Would you be my friend?

      Калькштейн был человеком науки и весьма опытным алхимиком, который никак не мог вразуметь как так вышло, что его трудам, его талантам предпочли сомнительные умения какой-то травницы. И ладно бы какой-нибудь молодой щеголь пошел на поводу у собственных желаний и согласился потешить женское самолюбие, — от почтительного господина вар Гессо, закаленного в боях военного, Калькштейн этого ожидать никак не мог, тем более, с учетом тех сплетен, что витали вокруг мужчины за его спиной. Вероятно, и сам нильфгаардец был в курсе данных перешептываний, однако алхимику до этого дела никакого не было; его волновал отток финансов, а Кеаллах был клиентом весьма зажиточным и, вместе с тем, щедрым. Когда он все же появился на пороге его скромной обители, Калькштейн встретил его с почетом и тотчас принялся интересоваться, зачем тот пожаловал на сей раз. В душе теплилась надежда, что травница где-то напортачила и вар Гессо вновь решил обратиться к опытному алхимику за дополнительными услугами, но мелькнувшая за спиной клиента женская фигурка подсказывала — явился нильфгаардец явно не за косметическими средствами. Кеаллах какое-то время молча рассматривал дистилляты и странные субстанции в мутных колбочках, кривился, когда перешел к стеллажу с заспиртованными эмбрионами и частями каких-то монстров, а потом и вовсе присел за стол, жестом пригласив Калькштейна перестать стоять столбом подле него, как слуга в ожидании приказа. Алхимик, настороженно покосившись на нильфгаардца, занял место напротив. — Ты приехал к нам издалека, не так ли? Бежал, спасая свою жизнь, и был принят с уважением и почтением. Заимел здесь репутацию человека достойного и благородного, хотя на Севере не имел подобных лавров. — Медленно начал Кеаллах, постукивая пальцами по подлокотнику стула. Его крупные перстни мерцали, переливаясь золотом, когда на них падали огни из камина, ровно как и увесистая цепь, на которой красовалось нильфгаардское солнце. — Я не имею привычки доверять свои секреты болтливым пройдохам, а потому полагаю, что не пожалею, если попрошу об услуге. Калькштейн слегка вздрогнул, когда мужчина вдруг поднял на него свои глаза и посмотрел в упор, — от этого взгляда по спине пробежал холодный пот, а горло сдавило резким спазмом. Алхимик молча кивнул, стараясь выглядеть как можно спокойнее. — Обычно подобные услуги оказывает моя поверенная, тем не менее, в данном случае я бы предпочел полную анонимность. Меня интересуют афродизиаки. Достаточно сильные, чтобы не произошло ничего непредвиденного, но вместе с тем безопасные. Я ясно выражаюсь? — Более чем, господин. Но на данный момент у меня нет ничего… — Я не спешу. И все же, когда уважаемый алхимик сумеет сотворить что-то стоящее, я бы хотел получить желаемое лично в руки. Без посредников. Калькштейн молча кивнул. Бросил взгляд на окно, где показалась та самая девушка, что сопровождала нильфгаардца в пути, и вновь сосредоточил все свое внимание на клиенте. Кажется, он начал понимать, что к чему. А с учетом того, с каким серьезным человеком приходилось иметь дело, состав необходимого снадобья придется проработать максимально точно. — Позвольте узнать, в каком виде господин предпочитает получить заказ? Порошок или же напиток? — Мне без разницы. — Стоит ли отбить у состава запах, дабы было невозможно определить… — Этот афродизиак буду принимать я. Поэтому до запаха мне нет никакого дела. Алхимик вновь кивнул. С учетом того, что нильфгаардец не собирался на выход, было еще что-то. Просьба или приказ, — в случае с военными было все едино, а потому приходилось молча ждать, пока клиент решит оповестить о своей нужде. — Мне нужно отлучиться по одному важному делу. Девушка, приехавшая со мной, явно будет чувствовать себя неловко в присутствии важных господ, а потому я прошу об одном одолжении. — Вар Гессо достал из небольшого мешочка на поясе несколько золотых. Положил их по одной на стол и пытливо всмотрелся в лицо Калькштейна. — Я вернусь через несколько часов. Пока что девушка останется здесь, и я буду весьма благодарен, если ей окажут теплый прием, а также удовлетворят ее неумолимую тягу к знаниям. Женское любопытство, как известно, не имеет границ. — Прикажите вести с ней беседу об алхимических субстанциях? — Да. Если она того захочет. Калькштейн, человек посещавший научные дискуссии и симпозиумы в Оксенфурте, чудом избежавший охоты на ведьм, которую развязал сумашедший реданский король, автор трактата «Трансмутация и метаморфозы», теперь был вынужден играть роль няни для какой-то девчонки. Угождать нильфгаардцам, будучи в долгу за приют и оказанные блага, унижаясь как никогда в жизни. Рассказывать какой-то необразованной фаворитке богатого человека про общество алхимиков, геомантов и пиромантов, про добавочные субстанции, а также создание големов. Великолепно. — Как Вам будет угодно. Кеаллах, весьма довольный, кивнул. Поднялся, слегка скривив лицо потер руки. — Быть может, мне стоит предложить Вам что-то от ваших ревматических болей? — Нет. Лена позаботится о моих недугах. — Лена? Нильфгаардец моментально оборачивается, и Калькштейн уже готовится откусить себе язык по самое не могу. Опасно сощурив глаза, военный фактически пригвоздил взором алхимика к месту, явно заподозрив нечто неладное в чужой реакции на имя девушки. — Да. Лена. Ты с ней знаком? — Нет, что Вы! Просто такое необычное имя… — Необычное. Действительно. Калькштейн ожидал всего, чего угодно, уже готовился к худшему, однако удача явно сопутствовала ему в этот день: вар Гессо наконец отвернулся и твердым, решительным шагом покинул дом алхимика. А через какое-то время в него зашла она.

***

— Кто-то колдовал вчера ночью. Весемир поднимает руку в приветственном жесте и предлагает Геральту выпить. Голова, точно чугунная, раскалывалась на части, и беловолосый ведьмак лишь молча кивает в ответ, приняв из рук старшего мужчины чарку с Черной Чайкой. — Рановато для такого, конечно. Но тебе надо опохмелиться. В зале было пусто. Пламя из камина тускло освещало старые гобелены и каменные полы, что были испещрены глубокими трещинами. Геральт залпом осушил чарку и наконец сказал: — Трисс и Йеннефер колдовали. — Уже узнал? — Да. Пробовали разные заклинания для защиты крепости. А еще страдали дурью. Весемир непонимающе хмурится. — Какое-то заклинание помогло мне увидеть Лену во сне. Они не планировали такого эффекта, но так уж вышло. — Они нашли, где она? — Нет. Для этого им нужна какая-нибудь принадлежавшая ей вещь. А так они просто помогли мне увидеть ее живой и здоровой в поместье у какого-то нильфгаардца. — Ты не рад этому? — Чему именно? Что люди, которых я считаю близкими и кому доверяю, всячески стараются убедить меня в том, что я веду себя как идиот? Что мой выбор неправильный? Ну да, я же мутант, что с меня взять. Или я должен радоваться, что женщину, которую я люблю, теперь окучивает какой-то ублюдок, убеждая ее в том, что я ее предал? Злой голос ведьмака звенел, эхом разносясь по залу. Голова болела так, что тошнило, а перед глазами все еще мелькали картинки из недавнего сна. — Теперь ты знаешь, что она жива и где ее искать. Когда все закончится, найдешь ее и все встанет на свои места. — Все слишком сложно. Холера, я так устал… Ты даже не представляешь, как. Весемир промолчал, лишь участливо взглянув на воспитанника, положив ладонь ему на плечо. Время утекало, все менялось и прошлого уже не вернуть, но даже если Каэр Морхен падет в борьбе с врагами и крепость ведьмаков станет лишь отголосками старины, для Весемира каждый из его учеников так и останется своего рода сыном, которых мужчине иметь не довелось, если, конечно, они вообще останутся в живых. — Чтобы там планировали или нет Йен и Трисс, я все равно найду Лену. Теперь, благодаря им, я знаю где искать.

***

      Она задумчиво толкла в ступке пепел и скорлупу грецкого ореха, добавляя лук-порей и пиявок, даже не замечая того неприятного запаха от получающейся субстанции. В голове суетилась лавина мыслей, сердце щемило и гулко ударяло в грудную клетку. Она даже не заметила, как прищемила палец, когда разбивала орех колотушкой, лишь слабо ойкнула и снова вернулась к работе. Голос Калькштейна звенел в голове, а его слова заставили трепетать и без того тревожную душу. «— А если нужны части какого-нибудь монстра? К кому тогда Вы обращаетесь? — К ведьмаку, разумеется. Здесь с этим туго. — Калькштейн устало вздохнул, присев на стул рядом с камином. — Знал я одного ведьмака, который помог мне однажды с одним очень важным делом… Интересно, что с ним стало? Конечно, такой как Геральт не пропадет… — Геральт? Вы знали Геральта? — Да. Неужто и ты с ним знакома? — Когда Вы видели его в последний раз? Прошу Вас, мне важно знать! — Еще в Вызиме, несколько лет тому назад. — Алхимик с подозрительным прищуром и нескрываемым любопытством посмотрел на девушку, задумчиво постучав мыском сапога по полу. — Слышал, что он ищет какую-то чародейку. Вроде бы как его возлюбленная. — Чародейку? — Севшим, потухшим голосом произнесла Лена. — Возлюбленная… — Я всего лишь так слышал. Это могут быть всего лишь слухи…» Лена отчего-то чувствовала, что это не слухи. По какой-то причине Геральт утаивал многое касательно своего отъезда из Вергена и в детали не вдавался. Женская интуиция либо врала, либо подталкивала в нужном направлении. Время торопило. Кеаллах решил покрасить волосы, убрав лишнюю седину из бороды и еще весьма пышной копны, доходившей ему ниже плеч, которую нильфгаардец собирал в низкий хвост, перехватив черной лентой. Весь процесс был доверен Лене, но та была столь погружена в собственные мысли, что едва не испортила все дело. Когда к ней в комнату постучали и на пороге появился хозяин виллы, девушка даже подскочила от неожиданности. Совершенно не хотелось опозориться, тем более, после того, как вар Гессо расхвалил скромные таланты травницы перед Калькштейном. «Она очень умная девушка. Трудолюбивая и способная. Редко можно встретить такое сочетание качеств в совокупности с внешней красотой». Кеаллах делал ей комплимент в открытую, глядя Лене прямо в глаза, и от этого по коже пробежал табун мурашек. Они провели весь день вместе, а теперь еще и вечер. Заканчивая приготовления смеси, знахарка постоянно вспоминала некоторые моменты из поездки, но все чаще — разговор с алхимиком, который потревожил сердце, и зашедший мужчина заметил чужую растерянность, тотчас спросив: — Все в порядке? — Да, господин. Просто задумалась. Где Вы хотите начать? — Можно и здесь. Покои Лены были меньше других, более парадных комнат виллы и обставлены скромно. Широкоплечий и высокий Кеаллах буквально заполонял собой все пространство, едва уместившись на небольшом табурете. Девушка тотчас принялась хлопотать над волосами нильфгаардца, неловко и как-то смущенно коснувшись кончиками пальцев волос вар Гессо. Почему-то это было столь интимно, — распустить пряди, расчесать их гребнем, стоять столь вплотную рядом с этим мужчиной, — что Лена с великим трудом прогнала смущение. Работала неторопливо, а в голове все крутилось: «чародейка, возлюбленная». — Говорят, можно смочить уксусом свинцовый гребень для таких же целей. — Аккуратно прервав тишину, произнес Кеаллах. — Он оставляет на волосах темные следы. А если использовать гребень повторно, волосы станут еще темнее. — Соли свинца — не лучшее средство для волос. — Тихо отвечает Лена. — Лучше уж пиявки и зола. — Как скажешь. Вновь замолчали. Задумчивая и явно чем-то расстроенная девушка была столь непохожа на ту, к которой столь привык нильфгаардец, что тот все же решил спросить, в чем дело. И Лена, устало уронив руки вдоль тела, закусила губу, дабы не позволить ненавистным слезам брызнуть из глаз, едва не уронив из рук миску с составом. Даже не заметила, как ее притянули ближе, как широкие ладони коснулись ее лица, ласково погладив впалые щеки. Девушка тяжело вздохнула. Постаралась выдавить улыбку, но вышло убого. — Все в порядке, господин. Просто как-то накатило… — Не доверяешь мне? Считаешь недостойным узнать то, что лежит на твоем сердце? — Нет, просто… — Я знаю, что наше знакомство вышло не из лучших. Но я не враг тебе, Лена из Вергена. Я хочу быть твоим другом. — Вы мне друг. Я не хочу Вас обидеть. — Может тогда начнем с начала? — Кеаллах забрал миску с краской из рук травницы и положил ее на пол. Взял девушку за запястья и вновь совершил то, что выбило из груди знахарки весь воздух — поцеловал костяшки ее пальцев, обдав кожу жарким дыханием. — Расскажи мне, что тревожит тебя. Его взгляд, такой западающий в душу, открытый, проникающий в само сердце, — для свирепого воина то был великий шаг навстречу, — делал только хуже. Она разрывалась между глубокой, безумно сильной любовью к Геральту, — которая пускай и омрачалась обидой да сомнениями, поселившимися в душе, но все еще горела ярким пламенем и будто помогала сердцу биться, — и тем, что зарождалось в ней по отношению к Кеаллаху. Странная смесь чувств, никак не напоминающих даже влюбленность; таких противоречивых, что хотелось убежать от них, без шанса на раздумья. Позволяя себе сделать ответный шаг навстречу к мужчине, Лена ощущала себя предательницей. Предательницей своей любви и обещаний. — Вы бы знали, как мне плохо… Я не знаю, что делать… Лучше бы мне никогда не попадать сюда, никогда не знать… Крепкие объятия, в которые угодила девушка, оказались порывистыми и жаркими. Теплые ладони ласково гладили по спине, по волосам; в нос едко бил запах пиявок, лука и орехов, но Лена даже не думала вырваться. Позволила усадить себя на колени и сделала то, что оказалось воистину первым шагом навстречу — обняла мужчину за шею, уткнувшись носом куда-то в шею. — Тише, девочка, тише. Все хорошо. Все будет хорошо.

***

      Мужчина, имеющий высокое положение, к тому же так или иначе связанный с армией, — работа воистину суровая, не терпящая мягкости и уступчивости, — как никогда ощущал себя уязвимым, обнаружив в себе чувства, с которыми оказалось не так легко совладать. Пожилой, начинающий иметь проблемы со здоровьем, — не слишком завидный жених, если не брать в расчет положение в обществе и наличие состояния, которое некому было завещать. К тому же, найти женщину с похожим темпераментом, которая не страдала бы в интимном плане, игнорируя собственные жаления, не так просто, как кажется, поскольку подобные вещи не столь легко узнать в светском обществе, задав прямой вопрос на одном из вечерних рандеву. Кеаллах все это понимал, однако с поражением просто не мог смириться. Как военный, он привык брать крепости штурмом, расчитывая лишь на успех. Как проживший не один десяток лет человек, он также понимал, что дело, за которое решил взяться, куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. В обществе Лены вар Гессо ощущал странную робость и смущение, которые скрывал столь же тщательно, как и дальнейшие планы по отношению к девушке. Он так давно не связывал себя никакими отношениями с женщинами, — по факту, жена была первой и единственной, удачным совпадением по абсолютно всем параметрам, — так давно не ухаживал и не пытался расположить к себе, что теперь чувствовал некую потерянность, глядя на чужие вымученные улыбки и легкий испуг в глазах. Приблизить к себе за счет подарков и помощи — одно. Завоевать сердце — совершенно другое. Кеаллах не хотел принуждать, но желал покорить, надеясь, что это не будет тем самым последним разочарованием в его жизни. Он хотел провести последние годы в тепле, уюте и нежности, и травница из Вергена казалась именно той, которая могла бы все это предоставить с лихвой, если бы только ее сердце открылось ему. Но оно было занято — факт, не требующий дополнительных подтверждений. Тогда нильфгаардец решил несколько сменить тактику боя, поскольку понимал — пока девушка хранит в душе светлый образ другого мужчины и надежды на будущее с ним, у самого Кеаллаха шансы прескорбно ничтожны. На удачу услышав разговор Лены с алхимиком, вар Гессо уловил имя. Геральт. Беловолосый ведьмак. Что же, с этим уже можно как-то работать. Он велел своим лучшим людям узнать все об этом мужчине, а в особенности о его связи с некой чародейкой. Если бы только оказалось, что этот Геральт является изменником и подлецом… Они стали проводить больше времени вместе. Недовольство слуг и косые взгляды в сторону Лены были понятны и объяснимы. Даже Клара, верная и преданная Клара, смотрела так, будто вар Гессо лично бросил ее под колеса телеги, однако вслух женщина не произнесла ни слова, оставаясь такой же услужливой и почтительной со своим господином. Им всем придется смириться, придется принять как данность, — при условии, что Лена согласится впустить хозяина виллы в свое сердце. А если нет? Тогда Кеаллах окажется в весьма смехотворном положении. Как затравят несчастную девушку, которую и без того мягко говоря не жаловали, нильфгаардец мог только представить. — Можно задать вопрос? — Спрашивает Лена во время одной из вечерних прогулок, когда слуг на вилле становилось меньше, а ближе к ночи так и вовсе не оставалось. — Вы не любить колдунов. Почему? В чужих глазах вдруг затаилось нечто темное и зловещее. Губы изогнулись в хищной усмешке, а кулаки сжались так, что побелели костяшки. — Я сказать не то… — Нет. Все в порядке. Просто это те воспоминания, которые я не желаю тревожить в памяти, поскольку они причиняют душевную боль. Однако ты имеешь право знать. Откровение за откровение, не так ли? Лена слегка улыбнулась. В общих чертах поведав про свою историю любви, — пожалев об этом сотню раз и в итоге придя к выводу, что дружеский разговор помог частично снять груз с сердца, тем более, что доверилась она не первому встречному, — знахарка в принципе ждала ответной исповеди. И, глубоко вздохнув, Кеаллах открыл ей свою душу, окончательно впуская в свою жизнь ту, которую посчитал достойной. — Моя жена понесла не сразу. Мы желали это дите и ждали его с великим нетерпением. Однако беременность проходила тяжело и я обратился к одному из местных чародеев. Он сказал, что все в порядке и ей ничего не угрожает. Мужчина запнулся, посуровел еще больше. Тяжело присел на валун возле ограды, устало потерев переносицу. — Я был в отъезде. Когда вернулся… Она умерла. Роды начались раньше положенного, а этот сукин сын не смог ничего сделать! Прибыл с опозданием и вместо облегчения боли вызвал кровотечение! Он погубил обоих… И имел наглость, мерзкое отродье, смотреть мне в глаза, будто то был обычный несчастный случай! И с тех пор… Более говорить об этом Кеаллах не мог, Лена понимала это. В груди защемило, захотелось утешить, вселить надежду — как сам нильфгаардец совершенно недавно, столь по-отечески успокаивающий и пытающийся развеселить. Поддавшись порыву, девушка подошла к вар Гессо вплотную и обняла мужчину за шею, ласково поглаживая по волосам, точно маленького ребенка; теперь уже черные волосы с легкой проседью мягким шелком струились между пальцев Лены, источая уже любимый мужчиной аромат лаванды — дань уважения стараниям травницы и один из способов показать свое небезразличие. Вокруг ее талии сомкнулись сильные руки, затягивая в крепкое кольцо. Лена напряглась, но не вырывалась, и не только по причине того, что Кеаллаху была остро нужна ее поддержка и участие. Его прикосновения перестали быть до отвращения неприятными, а в объятиях становилось будто бы безопаснее, словно за каменной стеной. Как если бы ее обнимал старый друг или даже отец. — Мне жаль. Очень. Она старалась говорить на диалекте, дабы сделать нильфгаардцу приятное — в данный момент девушка была готова даже польку станцевать, лишь бы не чувствовать, как дрожат чужие пальцы, а печаль заволакивает обычно слегка насмешливый, гордый взор. Когда Кеаллах поднимает на нее глаза, Лена улыбается ему, позволяет нежно коснуться своего лица и совершенно не ожидает того, что скажет ей мужчина в ответ на проявленную заботу. — Твое участие — драгоценно для меня. После смерти жены я не испытывал никаких чувств, словно все умерло, без надежды возродиться вновь. Но ты, — мужчина заводит руку под распущенные волосы травницы, проведя пальцами по хрупкой шее, — ты особенная, Лена из Вергена. — Господин, я… — Ты оживила меня. В тебе будто заключен свет всех земных Сфер… Он тянется к ней, слегка склоняя голову Лены ближе. Все происходит как во сне, тягуче медленно и почти нереально. Стоило оттолкнуть, четко расставив границы, но девушка отчего-то медлит, лишь слабо упираясь в плечи мужчины руками и даже не думая вырваться из чужих объятий. — Лена из Вергена, — шепчет вар Гессо, и его горячее дыхание опаляет девичьи губы, — я должен быть благодарен Солнцу, что ты вошла в мою жизнь. — Господин, прошу… — Кеаллах. Господина больше нет. Только Кеаллах. Он целует ее мягко, без какого-либо намека на грубость или желание овладеть без ее ведома. Будто бы приглашая разделить с ним скопившуюся в душе нежность, мужчина аккуратно ласкает губы Лены своими, с упоением ощутив отсутствие сильного сопротивления с ее стороны. Ее ягодное дыхание смешивается с его собственным, тонкие пальцы цепляются за мужские плечи, как в поиске опоры. Мазнув языком по нижней губе девушки, Кеаллах лишь слегка вторгается в ее рот, игриво коснувшись кончика чужого языка, и чувствует, по-настоящему чувствует, как Лену бросило в дрожь. Пальцы на его плечах сжались сильнее. Она попыталась отстраниться. Мужская ладонь скользнула по ее спине, огладив лопатки и мягко массируя талию; по телу травницы пробежала легкая волна жара и это пугало ее сильнее всего на свете. Но это был не он. Это был не ее мужчина. — Нет, я не могу… — Не уходи, прошу тебя. — Я не могу, пожалуйста… Это неправильно! Она вырвалась; смущенная и растерянная, побежала прочь, чувствуя, как румянец горит на щеках. Лена ни разу не обернулась, потому что уже не могла. Не могла хладнокровно бросить, зная, что ему плохо. Точнее, она знала, понимала, но не видела, потому что не смотрела. Она принадлежит другому. Как может она позволить себе такое предательство? Ее потряхивало из-за возбуждения и нервозности, на своем теле она все еще ощущала прикосновения Кеаллаха и чувствовала жар его тела. Жалость к чужим чувствам била через край, дружеская симпатия, благодарность и уважение подсказывали ложные ответы, которые она должна была дать этому мужчине. Мужчине, который смотрел ей вслед так, что сердце, обернись она, разорвалось бы на сотни осколков. Мужчине, который заслуживал полноценной любви и преданности. Мужчине, который против ее воли, вошел в жизнь Лены и теперь их судьбы были связаны, как и предсказывали сны. Сны. Значит, то было правдой. Судьба? Предназначение? Или же злой рок? В голове все затуманилось, слезы текли неконтролируемым ручьем, и голос, сильный мужской голос звучал в ушах травницы, приговаривая: «Господина больше нет. Только Кеаллах».