Верёвки

      — Могу ли я нарисовать тебя в таком положении, когда закончу? — интересуется Альбедо, дыша где-то у него над ухом. Дышит сладостью цветка-сахарка и свежестью мяты, а может, так пахнут его всегда чистые одежды. Чистые в том плане, что не носят не себе его выделений — хотя бы того же пота. Дайнслейф ловит себя на мысли, что и не знает толком, как пахнет Альбедо. Правда ли это мята и сахарок? А может, вовсе — кедровые шишки?       Не открывая глаз, пытается принюхаться снова — зря. Забывает о вопросе.       — Я не переборщил? — уточняет Альбедо — уже у другого уха. Невыносимо. Тонкие изящные пальцы плетут очередной узел где-то в районе пупка. Тянут верёвку дальше, через пах, с нарочитой бережностью. Дайну охота засмеяться.       — В самый раз для такого места, — отвечает он.       — Хорошо, — всё так же буднично, как во время обычного эксперимента кивает Альбедо. — На иное я и не рассчитывал — расположение основных артерий, вен и нервных узлов не так уж сложно запомнить. Помнишь их — гарантируешь безопасность.       Так он свои знания анатомии оттачивает?       Дайнслейфу нельзя смотреть, можно только ощущать. И он, вопреки своим уже не столь весёлым, даже раздосадованным мыслям, слышит, что дыхание у Альбедо как будто бы не совсем такое же, как всегда. Более взволнованное, более живое. Не просто одно из свойств человеческого организма, но что-то иное.       — Обвязывать тебя увлекательнее, чем я думал, — признаётся Альбедо, снова у самого его уха, принимаясь за узлы на спине. Не слышно даже, как он перемещается. Только дыхание и голос, исполненный радости.       — Ты говорил, что это впервые.       — Верно. Я всю ночь читал про узлы, про правила безопасности, про то, что модель может испытывать. Что ты чувствуешь сейчас?       Дайн сказал бы, что ему неуютно. Не от верёвок, а оттого, что он раздет. Но спустя секунду к нему приходит понимание — красный шёлковый шнур и нагота накладываются друг на друга, и это ему непривычно. Предложи Альбедо только снять с себя одежду или только обвязать его шнуром поверх неё — Дайнслейфу было бы чуть больше чем всё равно. Он это предвидел.       — Чувствую, что словно отдаю тебе свою жизнь.       Альбедо медлит с ответом.       — Не надо, — говорит, наконец. — Я вряд ли смогу после воссоздать тебя.       Дайнслейфу хочется фыркнуть, мол, что ты, я же просто пытаюсь шутить. Убого, по-дурацки, потому что отвык, но пытаюсь!       Верёвки на его теле складываются в ромбы, а ромбы соединены аккуратными узлами. Откуда он знает? Альбедо сам показал ему одну из своих иллюстраций одним из вечеров. Хочу попробовать, сказал.       «Поможешь?»       Дайнслейф помогает, по доброте душевной — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Но веревки у паха не ждал. Он почти готов поспорить, что Альбедо всё видит и подмечает. Может быть, даже делает записи.       — Ты обещал дать посмотреть, — напоминает Дайн, разжимая зубы.       — Когда закончу рисунок — обещаю.       Нет, дышит Альбедо всё же странно. Слышно ещё какой-то влажный звук.       — …в горле пересохло. Будешь пить?       Вместо слов Дайнслейф, держащий глаза под плотной повязкой раскрытыми, приоткрывает губы. Альбедо прижимает к ним край стакана.       Когда так долго стоишь неподвижно, позволяя красному шнуру летать туда-сюда и душа в себе возбуждение, кому угодно захочется целое озеро осушить одним глотком. Альбедо точно должен подарить ему этот рисунок, как закончит. Не запачкать бы, как некоторые предыдущие.       — Ты выглядишь прекрасно, — безжалостно констатирует факт Альбедо. А затем ещё более безжалостно наклоняется к его губам — Дайнслейф чувствует его тёплое дыхание, проглатывает его, не отказываясь от поцелуя. И странно, что удерживается на коленях при всем желании упасть.       Затем Альбедо рисует. Не слишком долго, не хочет нервировать его — то есть свою «модель». Иногда Дайн, прислушиваясь, ещё улавливает пару влажных звуков — и сам облизывает губы, словно привлекая внимание. И всякий раз Альбедо даёт ему отпить из стакана.       — Нужно развязать тебя, — наконец, говорит он, как назло дотрагиваясь до узла, опасно прилегающего к паху. — Потом покажу, что нарисовал.       Дайнслейф, которому идея изначально казалась сомнительной, едва дергает головой.       — Ещё пару минут. Мне это нравится.       Альбедо свежо и сладко смеётся у него над ухом. Более расслабленно. То есть этот звук сложно назвать смехом, но это правда, Дайнслейф знает.       — Ну хорошо. Всего пару минут.