***
Раньше Гермиона часто вспоминала о том, что тогда прочитала в записке от Тома. Хоть фраза и была коротка, она рассказала ей о многом. Одно из них — мотивы убийства. На самом деле, он никогда и не скрывал этого от неё. Ответы всегда были перед ней, просто она была слишком наивна и слепа, чтобы понять, что любовь Тома никогда не была нормальной. Только после суда она действительно поняла, почему на шестом курсе внезапно скончался Кормак Маклагген. Она общалась с ним всего лишь несколько раз перед ежегодным балом и во время него, когда он пытался пригласить её на танец, чтобы затем облапать в шатре со сладостями. Ошибкой было сказать об этом Тому, потому что через несколько дней тело Кормака нашли в женском туалете, а вину положили на Хагрида. За шоком она так и не заметила, каким самодовольным было выражение лица Тома, когда они вдвоём смотрели, как тело парня уносят из школы. Затем ещё несколько парней из Министерства, которые предлагали ей помощь во время работы. Том позвал Гермиону замуж сразу после окончания учёбы в Хогвартсе, поэтому она привыкла к тому, что в её жизни всегда был только один мужчина. Те парни действительно хотели ей помочь, и Гермиона никогда не говорила о них своему мужу, но работа в Министерстве сыграла против неё. Когда через несколько недель пропал один работник, а затем через пару — второй, у неё закрались вопросы. Но у неё никогда не было причины обвинить во всём этом Тома. И подозревать она начала его только тогда, когда он стал появляться дома всё позже. Бывали дни, когда он приходил уже за полночь, ложась в кровать и целуя её в плечо, думая, что она уже спит. Но Гермиона не спала. Всё это время она пыталась уловить в его поведении что-то, что выдаст его: нежелание близости, чужой запах. Том был не из глупых: если бы он действительно ей изменял, то делал бы это со всей аккуратностью, однако иногда он терял бдительность. Но когда она увидела изменения в его внешности, то поняла, что причина в чём-то другом. Его кожа стала бледнее, скулы острее, а волосы — иссиня-чёрные. Когда Гермиона осмелилась спросить об этом, то он отмахнулся от её вопроса. Эксперименты с внешностью. И она, возможно, на какое-то время действительно поверила в это, но когда однажды ночью она увидела краткий блеск в его глазах — он длился какое-то жалкое мгновение, однако этот безошибочный алый цвет врезался в её сознание, — она поняла, какую Том совершил ошибку. Он сделал крестраж. Она заметила его нездоровое увлечение этой темой ещё в Хогвартсе, когда они даже не встречались. Том однажды спросил, как она относится к вечной жизни, и она не отреагировала положительно. После этого он никогда не поднимал с ней эту тему и она действительно думала, что это лишь очередное увлечение для любопытного ума, но… Том не отличался тем, что постоянно менял хобби. Если его действительно что-то заинтересовало, то он был склонен идти до конца. И оступиться в чём-то подобном также было в его стиле. Гермиона быстро нашла дневник, который он никогда не прятал от неё. Было сразу ясно, что он сделал бы крестраж из значительной для себя вещи, но в не особо броской для других. Если бы его заподозрил кто-то, кто не являлся бы Гермионой, то никогда в жизни не поверил бы в то, что это мог быть какой-то дневник. Но не Гермиона. Она долго задавалась вопросом, почему он не спрятал его. Том наверняка понял, что обнаружение крестража — лишь дело времени, когда она спросила его о внешних изменениях. Когда Гермиона поняла причину, то была в недоумении: Том действительно думал, что она будет соучастницей преступления? Возможно, она действительно была бы, если бы не последнее обнаружение, которое заставило её окаменеть в ту же секунду. За несколько месяцев до этого Том, Гарри и Рон отправились в короткую командировку. Они должны были вернуться уже через несколько дней, пока Том внезапно не связался с Министерством через пару дней: Гарри и Рон погибли от рук неизвестных тёмных магов. Мир Гермионы перевернулся. Она провела дома неделю, пытаясь прийти в себя после этого, всё время находясь с Томом поблизости. Она оплакивала своих лучших друзей, но одновременно с этим к ней приходило понимание, что она могла потерять там и Тома. Это и ослабило её бдительность. А через пару недель после инцидента поведение её мужа кардинально изменилось. Он никогда не любил её друзей и не скрывал своего безразличия после их смерти, поэтому это была не грусть из-за потери коллег. Конечно, в ней заиграла ревность. Она решила, что он нашёл кого-то на стороне, но не решался бросить её во время такого состояния. Ах, как же она тогда ошибалась. Сейчас она отдала бы всё, чтобы это было именно так. В конце концов, она бы справилась с разводом, даже если бы потеряла веру в мужчин. Но всё оказалось иначе. Вместо этого он отнял чужие жизни и её собственное счастье.***
Мурашки бегут по её оголённым рукам, пока она ходит между отделами в круглосуточном магазине. После утренней панической атаки Гермиона решила, что ей стоит развеяться, и решила отправиться за продуктами, даже несмотря на дрожь, что усилилась только сильнее, стоило ей переступить порог своего дома. Гермиона старалась игнорировать это колющее чувство, что кто-то наблюдает за ней издалека, пока она шла по узким улочкам Саутволда. После того, как она восстановилась от родов, Гермиона сразу продала квартиру и положила деньги в банк на своё имя. Она знала, что какое-то время не сможет находиться в обществе, наполненном магией — её впервые в жизни так сильно тошнило от того, что она умеет колдовать, — и выносить все эти сочувстующие взгляды, поэтому написала о своей отставке в Министерстве и вернулась в маггловскую Великобританию. У неё уже были некоторые накопления, поэтому первым делом она забрала деньги, даже если спустя столько лет сумма несколько обесценилась. Она не собиралась возвращаться к родителям. Не тогда, когда она была так сломлена своим мужем и родами. Не когда ей было невыносимо стыдно за то, что бросила родителей после учёбы в Хогвартсе и не общалась с ними более пяти лет. Она не знала, как долго задержится в этом захолустном городке, но надеялась, что до возвращения обратно в общество магов сможет набраться смелости и хотя бы извиниться. Так она оказалась здесь, в Саутволде, слишком далёком от Лондона. Она не искала конкретного города, когда шла покупать билеты на поезд чуть более полугода назад. Он был первым, который попался ей на мониторе, среди множества других небольших городов, поэтому выбор был мгновенно сделан. Гермиона тяжело вздыхает, уже порядком устав от этого дня. Она останавливается в молочном отделе, держа корзину в руке. Всё ещё так тяжело привыкнуть к тому, что этот мир — полная противоположность тому, в котором она прожила большую часть своей жизни. Первый раз, когда Гермиона спустя такое долгое время посетила маггловский магазин, чтобы купить средство связи, то была сильно удивлена, когда у неё спросили о том, какой фирмы у неё был прошлый телефон. Сейчас это уже происходит на автомате. Она выбирает себе несколько питьевых йогуртом и опускает их в корзину, уже собираясь идти к кассе, когда её путь переграждает парень. Он молод, наверное, даже младше её возраста и пытается флиртовать с ней с того самого момента, как она переехала в этот район. Гермиона не намерена заводить новые отношения — точно не здесь. Её беспокоит, что какая-то извращённая форма предательства закипает в животе каждый раз, когда она общается с этим парнем, поэтому она каждый раз даёт размытый ответ на его заигрывания, надеясь, что лёгкое общение докажет ей, что эти чувства иррациональны. Она не изменяет Тому, даже если сердце твердит ей обратное. — Гермиона! — высокий голос приветствует её, когда парень приближается всё ближе. На его лице играет искренняя широкая улыбка, обнажающая зубы, а светлые волосы нелепо взлохмачены. Она не может не заметить, что парень красив. Тем не менее, пушистые волосы цвета пшеницы не вызывают в ней таких высоких чувств, как всегда идеально ухоженные и тёмно-коричневые, зелёные глаза не выглядят настолько глубокими и завораживающими, как чёрные, розовые губы не настолько пухлые, которые она любила целовать по ночам… Гермиона бледнеет, когда ловит себя на том, что мысленно сравнивает малознакомого ей парня и своего бывшего мужа. Руки начинают дрожать ещё сильнее, чем раньше, а сама она морщится от отвращения. Парень, имя которого она даже не помнит, принимает это как знак того, что ей плохо. — Ой! Гермиона, с тобой всё хорошо? Ты побледнела… Давай я понесу корзину. Он крутится вокруг неё так быстро, что она даже не улавливает его движения, и что-то щебечет себе под нос. В одно мгновение она стоит с полной продуктов корзиной, а в следующую — он ведёт её к кассе, держа её вещи. Гермиона делает вид, что не замечает, как его рука ложится на её поясницу, нежно поглаживая. Возможно, таким образом он пытается её успокоить, но это лишь сильнее вызывает тошноту внутри неё. Какого чёрта вообще происходит? Как от счастливого замужества полтора года назад она перешла к этому? Она расплачивается как в тумане, пока парень помогает ей сложить все продукты по пакетам. Гермиона ловит на себе странный взгляд продавщицы, когда видит, что её сопровождающий уже направляется к выходу из магазина, держа в руках все её покупки. Она сглатывает вязкую слюну и спешит на улицу под быстрый ритм сердца. Дрожь вновь начинает бегать по её телу. Гермиона маниакально оглядывается по сторонам, чувствуя себя оголённой под чьим-то пристальным взглядом. Она с сомнением смотрит на парня, но он идёт впереди неё, ни разу не оглянувшись. Что-то определённо не так. — Как себя чувствуешь? — внезапный вопрос заставляет её подпрыгнуть на месте от неожиданности. — Ты не такая бледная, как в магазине, но, может… — Нет, нет, всё в порядке. На самом деле, спасибо, ты мне очень помог. Гермиона бросает взгляд на два пакета, которые она бы точно не донесла в таком состоянии, как сейчас. У неё всё ещё болит и периодически кружится голова после панической атаки, но недавний инцидент только больше усугубил это. Гермионе надо прекращать везде видеть своего бывшего мужа. Она старается игнорировать тонкий голосок в голове, напоминающий ей о том, что у него есть имя. Она не произносила его уже несколько месяцев и в ближайшее время точно не собирается. — Мне приятно, ты же знаешь, — он вновь возвращает свою широкую улыбку, которая теперь кажется ей слегка глуповатой. — Тем более, не представляю, как такая хрупкая девушка вроде тебя донесла бы всё это до дома. Его комментарий оседает неприятным грузом. Гермиона натянуто улыбается и слабо смеётся, внезапно действительно почувствовав себя маленькой на фоне взрослого парня. — Слушай, — медленно говорит она, сцепив руки на животе. Давняя привычка, от которой она не может избавиться. — Надеюсь, ты не думаешь, что это значит, что мы… Его щёки быстро краснеют, когда она не заканчивает фразу. — Д-да, конечно… — он опускает голову, и она видит тень разочарования, которая ложится на его лицо. — Просто я подумал, что мы… ну знаешь, действительно могли бы что-нибудь попробовать… я знаю, что ты разведена и вряд ли сейчас хочешь новых отношений, но мы могли бы начать с дружбы… Гермиона перестаёт его слушать ровно в тот момент, когда он произносит слово разведена. Я не ослышалась? Откуда он знает, что я была замужем? Он же не… — Стой! — они останавливаются посреди улицы, когда она смотрит на него широко раскрытыми глазами, полными ужаса. — Откуда ты знаешь? Он кажется сбитым с толку. — О чём? — О том, что я была замужем, — нетерпеливо подталкивает она, сдерживая себя от того, чтобы не вцепиться в его плечи и затрясти. — Э-э, — он смотрит на неё странным взглядом, но Гермионе плевать, как она выглядит сейчас. Паника, которую она подавила утром, вновь начинает закручиваться внутри неё. — Твоё кольцо, очевидно же. Ты недавно переехала сюда, живёшь одна и всегда такая грустная… я и подумал, что это, наверное, из-за развода. Гермиона кусает нижнюю губу как можно сильнее, чтобы вернуть себя в реальность. Она бросает быстрый взгляд на свой безымянный палец и действительно находит там обручальное кольцо, смотря на него так, будто видит впервые. Чёрт возьми. Она такая дура. Как она могла подумать, что маггл может знать о том, что произошло? Гермиона на мгновение закрывает глаза и мысленно стонет, понимая, как она облажалась. — Да, — она облизывает губы и снова поднимает взгляд на ничего не понимающего парня, хрипло смеясь. — Да, прости… просто иногда я забываю о том, что всё ещё не сняла его. Прости за этот цирк. Он качает головой и заверяет её в том, что всё в порядке, однако Гермиона понимает, что это далеко не так. К счастью, впереди она замечает свой дом, поэтому намеренно начинает идти быстрее, желая вернуться внутрь и не выходить оттуда ближайшие несколько дней. Произошедшее заставляет её невольно задуматься о том, почему же она всё ещё не сняла обручальное кольцо.***
Гермиона окончательно убеждает в том, что за ней кто-то следит — будто это было непонятно с самого начала, — когда её будит сирена. Она обещала себе, что не будет пользоваться магией, но ощущение приближающейся опасности невольно окутывало её на протяжении всего дня. К тому времени, как солнце опустилась за горизонт, а она уже в пятый раз перепроверила, закрыта ли хлипкая входная дверь, она поняла, что не сможет заснуть. Таким образом она решила прибегнуть к сигнальным чарам. Они более усовершенствованные, чем изначальный прототип, и не будят своей громкой трелью всю улицу, вместо этого подавая сигнал в виде вибрации, если кто-то войдёт в её дом. Что-то вроде беззвучного режима на телефоне. Гермиона правда думала о том, что это всего лишь какие-то игры разума, когда ложилась спать, вооружившись палочкой под подушкой. Она искренне верила в это, перед тем, как закрыть глаза, пристально посмотрев на тщательно закрытое окно, однако её подвели собственные чувства. Она резко просыпается от чувства вибрации под подушкой, которую в глубине души она всё же ожидала услышать. Холодный пот мгновенно покрывает её тело, одетое лишь в тонкую ночную сорочку, когда она невербально заставляет звук исчезнуть. Гермиона боится пошевелиться в своей кровати, ощущая безошибочный взгляд на своём затылке. Позади неё, в углу комнаты, стоит кресло, и она уверена, что сейчас там кто-то сидит. Её план состоял в том, чтобы вовремя проснуться с помощью чар и, пока вор будет разбираться с дверью в её спальню, которую она, чёрт возьми, заперла, позвонить в 911. Однако теперь, когда сон постепенно рассеивается, и её разум становится всё более ясным, становится понятно, что она загнала себя в ловушку. Потому что очевидно, что кто бы это ни был, её ночной гость явно не маггл. Гермиона глотает рыдания. Да, она, возможно, и не дура, раз решила обезопасить себя таким образом, но… среди магов её некому искать, особенно в два часа ночи. Её муж в тюрьме, из которой он выберется только после смерти, все её друзья мертвы, коллеги не проинформированы о том, где она сейчас находится… Муж. Ледяной ужас наполняет Гермиону, когда она начинает думать о ситуации в этом ключе. Единственный, кто действительно стал бы искать её, узнав, что её нет среди магов, — бывший муж. Но он же… До боли знакомый низкий смех наполняет комнату, утопающую в напряжении. Сердце Гермионы во второй раз разбивается на части, когда она слышит в нём плохо скрываемый гнев и голод. — Дорогая моя Гермиона, — почти мурлычет голос, который она слышала только в кошмарах, — так сильно дрожишь, будто не рада меня видеть. Или ты ожидала кого-то другого? Гермиона зажмуривает глаза и сдерживает скулёж, когда слышит проблеск ревности в его последних словах. Она отказывается даже повернуться, надеясь, что это очередной плохой сон, на этот раз показавшийся ей слишком настоящим. Она жмурится ещё сильнее в надежде, что это разрушит глупый сон, после которого она определённо не будет спать несколько суток, однако резкое окаменение во всём теле подсказывает ей, что это жалкая реальность. Он вернулся. Том пришёл за ней. — Ну вот, — он продолжает говорить, имитируя обиду в своём голосе, на которую она когда-то велась, — теперь я точно вижу, что ты совсем не рада своему мужу. Ах, да. Бывшему мужу, как же я мог забыть. Если бы не Иммобилус, который он применил на ней, Гермиона бы вздрогнула от того, с каким ядом он выплюнул это. Она слышит, как он встаёт с кресла, его тяжёлые шаги эхом разносятся по комнате. В голове совершенно пусто. Гермиона настолько ошеломлена его присутствием, что не сразу понимает, что он должен быть в тюрьме. Он должен быть в грёбаном в Азкабане, сидеть под ежесекундным наблюдением дементоров, а не стоять позади неё как ни в чём ни бывало. Гермиона хочет кричать, когда вспоминает, что у неё под подушкой находится средство спасения — её палочка! — но сейчас она не имеет к ней ни малейшего доступа. Вот так её, возможно, и найдут здесь завтра утром: остывающую в своей собственной кровати в неизвестно каком состоянии с волшебной палочкой под боком, которой даже не смогла воспользоваться. Действительно жалко. Она внутренне содрогается, когда чувствует, как вторая половина её кровати прогибается под тяжестью мужского тела. Боже, пожалуйста… Мерлин, умоляю, помоги! Гермиона никогда не думала, что будет использовать молитвы против своего мужа. Но в последнее время ирония имеет тенденцию смеяться ей в лицо. — Я вот думаю, — тихо говорит Том, касаясь холодной ладонью её щеки. Кожу стягивает от застывших на ней слёз, которые она даже не знала, что пролила. — Снять заклинание с твоего милого личика, чтобы ты могла поговорить со мной, или оставить тебя немой? Иногда полезно сохранять молчание, ты так не думаешь? Он тяжело вздыхает, ещё больше вгоняя её в ужас. Она знает, на что он намекает: это твоя вина, дорогая жёнушка, что ты отправила меня гнить в Азкабан! Если бы ты была настоящей, любящей женой, то ни за что бы не отдала меня властям. Он несколько минут молчит, явно обдумывая собственные слова, пока внезапно она не получает возможность двигать мышцами лица. Остальное её тело по-прежнему обездвижено, но Том самостоятельно переворачивает её к себе, лицом к лицу. Лунного света достаточно, чтобы увидеть его. Лицо Тома даже сейчас выглядят таким же идеальным, что и раньше. Нет ни следов недосыпа, ни мешков под глазами, ни единого волоска на щеках и подбородке, будто он не провёл больше года в Азкабане, и только лишь острые скулы выдают его долгое отсутствие в нормальном мире. Его глаза всё те же, что и раньше, и, к своему удивлению, она не видит в них ни следа той ненависти, которую нашла в них полтора года назад. Том по-прежнему болезненно красив. В отличие от Гермионы, он, кажется, внешне никак не изменился. Бремя сожалений и боли отпечатались на её лице, поселившись в чернеющих синяках под глазами и глубоких мешках. Тон её кожи перешёл от молочного к более серому, делая её вид ещё более нездоровым. Из-за того, как много она волновалась, у неё стали выпадать волосы в тревожно огромном количестве, поэтому их пришлось подстричь. Слишком коротко, на её вкус — чуть ниже подбородка. Но это избавило её от необходимости на каждом шагу собираться собственные волосы, поэтому она не могла жаловаться. А её фигура… Гермиона никогда не могла похвастаться пышными формами, но из-за пропавшего аппетита она вдруг почувствовала необходимость подбирать новую одежду в детских магазинах. Когда она пришла в первый раз к маггловскому врачу, ей сказали, что ещё несколько потерянных килограмм — и она будет на грани истощения. Как несправедливо. Может, ей следует рассказать ему о том, что она была беременна, чтобы увидеть хотя бы след ужаса на его лице и раскаяния о том, что он сделал? Гермиона поджимает губы, когда её глаза наполняются слезами. Ранее пустое выражение лица её бывшего мужа сменяется на какую-то извращённую форму нежности, как только он замечает это. — Бедняжка, — его большая ладонь теперь обхватывает её другую щёку, лаская холодными пальцами влажную кожу. — Мне так жаль, что нам пришлось расстаться на такой большой срок, но это того стоило. Я многое осознал за это время, дорогая. Всё, что может вымолвить Гермиона: — Зачем? Глаза Тома загораются тем самым взглядом, который напугал её много месяцев назад. Который до сих пор ежедневно снится ей, если она пропускает приём снотворных. Чистая, животная ненависть. Гермиона вновь принимает это на свой счёт, закрывая глаза в ожидании своего конца. Несколько мгновений ничего не происходит, но затем она чувствует мозолистые кончики его пальцев на своих веках, чуть нажимая на них и вынуждая её вновь открыть глаза. Выражение в его взгляде не меняется. — Смотри на меня, когда я говорю с тобой, — просьба — нет, приказ — непривычно грубый, почти на грани рычания. Когда он видит, как искажается её лицо, он чуть смягчается и слегка улыбается уголками губ, сжимая её лицо уже двумя ладонями. От его прикосновений она невольно дрожит. Тем временем сердце кровоточит от вынужденно забытой любви к нему. — Ты спрашиваешь меня, зачем я это сделал, — бормочет Том с задумчивым выражением лица, сдвигаясь к ней ближе. Он ложится рядом, и подпирает одной ладонью голову, другой скользя к её подбородку. — Ответ на поверхности, любимая. Я думал, ты уже поняла после той маленькой подсказки, которую я тебе оставил. Его ответы такие же дразнящие и размытые, как и раньше. Гермиона помнит эту его привычку — не отвечать на вопрос полностью, до последнего давая возможность догадаться самой. К сожалению, она давно это сделала. — Я хочу знать, — разговаривать с ним странно непривычно для неё, — зачем ты сделал это со мной. Том дёргается в сторону, как от удара. Гермиона заставляет себя игнорировать его лицо, не желая видеть очередную притворную обиду на нём. Вместо этого она сосредотачивается на неровном потолке, пытливо вглядываясь в каждую трещину на нём. — Обвиняешь меня, да? — в его голосе звучит искренняя обида, которая лишь сильнее рождает в ней прежнюю ярость. — Я лишь пытался защитить наши с тобой отношения. Ты не видела этих взглядов, которые Поттер и Уизли бросали на тебя каждый раз, когда были рядом с тобой. Я действительно должен был раньше убить их, Гермиона. Даже сейчас они доставляют мне уйму неприятностей. От его слов Гермиона уже не сдерживает рыданий. За столько месяцев она забыла, каково это — по-другому выражать свой гнев, и сейчас об этом очень сильно жалеет. У неё нет сил даже для того, чтобы использовать невербально любое заклинание, чтобы освободить себя от… Невербально. Гермиона хочет хлопнуть себя по лбу. Как она могла забыть о том, что всё ещё может использовать невербальную магию? Столько потраченного времени впустую… Том, кажется, замечает этот момент осознания. Когда Гермиона использует заклинание, чтобы оглушить его, он мгновенно контратакует и… Мерлин. Что за чертовщина? Гермиона раскрывает глаза от ужаса, когда понимает, что не может использовать магию. Она пробует одно заклинание за другим, надеясь даже на самые бесполезные чары, однако… ничего не происходит. Она совершенно пуста. — Что… что ты сделал со мной? — в панике шепчет Гермиона, бегая взглядом по его лицу в поисках ответов. В его глазах царит пугающая пустота. Он сжимает губы и обхватывает рукой её шею, прижимая пальцы к быстро пульсирующей вене. Гермиона боится даже сглотнуть, когда он наклоняет своё лицо к её собственному почти вплотную. — Ничего такого, что не повредило бы тебе сейчас, — холодно отвечает он, чуть сильнее сжимая шею. В глазах начинает медленно темнеть. — Я знал, что ты попробуешь воспользоваться магией, но ты была так отвлечена… до последнего не хотел пугать тебя, но ты сама виновата в том, что теперь ни в чём не уступаешь обычному магглу. Ей кажется, что она задыхается, даже если хватка на её шее ничтожно мала для такого. — Не волнуйся, действие продлится недолго. Возможно, около пары часов, но нам этого будет достаточно. Так я буду уверен, что ты не сбежишь раньше времени, — на его губах медленно начинает расплываться хищная ухмылка. — Не то чтобы у тебя была возможность это сделать, любимая. Сейчас Гермиона не узнаёт человека, за которого когда-то вышла замуж. Где её милый Том, который никогда не причинил бы ей боль? Почему этот незнакомец душит её прямо в её спальни и забирает единственное, что у неё осталось от прежней жизни? Этот Том никогда не был её мужем. Она задаётся вопросом, истинная ли эта личность Тома или у него есть ещё одна, более ужасная? Гермиона не думает, что хочет знать. Она делает глубокий вдох, когда он опускает. Несмотря на то, что его хватка была совершенно безобидной, её опьянённый ужасом мозг действительно не прекращал подкидывать идеи о том, что Том мог её легко задушить. Всего одно нажатие — и её тонкая шея сломалась бы надвое. Её колотит от этой мысли. Том, с другой стороны, отстраняется от её лица, вместо этого медленно скользя пальцами по её телу. Её передёргивает от его движений. Если раньше физическая близость с ним была для неё более чем приятной, то сейчас она воспринимает её крайне нежелательно. Она хочет сказать ему об этом, но боится, что эта же рука вновь ляжет на её шею и на этот раз закончит задуманное. Как сильно он сломил её волю, что она больше не видит смысла сопротивляться? Прежняя Гермиона билась бы до последнего, лишь бы отстоять свою свободу, а эта… сейчас она напоминает себе жалкое подобие Гермионы Грейнджер, которой она была раньше. Гермиона скользит взглядом по его волосам, не замечая никаких изменений в его обычной стрижке. Она догадывается, что Том сбежал уже давно, успев основательно подготовиться к их встрече и приведя себя в порядок после Азкабана. Она не хочет знать, как именно он нашёл её, хотя и имеет смутное представление. Больше всего её интересует другое. — Как ты сбежал? — она звучит безжизненно, когда спрашивает об этом. — Полезные знакомства. Малфои, Лестрейнджи, Гринграссы… Кого ещё знал Том, с кем она никогда не общалась? Как много она вообще знала о нём до того, как пошла раскрывать его главные секреты? Он ведь мог планировать это годами. Том из тех людей, кто думает на несколько шагов вперёд, и наверняка у него был план на случай, если его решат отправить в Азкабан. Только почему он позволил ей это сделать с самого начала? Почему не оказал сопротивление ещё когда ему впервые выдвинули обвинения? Вряд ли Гермиона когда-нибудь собирается у него об этом спрашивать. На самом деле, всё, чего она хочет сейчас, — закрыть глаза и представить, что здесь нет ни Тома, ни неё, ни этой старой комнаты. Представить, что её жизнь ни что иное, как какой-то сумасшедший рассказ, и сейчас она проснётся в объятиях своего любящего мужа и будет наслаждаться утренними объятиями, а затем сладким кофе. Объятия, кофе, поцелуи… Всё это проносится перед глазами с головокружительной скоростью, заставляя её жалеть о том, что она вообще начала думать об этом. Подобные мысли ничего хорошего за собой не приводят, лишь глубже затягивая её в пучину боли и разочарования. Том замечает смену её настроения и останавливает руку на её животе. Ощущение его мозолистых пальцев мгновенно приводит её в чувство, о чём она сразу жалеет. За своими мыслями Гермиона даже не заметила, как он отодвинул её платье, теперь держа руку в опасной близости от её бёдер. — Что случилось, дорогая? — Том вновь наклоняется к ней, проводя дорожку поцелуев от её лба до краешка губ. Гермиона дрожит от этого ощущения, отвращение и забытое ей желание, которое она когда-то испытывала к нему, неприятно смешиваются воедино. Ей больно от того, что её сердце всё ещё любит этого человека, даже если разум постоянно твердит ему обратное. Она надеется, что её тело так реагирует исключительно из-за стрессовой ситуации. Её гордость и так уже достаточно запятнана. — Отвали, — шепчет Гермиона, закрывая глаза, когда подушечки пальцев начинают что-то вырисовывать на её животе, и колючая дрожь пронзает позвоночник. Том смеётся, вновь прижимаясь к её лицу губами, в конце дразня контур её собственных губ. — Больше меня не любишь, да? Что же, я могу с этим смириться. Как я уже говорил ранее, я провёл достаточно времени, чтобы проанализировать свои чувства к тебе и прийти к выводу, что мне достаточно твоего присутствия рядом. Думаешь, я убил всех этих идиотов только из-за того, что думал, будто ты однажды предпочтёшь их мне? Такой вариант, конечно, имеет место быть, но не думаю, что ты бы согласилась на это добровольно. Он прижимается к её губами в мучительно медленном поцелуе, одновременно с этим сильно сжав бедро пальцами. Ногти больно впиваются в тонкую кожу, и Гермиона протестующе мычит в его губы, открывая глаза и неожиданно для себя встречаясь с ним взглядом. Глаза Тома сверкают от восторга и похоти. От этой смеси у неё скручивает живот. Когда он отстраняется от неё, их губы соединяет лишь тонкая нить слюны. Гермиона краснеет под его взглядом и закрывает глаза, сопровождая своё действие его весёлым смехом. Этот ублюдок действительно получает удовольствие от вида её мучений. — Я думал, ты усвоила урок в прошлый раз, когда решила, что меня сдержит какая-то жалкая кучка дементоров, — его голос звучит скучающе, и Гермиона поражается от того, с какой частотой сменяются его эмоции. Он действительно всегда так себя вёл? — Но, вижу, мне придётся прибегнуть к этому ещё раз. Его слова заставляют её испуганно замереть на месте. Даже его руки, которые собственнически обхватывают бёдра, когда он внезапно оказывается на ней сверху, не вызывают в ней такую волну страха. — Я действительно расстроен из-за того, что ты так легко забыла своего любимого мужа и нашла ему замену в лице какого-то уродливого школьника, — Том осыпает её шею поцелуями, бормоча слова ей в кожу. — Ты же не думала, что от меня ускользнёт то, как ты сегодня мило с ним прогуливалась до дома? Я даже слышал, как вы говорили обо мне, — он резко кусает её рядом с пульсирующей веной, вырывая из её осипшего горла крик. — Действительно жаль, что ты позволила ему думать, будто разведена со мной. Но я вернулся и тебе больше не придётся принимать помощь от каких-то незнакомцев. Теперь мы всегда будем вместе. Он кусает достаточно сильно, чтобы пошла кровь, и с наслаждением проводит по мокрой от пота коже языком, собирая кровь и соль. Гермиона прерывисто дышит от животной паники и ощущения его тяжёлого тела на себе. — Не надо… не делай ему больно, он ни в чём не виноват, — она знает, что её просьба звучит жалко и, вероятно, будет им проигнорирована, но Гермиона не может упустить возможность. Она не позволит, чтобы из-за неё оборвалась ещё чья-то невинная жизнь. Том мычит в её шею и проводит носом по оставленному укусу. Тревога лишь сильнее поднимается в ней, когда молчание усиливается. — Ты слишком добра для своего же блага, — в итоге выдыхает он, опуская лоб на её окровавленную кожу. — Я подумаю над этим, Гермиона. Если ты будешь вести себя как хорошая жена, то, возможно, мы уйдём отсюда без всяких жертв. Но в ином случае, — он предупредительно сжимает её бёдра в своей крепкой хватке, давая понять, что одно неповиновение с её стороны — и просьба будет аннулирована. Гермиона более чем счастлива это выполнить. И что она там говорила про свою гордость? Она в очередной раз оказывается уничтожена Томом, когда он неторопливо стягивает с неё нижнее бельё, а Гермиона кладёт руки ему на плечи, вновь получив возможность двигаться, и пытается заново вспомнить, каково это — любить собственного мужа.