Отражение

Тёмные витиеватые локоны скользят меж пальцев плавно и со всей грацией, что присуща их обладателю, медленно приземляются на мутного цвета подушку, где-то рядом с бледным подобием того самого ровного и идеального, почти высеченным из высококлассного мрамора великими мастерами, лицом. Дотторе никогда не был романтиком, не обладал исключительным чувством прекрасного и не интересовался эстетической стороной человеческих тел, при виде людей на лице лишь с немыслимой скоростью нарастало раздражение, пока в голове крутилось полчище идей для самых разных опытов не самого приятного для подопытного содержания. Будь его воля - устроил бы самый безжалостный геноцид, не оставил бы в живых ни одно существо в этом испорченном мире, ведь никто из них и никогда не был достоин того, чтобы спокойно ступать по этой земле в здравом духе. Глупый биомусор умеет лишь отравлять окружение, чужое и собственное, умеет лишь портить и крушить прекрасное, растрачивать свои возможности и короткие годы жизни на бессмысленные развлечения, безрезультатные попытки стать кем-то выше, чем они есть, безрассудные действия и их тяжёлые последствия. Дотторе ненавидел всю свою нынешнюю реальность без исключений. — Ах, знаешь, я плох в сантиментах... И ты от меня в этом не отстаёшь, полагаю. — Один из любовников всё это время мирно лежал, в потоке мыслей разглядывая мрачный потолок, насколько позволяло минусовое зрение. Его взгляд медленно переместился на лицо мужчины, от которого всё чаще веяло беспощадным холодом.— Однако, спустя столько времени, мне бы хотелось знать, для чего весь этот цирк. Панталоне никогда не воспринимал людей более, чем катализаторов продвижения собственных алчных нужд и идей. Притворная легкомысленность с вечной пугающе спокойной улыбкой на лице испарялась так же просто, как и приходила в требующие такого поведения моменты. На первый взгляд нетрудный характер и по всем параметрам красивая внешность, что стоила немыслимых трат денег, времени, и всего капли везения для выигрыша генетической лотереи, делали из их владельца невероятно обаятельного мерзавца, способного растопить сердце любого первого встречного им человека совершенно каждого возраста, пола и сексуальной ориентации. И тот знал себе цену - нагло пользовался так полюбившимся чужим вниманием, строил себя и свою карьеру через других, гораздо более слабых и откровенно глупых, по его собственному, точно скромному, мнению, людей. Едва ли того интересовали серьёзные отношения даже дружественного плана, и когда тот расставался с очередным любовником, коих предпочитал звать средством для снятия напряжения после особо нервных дней, то не рассчитывал на повторные интрижки. Но Дотторе оказался тоже непрост, и их встречи неизвестным образом переросли в подобие свободных отношений. По крайней мере, так думал банкир, каждый раз прокручивая в голове мысли от "это точно был последний раз, я не испытываю к какому-то жалкому безумцу глубоких чувств" до "давно вестей от лабораторной крысы не слышно, неужели нашёл себе кого, или умер наконец, стоит ли набрать его номер?". И всё заканчивалось одинаково коротким разговором по телефону и по-разному долгой совместной ночью на рабочем месте одного из них, или в номере ближайшего отеля, хотя иногда и на задних сидениях машины Панталоне бывало, что уж таить. Партнёры довольно долго придерживались определённой дистанции, кроме разве что.. — Не понимаю, о чём ты говоришь. — Большая ладонь скользнула от чужих волос к упругому бедру, сжала нежную кожу как-то собственнически, что второго аж дрожь пробрала, скорее от омерзения, нежели положительных чувств. Мужчина привстал, опёрся о мягкий матрас свободной рукой, навис над банкиром. Улыбка тронула его губы, но багровые радужки больших глаз всё так же не выражали эмоций. Пусто и горько. — И когда ты стал избегать неудобных разговоров? Знал ведь, что я задам этот вопрос ещё до того, как мне стоило открыть рот, паршивец, не смей дурака из себя строить. Чего ты в действительности от меня хочешь? Однажды Дотторе пригласил любовника в свой дом. Это было.. Весьма необычным явлением для них двоих, однако, доктор явно не видел в этом проблем или неудобств. Причина была проста и теснилась всего в одном коротком предложении: "Сегодня выходной. Устал, не хочу никуда ехать. Справься с этим сам." Панталоне сначала опешил, получив такое сообщение, выглядело оно как своеобразный отказ, но после него поступило кое-что слегка интереснее - полный адрес некой квартиры в отдалённом от центра районе. "Что ж, это его дом, сомнений нет. Точно безумец." думалось брюнету, и тот даже начал испытывать лёгкую тревогу от происходящего, будто он в шаге от того, чтобы нарушить относительно далёкую и такую комфортную дистанцию в смысле их отношений. Но любопытство, как и доля животного желания оказаться в умелых руках доктора прямо сейчас, оказались сильнее, и через полчаса нудной езды, всё-таки, сам мужчина предпочитал местечко гораздо лучше и дальше от всякого бесполезного сброда, уже стоял перед болотного цвета дверью предположительно скромной квартирки. Хозяин впустил гостя слегка с опозданием, сослался на некое срочное дело, наказал осматриваться вокруг и чувствовать себя комфортно, насколько это позволяют условия, после чего в спешке скрылся за дверью одной из комнат. Такой расклад показался слегка раздражающим, но возражений от пришедшего не поступило, сам виноват, мол, явился позднее назначенного времени. Лениво пройдясь кончиками пальцев по поверхностям многочисленных полок и единственного в гостиной стола и заметив, как много он успел собрать на себе пыли, на ум пришло краткое заключение о хаосе доктора не только в его больной голове, но и в доме. Хоть и это можно было заметить невооружённым взглядом - всюду разбросаны старые побитые книги и газеты, которые никто последние лет десять точно не трогал, иначе объяснить их состояние невозможно, толпы грязных от кофе чашек, несколько блокнотов с бесчисленным количеством вырванных страниц, многие из которых мирно висели на стенах, другие же были удостоены покоиться близь заполненного их же собратьями мусорного ведра. Взгляд пробежался по информации на стене, запечатлённой в очевидной спешке слегка корявым и не самым разборчивым почерком, выделяя наиболее часто фигурировавшие в ней слова. Всё было довольно схематично, с приличным количеством неизвестных мужчине формул, вычислений и даже слов, однако... "Компонент... Безупречная формула... Яды... Бессмертие"? Последнее вызвало сдержанный смешок у банкира. Неужели Дотторе оказался чудаком невообразимых масштабов и правда верил в эти сказки? От доктора можно было ждать чего угодно, но фантазии о вечной жизни - из ряда вон. Он всегда казался слишком отстранённым и слишком ненавидел всё живое и неживое, чтобы возжелать вдруг подобной глупости, и это... Заинтересовало ещё больше. Панталоне слегка придвинулся, пытаясь прочесть такую противоречивую работу чуть детальнее, и смог отметить, что почерк здесь совершенно отличался от предыдущего. Плавно-элегантные линии словно в вальсе закручивались в ровные буквы, тёмные чернила только подчеркивали визуальную красоту письма, хоть и всё это было ничем в сравнении в содержимым, где слово за слово складывалась чуть ли не целая поэма, автор точно был крайне красноречив. На первый взгляд думалось, что это обычные наработки одного научного исследования, хоть и по такой фэнтезийной теме, да с немного странным слогом, с присущими заумными словами, морем доказательств и способов осуществления теории. Но текст в конце слегка изменился: "Верю, ты сохранишь мою идею, доведёшь до совершенства. Дни мои почти сочтены, и любая наша следующая встреча может стать концом, посему времени на учение и перепись проекта почти не осталось. Я бы очень хотел изучить это гораздо раньше, прожить ещё хоть пару лет вместе, дальше чувствовать тепло солнечных лучей и твоих рук. Но судьба распорядилась совсем иначе, и теперь я из последних сил отдаю всего себя тебе. Мои идеалы, работы. Память обо мне, ведь только тебе суждено хранить её всю вечность. Даже после гибели мои чувства к тебе никогда не угаснут. Возможно, мы сможем встретиться в этом мире ещё раз. Я люблю тебя, Зандик. С самого первого взгляда в твою сторону.

— Бай Чжу."

Скрепкой к письму было позади прикреплено фото двух молодых парней в белых халатах подле неуклюже собранного одноглазого механизма. И если один из них точно был Дотторе, по-живому счастливое выражение лица которого он совсем не узнавал, то второй... "Это... Я?" Мысли в голове били ручьём. Панталоне никогда не учился в медицинском, не увлекался странноватого вида механизмами, волосы его не были такой длины и уж точно не зелёного цвета, однако лицо, очки, инкрустированные почти теми же камнями, этот взгляд и мягкая полуулыбка, выражающие смертельное спокойствие, бледнота сродни аристократичной, тонкость кистей и изящество тела - всё его, словно тот смотрел в зеркало, видел только себя, вместе с таким ярким и молодым Дотторе, что сейчас был почти в паре шагов от него самого. Мир на фотографии являлся словно полной противоположностью его реальности, где все эмоции доктора были не более, чем гадким притворством, где все его слова в отношении чувств не имели никакого веса и скатывались в самые отдалённые углы памяти, не всплывая никогда более даже тенью воспоминаний и сожалений о своей лжи. Сердце на пару минут словно остановилось, когда банкир почувствовал нарастающее желание разорвать предмет в руках в клочья, вместе с тем бережно-любовно сохранённым посмертным письмом, которое висело прямо в центре всего духа анархии вокруг, как великий светоч, что должен быть защищён любой ценой. Как самое ценное, что было в жизни этого лживого, уродливого психа. — Успел отыскать что-то интересное? Издевательски насмешливый голос отрезвил, выбил из состояния внезапного наваждения, избавил от гулкого стука в ушах, но никак не ответил на все возникшие вопросы. И, кажется, даже не собирался. Банкир вернул фотографию на место, сделав вид, что ничего не произошло, последовал за доктором в, на удивление, чистую спальню, принял предложение выпить ягодного чая и немного поговорить. Мужчина рассказывал о тех самых "неожиданных обстоятельствах", решил поделиться вдруг парой свежих идей, оповестил о ходе исследования, которое стало причиной их более близкого знакомства из-за запроса о финансировании. И ничего о том загадочном парне, что растворился в когтях смерти. Панталоне не любил людей. Не видел в них ничего интересного или завораживающего. Не видел красоты их лиц, не видел значения их амбиций. И считал, что в Дотторе тоже ничего не увидел, кроме умения высасывать чужие деньги и доставлять им двоим должное удовольствие в постели. Но, кажется, действительность была другой. Вряд ли бы он стал соглашаться финансировать проект, который мог провалиться в любую секунду, исключительно из добрых побуждений. Вряд ли он стал бы звонить ему каждый раз лишь от мысли о том, что тот слишком долго не являлся не по делу. Вряд ли бы он стал испытывать самую настоящую и яркую ревность к чёртовому мертвецу, которому Панталоне пришёлся лишь жалкой заменой, из-за чего и по сей день не был жестоко отвергнут. И больше причин тому не находилось. Доктора никогда не интересовал банкир, не интересовала его скрытая сотней замков личность, он не испытывал восхищения при виде его, сердце не стучало быстрее, а в мыслях покоилась лишь та гадюка. Или же самой настоящей гадюкой всё это время был он сам? Колени почти ласково раздвинули, устраиваясь меж мягких ног. Доктор прошёлся по внутренней стороне бедра, ведя ладонь всё ниже. В этот раз хотелось лишь испариться, вернуть всё обратно и больше никогда не связываться с Дотторе, не становиться зависимым от его ласк и глубокого голоса, его гениального ума и абсолютно абсурдных идей. От вопроса вновь ушли. — Я не хочу, не сейчас... — Брюнет попытался свести колени, отвернул голову вбок, чтобы яркий свет очей любовника даже не смел соблазнять, пытался закрыть себя руками, за что его запястья были совсем неприятно прижаты к кровати над собственной головой. Не было в этот раз долгих ласк и прелюдий, фальшивых признаний, заботливых прикосновений и невесомых поцелуев в шею или лоб, когда брюнету хоть на йоту становилось некомфортно. Дотторе грубо вошёл в уже растянутое нутро и, не давая шанса сделать свободного вдоха, начал движение. С каждым толчком к глазам нижнего так и пытались подступить слёзы, но не хватало ведь ещё бросаться в настолько жалкие эмоции перед этим чудовищем, в чьём лице сейчас не читалось вообще ничего. Ни сожаления, ни злорадства, ни ослепительного возбуждения, словно тот просто выполнял свою самую нелюбимую работу. Когда Панталоне перевернули на живот за плечи, уткнувшись носом в подушку, тот лишь сумел выпалить тихое "Зандик.. Пожалуйста". — Я всё ещё не смог отыскать тебя, любовь моя. Во мраке этих волос нет того, что я нашёл в тебе. И благородный змей, что жизнь ценить умел гораздо лучше всех, что мог любить и был любим, что был открыт душой ко всем и жить хотел, ушёл, оставив за собой лишь след разбитых отражений, и ползущих по проделанным им тропам уродливых гадюк.