющая сила, внутренний стержень и всепоглощающая власть давили на голову и ничего, кроме ужаса, Джеймс не чувствовал. — Мы переходим к самому главному. Кресло развернул Себастьян, Линда кивнула, и Этан грубо швырнул наследника Уоренов в него, заставляя сесть. Силенцио плотно сомкнуло рот, чтобы ни единого звука не сорвалось с поганого языка. — Так вот, — вернулся прежний наигранно-сказочный настрой. — Девочке четырнадцать лет. У нее День рождения, но никого, кроме старшего брата в доме не оказалось, — она указала на Джеймса и улыбнулась. — Твой звездный час, братик, — тот округлил глаза, попытался дернуться, не удалось. — Никто ее не поздравлял, да она и не рассчитывала. Но вот — о, чудо — ее старший брат ворвался к ней в комнату с огромным букетом. Белые лилии вместе с базиликом, — О’Хейли почувствовал, как кровь в венах закипает, а голос Линды стал холодным. Она в упор смотрела на Джеймса с такой ненавистью, что Себастьяну это чувство казалось осязаемым. — Брат завалил девочку подарками, вниманием, а вечером устроил прием, куда пригласил своих друзей. Все было хорошо. Она чувствовала любовь и заботу. Впервые за четырнадцать лет своей жизни. Она надела белое платье, красивое, легкое. В волосах великолепный пышный голубой бант. Такая красивая, такая нежная, такая… невинная. Уорен больше не расхаживала по столу. Стояла на месте, смотрела на брата и сжимала руки в кулаках. Этан больше не видел страха, только боль от унижения. Даже Сэллоу понял, что случилось. Ему хотелось уйти, зажать уши, а после, в ярости уничтожить все, что видит на своем пути. — Гости разошлись около девяти вечера, кроме одного друга Джеймса, — продолжала Линда, уже глядя на отца. — Вы прислали записку, что задержитесь на пару дней, а ему это было на руку. Мы остались втроем. Ведь по правилам этикета девушку должен сопровождать на встречах отец или брат. Джеймс был со мной. Дал впервые попробовать вина. Мне не понравилось, — она скривилась и улыбнулась. — Оно было кислым с едва заметной сладостью. Как я потом узнала, он добавил туда смесь белладонны, аконита и опиума. Я не уснула, но не могла пошевелить и пальцем, поэтому все прекрасно помню, — вдох, выдох. Рвано. На грани истерики. — Больно. Мне было очень больно. Еще больнее было видеть, как твой друг передал тебе деньги у меня на глазах. Себастьяна тошнило. Бесконечный шок. Бездонная дыра в груди. А в голове кроме обреченности и пустоты ничего. Все встало на свои места. Почему Линда не подпускала к себе никого, кто пытался за ней ухаживать. Почему так боялась даже букета ромашек и излишнего внимания. Почему пересаживалась в Большом зале, если рядом садился кто-то противоположного пола. Почему от самого Себастьяна поначалу шарахалась, как от огня. Даже от Оминиса сбегала. Почему влюбилась в бывшего мракоборца. Этан не мог сдвинуться с места. Вопросы захлестывали. Изнутри раздирала чужая боль. Все встало на свои места. Почему Линда его игнорировала, когда почувствовала зарождение чувств. Почему наказывала тех, кто просто пытался притереться к тогда еще новому члену банды. Почему так остервенело избивала того мальчишку, когда обнаружила в своей постели голым. Почему сожгла кровать той же ночью. Почему дрожала в их первую ночь. И почему Этан не почувствовал никакого сопротивления. Медленно, синхронно они посмотрелели сначала на Джеймса, а потом на Уильяма. Выражение лица того спокойное, почти равнодушное, не обремененное даже каплей удивления. Уорен стоял на месте, как мраморная статуя. Он знал. С самого начала знал, что совершил его старший сын. И не сделал ничего. Льдом опалило руки зеленое зарево непростительного. Они чувствовали, как в глубине рта уже зарождались страшные опасные слова. Как жгло глотку. Как в глазах щипало. Как пустота в груди рвалась наружу. Как россыпью по коже расползалось желание убивать. — Палочки опустить, — голос твердый, чистый, привычный и строгий, не терпящий возражений. Линда громко спрыгнула со стола. — Я даже не удивлена, мистер Уорен, — она не испытывала эмоций. Пустота на месте того, где должно находиться сердце, — стерли давно, а теперь только напомнили, что там ничего нет. — Мама тоже? Уильям не ответил. Только посмотрел на сына и отвернулся, сдвинув брови к переносице. Тихий смешок в абсолютной тишине прозвучал, как приговор, достойный поместья Уоренов, достойный того решения, которое слишком долго зрело в голове и ломало осколки души на более мелкие кусочки. Взмах палочки. Себастьян едва успел увернуться от летящего мимо него еще одного кресла. Оно опустилось напротив Джеймса чуть в стороне. Линда кивнула Этану, и тот беспрекословно так же обездвижил мистера Уорена и усадил, как и его сына. Громкие возгласы смолкли под действием Силенцио. Ворона, натянув маску, скрылась в коридоре. На немой вопрос Сэллоу О’Хейли только пожал плечами. От крика звонко зазвенела хрустальная люстра над головой. Женский визг и мужские ругательства. Дверь с петель снес дворецкий. Он пролетел через половину кабинета и с влажным хрустом вписался в переговорный стол. Следом зашла Уорен, волоча за седые волосы за собой женщину в ночной рубашке. — Позвольте представить, — она дернула женщину так, чтобы продемонстрировать ее узкое лицо с прямым носом и тонким подбородком, таким же, как у дочери. — Миранда Уорен. Моя дражайшая матушка. — Линда, может, не надо, — Себастьян приподнял маску и с огромным сожалением смотрел на женщину, которая в ответ наградила его таким уничижительным взглядом, что все желание помочь улетучилось моментально. — О, милый друг, — ласково обратилась к нему Линда, — она еще хуже, чем они все вместе взятые. — Дрянная девчонка! — Завопила Миранда. — И эта твоя благодарность? За все, что мы для тебя сделали? Звонкая пощечина не зародила в ней ни единого зерна сомнения в своих словах. Она разразилась еще более гневными высказываниями, пока Уорен впитывала их, как губка, и подпитывала ярость этими торфяными вонючими сгустками презрения. Жар от нее чувствовался на расстоянии и даже дворецкий, кряхтя, решил отползти подальше. — Заткнитесь, матушка, — и снова Силенцио. — Себастьян, знаешь, что сделала эта женщина? — Сэллоу вздрогнул. Он уже не хотел знать совершенно ничего. Даже полученной информации хватило с лихвой, чтобы разочароваться в людях, а еще большего потока слов он просто не вынес бы. Но вопрос был риторическим. — Мою старшую сестру эта женщина выдала за человека в четыре раза старше нее. И это даже не так страшно. Он был садистом, — Линда присела перед матерью на корточки и заставила посмотреть на себя. — Что ты ей сказала, когда она пришла через месяц после свадьбы едва живая? — Миранда мотнула головой и зло смотрела на дочь в черной маске. — ЧТО ТЫ ЕЙ СКАЗАЛА? — Линда, — Этан бесшумно встал за спиной и положил руку ей на плечо. — Она сказала, что Люси больше не наша семья, — проигнорировав его заявила Линда, схватила мать за шею и грубо вторглась в ее мозг, чтобы снова показать то, что произошло той ночью. Картинки мелькали перед глазами, заставляя переживать события заново. Люси едва держалась на ногах. Парсон не пустил ее даже в холл. Линда пряталась на балконе над главным входом и зажимала рот ладошкой, чтобы всхлипы от вида сестры не услышала мать и дворецкий. Она смотрела на острую белую фигуру, похожую на призрака. Казалось, подует ветер, и ту сдует, как осенний лист. Может, так было бы правильнее. Люси прижимала к себе руку. Даже под плотным пальто слишком броско выглядела изломанная рука. На осунувшемся лице синяки и ссадины. Два передних зуба выбиты, из уха не до конца стертая струйка коричневой крови. Затекший глаз и разбитая бровь. На виске не хватало клока волос. Люси хромала, сапожок на правой ноге расшнурован, из-за огромной опухлости на суставе. Ужасные слова, которые сверху слышала даже Линда. Смешок дворецкого. Закрылась дверь. Люси скрыла ночная тьма. Шелест гравия, когда сестра обессиленно опустилась на колени и зарыдала, умоляя впустить ее. Спасти. Хотя бы убить. — Она умерла через неделю, — прохрипела Уорен в лицо Миранды. — ОНА УМЕРЛА ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ! А ЭТОТ УБЛЮДОК ПРОСТО СКОРМИЛ ЕЕ ТЕЛО СВОИМ СОБАКАМ! — Линда, — Этан сильнее сжал ее плечо, но Линда грубо стряхнула чужую руку и швырнула мать к остальным. — Вышли оба, — она посмотрела сначала на О’Хейли, а потом на Себастьяна. Они оцепенели. — ВОН, Я СКАЗАЛА! Сэллоу, натянув маску, пошел к двери и потянул за собой Этана. Тот не долго сопротивлялся и вышел следом, бросив последний взгляд на подрагивающую Уорен. Уильям, Джеймс, Миранда и Парсон в ужасе смотрели на нее, а О’Хейли чувствовал, как волнами расползается по дому темная магия. Поместье наполнилось мертвой удушающей тишиной. Ее разгоняли только глухие шаги тех, кто покидал это место, преисполнившись тем, чего не хотели бы знать, но открывшаяся тайна стала недостающим звеном в понимании того, чьей тайной была изначально. Никто не открыл тяжелую дверь. Они вышли на улицу в таком же молчании, не думая ни о чем. Морось успокоилась, но за холмами собирались тучи в ночи, подсвеченные лишь всполохами зарниц. Назревала буря, сотрясающая землю раскатами грома. Сухая гроза, липкая, как недосказанность. В голове не укладывалось, как люди вообще на подобное могут пойти. Как могут так обращаться не просто с человеком, но с собственным ребенком. Себастьяна тошнило, дышать становилось тяжелее с каждым мгновением, проведённым рядом с домом. Он оперся на Этана и согнулся пополам от резей в желудке. О’Хейли аккуратно провел рукой в перчатке по макушке Сэллоу и помог ему подняться. Он строил множество предположений, почему Линда сбежала, какова ее семья. Но даже в самых мрачных предположениях такого не приходило в голову. Это стало страшным ужасным открытием, от которого эмоции путались, сплетались в клубок запутанных нитей. И ненависть, и сопереживание, злость и жалость. Уорен убила бы его за последнее, но вряд ли она узнает. Очередной раскат грома заглушил взрыв. Грохот настолько сильный, что даже Этана едва не сбило с ног. Они с Себастьяном синхронно посмотрели на поместье, что начинало разрушаться. На фоне черного неба языки пламени взметнулись ввысь и снопом ярких искр заслонили тучи. Ноги сами понесли в ту сторону, подгоняемые бешеным ритмом сердца в ушах. И только у самой лестницы они остановились. Из красивых дверей с расписными витражами и кованными ручками вышла Дикая Ворона. Она спустилась на дорожку, таща за собой, как утенка, Джеймса Уорена, напуганного, без возможности двигаться. Линда остановилась рядом с О’Хейли, швырнула брата в сторону и обернулась на дом, все больше пожираемый огнем. От нарастающего жара с писком треснули стекла, разлетевшись алмазной стружкой в воздухе. Запах горящей древесины ударил в ноздри. Некогда белые колонны окрашивались копотью в черный, а из окон, словно прощаясь, взметались и тут же сгорали тюлевые занавески. Эмоции исчезли вместе с семьей, вспыхнули ненадолго обидой и болью, и истлели от чужого равнодушия. Безразличие выгоняло из головы суетные мысли, и единственным желанием внутри билась загнанная лань покоя. Линда хотела напиться и забыть этот день, как страшный сон. Джеймс рядом смотрел на разгорающийся пожар с выражением ужаса, и беззвучно открывал и закрывал рот. Если и была внутри него какая-то скорбь, точно не по родителям — только по возможностям от продажи отдельных вещей из поместья. — Его в подвал Чайного дома. С Рулин я поговорю сама, — она вздохнула, стянула маску и потерла уставшие глаза. Голова болела, гулом в мозгу раздавался треск разрушающихся балок и рушащихся стен. — Он что-то знает. — Издали слышался тревожный и быстрый стук копыт, скрежет колес и взволнованные крики людей, завидевших пожар. Тепло руки Сэллоу обжигало сильнее, чем пламя за спиной. Широкая надежная ладонь Этана приятной тяжестью обволокла. Он прижал Уорен к себе, заставив уткнуться в грудь, и аромат жженой бумаги растворился в запахе соленого океанского ветра и сочной травы. Линда все еще чувствовала ладонь Себастьяна в своей, когда уши заложило от хлопка аппарации. Гул китайского квартала привел в чувства. Уже горели фонари, расхаживали накрашенные красавицы под зонтиками из рисовой бумаги под руки с английскими джентльменами. Они мерзко улыбались и отвешивали сальные комплименты азиатским девушкам, а те притворно мило хихикали и прикрывали рот пестрыми веерами. Между домами в темноте, вместе с застывшим воздухом остановились и грязные измазанные люди с хищными глазами. Серые, безликие и невидимые. Совершенно дикие с грязными помыслами. Линда видела каждого, выражения их лиц — скалящиеся, стоило только найти новую жертву. Это были не ее люди. Но по духу и по крови Уорен чувствовала причастность к их темному миру, в котором находилась на вершине. Да, это ее мир. Грязный, убийственный для чужаков и покорный и щедрый для тех, кто принимает его правила. За ошибки и предательство — наказание и смерть, и неизвестно, что из этого лучше. За преданность и послушание — награда и почет. Простой мир, естественный, дикий, руководствующийся законами природы, а не логики. Сильный — на вершине, слабый — под землей на три метра вниз. У Чайного дома всех желающих посетить его вежливо разворачивали, ссылаясь на закрытый прием Хозяйки. Сама же Рулин стояла у входа. Роскошные, сияющие в свете фонариков смольные волосы наполовину собраны в пучок, остальное рассыпалось по плечам. Переливался шелковый халат, мерцал золотыми и серебряными нитями вышитый лотос. Непонятно, как белых оголенных плечей не касался сентябрьский холод. Мадам курила, любуясь садом камней у подножия Дома, но стоило увидеть Линду, изо рта вырвалась последняя струйка дыма, а лицо приобрело выражение крайней обеспокоенности. Она кивнула в сторону заднего двора Этану и Себастьяну, которые тащили за собой Джеймса, сказала что-то служанке рядом, и та, быстро перебирая ногами, скрылась внутри пышного дворца. Так, как выглядела Уорен, обычно выглядели люди в скорби. Пустые блеклые глаза, без тени чувств, опущенные плечи, на которые, казалось, накинули всю Сизифову ношу. Безразличие и безмерная усталость. Рулин провела пальцами по длинному носу черного вороньего черепа. Линда уцепилась за край маски и стянула ее. Без единого слова она открыла Мадам сознание и снова утонула в собственном ненавистном четырнадцатилетии. Радость менялась осознанием. Легкость тяжестью мужского тела, воняющего алкоголем и табаком. Белое обращалось красным. Упорядоченность хаосом. Стыд, обида, боль, слезы и один единственный вопрос: «За что?». Рулин выкручивало наизнанку вместе с маленькой девочкой с голубым бантом в волосах. Такая маленькая, красивая и чистая, она вместе с несчастным ребенком в разодранном платье ногтями скоблила кожу в тех местах, где ее касались чужие руки. Она не могла кричать. Она только тихо плакала в темной богатой комнате с надеждой, что не придет прислуга, чтобы наказать за «неправильные» эмоции. Страшно. Ужасно страшно. Позор семьи. Виновата. Только она. Больше никто. Черная вуаль вины развеялась. Не стало маленькой забитой девочки. В кровавом мареве ярости и гнева расправила крылья Дикая Ворона, осознавшая истинного виновника преступления. Настоящее отребье и гниль на биографии. Того, кого нельзя убивать. Пока нельзя. — Разрешите присутствовать? — Рулин громко сглотнула и стерла со щеки одинокую слезинку. Она вцепилась в руку Линды так крепко, что можно было почувствовать, как она дрожит. — Не сегодня, — Уорен сжала руку в ответ, принимая такую простую и искреннюю поддержку, необходимую именно сейчас. Мадам кивнула и, положив тонкую ручку, изуродованную ожогами на свой изгиб локтя, повела дорогую подругу в свой дворец. Линда плохо помнила весь вечер. Все заволокло туманом. Отдаленно ощущалась горячая вода, ворчание дракона на стене купальни. Рулин прикрикнула на него, кажется, и могучий зверь недовольно отвернулся. Поздний ужин ощущался ватой без вкуса. Темная комната огородила от посторонних шумов. Вроде бы заглядывала Анна, оставила на столе графин с водой и, шелестя юбкой, ушла. Уорен провалилась в беспокойный сон, наполненный густыми и тягучими сомнениями. Перед рассветом проснулась от того, что кровать промялась. Она нехотя развернулась под одеялом и увидела рыжие волосы склоненной головы. Этана чуть потряхивало. Он уперся лбом в собственные руки и смотрел в пол. — Не спится? — Линда откинула одеяло и села рядом. О’Хейли только кивнул, не меняя позы. — Что случилось? — Я не знал, — хрипло отозвался он и тяжело вздохнул. — Никто не знал, — голова устало опустилась на широкую спину. Этан вздрогнул и тут же расслабился, ощутив тепло Уорен на себе. Она обхватила колени и подтянула их к себе. — Даже Себастьян не знал, так что не принимай на свой счет. В молчании, под действием чар в комнате находиться стало сложно из-за давящей тишины. Мысли роились в голове бесконечным потоком. Теперь липкая вина окутала О’Хейли. Должен был заметить! Должен был понять! Все плавало на поверхности и теперь казалось настолько очевидным, что вгоняло в пучину отчаяния. Он так долго был рядом и даже не подозревал о том, что случилось. О том, что так настойчиво требовало внимания! О том, что нужно было увидеть в первую очередь! А что он? Он просто зациклился на самом себе, на своих чувствах, на своих эмоциях, совершенно забыв, что безоговорочно последнее слово останется именно за Уорен. — Ты не виноват, — будто прочитав мысли, сказала Линда и улыбнулась. Впервые за сутки она искренне расплылась в улыбке, расслабилась, поставив жирную точку в этой истории, перечеркнула эту страницу, вырвала из книги и сожгла к чертям. Получив облегчение, она пыталась теперь успокоить его и обхватила поперек талии, положила голову на плечо. — Этан, никто не виноват. Шепот прямо над ухом. Спокойный и чуть игривый. Уорен пережила это, но значит ли это, что он сможет вырваться из такого вязкого и глубокого болота? — Никто, кроме этого ублюдка в подвале? — Этан усмехнулся через силу и посмотрел на чуть сонную и довольную Линду. — Ну, мне казалось, что озвучивать очевидные вещи глупо, — она зевнула и, свесив ноги с кровати, села рядом с О’Хейли. В любой другой ситуации он, наверное, засмотрелся бы на тонкую красивую шею, открытую ночной рубашкой с милым бантиком на декольте. Но сейчас лишь отвел взгляд от постыдности неуместных мыслей. — Зачем он тебе? — он наблюдал, как Линда встала и прошла к столу. Тонкий пеньюар облепил фигуру, когда она налила себе воды из графина и сделала несколько глотков. — Он что-то знает, — холодный стакан приятно прикоснулся к коже. — Скажем так, мне пришлось снять заклинания с каждого перед взрывом, и Джееймс заявил, что к ним приходил человек. За деньги предлагал помощь в возвращении заблудшего ребенка в семью. — Что за человек? — Этан снова напрягся. — Времени выяснять не было, — Линда налила еще воды и протянула стакан О’Хейли. — Завтра узнаем. День был выматывающим, так что все завтра. Кивок стал согласием. Он одним глотком осушил стакан, встал и почти в плотную приблизился к Уорен и сгреб ее в объятья. Порывисто, отчаянно прижал к себе, зарывшись носом в черную макушку. Линда даже не успела ответить на это, как Этан так же неожиданно отстранился и быстро вышел из комнаты. Остаток ночи она спала спокойно, без снов и кошмаров. За завтраком стало ясно, что Себастьян рассказал Анне. Та копошилась вокруг Уорен и рвано вздыхала, кидая на нее сочувствующие взгляды. Легкое раздражение осело мыслью, что Сэллоу стоило бы зарядить хорошую оплеуху за то, что не умеет держать язык за зубами. К слову, Линда поняла, что упустила момент, когда Анна и Себастьян снова начали общаться. Не так, как это было до смерти Соломона, но все-таки они обменивались короткими робкими фразами. Анна подшучивала над ним, а Себастьян только довольно и глупо улыбался, не отвечая ничего в адрес сестры. Какой-то невидимый мост снова начал выстраиваться между ними. Хлипенький, почти соломенный, но он креп с каждым днем. Как к этому относился Оминис все еще оставалось загадкой, ведь в поле зрения он так и не появлялся. До вечера день оказался занят делами, помощью Рулин и попытками выстроить план на будущее. Но, пока не произошло встречи с человеком из аврората, выстраивать цепочку действий было бессмысленно. Все упиралось в будущую договоренность с Филлипсом и его решение. Линда заранее приготовила все, что могла ему предложить, продумала все собственные действия, хоть уверенность в благополучии переговоров таяла с появлением новых переменных, всплывающих в голове, стоило чуть глубже закопаться в размышления. Этан выглядел уставшим. Вероятно, ему так и не удалось отоспаться ночью. Себастьян же то и дело пытался лишний раз обнять или пошутить, наверное, думая, что Линда погрязла в плохих мыслях и воспоминаниях. Сама же Уорен, удивленная подобным отношением, наоборот, чувствовала облегчение и совершенно не думала о том, что почти вся ее родня сгорела заживо в родовом поместье. А подожгла его она сама. Подзатыльник Сэллоу все же получил. Ворота перед Чайным домом закрыли, поставили перед ними двух охранников, а дворец погрузился в спокойную тишину. На заднем дворе, под мерный шум маленькой бамбуковой рощи на месте сада камней Рулин курила трубку, крепко сжимая ее длинными пальцами. На ней не было привычного ципао или халата. Куртка нараспах, удобные брюки и шелковые туфли на плоской подошве. Волосы собраны в тугой пучок. Линда смотрела на ее спину, как Мадам вдыхала ядовитый дым и выдыхала его в серое влажное небо. Она развернулась, посмотрела на Уорен серьезно и хищно улыбнулась, сняв с палочки блестящий мундштук. В подземельях всегда прохладно и темно. Но сегодня длинный коридор осветили яркими факелами и шарами Люмоса. За ними шли несколько личных охранников Рулин и Этан. В самой дальней клетке истерично вопил и молил о помощи Джеймс. Он завывал, как раненная псина, а Линда морщилась от отвращения. В камеру она вошла первой и едва сдержалась, чтобы не плюнуть в искаженное злобой лицо. — Мы не трогали его, — Рулин встала слева от Уорен и посмотрела на мужчину, как на слизняка. — Все-таки, это, — она обвела Джемса палочкой, обозначая его присутствие в помещении, — ваше дело. — Благодарю, Мадам, — Линда уже чувствовала щекотку в груди от предвкушения и кивнула. — Позвольте попросить, Госпожа, — лысый охрранник, который присутствовал при прошлых пытках Линды, чуть склонился, чтобы озвучить свою мысль. — Не могли бы вы и нам кусочек оставить? Тяжелый обреченный вздох сорвался с губ. Уорен посмотрела на Рулин, которая отвернулась, улыбаясь, притворно делая вид, что она тут ни при чем. Глупо было надеяться, что такая большая тайна, будучи рассекреченной останется только среди тех, кто ее узнал. С другой стороны, только Мадам не стала бы раскрывать такие вещи непонятно кому, да и вряд ли, расставшись с Линдой, она сдерживала собственную ярость. Конечно же, ее подчиненные стали задавать вопросы. И, естественно, она оставит им остаток игрушки. Довольный охранник выпрямился, кивнул и отошел, заложив руки за спину. Джеймс прикрывал ужас от происходящего дерзкими словами и оскорблениями, которые все благополучно игнорировали. Линде совершенно не хотелось обращать на это внимания. Она оттягивала момент, впитывая его злобу кожей, чтобы, многократно ее увеличив, обрушить на голову брату. Уже знакомую скрутку протянула Рулин. Длинный кортик лег в руку, словно создан был под нее. Сверкнуло лезвие, и Джемс с громким писком забился в угол, наконец-то заткнувшись. — Что, слова все пропали? — шаг за шагом, медленно Линда приближалась к брату. — Знаешь в чем твоя проблема, Джеймс? — он споткнулся о ведро с собственными испражнениями и рухнул прямо в эту воняющую лужу. Уорен присела перед ним на корточки и демонстративно внимательно осмотрела нож со всех сторон. — Ты совершенно не знаешь, когда стоит остановиться. Резко и без колебаний, она опустила длинный кортик в его бедро и прокрутила. Джеймс заорал, доставляя Линде сколько удовольствия, что она невольно свела ноги и рассмеялась. Ох, как он кричал, выплескивая музыкой всю физическую боль, зазывая еще больше страха в свои легкие. Скрючившись, завывал над раненной ногой, пока лезвие снова и снова прокручивалось в ней, а кровь заливала грязный каменный пол. Пятерня сестры запуталась в волосах и резко дернула вверх, заставляя посмотреть на нее. — А теперь скажи мне, кто вас надоумил на мое возвращение? В глазах Джеймса встала белесая мутная пелена. Лицо стремительно бледнело. Линда обернулась к Этану, и тот протянул ей два пузырька. Пробку из рябинового отвара она вытащила зубами и вылила его весь на ногу с все еще торчащим в ней ножом. Плоть срослась вокруг лезвия. Следом красное крововосполняющее зелье. Несколько мгновений спустя Джеймс уже снова смотрел на нее чистым светлым взглядом, испуганным и загнанным. Уорен снова схватилась на рукоять кортика. — Нет, стой! — брат попытался дернуться, но рука в волосах держала крепко. — Я все скажу, только не делай этого. — О, я вся — внимание. Джеймс сглотнул, снова попытался освободиться от крепкой хватки, но только зашипел от боли натянутых волос. — Он нашел меня в конце июля за день до того, как я пришел к тебе в паб, — Линда нахмурилась, пытаясь сопоставить даты. Шестеренки в голове закрутились, смазанные новой информацией. — Сказал, что заплатит за то, чтобы я вернул тебя домой. А потом добавил, что с твоими умениями ты быстро восполнишь потраченный бюджет. Ничего примечательного в июле не случилось, кроме вылазки в Азкабан за Себастьяном. По спине пробежали мурашки. Сэллоу, как и она, долго восстанавливался и не выходил за пределы шатра, будучи под пристальным надзором лекарей, Этана и Глена. Облегчение вырвалось из легких вздохом. Тогда кто? — Как выглядел? — она тряхнула брата и снова посмотрела в его лицо. — Он был под капюшоном, лица не видел, только кривые зубы и длинный нос, — Джеймс зашипел, — на руке еще татуировка. — Три яйца? — Да. Линда откинула его к стене и приложила ладонь к лицу, потерла глаза и рыкнула от злости. Снова тупик. Снова ничего. Она схватила низкий табурет и швырнула в стену. Бешенство клокотало внутри, разрывало, будто голодный пес, сорвавшийся с цепи. Сил не оставалось больше это разгребать. Та грань, что отделяла здравый смысл от желания спалить всю Англию, лишь бы найти этого ублюдка, почти истерлась. Смотреть с высоты птичьего полета, как полыхает остров, как снопы искр разлетаются к другим континентам и поджигают и их. Интересно, как поведет себя эта крыса? Как она будет биться в конвульсиях без возможности сбежать? — Ты отпустишь меня? Зря Джеймс подал голос. Линда почти забыла о его существовании, поддавшись эмоциям. Но они мешали размышлять здраво, бились внутри, чумой распространялись в голове и туманили рассудок. Успокоение требовала выплеска этих всех эмоций. — А ты думаешь, что только из-за этого сюда попал? — с грохотом ведро откатилось в другой угол камеры. — Ох, нет, братец, — Линда снова схватила его за волосы и оттащила в центр камеры, чтобы все зрители видели его отчаяние на лице, украшенное слезами и соплями начинающейся истерики. — Мало того, что ты продал меня за триста пятьдесят фунтов, — она схватилась за рукоять кортика, — именно ты настоял на свадьбе Люси с тем ублюдком. — Крик сотряс подземелья, стоило лезвию выскользнуть из мягкой зажившей плоти. — Ты испытаешь на себе все, что испытала она, — охранник дал Уорен пухлую банку, накрытую плотной тканью, и толстые перчатки. — В многократном размере. Один из охранников связал Джеймсу руки за спиной, пока лысый грубо вливал ему в рот какое-то зелье. Оба делали это с таким наслаждением, что Линда отметила про себя попросить для них награду у Рулин. Сама же Мадам, с раскрасневшимся лицом, полном ожидания, внимательно наблюдала, как Уорен вытащила длинную многоножку, аккуратно удерживая ее за хвост. Насекомое извивалось между пальцев, пыталось вывернуться, чтобы ужалить побеспокоившего ее покой человека, но плотную кожу перчатки прокусить не могла. Джеймс задергался, как припадочный, пытался отползти, когда Линда присела перед ним на колени. Охранники держали его крепко. Один не давал отстраниться, другой, откинув волосы, наклонил голову, подставив ухо для длинной сороконожки. Она зацепилась за ушную раковину и первым делом вонзила ядовитые жвала в бровь. Крик разорвал пространство, насекомое, испугавшись, снова укусило и попыталось спрятаться в единственной темной теплой дыре, которую обнаружило. Джеймс визжал и выл, заливался соплями, пока многоножка ползала внутри, обживая новую территорию и кусая нежные стенки изнутри, выгрызая больше места для своего будущего дома. Линда поняла, чем его напоили — зельем, не позволяющим терять сознание. Кровь тонкой струйкой уже стекала по скуле и шее, пропитывала грязную рубашку и пропадала где-то ниже. Рулин пыталась скрыть довольное лицо, прикрыв улыбку рукавом. Этан побледнел и отвернулся, но все же оставался рядом. Охрана громко хохотала, удерживая брыкающегося мужчину. Только спустя некоторое время, когда крики Джемса начали действовать на нервы, Линда заклинанием вытащила насекомое и снова посадила в банку. Брат тяжело дышал, скулил, сидя в луже собственной мочи. От резкого запаха Уоренн поморщилась. О’Хейли протянул ей надушенный платок, а Мадам уже выветривала мерзкие ароматы прочь. Еще один флакон зелья влили в глотку узнику. Он, будто очнувшись, снова попытался отстраниться, но его все так же держали крепкие руки. — О, нет, братец, — шипастую дубинку с зеленоватыми, покрытыми ядом гвоздями протянула Линде Рулин. — Мы только начали. В просторной кухне вибрацией в ноги отдавал пол. Когда служанки быстро ретировались прочь, Анна поняла, что под землей, прямо под ней, происходит нечто ужасное и страшное, и тоже решила уйти. Ей нравилось в Чайном доме. Тут царила своя атмосфера, иногда живая и веселая, иногда спокойная и умиротворяющая. Каждый день проходил по щелчку пальцев и за долгое время Сэллоу чувствовала себя на своем месте, будто так и должно быть. Она приходила в себя, пыталась вытащить в эту живительную атмосферу Оминиса, но тот наотрез отказывался покидать комнату, особенно после того, как углубился в принесенные Рулин свитки с древними китайскими текстами. Для Анны они выглядели, как ряды непонятных загогулек, но муж в полном восторге впитывал всю информацию, анализировал и расписывал свои мысли, передавая их Мадам. С Себастьяном отношения все еще оставались натянутыми, но некая оттепель пришла в душу и какие-то зачатки теплых чувств снова встрепенулись в сердце. Да, смерть дяди Анна оправдывать не собиралась, но брат уже заплатил за это соответствующую цену. А вот ложь Оминиса ржавым гвоздем все еще царапала сознание. И осознание, что у них мог быть ребенок, только подогревало обиду. Из дальних комнат, где размещалась кухня и баня для работающих в Чайном Доме девушек, через узкий коридор Анна вышла в холл. Небольшой, но уютный и приветливый для любого вошедшего. Она провела рукой по деревянным перилам, ощущая под пальцами шереховатую текстуру, и вдохнула сандаловый запах пустого зала. Молодой служка влетел с улицы внутрь. Он размахивал руками и испуганно озирался по сторонам, поднимая шум. На мгновение застыл, заметил Анну и метнулся к ней. — Где Мадам? — паренек схватил ее и потянул за собой. — Она нужна срочно! — Я не знаю, — Мракс оцепенела, — наверное внизу… В ту же дверь, тяжело дыша и чертыхаясь двое мужчин занесли еще одного, тряпичной куклой повисшего на их руках. Кучерявая светлая голова безвольно моталась из стороны в сторону, ноги волочились по земле, оставляя грязные следы за собой. Высокий мужчина с черными длинными волосами завидел Анну и выдавил из себя учтивую улыбку. Он тут же сморщился от боли в разбитой губе. Другой мужчина ругнулся на него и почти умоляюще посмотрел на Мракс. Она спохватилась и указала рукой, куда идти. Свободных комнат было сегодня полно. Служка убежал к дальним комнатам в поисках Рулин. Он спустился в подвал, передал бледному, как полотно, охраннику о произошедшем и тут же вернулся обратно. На улице снова пахло озоном. Сгущались тучи. Сверкали молнии за горизонтом.