***
… поздней осенью 1271 года Нильфгаард в третий раз перешел Яругу и вторгся на Север. Обезглавленная Темерия не смогла противостоять натиску Империи, несмотря на немногочисленные мобилизованные войска под командованием коннетабля Яна Наталиса. В королевствах к востоку от Махакама — в Лирии и Ривии и Аэдирне, Нильфгаард также не встретил на своем пути практически никакого сопротивления. Лишь Верген — столица Свободного государства в Долине Понтара — отказался признать власть Нильфгаарда и пропустить его армии через свои земли. В ходе осады имперскими легионами и боевым магами защитники города были разбиты, даже несмотря на то, что дракон Саэсентессис прилетела на его защиту, после чего Верген сровняли с землей…
Холодный ветер Скеллиге нещадно гонял с заснеженных склонов белые песчинки, густым покрывалом укрывшие вершины гор и холмы, проникая будто под самую кожу и пробирая до костей. Геральт не слишком любил зиму, куда больше предпочитая умеренный климат, но в голове отчего-то пронеслись далекие, сказанные в веселом запале слова, которые заставляли взглянуть на окружающую природу чужими глазами. «Я скучаю по зиме. Не знаю почему. Может, все дело в тоске по родному месту, а может — это все воспоминания. Я в детстве обожала лепить снеговиков. Украшать их, укутывать шарфами, хотя им-то, конечно, холодно не бывает. Знаешь, как только выпадет снег, мы с тобой пойдем лепить снежную бабу! И играть в снежки. Геральт, ну перестань смеяться! Я серьезно. Обещай, что ты пойдешь со мной лепить снеговика! А потом мы будем пить горячий чай, я испеку что-нибудь вкусное и…» Геральт криво усмехнулся. Зачерпнул горсть снега ладонью и швырнул его, даже не попытавшись скомкать, в воздух. Подставил лицо закружившемуся над ним холодному, белому песку и тихо, злобно выругался. Прикрыв глаза, он устало оперся руками о борт корабля, буквально вцепившись пальцами в заледеневшее дерево, и даже не заметил, как к нему подошли совсем близко, пытливо заглядывая в лицо. — Думаю, не стоит спрашивать, изменилось ли что-то после снятие джинном того опрометчивого желания. И без того понятно, что все изменилось еще до. Ведьмак молчал. Прекрасно зная чужой нрав, он понимал, что безразличная холодность в голосе — жалкое прикрытие бушующих в груди чувств. Слушать что-либо в данный момент Йеннефер не станет. Пытаться понять просто не сможет. А Геральт и не хотел объясняться. Что он сейчас мог сказать? Что он мог сказать после того, как узнал о падении Вергена. Лена так и не достигла Новиграда, как ее наставлял Золтан. И в Ковир она тоже, скорее всего, не поехала. — Знаешь, это даже удивительно. — Черноволосая женщина слегка скривила губы, откинув со лба непослушную прядку. Печаль на лице она даже не пыталась скрывать, потому как знала — в данный момент ведьмак даже не подумает на нее посмотреть. — Пожалуй, по старой дружбе, я могу оказать тебе услугу и попробовать поискать ее. Если у тебя осталась какая-нибудь вещь этой… травницы. Вещей у Геральта не было. Никаких. Ему и в голову не пришло взять с собой что-то на память, хотя неприятное предчувствие твердило, что обратно в Верген он может и не вернуться. А теперь… — Может хотя бы слово мне скажешь? Или я теперь и этого не заслуживаю? Ведьмак промолчал. Перед глазами маячил все тот же сон, в котором Лену волокли по залитой кровью площади. Она была ранена, испугана, совершенно беспомощна. Если сон правда, значит она жива, но в плену. Как теперь ему ее отыскать? Резко распахнув глаза, мужчина выпрямился и стрельнул глазами в чародейку. Смотрел так, как никогда в жизни, поймав в ответ взгляд полный обиды, горечи и боли. Сердце сжалось. Но не Йеннефер ли отказала ему телепортироваться в Верген и вытащить Лену оттуда? Не она ли язвительно прошлась обидными словами по той, кто на деле — совершенно не пустая блажь или мимолетное увлечение? Сжав кулаки, Геральт все же выдавил из себя улыбку. Слишком часто он делал это в последнее время, и слишком часто видел в ответ горькое разочарование и тоску. — Пойдем, Йен. Нам пора возвращаться.***
— Нильфы! Черные! Они уже на подходе! — Где Саския? Где она, мать его, когда так нужна? Замелькали лица, загрохотало оружие. Краснолюды, эльфы, люди — мужчины и даже умеющие держать в руках оружие женщины — все рванули на позиции. Дозорные засекли войска Империи еще несколько дней назад. Они даже не скрывали своего присутствия на чужой земле. Шли уверенно, быстро, сметая все на своем пути. — Держать оборону! Не дать проклятым нильфам пройти! — Может все-таки позволить им… — Да я скорее сбрею бороду, чем позволю это! Верген — свободный город, и здесь не место этим ублюдкам! — Да! Мы боролись за свободу, а не за новое рабство! Всех тех, кто не мог сражаться, решили укрыть в Замке Трех Отцов. Лена была среди них, хотя и вызывалась на бастион стрелять из лука. — Нет, девочка, — категорично отмел эту идею Сесиль Бурдон. — Ты нам нужна латать раненых. К тому же, если что… Тебе придется защищать народ здесь. Поэтому лук и стрелы возьми, на всякий случай. Все спрашивали, где же Саския. Уехавшая несколько дней назад по каким-то делам, она отсутствовала в городе в самый важный для его жителей момент. Это казалось страшнее войны с Каэдвеном, гораздо опаснее, а потому сражались местные с тем смертельным отчаянием, какое бывает только у потерявших надежду остаться в живых. Командовал сопротивлением некий Барклай Эльс, которого позвал из Махакама Ярпен Зигрин, дабы тот, руководствуясь многолетним опытом и мудростью, помог восстановить город после войны. Однако ветеран Битвы под Бренной смотрел на вещи несколько иначе, нежели жители Вергена. И мало кто знал, что именно на его совести будет то поражение, которое Империя нанесет свободному государству в ужасной, кровопролитной битве.***
— Они сдадутся без боя, Кеаллах. Тот краснолюд обещал, что мы пройдем через их земли без сопротивления. Высокий, статный мужчина с аккуратно подстриженной седой бородой лишь кивает в ответ, задумчиво почесав длинный шрам, что пересекал его щеку от скулы до подбородка. Старая рана, памятная. Сколько еще таких шрамов ему предстоит получить, перед тем как Император позволит наконец отойти на покой? Сколько раз его меч будет петь песню крови на поле битвы, алчно ища новую жертву среди, зачастую, ни в чем неповинных людей? А ведь у него такие красивые виноградники в Туссенте! Лучше бы он сейчас сидел у камина в родном имении, чем здесь, поздней осенью под ветрами возле шатра, глядя на то, как армия собирается в случае нарушения договоренностей сровнять город с землей. — Но что если нас обманут? Или уговорить горожан не удастся? Седовласый мужчина глубоко вздыхает, абсолютно безразличным взором окинув кажущуюся неприступной твердыню. Собрав доходящие до плеч волосы в низкий хвост и мысленно вознеся хвалу Солнцу, он надевает шлем, тяжелой, уверенной поступью направляясь к верному коню. — Тогда мы сделаем то, что должны сделать. Всех, кто не сложит оружие и не преклонит колени перед Императором, убить не задумываясь. — Слушаюсь.***
Лена плохо понимала в том, как должна проходить оборона города. Она знала, как остановить кровь, зашить рану, уменьшить боль, но совершенно не смыслила в военных действиях. И совершенно от этого не страдала. Однако те раненые, которые спустя некоторое время стали попадать в руки травница, очень даже смекали суть проблемы. Обороной руководил Барклай. От и до. И то, с какой неохотой он отдавал распоряжения, как дурно был организован процесс, с какой нерасторопностью и явным неумением, — а это с учетом того, что Эльс являлся ветераном великой битвы с Черными, — ясно говорило о том, каковы шансы Вергена выиграть эту войну. — Он сливает нас… — Процедил мужчина, которому Лена забинтовывала пробитое болтом колено. — Мы упускаем все шансы, все выгодные позиции… — Но почему никто не скажет ему об этом? — Поздно, — глухо кашлянув, пробормотал раненый, устало откинувшись на тонкую подстилку и закрыв глаза, — мы поняли слишком поздно… А потом раненые потекли рекой. Лена крутилась, как уж на сковородке, а запасы неумолимо заканчивались. Инголда, Дустан и Ингерборда были теми, кто помогал девушке с самого начала, однако решить вопрос с травами не мог никто. — Я схожу! — Порывается Дустан, глядя на то, как знахарка промывает ожог одного защитника Вергена уже слабым, дважды заваренным настоем ромашки. — Что надо принести? — Даже не вздумай! — Рявкает на него грубым, сиплым голосом изрядно вымотанная Лена. — Помереть решил раньше срока? Увижу, как ты на выход нацелился, и быстро укорочу тебе ноги! — Но тут же недалеко! И мне уже не пять лет, я могу за себя постоять! — Да неужели? — Соглашается с Леной Ингерборда. — И как же ты стоять за себя будешь? Начнешь кидаться в них каштанами или камнями, как один низушек из легенд? — Тем более, — уже куда мягче продолжает травница, — этим делу не поможешь. Во-первых, мне нужен кипяток, а выход из Замка закрыт. Воды уже вообще нет никакой, даже чтобы попить. Во-вторых, кое-что нужно настаивать несколько дней, некоторые настои делаются исключительно на спирту, а у нас… Дустан, у нас даже еда подходит к концу! — И что же делать? — Глухо бормочет Инголда. — Нельзя же дать им вот так умереть… Они наша надежда. — Знаю. А потому стараюсь обходиться тем, что есть. Однако без воды нам не выжить. Нужно, чтобы кто-то снаружи… Договорить девушка не успевает. Дверь резко распахивается и на пороге возникает весь залитый кровью и пропахший дымом краснолюд, прижимающий обугленную до локтя руку к груди. Доспеха на нем не было, хотя изначально мужчина явно в него облачался — о том говорил один целый наплечник и шлем, который защитник бросил, едва зашел в Замок. — Бегом! Слышите меня? Бегом двигаем на выход и в эльфский квартал! — Зачем? Что происходит? — Слышится со всех сторон. — Почему мы не можем… — Не можете! Убегайте из города, бросайте все! Черные прорвались в город! Лена видела, как краснолюду больно, как он корчит лицо от боли, едва стоя на ногах. Кто же мог так его опалить? Судя по грохоту, явно использовали баллисты, а может к делу подключились и колдуны. Неужели у них действительно нет ни единого шанса… — Дракон! — Раздается чей-то крик снаружи, а следом и мощный звериный рев. — Это дракон! Началась паника. Люди засуетились, совершенно забыв про раненых и немощных. Инголда, прижав сына к себе, тем не менее, осталась с Леной, как и Дустан с семьей. Тех защитников города, которые не могли идти, решили волочь на себе. На помощь пришли еще несколько мужчин, крепко подхватив тех, кто находился без сознания. Но большая часть граждан прорвалась на улицы Вергена, с лютым бешенством прокладывая себе дорогу к эльфскому кварталу. — Нужно спешить. — Тяжко хрипит один из мужчин, который нес на руках раненого защитника. — Смотрите, огонь охватил рынок! Лена только успевает повернуть голову, как тотчас сталкивается с янтарными, покрытыми кровавыми прожилками глазами огромного крылатого существа. Дракон преградил собой проход в город и яростно сражалась с войсками нильфгаардцев, как и остальные граждане Вергена. В голове у девушки вдруг помутилось. Отчего-то вспомнился сон, где она отчетливо понимала, что это создание — кто-то благородный, хороший и… свой. И это она, самка. Не самец. Хотя, какое это имело значение? — Не может быть… — Шепчет Лена, судорожно сглотнув. — Мой сон… — Что? — Спрашивает идущая рядом Инголда, держа одной рукой сына за плечо, а другой поддерживая раненого мужчину под локоть. — Что твой сон? — Сбывается… Вдруг дракон взмывает в воздух, издав полный боли крик. Она вся полыхала ярким, искристым огнем, который охватил все ее тело от морды до хвоста, точно рыболовная сеть, и это явно причиняло неимоверные страдания. А следом в узком проходе появились воины в черных доспехах и с крылатыми шлемами, которых уже ничто не могло остановить.***
Кеаллах вар Гессо проехал в город фактически без помех. Дракон — единственная существенная помеха — был устранен. Теперь город точно падет. — Найти предателя-краснолюда и лишить головы. — Отдает он приказ сухо и четко, а тем временем его внимание привлекает бегущая им навстречу краснолюдка. — Яробор! — Кричит она, упав на колени перед лежащим без признаков жизни мужчиной. Обхватив его лицо ладонями, она издает такой агонический крик, что на мгновение Кеаллах даже останавливает коня. — Нет! Яробор! Защитник Вергена видимо являлся ее мужем. Краснолюдка кладет голову человека себе на колени и закрывает его собой, орошая его лицо солеными слезами. Что-то в этой картине заставляет его сердце сжаться, а потом забиться в бешеном ритме. Воспоминания былых лет, не иначе. Воспоминания, которые седина в бороде будто бы заглушила, будто бы смогла стереть из головы. Но не до конца. — Не трогайте ее. — Строго произносит Кеаллах. — Дайте женщине проститься с ним. Он едет дальше. Замечает группу явно намеревающихся пробраться к другому выходу из города горожан и дает знак одному из чародеев завалить проход. Слышится грохот падающих камней — обрушилось здание, едва не завалив большую часть беглецов. Кого-то все же придавливает огромными обломками, а те, кто сумел вовремя отскочить, ударяются в паническое бегство в непонятном направлении. — Мама! — Орет какой-то рыжеволосый паренек, пытаясь вытащить из-под завала погребенную там женщину. — Мама! Он резко поворачивает голову, ненавистным взором опаляет приближающихся нильфгаардцев. — Убийцы! Ненавижу! Он бежит на них абсолютно безоружный, глупо бросаясь на пехоту, облаченную в крепкие доспехи. Его бьют наотмашь, мощным ударом кулака отбросив в растекшуюся лужу крови на каменной кладке. Парень, видимо, потерял сознание, более не предпринимая попытки подняться. Слышится женский визг: кричала какая-то эльфка, прижимавшая к груди сына; одна человеческая женщина, которую волокли за волосы из дома, внезапно вытащила нож и засадила его себе прямо в грудь. Кеаллах отвел взгляд. Осмотрелся. И вдруг увидел ее. Она увидела маленького щенка, лежащего прямо посреди дороги. На него надвигались войска, и шансов спастись у малыша не было. Кинувшись к нему, незнакомка берет детеныша на руки, даже не заметив, что у него из бока течет кровь. Рана была глубокая, внутренности так и норовили покинуть слабое тельце. Но девушка была в панике, искала способ спастись и попробовать спасти хотя бы этого щенка. Побежала за угол, послышался очередной взрыв. Кеаллах отвлекся на бегущих на его отряд последних защитников Вергена, а когда его меч уже окропился кровью, услышал дикий женский крик. — Нет! Отпусти! Ее ударили. Обессиленно обмякнув в руках солдата, девушка все еще прижимала щенка к груди. А у Кеаллаха вдруг внутри все сжалось, а в голове прошелестели чьи-то слова, будто кто-то или что-то пыталось внушить ему свою мысль. «Не трогай ее». Он снял шлем. Седые волосы растрепались, выбились из хвоста и упали на плечи. Его взгляд был прикован к отчаянно сопротивляющейся незнакомке, на которую он по факту и не должен был обратить внимание, но почему-то обратил. А кто-то или что-то продолжало шептать. «Не трогай ее». Кеаллах спешивается. Подходит к девушке вплотную, смотрит внимательно, испытывающе. А она вдруг широко распахивает глаза, прижав окровавленную ладонь ко рту, и говорит: — Ты. Это был ты! Мужчина не знает, что по телу несчастной пробегает странная дрожь, которую та испытывала во время подношений древним божествам на местах силы. Не знает, что кто-то шепчет и ей, что все будет хорошо, ведь она, дары подносящая, заслужила верностью помощь тех, о ком почти все забыли. Пошатнувшись, девушка вдруг теряет сознание, упав на руки Кеаллах, который впервые в жизни совершенно не знал, как ему поступить. А тем временем, его солдаты ждали приказ относительно пленников. — Вести всех в лагерь. Мертвецов сжечь, чтобы не привлекать трупоедов. — А что делать с ней? — Один из воинов кивает на лежащую без чувств девушку, к ногам которой скатился уже мертвый, почти обескровленный щенок. — Прикажите отнести ее? — Нет. — Глухо отзывается Кеаллах, пристально всматриваясь в лицо незнакомки. — Я сам отнесу ее.