***
— Николас! — Умоляю, дыши! — Скорее позовите врача! Крики шумным звоном отдавались в голове, перед глазами смазанная картина обеспокоенных людей, мельтешащих вокруг рухнувшего на землю брата, и ускакавшая далеко вперед лошадь, а затем врачи, сделавшие страшный приговор, с ног на голову перевернувший весь мир Джонни: — Пульса нет. Джонни замер. Тело мгновенно бросило в дрожь, будто пронзив летевшей со скоростью света пулей. Он на ватных ногах подошел чуть ближе, но чей-то локоть грубо оттолкнул его, не дав даже взглянуть, даже… попрощаться. От поразившего всё существо шока и паники Джонни всего трясло, а в ушах продолжали звенеть чужие до ужаса напуганные вопли вперемешку с выкриками имени Николаса. Он плохо запомнил то, что было после, помнит только небольшой надгробный камень с надписью «Николас Джостар» и годами «1867-1881» чуть ниже. Такими обидными и до боли несправедливыми. За что судьба так с Николасом? За что судьба так с Джонни? Помнит крепко держащихся за руки родителей: расстроенную мать, рыдающую в голос что там, на могиле, что в тот злополучный день и вытирающую слезы белым платком; разочарованный взгляд отца и его руку, с силой сжимающую ладонь матери. Помнит, как сам стоял в шаге от них и тихо всхлипывал, а слезы ручьем стекали по щекам. За их пеленой все очень смутно: только могила и две размытые фигуры слева.***
— Джонатан! Без Николаса и семья затрещала по швам. С того дня отец стал срываться на Джонни куда чаще, все еще пребывая в отчаянии от потери старшего сына и умело отыгрываясь на младшем. — Ты неправильно делаешь! Нащечные ремни перекрутились, ты не видишь?! Джонни дрогнул, услышав за спиной звучный раздраженный голос. Совсем не тихими шагами отец подошел ближе, продолжая громогласно ругаться: — Ты их еще и не вымыл! — Я вымыл… — шепотом возразил Джонни, боязливо сжав руками поводья. — Значит плохо вымыл! Бездарность! Он промолчал, поджав губы. — Да поправь ты уже эти ремни! И вообще, переделай, ты начал неправильно! — Но ты не учил меня, как надо, — негромко произнес Джонни. — Да что тебя учить?! Все равно у такого, как ты, ничего нормального не выйдет! Убери свои руки и дай мне эти чертовы поводья!!! — Я хочу попробовать сделать это сам-… — начал было говорить в ответ он, но отец жестко его перебил: — Я сказал тебе убрать руки! — Но-… Тут Джордж резко и, кажется, со всей грубостью и силой одернул Джонни за рукав кофты, отбросив в сторону словно щенка. Привыкнуть к такому отношению невозможно, но Джонни только промолчал, чувствуя поднявшийся к горлу ком и вкладывая в свой униженно-несчастный взгляд тихое «За что ты так со мной?». Но отец даже не повернулся к нему, а повернувшись, вряд ли бы придал детским широко распахнутым и непонимающим глазам значения. Наклонив голову, Джонни заметил торчащую нитку и разорванную ткань рукава. Его словно окатило ледяной водой. Поднявшись с холодного несмотря на сено пола, он выбежал из конюшни, через коридоры дома умчавшись в свою комнату. После еще одного взгляда на рукав, предательский ком в горле заставил слезы застелить глаза пеленой: та самая кофта, в которой он когда-то гулял с Николасом и которую тот помогал оттереть, была порвана. Жгучие слезы начали скатываться по щекам, и Джонни прикрыл рот рукой, чтобы не зарыдать в голос. Всё, о чем он сейчас мечтал — услышать успокаивающий голос брата, почувствовать свою руку в его ладони и снова прогуляться по окрестностям вместе. Николас, казалось, забрал с собой в могилу всё, что Джонни было дорого, а дорого — значит связанно с ним самим. Смерть жестоко отняла, буквально вырвала из его рук единственного по-настоящему родного и близкого человека, оставив на душе неизгладимый кровоточащий след. И каждое воспоминание, каждый внезапно всплывший в голове образ, каждое напоминание о времени, когда-то проведенном вместе больно кололи в это самое уязвимое место. Медленно спустившись по стенке на пол, Джонни продолжал тихо всхлипывать, восстанавливая в голове образ самого родного человека, который клялся никогда не забыть и старался как можно точнее отпечатать в памяти. Он представлял его рядом с собой: Николас бы услышал, пришел, тихо отперев дверь и так же бесшумно закрыв её, он плавно опустился бы на корточки и заглянул в заплаканные глаза, а его сдержанный голос и выраженная во взгляде поддержка вмиг могли бы упокоить. Только вот… рядом этого человека нет, и не было уже несколько месяцев.***
Спустя несколько лет некое подобие семьи продолжало существовать, а швы все так же норовили лопнуть в любой момент. И кажется, отец был даже рад помочь им. — Читаешь? Очередная ерунда? Джонни спокойно обернулся на появившегося в дверном проёме отца. Тот смерил строгим взглядом раскрытую где-то ближе к концу книгу в его руках и недовольно проворчал: — Убирай быстро. Нахмурившись и промолчав, Джонни громко захлопнул книгу и демонстративно отложил её на край стола. — Как настрой на завтрашний турнир? Уже мысленно предполагая, что сейчас будет, Джонни полностью развернулся на стуле и внимательно посмотрел на отца. Тот с какой-то агрессией глядел на него, ожидая ответа. — Нормальный. Волнуюсь немного, — коротко ответил Джонни. — А что волноваться? Столько лет в конном спорте, до сих пор уверенности никакой в тебе нет, — строго отчеканил отец. — Ну… всякое бывает. А вдруг, не получится первое место занять, — вяло мотнул головой тот. — Как это, не получится?! Сколько сил вложено, сколько тренировок уже пройдено, и ты мне говоришь, что первое место не получится занять! Джонни только промолчал, поджав губу и исподлобья поглядев на отца. — Всё-таки какая же ты тряпка. Вот нет в тебе этого стержня, нет этой уверенности, никакого лидера, никакого победителя в тебе нет! — словно отрепетированной фразой отчеканил тот с нескрываемой резкостью в голосе. — Как у меня мог родиться такой сын?! Джонни стиснул зубы, снова ничего не ответив. — Со всеми моими силами, вложенными в тебя, такое ничтожество, ты не имеешь даже права на такие мысли! Еще раз я услышу это от тебя, будешь на тренировки ходить каждый день, ты меня понял?! — с откровенной злобой и, кажется, даже ненавистью выпалил отец. Тот уже с некоторой обидой прикусил губу. — Понял или нет? Или игнорировать меня тут будешь?! — Понял, — сухо и тяжело произнес Джонни. — И завтра чтобы без первого места домой не возвращался! — рыкнул он. — А ты-… — Я не хочу там на тебя смотреть. Я твоими тренировками сыт по горло, — отрезал отец.***
— Гулять? — Джонни снова услышал недовольный отцовский голос, накидывая на плечи легкую куртку. — На ночь глядя? — Еще 6 вечера… — негромко возразил он. — Ну, наслаждайся, пока тебе можно, — проворчал отец. — Если завтра не принесешь первого места, про все свои гулянки можешь забыть. — Какие гулянки? — вяло пробормотал Джонни, остановившись на пороге. — Дом, учеба, тренировки — и больше ничего в твоей жизни не будет. После этой фразы единственное, чего хотелось, — отвернуться, дернуть за ручку двери и поскорее за нею скрыться, уйти куда подальше, однако следующая реплика заставила руку так и застынуть на холодном металле: — Правильно ты говоришь. Правильно, ты ведь ничего не можешь! Даже на такое банальное качество как уверенность ты не способен! Николас во всем был лучше тебя, ты слышишь?! Ты с ним никогда даже не сравнишься! Упоминание одного только имени вынудило до крови прикусить губу, а ничем не прикрытое унижение — подняться к горлу заставляющий задыхаться ком. — Зачем ты говоришь мне это? — зло прошептал Джонни так тихо, что отец и не услышал. — Не уверен он, вот поэтому ничего и не получится! Сколько я сил вложил тебя, и ты все равно говоришь мне это! От Николаса я никогда не слышал подобного! Он всегда был уверен в себе, он был лидером! Не то, что ты. Николас бы точно победил в турнире и не стал бы даже заикаться о возможности занять не первое место! Джонни почувствовал, как одинокая слеза скатилась по щеке, вероятно, увлекая за собой новые. — А насчет тебя я ошибся, когда возлагал надежды! На тебя даже надеяться не стоит. Николас бы сделал все для победы, он бы тренировался, готовился, а не читал какие-то книжки и не шлялся непонятно где! — Но я тоже-… — вставший в горле ком не давал нормально договорить, а отец, заметив это, с нескрываемой ненавистью отчеканил: — Какое же ты все-таки ничтожество. Ты не достоин даже горевать о его смерти. Даже близко подходить к лошадям, которых седлал Николас, и участвовать в ежегодных соревнованиях, которые он побеждал. Уходи. Чтобы глаза мои тебя не видели ни сегодня, ни завтра. Джонни, чувствуя, как что-то сжалось в груди еще сильнее, дернул за ручку и, оказавшись на улице, умчался куда-то за ворота. Лишь через минуту он остановился, протер глаза от пелены слез и огляделся. Вокруг стояли низкие кусты и росли невысокие деревья, еле слышно журчала река. Та самая. Присев на один из больших камней, Джонни все же окончательно отпустил нити контроля — все до единой, и позволил эмоциям захлестнуть себя с головой. Слезы теперь такой же рекой, какая была практически под ногами, покатились по щекам. Интересная, однако, позиция: Джонни уверен, что завтра, когда он все же выиграет турнир, отец, узнав об этом, скажет дежурную фразу: «Это я так тебя подбадривал». И даже не улыбнется. Ни одним жестом, ни одним мускулом на своем каменном лице не покажет ни радости, ни гордости. — Ты же обещал мне… — плакал Джонни. — Ты обещал поддерживать друг друга. — Ты обещал помогать друг другу в трудные минуты… Николас не придет на завтрашний турнир. Он — лишь одна из ярких звезд на небе. До этого Джонни никогда не верил во что-то подобное, но сейчас хотелось верить: Николас — самая яркая звезда. Влажные дорожки тянутся по щекам, глаза покрасневшие, и губа с силой прикушена. Во всём мире у Джонни нет ни единого по-настоящему родного человека, нет того, кто успокоит, нет того, кто поддержит. Сейчас бы Николаса, эту яркую звездочку рядом, человека, с которым его постоянно сравнивают и которого он из-за этого по праву может ненавидеть, но никогда не позволит себе даже мысли о ненависти. В тот день, когда Джонни было шестнадцать, эти швы окончательно разошлись и раскололи весь дом, а последние услышанные от отца слова безвозвратно разрушили и семью, и даже её подобие. Никакой семьи больше нет.